Жизнь

– Я вам расскажу. Это не очень заметно, может быть, но все это долголетие серьезно вредит не только корпорациям, но и тем, кто занимается тонкой настройкой развития человечества. О, нет, это не какие-то инопланетяне или сатанисты, это вполне обычные люди, правда очень могущественные и они по полной используют мое изобретение. Они решили, – он тяжело вздохнул, – внести изменения в работу нейросетей, которые контролируют паспорта здоровья, чтобы уменьшить срок жизни людей. Или по крайней мере не давать ей дальше расти.

– В каком смысле?

– Ровно в том, в котором я сказал. Для себя они максимально удлинят жизнь благодаря новейшим разработкам, а для простых людей, не вхожих, так сказать, сроки жизни будут стабильными или сокращаться в идеале. Обыватели ничего не будут подозревать, они продолжат следовать рекомендациям паспорта, однако это уже не будет действовать. Конечно, все произойдет не за один миг, а будет скрыто и будет выглядеть как естественный процесс и новые факторы. В итоге они превращаться в богов, практически бессмертных, а мы… мы вернемся в состояние праха.

– У них, кем бы они ни были, нет ни права такого, ни возможностей! – твердо, но как-то неуверенно воскликнул Джузеппе.

– Право? Не знаю. Что лучше – право отдельных людей жить в комфорте и радости, но чтобы популяция постепенно вырождалась, или же судьба всего человечества? Я не готов ответить. А возможности… Поверьте, возможности у них есть. Я сам регулярно присутствую на этих непубличных собраниях, как, так сказать, медийное лицо, как открытка всего этого.

– Нужно тогда рассказать всем, прессе, листовки, электронные сети!

– У них все это под контролем. Ну расскажете вы, и что? Мало того что потеряете сразу работу, так и присоединитесь к тысячам групп сумасшедших, которые верят в девятихвостого монстра, спящего под Храмовой горой и управляющего всеми мировыми процессами.

– Но не каждый из сумасшедших встречался лично с доктором О’Харой, – резонно возразил Марко.

– Ты забыл, наверное, – старик улыбнулся, – что у меня срок жизни почти истек. Пока вы прорветесь через все заслоны и препоны, я буду давно в могиле и ничем не смогу подтвердить. Да даже если бы и подтвердил, то что? Мало, что ли, ученых, даже нобелевских лауреатов, под конец жизни сходили с ума? Тем более тех, которые очень долго жили полными затворниками.

– Так зачем вы нам все это рассказали? – Даже по обычно спокойному Марко было видно, что он еле сдерживается. – Хотите снять с себя груз ответственности?

– Нет. Есть один шанс из тысячи, что у вас хоть что-то получится. Что получится, я не знаю, не могу даже представить, какой может быть конечный результат. Но даже если это один шанс донести людям правду и предотвратить убийство миллиардов – оно того стоит. Да, пусть меня свергнут с пьедестала, перестану быть иконой, пусть проклянут меня, что знал о таком чудовищном плане и ничего не предпринял, но я готов смириться. Тем более что буду давно мертв, и точно будет все равно.

Они сидели молча.

– Да, кстати, молодые люди. Те большие вершители судеб были крайне удивлены и недовольны тем, что на собраниях я первый раз за все эти годы был против их решения и долго спорил об этом. Они установили за мной постоянную слежку и, думаю, прослушку. Хотя, в этом зале ее нет, насколько я знаю, но ваш визит явно зафиксировали. Так что, что бы вы ни надумали, делать это надо очень быстро.

– Доктор, – охрипшим голосом спросил Джузеппе, внезапно понявший, куда его втянули и что еще утром надежды на блистательный репортаж разбились вдребезги и жизнь почти наверняка разрушена, карьера как минимум, если они не будут держать язык за зубами, – так это у вас рак, так сказать, ваш, или, может, те…

– Кто знает. Может, они давно покопались в моем паспорте здоровья, а может, и в вашем. Может, вас они даже трогать не будут, просто реальные полезные рекомендации заменят другими, ваши болезни обострятся, и вы от чего-то умрете. А может, их план давно уже в действии, и они уже уменьшают срок жизни всем людям на планете. Здесь я в таком же положении, как и вы. Так что… Я даже иногда думаю, что вся эта тяжесть – дать человеку бессмертие, а потом забрать его обратно – досталась мне за какие-то мои грехи. И я даже знаю за какие.

Он снова подошел к окну и тепло кивнул кому-то в парке.

Журналисты молчали.

– Мне кажется, нам больше не о чем говорить, молодые люди. Пойдем, я пока провожу вас, а вам надо побыть наедине со своими мыслями.

Когда они шли в сумерках к выходу, из-за угла беседки показался страшно изуродованный человек, который еле передвигался и невнятно мычал.

Голова была странной формы и явно деформирована в результате какой-то травмы, руки разной длины, как и ноги. Уродец по-собачьи преданно смотрел на доктора и пытался что-то сказать перекошенным ртом, из которого капала слюна.

Доктор увидел его, улыбнулся и помахал рукой. Уродец явно обрадовался и замычал еще активнее, после чего погрустнел и снова скрылся за беседкой.

– Кто это? – спросил автоматически Марко, еще погруженный в свои мысли.

– А, это… – Взгляд доктора затуманился. – Это мой старинный друг. Мы с ним когда-то работали вместе.

– А что с ним?

– Попал в аварию. Буквально был разобран на запчасти, врачи никогда не видели ничего подобного. Но благодаря первым испытаниям нашей нейросети, первому испытанию «Жизни», смогли подобрать лечение и вытащить его с того света. Но, как видите, блестящая карьера химика Юджину больше не грозит.

Глава 6

Через неделю, когда Джузеппе и Марко сидели в своем кабинете, пытаясь дозвониться до кого-то, кто не поднял их жареную конспирологическую статью в свое издание, светило яркое весеннее солнце, только оттенявшее мрачное настроение двоих приятелей.

Пока им удавалось только договориться с каналами, которые раскрывали каждую неделю мировые заговоры против человечества и древние символы, зашифрованные и пирамидах, но связываться с людьми в шапочках из фольги они не хотели, так как, дискредитировавшись раз, они больше никогда не отмоются.

Никто из серьезных изданий вообще, никто из тех, с кем они постоянно сотрудничали, не хотел больше с ними работать. Гонорары за прошлые работы продолжали приходить, но новых заказов у них не стало. Та же редакция, которая и посылала их к О’Харе, приняла причесанную версию, все честно оплатила, но, когда будут новые задания, сообщить не могла.

У Марко и Джузеппе уже бывали в прошлом приглашения на общение с какими-то скороспелыми звездами шоу-бизнеса, которые вкладывали большие деньги в раскрутку, но и Марко, и Джузеппе немного брезговали вляпаться в желтизну, поскольку оттуда практически закрыт путь в серьезную журналистику и социальные лифты, а до старости корчить рожи и натужно смеяться над заученными шутками деревенских актеров им совсем не хотелось. Они договорились, что в сферу развлечений пойдут, только если банально не станет что есть.

Взгляд Марко упал на бегущую строку телевизора, которая гласила: «Гениальный гуманист, великий доктор О’Хара, который подарил нам всем жизнь, сегодня утром был найден в своей резиденции мертвым. Полиция подозревает самоубийство. Проводится расследование».

Они переглянулись.

– И что теперь?

– Не знаю. У нас пропали даже потенциальные доказательства. Нам никто не поверит, и у нас ничего нет.

Марко посмотрел на напарника:

– Знаешь, тогда правильнее никому ничего не говорить. Ничего не было. И давай забудем все.

Джузеппе долго молчал.

– Ты прав. Пусть мы знаем о самом чудовищном преступлении против человечества, об убийстве миллиардов и миллиардов, но промолчим. Теперь я, кажется, понимаю, о каком грехе говорил доктор. Только… – Он посмотрел на свой паспорт здоровья, на небольшой медальон на шее, который был сейчас практически у каждого человека на Земле. – Я отключу эту дьявольскую машину. Пусть я умру, но в срок, предначертанный природой, богом или кто, в конце концов, за этим всем стоит. Да, я хочу бессмертия, но мне нужна жизнь.

Они молчали и смотрели друг на друга.

– Идеальная фраза, чтобы закончить пафосно какую-то книгу, – заметил Марко. Делать-то что будем? Насчет «забудем все» я пошутил. Как это забудем? Если тебе не жалко миллиарды людей, которым укорачивают жизни и лишают самого важного, если тебе не интересен прогресс нашей цивилизации, который практически остановился…

– Подожди, – перебил его Джузеппе. – Как я понимаю, это противоположные вещи. Может, не дают слишком увеличивать жизнь как раз для того, чтобы запустить прогресс. Нельзя быть одновременно против холода и против сжигания дров для костра.

– Это вещи, – терпеливо ответил тот, – которые породила жизнь. И этим пытаются управлять абсолютные невежды. Я не закончил. Своя рубашка всегда ближе к телу, поэтому подумай о себе. Ты уверен, что твоя жизнь теперь течет быстрее, чем должна? Может, и тебе, и мне что-то подкрутили, и время стремительно заканчивается.

Они снова замолчали.

– Давай рассмотрим разные варианты. Первый, который приходит мне в голову, то, что старый доктор просто сбрендил. Самое простое объяснение обычно самое верное.

– Но это как-то глупо совсем выглядит. Так можно про любого сказать: чего его слушать, он просто сбрендил. И о тебе можно сейчас так сказать. Он не выглядел сумасшедшим, совсем даже наоборот.

– Частично соглашусь с тобой, но давай развернем тему. – Джузеппе налил себе кофе, сделал крошечный глоточек и от наслаждения зажмурился. – Давай сменим терминологию. О’Хара на старости лет стал смотреть на многие вещи иначе, чем когда был молод. Ну, знаешь, все пожилые люди уверены, что раньше было лучше, сейчас люди никуда не годные, правительство желает всех сжить со света и все несется в тартарары. Вот и решил перед смертью подкинуть дрова в топку параноиков и уйти с чистой совестью, скинуть, так сказать, бремя ответственности за все, что идет в мире не так.

– Ты хочешь сказать, что все настолько гипертрофировано было? Не заметил за ним такого.

– Мы с ним виделись всего раз в жизни, и то в очень специфической обстановке. Нельзя хорошо знать человека. Может, у него специфическое чувство юмора или любил стращать всех? Откуда мы знаем, что не так? Может, это особенности личности и характера.

– Очень сомнительный тезис, но возможно. Но пока этого недостаточно, чтобы отклонить доводы такого человека.

– Есть и еще один тезис, вернее, тезис и связанный с ним вывод, предположение. А что, если он действительно скинул на нас ответственность за что-то, я не знаю за что, подожди. – Джузеппе поднял руку, видя, как его друг хочет перебить. – Он передал нам ношу и сам со спокойной совестью ушел е… куда уходят ирландцы после смерти? К лепреконам?

Марко молчал, разглядывая носки своих блестящих туфель.

– Не знаю, – наконец он подал голос. – Тебе не кажется странным, что все-таки он совершил самоубийство? Он же говорил, что довольно хорошо знает дату своей смерти.

Джузеппе отмахнулся недовольно:

– Мало ли что сказали СМИ. Всем же надо выдать хорошую версию, что, к примеру, человек умер от инфаркта на боевом посту, защищая покой граждан. Не расскажешь, что человек принял двадцатикратную дозу наркотиков и умер на несовершеннолетней азиатке. Это не очень. О’Хара мертв, может, и не мертв, и совершенно без разницы, каким способом он покинул мир. Вернее, может, это и важно, но для нас теперь это никак и не проверить, и даже если мы убедимся, не вполне ясно, что нам это даст. Важно другое: он мертв и официально, и фактически, и для всех людей Земли.

Марко посмотрел на свой паспорт здоровья, будто хотел понять, бегающие разноцветные огоньки на медальоне действительно коварно перемигиваются или он себе накрутил небольшую паранойю.

– У меня есть предложение, – наконец подал он голос. – Денег нам заплатили прилично, делать особо нечего.

Тут он представил доктора О’Хару, злодейски смеющегося и будто говорящего: ну да, все так, делать нечего, я ведь остановил прогресс.

– Нам надо на какое-то время залечь на дно, пока вся история не забудется.

– Ты думаешь, наш тотальный бойкот связан с О’Харой?

– А у тебя есть еще какие-то грешки, из-за которых с тобой не хотят общаться все главные воротилы прессы, хотя исправно присылают деньги?

– Ну если дашь мне денек, составлю список…

– Давай шутить будем потом, я не договорил. Я вижу нашу ситуацию следующим образом: мы вляпались в эту историю случайно…

– Или доктор нас вляпал.

– Без разницы. Он уже мертв, и, кто в этом виноват, в прошлом. Сейчас мы находимся там, где находимся. Сейчас нас не убивают, что было бы проще всего, значит, мы не окончательно вляпались в это все, но достаточно, чтобы с нами не общались и не давали работу. Нам надо на какое-то время залечь на дно, пока про нас не забудут. Деньги пока есть. Какие будут предложения?

– Можем поехать к дикарям, проколоть себе носы, завести несколько чернявых жен, стать через несколько лет тяжелой борьбы вождями племен, а потом во сне нам перережут глотки молодые претенденты.

На лице Марко не дрогнул ни один мускул.

– Ладно, извини. Тогда можем поехать в какую-то командировку, начать расследование какое-то.

– Например?

– Ну хотя бы…

Джузеппе обвел глазами их небольшой кабинет и задержался на своем медальоне.

– Надо бы продолжить это расследование каким-то образом…

– Чтобы мы по-настоящему рассердили серьезных мужчин и однажды в переулке ощутили в почке лезвие ножа какого-то бродяги? – невозмутимо заметил Марко.

– Не отправиться ли нам в Россию?

Марко скривился как от внезапной зубной боли:

– Ты хочешь к тем ребятам поехать? Кто помогал настраивать нейросети на старте проекта «Жизнь»? Они вообще еще живы?

– Ну они немного моложе были, чем доктор. – Джузеппе кое-что быстро проверил. – Да, их фамилии… Вадим и…

– Это имена, фамилии на первом месте идут.

– А, ну тогда тем более. Да, живы.

– Они хоть занимаются чем-то похожим? Все-таки целая вечность прошла, может, они просто сидят на своих отчислениях и не беспокоятся вообще ни о чем.

– Так, подожди… Да, все права и разработки они продали корпорации «Жизнь» почти в самом начале, но практически сразу создали что-то похожее, но с другим уклоном немного. Так что не лишено смысла.

– Что не лишено смысла? – Марко начинал злиться. – Я не понимаю. Мы только что выяснили, что завязли, как в трясине, в каком-то заговоре планетного масштаба, сейчас нам важно притвориться дурачками и сидеть очень тихо, чтобы на нас махнули рукой, и через какое-то время, может, год или несколько лет, снова сможем работать, но оглядываясь через плечо постоянно. Что ты хочешь узнать у этих русских? Как вести разговор? Вы, наверное, помните, что давным-давно, еще практически при динозаврах, вы создали такой продукт, который потом лег в основу проекта «Жизнь», вы вряд ли потом когда-нибудь касались этого всего, но, если вы можете что-то рассказать и поделиться байками из молодости, мы будем очень благодарны, ведь за то, что мы продолжаем копать в этом направлении, нас скорее всего убьют.

– Ну ты как-то грубовато это сказал, но в целом…

Марко несколько секунд буравил его огненным взглядом, потом тяжело вздохнул и махнул рукой.

– Транспорт организуешь сам. На мне алкоголь в дорогу.

Глава 7

Они предпочитали скрасить время в путешествии старым способом, благо требовалось его не так много и по полной разойтись они не успели, и сидели практически трезвые в ультрамодном офисе в зеленой зоне на окраине Москвы.

– У меня такое ощущение, что сейчас выйдет снова доктор О’Хара и все это окажется больным кошмаром.

– Сюда лифт был, и мы не потели, поднимаясь, как два борова июльским днем.

– Что думаешь в целом о месте?

Марко обвел глазами небольшую переговорную для важных гостей:

– Сложно сказать, эти русские всегда умеют пустить пыль в глаза. Они преследуют свои цели.

Джузеппе фыркнул:

– Спасибо за очевидность. Вот было бы странно, если бы они преследовали наши. Ну я серьезно.

– Видно, что деньги у них есть. Уж не знаю, это последствия удачной сделки в проекте «Жизнь» или они сами такие плодовитые, но, могу сказать, все очень достойно.

– Согласен. Так, через четверть часа у нас начало, ты уже понял, как начнешь беседу? Мы же тут не с… – Джузеппе запнулся. – С необычной миссией. Никакого редакционного задания нет.

– Да, но он все-таки согласился нас принять. Второй, мистер Авенос, сильно болен и давно отошел от дел, но мистер Милнер еще очень даже в строю, хотя и тоже крайне немолод.

– Насколько я понимаю, в той компании, первоначально было два друга-однокурсника, Милнер и Авенос. Только разделение их функций не вполне ясно. Информации об этом очень мало, потому что, когда происходили важнейшие события, они были еще никому не нужны и неизвестны, а когда «Цимис», их текущая корпорация, стала серьезным игроком на рынке рекламы, то они не очень любили вспомнить свою предыдущую деятельность. И так очень мало кто знает даже среди историков, что компания, в которой мы сейчас находимся, когда-то внесла самый значительный вклад в проект «Жизнь». Из крайне немногочисленных источников не очень понятно, кто-то пишет, что Авенос был мозгом программы и отвечал за техническую часть, а Милнер просто придаток при нем, бизнесмен, организатор, ничего выдающегося, кто-то пишет, что все было наоборот. Но поскольку они закончили оба один из лучших университетов по курсу искусственного интеллекта, можно сказать определенно, что и тот, и другой неплохо разбирались в том, что делали.

Спустя час они сидели уже в другом помещении, гораздо более приятном и неформальном, на турецких диванчиках с многочисленными подушками и кальяном.

Господин Милнер или просто Вадим, как он просил себя называть, оказался крайне обаятельным человеком, и оба журналиста тотчас почувствовали, будто его знают уже всю жизнь.

– Вадим, не боитесь курить эту дрянь? Скоро ваш медальон запищит.

Красивый человек, который выглядел намного младше своего возраста, только весело рассмеялся. Он при первой встрече показался настолько молодым, что Джузеппе украдкой проверил фото. Да, все верно, это он.

– И да, и нет, молодые люди. Скорее даже три ответа есть на это. Первый ответ – нет, не боюсь. Табак и некоторые другие травы самого высокого качества. Да еще и подобраны таким образом, чтобы активировать и ускорить некоторые процессы в легких и пищеводе. Можете считать это лекарством или профилактикой болезней легких. Второй ответ – да, боюсь. Потому что все последствия до сих пор не изучены и никогда не будут изучены, и, вполне возможно, смотря на один аспект, мы упускаем из вида десяток других. Ну и третий – если жить не так много, то почему бы не провести этот остаток в удовольствии?

– Почему вы считаете, что вам осталось не так много?

Вадим с укоризной посмотрел на них:

– Здесь нет никакого секрета или чего-то такого. Я очень немолод и мне не нужно никакой информации из медальона, чтобы знать, что время стремительно иссякает.

– Кстати, о медальоне…

– Вы пришли поговорить о докторе О’Харе, – задумчиво произнес Вадим, и его жизнерадостная и лукавая улыбка хоть и осталась на месте, несколько потускнела. – Я читал не так давно о его смерти и сразу подумал, что кто-то должен взять интервью у меня. Даже немного был удивлен, что никто и не вспомнил в итоге, ведь мы стояли у самых истоков и точно внесли огромный вклад в проект.

– Вас это задело?

Он усмехнулся:

– Мне уже столько лет, что я практически забыл, что значит тратить время на обиды и ревность. Нет, просто был удивлен. Казалось бы, биография доктора и история проекта должны быть изучены очень тщательно, но, похоже, это не так.

– У вас вообще часто брали интервью за прошедшие десятилетия? Я имею в виду о проекте «Жизнь». То, что вас знают как основателя и идеолога «Цимис» и что по поводу своей компании вы сотни раз общались с журналистами, это ясно.

– Интервью… – Вадим задумался. – Я не очень помню, мне уже гораздо больше ста лет… Раз пять, может, или чуть больше. Но тут я вам не очень помогу тоже, это было все настолько давно, что я сам ничего не помню, мне иногда приходится читать или смотреть видеозаписи, где еще молодой О’Хара и я, чтобы вспомнить, о чем вообще идет речь.

– Вы с ним общались? Дружили?

– С доктором? Нет. Вернее, я не помню, повторюсь, это все было слишком давно. Но не общались с тех пор точно. Я следил за его жизнью, но не так, конечно, что был завистником или обиженным, просто когда попадалась новость о нем, то читал, но только как о человеке, с которым общался и сотрудничал очень много лет назад.

– Вам не показалась его смерть странной? – выпалил неугомонный Джузеппе.

– Странной? – удивился Вадим. – Мне его жизнь казалась очень странной, а вот смерть, наоборот, кажется вполне обычной. Он умер от старости, насколько я понимаю. Я не врач, но официальное заключение говорит об этом.

– Может, вы вспомните что-то интересное? Я имею в виду, из той жизни. О гиганте рекламной сферы, конгломерате «Цимис» знают многие.

– Что можно рассказать… – Вадим втянул в себя большую порцию дыма и постепенно ее выпустил через нос. – Не обижайтесь, молодые люди, но я почти ничего не помню. Это сотрудничество было очень коротким, мы приспособили один из наших собственных проектов к задаче, и она заработала. Я имею в виду «Жизнь».

– А вы получили, наверное, неплохие лицензионные отчисления.

– Тут я с вашего позволения промолчу, – улыбнулся Вадим и сделал особо глубокий вдох дыма.

– Можно нескромный вопрос? – осторожно поинтересовался Марко.

Вадим кивнул.

– Почему ни вы, ни мистер Авенос, ни доктор О’Хара никогда особо не рассказывали о своем сотрудничестве, а ведь оно, если подумать, оказалось ключевым в проекте «Жизнь»?

Вадим будто ждал этот вопрос и, похоже, репетировал ответ перед встречей. По крайней мере, так показалось обоим журналистам, что человек, не привыкший врать, сейчас просто читает заготовленный текст.

– Здесь не надо никаких тайных смыслов. Нет никакой жареной сенсации. Все очень просто. Для нас с Авеносом это был один из десятков молодых бизнесов и идей, и мы разбрасывались проектами на все стороны. Мы вкладывались повсюду, почти ничего не выстрелило, поэтому чего вспоминать. Жалели ли мы, что вышли из проекта на самом старте, по сути, даже когда он не начался? Мы заложили фундамент и ушли дальше по своим делам, а на этом фундаменте вырос собор Святого Павла. Безусловно, немного жалели, и из-за денег, что получили сущие гроши от того, что могли в итоге, ведь, как ходит шутка, все деньги мира так или иначе в конечном счете приходят в Корпорацию, и от осмысления, что отдали тот продукт, в который не особо и вкладывали силы, а он получился таким замечательным в итоге. И что, если бы мы дальше смогли с ним работать? Уверяю, это было бы еще лучше и гораздо. Так что, молодые люди, не надо искать черную кошку в темной комнате. Доктор О’Хара – лицо и создатель проекта «Жизнь», и неважно, сколько людей стояло у истоков и кто был истинным двигателем всего дело. Если ведь так и подумать, то и он придумывал и организовывал свою часть не один.

– А он почему ничего не рассказывал?

– Мы не можем говорить за умершего человека. Мы не знаем. Но если немного пофантазируем, то, как мне кажется, он боялся некого размытия образа. Ведь для всех есть один великий и ужасный доктор О’Хара, он единственный создал «Жизнь», а если широкие массы узнают, что действительно создали это все другие люди, будет очень нехорошо. Да, если вы посмотрите старые выпуски новостей или печать, то роль доктора оценивается совсем иначе и гораздо скромнее. Там другие люди были в фокусе. А потом все постепенно вымарывалось, лепился образ гениального ученого и озарения посреди бессонной ночи.

– Подождите, вы хотите сказать, что никто за все время не пытался разобраться в истоках «Жизни»?

– Почему? Пытались. Это как для историков религии самое интересное в христианстве – это первые три века после смерти Иисуса. Ну, – Вадим помялся, – или воскрешения, кто во что верит. Так вот, первые три века были самые интересные, потому что канон и основы только формировались, не было четких правил и все исполняли свои роли так, как считали нужным. Так и в «Жизни».

– Это же совсем другое дело, – заметил Джузеппе, потянув немного кальян и сделав крошечный глоточек теплого вина из вычурного бокала. – Тут историю начали изучать через много веков, а нашу ситуацию…

– …через много десятилетий, – закончил Вадим. – Да, тогда еще почти все были живы, я имею в виду среди акторов «Жизни», но у каждого была своя собственная версия ситуации, и почти у всех она радикально отличалась от официальной версии, которую рассказал великий О’Хара. Все помалкивали, пока по естественным причинам не уходили от нас. Да, раньше некоторые поднимали вопрос, откуда у химика средних способностей появился модуль, программное ядро, которое интегрировало и контролировало все векторы информации, но постепенно и это перестали спрашивать.