Жизнь

Они промолчали, хотя гости видели, что Вадим еще не сказал своего последнего слова и надо попытаться подобрать к нему ключик.

Джузеппе решил зайти с другой стороны:

– Скажите, Вадим, как вы решили основать «Цимис»? Ведь рекламное агентство, да еще и такое эффективное, настроенное на конкретного человека, довольно далеко находится от вашего образования и от «Жизни».

– А, это интересная история. Мы с Авеносом как раз пытались найти новую сферу, где мы сможем применить наши умения и знания. Ну и небольшие деньги, чего греха таить. И мы решили, что у двух вчерашних студентов нет ресурсов, чтобы сделать отличный продукт из предмета конечного передела. Но! Мы можем взять первую производную из конечного продукта, сервис, который сможет обслуживать конечные продукты. Понятно?

– Не вполне.

– Ну смотрите, реклама всегда была, есть и будет. Всем надо рекламировать свой продукт, чтобы его покупали. Мы с Авеносом не могли создать цеха, в которых будут собираться шкафы или что-то другое, без разницы, но мы могли создать обслуживающую штуку, которая может продавать шкафы. И здесь не нужны ни оборудование, ни люди, ничего такого капитального, на первом этапе можно обойтись силами двух людей, их идеями и молодыми мозгами.

– Но все-таки социология немного отличается от вашего прошлого опыта.

– Отличается. Но мы с Авеносом решили попробовать наши старые наработки, частично еще те, которые создали в университете, в рекламе. Все получилось, после «Жизни» все казалось простым и скучным.

– Может, вам так и кажется, – заметил Марко, доставая откуда-то из кармана смятый буклет рекламного агентства «Цимис», – но для меня это до сих пор что-то наподобие волшебства. Когда нейросети, или программы, или кто-то еще не просто рекламирует товары и услуги, но и формирует вашу потребность, именно вашу индивидуальную. С помощью нескольких видео, или аудио, или картинок, или запахов, или воспоминаний у вас формируется потребность. Она даже не ваша, но мы думаем, что сами решили, что порванная обувь требует починки или замены.

– Можно и так сказать. Нейросети очень помогли, по сути создав цифровой макет каждого на планете, и теперь мы сами решаем, что он захочет и где это купит.

– Звучит как страшный сюжет старых фильмов про конец света. Что машины овладеют нашей жизнью, а мы останемся в статусе животной скотины.

– Ничего такого. – Вадим махнул беспечно рукой. – Вон сколько десятилетий уже все работает, и только сейчас озаботились. Последствия всегда есть, наши дети всегда будут лучше, чем мы сами.

– Иными словами, вы взяли нейросети программы «Жизнь» и заставили продавать кроссовки?

– Конечно, это не тот же мозг, что и в «Жизни», но очень похожий. Используем условно двоюродного брата. И он тоже работает.

– Вы совсем никак не взаимодействовали с той первоначальной программой за последние десятилетия?

– Нет, никак. Когда требовался контакт для выплаты, например, повышенных комиссионных, юристы обсуждали между собой. Но это уже хозяйствующие споры, меня мало они касались.

– Как вы думаете, – подчеркнуто буднично начал Марко, будто предлагая выехать за город отдохнуть, – можно ли как-то провести тонкую настройку «Жизни», чтобы она не только выполняла свои задачи, но и перейти в атаку? Чтобы не продлевать жизни, а наоборот – сокращать их.

– Да, такое вполне возможно. И мы разрабатывали, кажется, такие сценарии для мышек. Были ли какие-то проверки и испытания для людей – не знаю. Как я говорил, мы почти сразу вышли из проекта и дальше были только сторонними наблюдателями, как и миллиарды других людей.

– Если бы такие возможности действительно имели место, не правильнее было бы сразу отправить какую-то бумагу всем властям мира, чтобы они остановили «Жизнь»?

Вадим сменил позу и смотрел долго в потолок.

– Все как-то нелепо. Мы будем требовать что? Закрыть «Жизнь»? Тогда нас разорвут на части. Если нет, то что?

– Нам надо подумать.

– Мои молодые друзья, – голос Вадима заметно отяжелел и погрустнел, – думаю, вам пора. Вы побывали в старых домах, вы подняли такие темы, о которых я помню только из книг.

– Может быть… – начал тактичный Марко.

– Никаких «может», мои друзья. Я знаю, зачем вы пришли ко мне, я навел справки. Вы можете залезть в самую глубокую нору, но сможете ли выбраться обратно… Вот этого не знаю.

– Вы можете что-то рассказать? Чем-то нам помочь?

– Помочь… Я могу помочь вам советом. Зря вы сюда приехали. Конечно, мы здесь, у нас, добродушно поплевываем на все мировые правила. Вряд ли за вами следят в России, но лучше бы вернуться обратно и сидеть тихо.

– Так вы думаете, что нас хотят убить?

Вадим пожал плечами и задумался:

– Не знаю. Убить вряд ли. Убить человека всегда можно, но это может вызвать какие-то неприятные последствия. Всегда полиция задает какие-то вопросы, что-то копают, восстанавливают последние контакты. А вот дискредитировать и подвергнуть, так сказать, гражданской казни – это самое любимое. Смотрите в оба, если не хотите однажды проснуться в постели с двумя мертвыми девочками, а в дверь уже ломится полиция.

– Да нам особо некуда податься, – растерянно произнес Марко. – Что нам делать?

Вадим медленно выпустил особо хитроумную струю дыма изо рта и помахал кальяном:

– Давайте подумаем. Проще всего было отказать вообще во встрече и абстрагироваться от вашей ситуации, а еще лучше – выдать тем, кто так хочет крови, но мы здесь так не делаем.

– Вы знаете, кто может желать нам зла?

– Без понятия. Вернее, не так. Я не знаю имен, но примерно представляю, кто это и какие их интересы.

– Подскажете?

– Вы и сами можете понять, у вас-то мозги в любом случае работают лучше, чем у такого старого пенька, как я.

Все улыбнулись.

– Подумайте, кому вы перешли дорогу своими расследованиями? Кто может пострадать, если вы докопаетесь до истины?

– Всемирная масонская организация Третьего храма.

Вадим улыбнулся:

– Нет, не думаю, что даже вы смогли бы их заинтересовать. У них более важные дела, например сломать табуретку какому-то старому алкоголику. А если без шуток?

– Знаете, Вадим, я начинаю себя чувствовать обычным жителем Афин, с которым заговаривал Сократ в своей неповторимой манере и который хотел убить философа через четверть часа общения.

Вадим громко рассмеялся:

– Знаете, молодые люди, для тех, кто ходит под риском смерти, у вас слишком хорошее настроение. Это мне нравится. Общаться с паникерами не очень приятно. Так что скажете?

– Ну, может, это не понравится корпорации «Жизнь». Больше ничего в голову не приходит. Я имею в виду кому-то из руководства.

– Как же вы можете помешать или внести хоть какие-то минимальные неудобства для таких монополистов? Думаю, на них каждый день кто-то подает в суд, сотни исков даже, кто-то сжигает себя из-за религиозного фанатизма, разные страны стараются или запретить, или поставить под полный контроль, чтобы управлять тотально своими гражданами.

– Кто знает, – протянул Джузеппе. – Не думаю, что многие из них общались вживую с доктором О’Харой.

– Ну мало ли что вам наговорил выживший из ума старик. Он давным-давно отошел от дел. Вы должны понимать, как чувствует, или нет, как может мыслить такой человек.

Вадим замолчал и задумался.

Марко и Джузеппе переглянулись, похоже, хозяин уже забыл, как совсем недавно хотел с ними попрощаться, а сейчас продолжил неспешную беседу. Видимо, ему и самому хотелось выговориться.

– Мы, честно говоря, тоже это обсуждали. Он выглядел довольно здравым во время беседы, но кто знает…

– Я вам скажу… Вы должны хоть на мгновенье проникнуть в его шкуру. Представьте, вы становитесь одним из самых, даже, наверное, самым известным и популярным человеком за все время. Потому что многочисленные пророки и спасители давали только надежду человечеству, а он дал результат. Он не говорил и не умничал, жонглируя словами перед толпами, а просто вынырнул из ниоткуда, дал такой дар, как и Прометей, даже во многом лучше, потому что титан подарил людям огонь и знания, чем наделил бесконечными печалями, а О’Хара дал радость.

– Это еще как посмотреть, – устроившись поудобнее, заметил Джузеппе. – Длинная деятельная жизнь в радость ли.

– Думаю, что ни один человек на Земле не хотел бы вернуться во времена своих дедов и жить на несколько десятков лет меньше. Так я не закончил. Представили? Вы самый известный и заслуженно принесший больше всего пользы человечеству. И вы это понимаете. Заслуженно это было или нет, сейчас не так важно, важно лишь то, что получилось, как получилось. И вот на самом пике, даже нет, не так, там до пика довольно далеко было, он был очень известен, но не был мессией, он рвет все связи с внешним миром.

– Это вы, если позволите, небольшое преувеличение. Он порвал с публичной жизнью, научную он продолжал, как и управленческую, в какой-то степени.

– Да, вы правы. Но все-таки в значительной степени он был затворником, и чем дальше, тем больше. И что варится в голове человека, который так изменил судьбу всех? Даже атомная бомба не так повлияла на нашу цивилизацию, как «Жизнь».

– Скажите, а как работает ваша система?

– Которая?

– Ну, текущая.

Вадим улыбнулся и сделал особо большой вдох пряного дыма.

– Хотите понять, как работает «Цимис», чтобы понять, как работает «Жизнь»?

Джузеппе ухмыльнулся:

– Неужели мы настолько предсказуемые?

– Нет. Но с высоты моего возраста и опыта… Если можно так сказать, вы же мне во внуки годитесь.

Марко нахмурился:

– Скорее в праправнуки, не сочтите за оскорбление.

– Да, это просто старое расхожее выражение. Я могу вам сказать, но это чисто техническая информация, если брать очень грубо, то что-то наподобие управления векторных полей. Ядро не управляет каждым элементом, но контролирует движение массивов информации, понимаете, закономерности и внутреннюю логику. Например, опять-таки, аналогия очень грубая, но, если будем сыпать тонну песка на землю или цистерну воды выливать, мы же представляем, как она будет себя вести?

Они кивнули.

– Нам не надо знать, как польется и куда брызнет конкретный грамм воды, попадет на этот холмик или на тот, но, как весь объем будет себя вести, представляем. Вот так примерно и действует ядро. Не сказать, что раньше, до нас, такого не было, просто мы оптимизировали некоторые алгоритмы, и это идеально подошло О’Харе. А раньше задания программистов были… скажем так, несколько топорные. Обсчитать каждую каплю, ее движения, потом взаимодействия с соседними каплями, и в итоге требовалось какое-то неимоверное количество ресурсов с минимальным результатом. Небольшие массивы еще куда ни шло, но когда вступают в дело миллиарды объектов с тысячами переменных, то тут уже тяжело.

Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли, и только периодические звуки в стеклянных колбах давали понять, что еще не погрузились в сон.

– Мы как-то ходим вокруг и не знаем, как подступиться к главному, – признался Марко.

– Спрашивайте напрямую, жизнь слишком коротка даже в текущих реалиях, чтобы тратить еще на какие-то недомолвки.

– Три больших вопроса. Давайте начнем с того, который для вас ближе, он более технический. Первый: вы верите, что возможно настроить рекомендации для каждого так, чтобы быстрее его убить? Я имею в виду для человека практически. Нарушая все внутренние контроли и ограничения паспорта здоровья.

Вадим поперхнулся и закашлялся. После чего утер рукой выступившие слезы и удивленно взглянул на них:

– Что? Вы серьезно?

Они непонимающе смотрели на него.

– Давайте порассуждаем. Программе все равно что делать. Цель так или иначе закладывает человек. Он может поставить задачу продлить здоровую жизнь, может укоротить жизнь, может поставить задачу, чтобы направить эволюцию в нужное русло, например выводить искусственно более высоких людей, или голубоглазых, или азиатов. Без разницы. Человек задает только цель, программа дальше идет никем не виданным путем и осуществляет это все. Медленное убийство – это такое же распространенное явление, как и увеличение жизни. И мы уверены, я имею в виду старых ворчунов, которые застали жизнь до, что корпорация «Жизнь» одинаково часто использует оба эти механизма. Вот почему мы в России с подозрением смотрим на это и контролируем еще параллельно все процессы. Пусть весь мир считает нас отсталыми параноиками, пусть смеются, но Корпорация относится к нам очень враждебно, они терпеть не могут конкуренции. А мы все-таки предпочитаем, чтобы все наше хранилось у нас и работало понятно, как для нас. Не хватало еще, чтобы для целой страны уничтожали население незаметно, чтобы через пару веков оно просто исчезло.

Марко и Джузеппе сидели с отвисшими челюстями.

– Так вы верите, что это все не конспирология для больных людей? Они убивают нас?

– Кого-то убивают, кому-то помогают. Не думаю, что убивают слишком многих, это сразу бы бросилось в глаза. Подавляющему большинству, конечно, жизни максимально продлевают, но тем, кто опасен, могут организовать какой-то инсульт, или онкологию, или еще какую-то гадость, которая в нормальном состоянии спит в организме человека, а при некоторых действиях просыпается, и там уже всем будет не до расследования, все спасают себя.

– Нам надо это переосмыслить, – произнес негромко Джузеппе. – По крайней мере, в этом О’Хара сказал если не правду, но то, с чем вы в принципе согласны.

– Ну или мы оба с ним трухлявые спятившие старики, – произнес весело Вадим. – Равновероятные выводы. Вы еще что-то хотели спросить?

– Что? – оторвался от глубоких дум Марко. – А, да. Второй большой вопрос, может, вы скажете свое мнение. Дата смерти. И вообще смерть. «Жизнь» может предсказывать?

– Тут тоже ничего сложного, – пожал плечами старик. – Здесь уровень простого администратора системы. Дописать программу, чтобы текущие показатели продолжились в будущее, очень просто. Здесь, правда, тоже есть подводные камни. Во-первых, нельзя просто продолжить прямую в будущее. Это проще всего, но это абсолютно неправильно. Приходится вносить многочисленные поправки на общее устаревание, если можно так сказать, организма, на экологию, на отложенные генетические особенности и так далее, но в целом это работа очень объемная, но не такая сложная. Во-вторых, никто не отменял правило кирпича на голову.

Марко кивнул:

– Да, никто не может быть застрахован от внезапной смерти. От какого-то ЧП на дороге или сумасшедшего с ножом. От практически всех опасностей, которые порождает наш собственный организм, мы можем иметь определенную защиту. Или хотя бы заранее о них знать.

– Правильно. Технически здесь тоже ничего сложного. Может, не до дня, потому что это слишком сложно, колебания, например, гормонов, но примерно знать можно.

– Так почему никто этого не делает? Это, в принципе, еще не третий мой большой вопрос, а развитие второго.

– Здесь, мои молодые друзья, – Вадим немного вздохнул, – мы вступаем на зыбкую почву морально-гуманистических принципов. Расскажу немного историю. Я хотя и не занимался тогда уже «Жизнью», но помню, как эта вся эпопея очень активно развивалась. Так вот, почти сразу стали обсуждать этот момент насчет предсказания смерти. И тогда это было возможно, но, немного разобравшись, что к чему, против этой возможности восстали почти все, от религиозных деятелей и верующих всех конфессий до социологов и астрономов.

– Почему?

– Ну подумайте сами. Если вы знаете, что в конкретный день умрете, то всякая религия фактически теряет смысл. Все твои ритуалы, все молитвы о здоровье, все смирение перед богом уже не нужно. Как бы и что бы ты ни исполнял, какие паломничества ни делал, ты знаешь, что это бессмысленно. И даже те, кто рассматривает религию с точки зрения социальной дисциплины, против предсказания смерти. Вера дает моральные силы, дает какой-то оптимизм, а в этом случае все это испаряется.

– А ученые почему были против?

– Я не очень помню уже все доводы, но один мне почему-то запал в память. Какой-то астроном выступал, я уже не помню его имя. Он говорил, если ему предсказана смерть через два года, а его научный проект по сбору данных о каком-то пульсаре будет закончен только через три, то он даже не будет начинать его, потому что не увидит окончания и результатов, а лучше проведет это время с семьей. В итоге конкретно этим пульсаром еще долгое время вообще никто не будет заниматься, несмотря на то что он, может, новое видение в науке. Еще разговаривали мы с врачом много лет назад, он тоже был категорически против. Потому что если человек болен и болен неизлечимо, то врач может хотя бы давать ему надежду или скрасить последние дни, а в случае предсказания смерти человек остается как в тумане, который постепенно становится только гуще из-за отчаяния и апатии. Так и с другими болезнями. Если человек знает, что проживет еще полвека, то зачем лечиться от простуды? Он ведь не умрет. Да, эта болезнь может перейти в статус «кирпич на голову», но все-таки это бывает довольно редко. И что в итоге? Люди вообще перестают лечиться. Так что практически сразу эту возможность запретили и на уровне алгоритмов, и законодательно. Развивают ли это направление самые могущественные лица Земли? Уверен. Не знаю, в каком статусе и в какой стадии все, думаю, продвинулись уже далеко.

– Доктор О’Хара говорил нам, что уже практически внедрили, уже с большой точностью могут предсказывать.

– Вполне возможно. Повторюсь, это не так сложно. Может, корпорация «Жизнь» провела подготовительную работу с властями всех стран, и они готовы постепенно открывать эту дверь. Во что это все выльется – неясно. Но, думаю, в итоге человечество переживет.

– Думаете?

– Да, – он ухмыльнулся, и паутинка морщинок в уголках глаз вдруг стала очень заметной. – Не надо недооценивать способность к адаптации и выживаемость человечества. Не так давно, буквально несколько десятков тысяч лет назад из-за метеорита или чего-то подобного, не помню, человечество, я имею в виду популяцию, сократилось до совсем небольшой группки и оказалось после умеренного климата в жестком ледниковом периоде. И посмотрите вокруг. Они выжили. Так и сейчас. Религии? Они если окажутся достаточно гибкими, то адаптируются, выпустят новые толкования и разъяснения и будут жить дальше. Не окажутся достаточно гибкими – уйдут на периферию и станут уделом сумасшедших и отверженных. Вот хотя бы, опять к примеру, человечество после каждого великого изобретения, паровой машины, электричества, телефона, ядерной энергии, всегда строило какие-то страшилки, какие-то утопии и антиутопии, что будет разделение на касты, морлоки и элои и все подобное прочее. И что в итоге? Ничего подобного. Потому что люди склонны драматизировать и считать, что то время, в каком они живут, оно и является самым центром всего, сердцевиной и апогеем всей истории, и каждое событие, которое они видят лично, оказывает ключевое влияние на все прочее. А это не так. Ничего такого страшного не произошло и не произойдет. Будут ли изменения? Будут, конечно, каждое наше действие влияет на все вокруг, на все, что будет и что окружает сейчас. Будут ли они драматичными и переворачивающими все устои? Нет. Мы гибкие, все новое, все инновации будут вбираться, если они действительно лучше, а все то старое, что проиграет борьбу, будет отброшено. Возможно, в будущем им снова воспользуются, но сейчас оно покидает игровую площадку.

– Это вы глубоко копнули, – с уважением заметил Джузеппе.

– Да нет, молодые люди, – с улыбкой отбил подачу Вадим. – Просто с высоты своего возраста на многие вещи начинаешь смотреть немного под другим углом. Все было, все есть и все будет. И до нас были люди и жили, и любили, и после нас будут. И наше время не является каким-то ключевым и уникальным. Когда поймешь это, то проще начинаешь относиться к жизни.

– Я чуть не забыл про третий свой большой вопрос. Насчет прогресса. Я знаю, что этот вопрос регулярно вставал в самом начале и встает сейчас. Мы бы не стали задавать это вам, это в любой стране считается дурным тоном и уделом сторонников теории заговора.

– Здесь, – Вадим хмыкнул, – мы можем упасть в такие глубины философии, что не выберемся обратно. Если вы хотите мое мнение…

Приятели синхронно кивнули.

Вадим обновил кальян и глубоко задумался.

– Вам никогда не казалось, что мы, человечество, идем по какому-то и кем-то написанному заранее сценарию? Нет? Можем взять с того момента, когда государства более-менее сформировались, появилась письменность и люди стали осознавать себя не как органическую часть всего живого, а как что-то отдельное, что-то отличное от животных. Когда смотришь со времен первых каменных непонятных культовых построек в Малой Азии около десяти тысяч лет назад до сегодняшнего времени, вам не кажется, что вся история складывается слишком гладко? Я поясню вопрос, может, не вполне корректно выразился. Вот империи сменялись, династии приходили и уходили, переселения народов катили по континентам, болезни выкашивали старое население и из маленькой группки заселялись заново. Не было такого, что – раз! – и все закончилось, или вообще ничего не происходило.

– Как раз, если брать какие-то отдаленные острова или сообщества, они точно веками жили и тысячелетиями и у них ничего не происходило.

– Мы не берем оторванные какие-то истории, где люди не могли общаться полноценно. У них ничего и не происходило, потому что никаких сведений не оставалось, и наоборот. Это отдельный аспект, сейчас не будем касаться. Есть два примера, это заселение Америки и Австралии. Если в первом случае население было полностью оторвано от остальных людей, от центрального ствола, и то там развивались свои цивилизации, письменность, государства и родовые особенности, то во втором все совершенно иначе. Да, там тоже оказалось огромное население, гораздо больше, чем думали первые европейцы, но по какой-то причине ни общество не развивалось, ни технологии. Да, можно сказать, что это своя особая аборигенская цивилизация, построенная на охоте и собирательстве, на кланах и прочем, но это спорно. И что мы имеем в итоге? Два почти одинаковых примера. Отделились от основного ствола человечества еще задолго от первых цивилизаций, пришли из таких регионов, где первые робкие попытки к земледелию еще даже не снились, были практически полностью отрезаны от других, и одни были побеждены быстро только благодаря болезням основного человечества, но цивилизации оказались вполне себе, а вторые деградировали. Да, их не покорили и не уничтожили, но только потому, что европейцы не вполне понимали, что с ними делать. Понимаете, к чему я?

– И да, и нет. Как это относится к моему вопросу насчет прогресса?

– А теперь смотрите. В каком случае прогресс имел место? Основного человечества, Америки или Австралии?

– Самый очевидный ответ…

– Очевидный? Ну что же, по своим физическим показателям ацтекские воины были на голову выше любых испанцев. Жесточайший отбор, евгеника в каком-то смысле, постоянные тренировки создали ситуацию, что один на один у завоевателей не было шансов, и когда американцы освоили привезенные технологии, сталь и порох, то оказалось, что победить европейцы могут только за счет организации. Повторяю вопрос, так где прогресс был сильнее? И с какой точки зрения? И теперь закольцовываю свой первый вопрос. Развитие человечества – это одна история, со своими ответвлениями, пустыми ходами и неожиданными поворотами. Но никогда не останавливалось. Ни разу. Даже после Катастрофы бронзового века, даже после Юстиниановой чумы, даже после монгольских завоеваний и прочих башен из черепов – ни разу слитность событий не нарушалась, а люди понимали, к чему стремиться и чего достичь. Вы сейчас это видите?

Повисло молчание.

– Давайте так, – произнес Джузеппе. – Стремление куда-то? Само слово «стремление» значит не то, что пару веков назад. Раньше ведь что хотели? Быстрее заработать, нарожать детей, обеспечить их, а потом поддерживать свое здоровье и продолжительность жизни. Сейчас это нечто иное. – Он неожиданно для всех встал и сделал пару шагов по мягким коврам и застыл в задумчивости. – Люди хотят оставить после себя какой-то след, хоть где. Как мне кажется. Или нет. То, что детей стараются завести как можно позже, да и медицина это позволяет, это общеизвестно. Здоровье? Ну это тоже отошло немного на второй план, сейчас практически все болезни и почти на любой стадии можно вылечить или по крайней мере заморозить. Богатство? Ну в какой-то степени. Но поскольку вопрос продолжения рода и здоровья в большой степени решен, то и деньги уже не такая уж необходимость. Стремление куда-то двигаться человечеству… Оно есть, конечно, но уже не такое первостепенное.

– Все верно, все абсолютно правильно. А теперь скажите мне, это естественный процесс нашего общества или искусственный? И не грозит ли это нам всем окончанием сценария?

После того как два журналиста ушли, глубоко погруженные в свои мысли, Вадим какое-то время еще полулежал на своем диванчике, затем глубоко вздохнул и улыбнулся: