Тишина аномалий

[Запись младшего техника]

Сегодня снова дежурил.

Работы почти нет – только ожидание и холод.

Если кто-то спросит о виновных – меня никто не вспомнит.

Я просто был частью механизма, когда всё уже летело в пустоту.

[Незавершённое письмо, черновик]

Они называют это отбором.

Врачи боятся за своих.

Кто-то верит, что их запишут в «выжившие», остальные молчат.

Все ждут, когда придёт их очередь.

Кажется, всё уже решено за нас.

[Личная запись без имени]

Когда началась та эпидемия, все ждали, что вернётся прежний порядок.

Но оказалось, это был только первый порыв.

Теперь остались только те, кого уже заранее отмечали для будущего.

[Найдено на клочке бумаги]

Смотрю в окно, а люди идут – не разговаривают, не смотрят друг на друга.

Вчера было шумно, сегодня – только шаги.

[На обороте рецепта]

Мама не узнала меня. Она смотрела, но не видела.

Я не смог позвать. Боюсь, что скоро буду как она.

[Короткая записка на полях]

После такого ветра – ничего живого, только пустота.

Глава 4. Первый выбор

>Цель: объект 14 – потеряна.

>Статус: несостоятельность. Поддержка нецелесообразна.

>Поведенческий вектор: перемещение.

>Режим: автономный.

Он просто ушёл.

Автомат – на ремне, вдоль тела. Не мешает. В любой момент – в руках. Так правильно. Так должно быть. На спине рюкзак. Сбоку – топор, закреплён надёжно, рукоять видна из-за плеча. В рюкзаке – два магазина, рядом с флягой. Он знал, как стрелять. Не потому что учился. Потому что Протокол дал ему это – без слов, без объяснений. Протокол не комментировал. Он направлял – чётко, как навигация.

Просека. Линия старая – лес выеденный по краям. Снег оседал. В тени держался, на солнце – подтаивал. Под ногами – влажный, но ещё белый. Запах прелой хвои, в ветках каркали вороны. Где-то капало с сосулек. Следы – только его. Протокол вёл по старому коридору эвакуации.

>Протокол: движение слева, по направлению маршрута.

>Визуальный ориентир: силуэт у ствола ели.

>Расстояние: 27 метров.

>Биосигнатура нестабильна.

>Рекомендация: устранение.

Он остановился. Протокол не уточнил – заражённый или нет. Только: «угроза». Движение – автомат в руках. Без паузы. Без команды. Среди деревьев, у корней ели, фигура.

Алексей навёл – и замер.

Женщина.

Около метра семидесяти. Худая, но не изломанная. Короткие тёмные волосы, каре. Лицо волевое, без мольбы. Глаза – серо-голубые. Смотрели прямо. Не просили. Просто смотрели. Живая.

Джинсы порваны выше колена. Кровь подсохла на ткани, но в глубине раны – ещё свежая. Высокие ботинки – не берцы, но крепкие. Пуховик порван у плеча, застёжка сломана. Она держалась за бедро, пыталась подняться – и не смогла.

Алексей не торопился. Искал признаки опасности.

>Статус: ограниченная мобильность.

>Устранение – допустимо.

– Помоги… – выдохнула она.

Он молчал. Присел. Расстегнул рюкзак – фляга, две упаковок бинтов.

Она смотрела, не отводя глаз. Протянул флягу. Обработал рану. Механически. Точно. Потом расстегнул её куртку. Надо было проверить, нет ли других повреждений. Всё было чисто. Действовал чётко, без заминки – как фельдшер на поле боя. Под пуховиком – свитер. Рукава вытерты. Старый, но тёплый.

Тепло ощущалось. Едва заметное. Живое.

Она морщилась, сдерживая звук. Только когда он закончил, она выдохнула.

– Спасибо… – сказала неуверенно. И тут же спохватилась: – Меня зовут Ирина.

Он кивнул. Почти незаметно. Имя отозвалось странно – будто что-то подобное уже звучало внутри, но глухо, на другом уровне.

Как будто где-то в памяти – тень другого голоса, другого имени. Или это было сном?

Мышцы на щеке дёрнулись – и он впервые за долгое время осознал: лицо напряглось не по команде.

Он чувствовал.

Слабо. Мутно. Но чувствовал.

Он не знал, почему не выстрелил. Всё было логично: угроза, незнакомка, рана. Но внутри – не пусто. Как будто что-то в ней откликнулось. Не голос, не образ – просто отклик. Что-то тёплое. Как раньше. До всего.

Она молчала, не зная, можно ли говорить. Казалось, даже дыхание – лишнее.

Пауза.

– Всё началось ночью. Я проснулась от грохота.

Думала – собаки. Потом услышала крик. Один. Потом другой.

Кто-то ломился в дом. Не знаю, к кому первому.

– У бабушки дрожали руки. Я сама открыла окно. Выпрыгнула – как была.

Даже не сразу поняла, что босиком.

Потом спохватилась – натянула ботинки, куртку.

Заражённые шли по улице. Без звука. Без рычания.

Просто… будто знали, куда.

Я шла вдоль домов. У магазина стоял мальчик. Соседский. Один.

Я втащила его в сарай за пекарней, заперла дверь доской.

Сказала – не выходи. Хотела отвлечь их на себя.

Потом… выстрел. Не знаю, чей. В ногу.

Попробовала бежать – плохо получилось.

Просто ушла. Плелась. Всё думала – куда? зачем?

Хотелось только одного – спрятаться.

Пауза.

– Я испугалась. Подумала, что, если вернусь – не смогу уйти. Не выдержу.

Может, он выбрался. Может, замёрз. Может, просто ждал.

Но я так и не пошла.

Она осеклась. Пальцы дрогнули. Лицо стало пустым.

– Пойдём со мной. Пожалуйста.

Я дошла почти до трассы, – добавила она, глядя в снег. – Хотела найти кого-то. Машину. Военных. Хоть какую-то помощь. Но поняла, что одна не дойду.

Пряталась в лесу. У ручья.

С каждым часом сил становилось меньше. И только одно не отпускало – мысль: вдруг он там. Жив. Ждёт.

Ей казалось, что он откажет.

Что посмотрит мимо, развернётся, уйдёт.

Но всё равно сказала.

Потому что сама не смогла бы. Ни добраться. Ни искать. Ни смотреть.

Она не знала, жив ли Егор. Не знала, где бабушка.

Но если не попробовать – не простит себе.

И если он не пойдёт – всё равно пойдёт одна.

Потому что должна.

Потому что тогда – будет хотя бы шанс.

Она замолчала.

Просьба повисла – не в воздухе, а в нём.

Алексей не шелохнулся. Но внутри – всплыло. Не образ. Ощущение. Пульс чуть сбился. Ладонь дрогнула.

Пальцы. Тепло. Детский голос: «Пап, а если…»

Он почти дёрнулся. Как от удара током – не больно, но резко.

Грудная клетка сжалась. Как будто в ней заперли голос – и тот рвётся наружу.

Он даже не вспомнил лицо – только ладонь. Тёплую. Маленькую.

Рука дернулась – сам не заметил.

Внутри что-то кричало: «Не сейчас. Не вспоминай. Стой».

Но уже не мог.

Протокол пытался заглушить импульс. Безуспешно.

>Вспомогательная активность.

>Попытка блокировки.

>Восстановление схемы – частичное.

>Канал не закрыт полностью.

>Эмоциональный отклик – вне зоны контроля.

Он поднялся. Молча.

>Направление: вне маршрута.

>Угроза: высокая.

>Сопровождение – нецелесообразно.

Ирина двинулась первой. Медленно, с хромотой, но не сомневаясь.

Опиралась на здоровую ногу, шаг за шагом. Сцепила зубы. Терпела.

Протокол повторно запросил устранение. Алексей не ответил. Шагнул к ней ближе.

>Поведение отклонено. Ресурсоёмкость повышена.

>Сопровождение – допущено. Мониторинг усилен.

Они двигались медленно. Снег проваливался под ногами.

Ветки царапали одежду. Под ногой хрустнула ветка – она вздрогнула, но не остановилась. Алексей не обернулся, но услышал её тяжёлое дыхание. Раз в несколько минут она чуть постанывала – едва слышно. Он чувствовал, как много боли она терпит. Без слов. Без жалоб. Только шаг. Ещё шаг. В воздухе всё больше тишины.

Она хромала, не жаловалась. Он не предлагал остановиться. Каждый её шаг был вызовом. Не ему – миру, который пытался её сломать.

Всё равно продолжала идти.

– Ты вообще говоришь? – спросила она.

Он чуть кивнул. Почти незаметно. Как будто сам не знал, зачем.

– Ты… военный? Или кто ты вообще?..

Он ничего не ответил. Шёл, как будто вопрос был не к нему.

Лес редел. Воздух становился тише.

Птицы замолчали. Только хруст под ногами – неровный, как будто хрустел не только снег.

Иногда доносился глухой скрип – словно дерево проворачивалось под ветром, но ветра не было.

Он шёл всё медленнее. Чувствовал, как воздух меняется.

Будто дышать становилось труднее – не от усталости. От чего-то иного.

Мир словно вжимался в себя, затихал.

Впереди – дым. Запах менялся. Не только гарь. Тяжёлый, влажный запах гари, впитавшей в себя плоть. Как будто деревья дышали смертью. Что-то ещё тлело в деревне. Снег у дороги – серый от пепла. На крыше сарая сидела ворона. И смотрела.

Он сделал шаг. Ещё один.

Протокол молчал.

Внутри – тоже тихо.

Но не пусто.

Что-то шло рядом.

Словно часть, которую не удалось стереть. Ни ему. Ни системе.

Глава 5. Пепел.

Сначала был запах.

Дым – резкий, ощутимый. Смешивался с мясом. Сырое, сладковатое. Как пепел и кровь вместе.

Алексей остановился. Поднял автомат.

>Биосигнатура: аномальная

>Количество целей: 3

>Расстояние: 40 метров

>Стратегия: устранение

Тени двигались между деревьями. Приближались. Медленно. Невпопад.

Воздух сгущался. Каждое движение казалось громче, чем шаг.

Шли, будто почувствовали их.

Ирина отстала. Он знал. Нога – больная. Сдерживала шаг, хваталась за деревья. Он подождал. Смотрел вперёд.

Рука поднялась. Знак: стоять.

Первый вышел слева. Пустые глаза. На щеке – рваная рана, кровь уже почернела, запеклась.

Выстрел – один. В голову. Без слов.

Второй ближе. Он успел. Два выстрела. Один – в грудь. Второй – выше.

Тело соскользнуло на бок, как будто потеряло опору.

Третий – вплотную. Почти достал. Алексей отступил, прицелился, выстрелил. Чётко. Спокойно.

>Угроза устранена

>Остаточный риск: минимален

Он сменил магазин. Кивнул. Ирина поняла без слов. Они стояли молча. Несколько секунд – только снег и гарь.

Воздух был плотным. Как после крика, которого никто не услышал.

Он посмотрел на тела. Дым ещё стелился низко, как будто не хотел отпускать. Руки дрожали – не от страха, от чего-то другого. Может, злость. Или усталость. Или потому что слишком всё было точно.

Он знал, как стрелять. И это злило. Потому что не он сам. Потому что знал – чужой голос внутри продолжал командовать, даже когда замолкал.

– Он там… – сказала она. – Мальчик. Я спрятала его. У пекарни. В сарае. Если жив – он ждёт.

Берёзы на границе деревни. Тонкие, ровные. За ними – крыши. Снег под ногами – тёмный, с пеплом. Воздух – чужой.

>Смена растительного профиля

>Вероятность поселения – высокая

Она замедлила шаг, чуть пригнулась, будто ожидая удара. Руки сжались в кулаки – даже не столько от боли, сколько от попытки не расплакаться. Лицо стало жёстче, но взгляд всё равно цеплялся за тела – то отводился, то снова возвращался. Иногда она, не осознавая, теребила край куртки, как ребёнок в страхе.

Каждый её шаг отдавался эхом по телу, словно ноги подкашивались не только от боли, но и от страха, что найдёт за этой дверью. Она едва сдерживала дрожь, боясь показать слабость даже перед собой.

Он шагнул вперёд. Ирина– медленно, хромая, стиснув зубы. Пошла за ним.

Улица замерла.

Мертвая, но не пустая.

Один дом – выгоревший. Другой – с проваленной крышей. Третий – цел, но дверь распахнута. Словно убежали в спешке.

Тела.

Мужчина. Женщина. Подросток с топором. Все – мёртвые. Все – защищались.

Рядом – гильзы, вилы. Кровь на снегу потемнела и схватилась коркой.

>Биосигнатуры: неактивны

>Повреждения: множественные

>Поведенческая активность: отсутствует

И ещё тела.

Заражённые. Один – у входа в дом. Как будто пытался прорваться внутрь. Второй – навзничь в сугробе. Половина лица – сорвана выстрелом, кровь растеклась по снегу. Третий – за забором, в перекошенных воротах.

Лица неестественные. Глаза – тусклые, застывшие. Уже не человеческие.

Их останавливали. Здесь. До конца.

>Угроза устранена

>Остаточный риск: минимален

>Поведение носителя: стабильно активное

>Допуск расширен

>Функция восстановления активирована

>Мониторинг физического состояния – в фоновом режиме

На крыльце скрипнула доска. Потом ещё одна. Из-за угла вышли люди.

Сначала пятеро.

Потом – больше.

Из подвала. Из сарая. Из-за дома.

Выжившие. Молчаливые. Настороженные.

Встали полукругом, чуть в стороне. Смотрели. Кто – на Ирину. Кто – на Алексея.

– Ты жива… – сказала женщина. Осторожно, будто не верила.

Ирина кивнула. Подошла. Обняла её.

Потом – взгляд на Алексея.

– Он с тобой?

– Он спас меня.

– Её ты спас. А кого-то, может, нет, – буркнул мужчина.

Одна из женщин не выдержала, бросила на него короткий взгляд – в котором смешались испуг и подозрение. Старик чуть отступил, будто опасаясь. Другой мужчина, с лопатой в руках, невольно перехватил её покрепче, краем глаза следя за перевязанной рукой. Но вслух никто ничего не сказал. Только тишина сгущалась, как будто сама следила за каждым движением.

Он стоял ближе всех. Рука – плотно перевязана, до локтя.

Иногда его взгляд метался по сторонам – не столько от боли, сколько от ощущения, что все ждут: вдруг он тоже начнёт вести себя иначе. Несколько раз он нервно дёрнул плечом, будто оправдываясь перед другими.

Остальные поглядывали. Не впрямую – краем глаза.

Будто чувствовали что-то. Но не знали, что именно.

Ирина перевела взгляд обратно на дома.

– Я должна проверить. Там… у пекарни. В сарае.

Она смотрела туда, куда не хотелось смотреть. В этот момент – ни надежды, ни веры. Только долг.

Алексей чувствовал, как изменилась походка. Как будто каждый шаг становился тяжёлым не от боли, а от страха.

Он шагнул вперёд. Она – следом.

Сарай был старый. Почерневшие доски. Дверь закрыта на ржавую щеколду.

Алексей открыл её.

Мальчик – у стены. Маленький. Внутри пахло затхлым и чем-то ещё – резким, неприятным, не детским. Свет проникал через щели, выхватывал из темноты силуэт мальчика, который сидел так тихо, что казался частью стены.

Ирина шагнула вперёд.

– Егор?..

Он не двигался.

Она подошла ближе.

– Это я. Всё хорошо. Я вернулась…

Голос дрожал. Она старалась говорить спокойно – не получилось.

Дёрнулся. Плечо. Потом рука. Вскочил. Рывок – на неё.

Алексей успел.

>Поведенческое отклонение

>Угроза: подтверждена

Выстрел. Один. Точно.

Он не почувствовал отдачи. Только холод в пальцах.

Он смотрел на тело. Маленькое. Слишком тихое.

Мир качнулся. На мгновение – пустота, в которой не было ни приказов, ни целей.

Что-то проснулось.

В памяти – пальцы. Голос.

– Пап, смотри… – голос был слишком живым. Слишком настоящим.

>Эмоциональная нестабильность обнаружена

>Попытка подавления – неуспешна

Он просто стоял. Как будто приказа не поступило. Внутри – дрожало.

Не сразу понял: всё уже произошло. Только потом ощутил: пальцы сжимают оружие. Слишком крепко.