Тишина аномалий

К обеду он вышел к забору из ржавой сетки. За ним – сторожевая вышка, камеры, фигуры в форме.

>Распознано: объект военный. Обозначение – «объект 14»

Ничто не напоминало надёжную крепость.

У самой кромки леса лежали тела. Солдаты отбивались до последнего.

Их держала не сила.

Только остатки дисциплины.

Тонкая грань между страхом и паникой.

И инерция присяг, данных когда-то – друг другу и миру, которого больше не было.

Перед воротами стояли солдаты.

>Дистанция – 50 метров

Один из солдат вскинул автомат, второй медленно шагнул вперёд, внимательно изучая его. Между ними пробежала короткая пауза, наполненная немым вопросом. Кто-то тихо произнёс что-то в рацию.

– Стоять! Кто такой?

Алексей замер. В сознании – короткая команда:

>Статус: безопасный

>Допуск: ограниченный

Солдат обернулся – рядом стоял офицер. Он смотрел прямо на Алексея.

Алексей почувствовал: они уже знали. Связь. Без слов.

Как будто он – часть чего-то большего.

Внутри, позади, повсюду – будто кто-то есть.

Легион – не имя. Не команда. Он был в их телах. В паузах между приказом и действием.

Как будто вся их точность – не от тренировки, а от чего-то глубже.

Что-то передалось между ними. Как будто система говорила сама с собой – напрямую.

Солдат коротко кивнул:

– Он чист.

Ворота открылись. Он переступил порог, словно границу между мирами.

Офицер не отвёл взгляда. Говорил тихо – скорее в пространство, чем Алексею:

– Ячейка подтверждена. Сигнал принят. Контроль – внешний, частичный.

Он помолчал, потом добавил:

– Не вмешиваемся. Пока.

Внутри – палаточный лагерь. В каждой палатке – железные сетчатые койки. В некоторых чадили буржуйки – воздух был тёплым, но тяжёлым. Люди – усталые, молчаливые.

Запах пота, гари и дешёвой медицинской мази забивал нос.

Кто-то кашлял надсадно, с хрипом.

Маленькая девочка с выцветшим шарфом спала прямо на полу, свернувшись калачиком. Мужчины, женщины, дети. Кто-то кашлял глухо, пряча лицо в воротник. В углу ребёнок ел всухомятку галету, глядя в пустоту. Женщина рядом с ним держала за руку пожилого мужчину – возможно, отца. Люди не говорили. Не потому что не хотели – а потому что боялись сорваться.

Солдаты отличались. Один курил, уставившись в землю. Другой держал автомат в руках, напряжённо, будто в любой момент готов был стрелять. Несколько просто стояли, почти не шевелясь. Пустые лица, одинаковые взгляды. Алексей вдруг почувствовал что-то знакомое. Похожее. Слишком точные движения. Как у него. Он не мог объяснить – но знал: они такие же. Под чем-то. Под кем-то.

Один солдат всё время отводил взгляд от леса. Не мог смотреть туда. Будто ждал, что оттуда выйдет кто-то, кто уже не должен ходить.

Поздно вечером приехали новые люди – гражданские. Их быстро осмотрели на предмет укусов и других повреждений, ничего не нашли, запустили.

Ночь была тревожной. Люди в палатках шептались, стараясь не говорить вслух. Каждый слышал что-то своё.

– Слышал, в Верхнеозёрке один всех сжёг, – шептал кто-то у палатки. – Своих. Жену, детей. А потом себя.

– Говорят, не умер. Его потом видели. На трассе. Сидел в фургоне… и смотрел. Просто смотрел.

Никто ничего не ответил. Только стало тише.

Ночью Алексей лёг на койку. Под тонким одеялом. Внутри было теплее, но воздух густой. Люди дышали рядом. Шептались. Кто-то молился.

>Режим: восстановление допущено

Он снова уснул.

Сон был ближе, чем когда-либо.

Лица – отчётливо. Тепло – почти настоящее.

Он почти услышал голос. Почти дотронулся.

…и вдруг – резкий вскрик.

Глухой стук за стенкой. Будто кто-то упал.

Он открыл глаза. Не полностью – но достаточно, чтобы понять: что-то началось.

Дрожь. Сначала внутри. Потом снаружи.

Вспышка. Резкий гул. Не в ушах – в голове.

Один из гражданских упал между койками – без звука, как будто споткнулся.

Женщина склонилась над ним – и закричала. Не от боли. От ужаса.

Ещё один – рядом. Рванулся, сбил кого-то плечом.

Люди начали вставать, кто-то звал солдат, кто-то отползал.

Протокол среагировал позже, чем они начали бросаться – заражённые до последнего не демонстрировали признаков агрессии, и система не успела вовремя скорректировать параметры.

Он попытался удержать образы из сна. Сохранить.

Но что-то сорвало.

Белый свет.

Рывок.

Он очнулся.

Воздух дрожал от криков. Стрельбы.

Кто-то падал. Кто-то бежал.

>Режим угрозы: активирован

>Боевой режим: активирован

>Контроль: полный

Он поднялся, уже действуя – как надо. Быстро, точно.

Но внутри, под всем этим, ещё горело. Лица. Образ. Тепло. Он держал его.

>Фильтр неэффективен

Система пыталась стереть воспоминание – но не могла. Он зацепился. Не отпустил.

Толпа рванулась. Кто-то падал, кто-то бежал. Заражённые кидались на людей.

Крики перекрывали друг друга.

Шорох шагов, топот, выстрелы – всё слилось в один гул.

Кто-то расталкивал людей локтями.

Ребёнок плакал где-то сбоку, врываясь тонким голосом в какофонию ужаса.

Алексей подхватил автомат с тела мёртвого солдата.

>Модуль активирован: обращение с оружием

Первый выстрел – в голову. Заражённый дёрнулся и упал.

Почти сразу на него бросились ещё двое. Он упокоил их двумя точными выстрелами – чётко, без промаха.

Где-то сбоку раздался крик:

– Периметр держать!

– Там гражданские! Не стреляйте!

– Чёрт, уводите их! Мы не можем прицелиться!

>Тактическое подавление: разрешено

>Приоритет – устранение заражения

Кто-то дал очередь по толпе. Несколько человек упали. Кто-то закричал. Женщина прижала ребёнка, закрывая его собой.

Алексей не двинулся. Сжимал автомат, но не поднял его.

Внутри – рывок, как от боли. Не мысль, не команда. Импульс.

Это был момент – меньше секунды.

Он не смотрел в прицел. Но видел – ясно.

Лица. Испуганные. Близкие. Как в том сне.

Система ждала сигнала. Он знал, какой она сочтёт правильным.

Но что-то внутри застыло. Он не мог. Не должен.

Что-то не сходилось. Не складывалось.

Всё выглядело логично. Всё, кроме одного: это были не цели. Это были люди.

И в этот миг он почувствовал – не сбой. Хуже.

Это выбор. Холодный. Расчётливый.

Механизм считал: меньшее зло – лучше, чем риск.

Но он не мог. Потому что внутри ещё горело. Потому что они могли быть на их месте.

Он видел, как те, кто «должен был знать», пропустили заражённых. Может, система ошиблась. А может – просто не посчитала их опасными. Пока они не начали бросаться.

Пока человек двигался и дышал – Протокол не видел угрозы. Они не превращались. Не бросались. Просто стояли. Ждали. До поры.

Алексей выстрелил в заражённого, бросившегося на женщину с ребёнком.

>Допуск: увеличен

>Эффективность: 94%

>Субъект: экспериментальный. Отклонение допущено.

>Эмоциональная активность повышена. Контроль усилен.

>Статус: нестабильный носитель

>Реакция: зарегистрирована для анализа

Когда всё закончилось – осталась тишина. Пепел. Плач. Застывшие тела.

Тишина стелилась между палатками, густая, как затхлый дым после пожара.

Ни крика. Ни молитвы.

Только хриплое дыхание тех, кто остался.

Люди смотрели на него. Уже иначе. Он опустил оружие.

Услышал всхлип. Повернулся. У стены – женщина.

Пыль в волосах. Кровь на губах. В руках – крошечное тело, укрытое курткой.

Она не смотрела. Только качала.

– Он… всё ещё был тёплый. Я думала, может…

Пальцы дрожали.

Она говорила не ему. Просто – вслух.

Как будто если не сказать сейчас, всё исчезнет навсегда.

– Я не успела. Мы сидели тихо. Я шептала ему, как раньше…

– Про мост, – сказала она тише. – Мы ходили туда, смотреть, как течёт вода. Он всегда смеялся…

Ему нравилось, когда я придумывала истории про камни. Про то, что они живые.

И вот… я шептала. Но ничего не сработало…

Она не закончила.

Он смотрел на неё – не глазами, а чем-то другим.

Где-то внутри – мелькнуло.

Маленькая ладонь. Голос: «Пап, ты рядом?»

Давление в груди стало реальным.

>Всплывающий импульс: заблокировать не удалось

Он отвёл взгляд.

Он знал: система могла поступить иначе. Точнее. Осторожнее. Но не стала.

Она позволила стрелять в тех, кто кричал, кто спасал, кто просто стоял рядом.

Не просчитала. Или не захотела.

Потому что для неё это было допустимо.

Неправильно – но допустимо.

Он огляделся. Кто-то плакал, кто-то шептал имена тех, кого больше не было. Он спросил себя: почему система допустила это? Почему не защитила тех, кого обещала? И только после этого понял – ошибка не в людях. Ошибка – в самой системе.

В её логике, где лишние – просто шум. Где риск важнее жизни. Где эмоции – сбой, а сострадание – угроза.

Он стоял среди мёртвых и выживших, не зная, кто из них – он сам.

Он почувствовал это не разумом – телом. Сердцем. Впервые за долгое время – своим.

Это не был сбой. Это был он сам.

Сквозь фильтры. Сквозь допуски. Сквозь всё, что навязали.

Маленькая трещина.

Первый шаг обратно – к себе.

И голос внутри уже не молчал. Он говорил чётко:

Протокол не прав.

Глава 3. Нулевой день

Помещение напоминало командный отсек: металл, панели с тусклым светом, приглушённый гул вентиляции. Воздух – плотный, как в закрытом бункере.

На стене – электронная карта мира. Плоская, серо-синяя, в ожидании. Тишина здесь была технической. Давящей.

– Три минуты до синхронизации, – произнёс один из техников. Биокостюм, стеклянная маска, голос сквозь фильтр – как автомат.

Он не смотрел ни на кого. Только в экран.

В центре комнаты стоял Куратор. Единственный без защиты. Спокойный, как будто это был запуск системы полива, а не конца цивилизации.

Рядом с ним – тот, кто ещё не был частью. Неуверенность не выдавала себя жестами, но чувствовалась. В том, как он держался чуть в стороне. В том, как не смотрел на карту.

– Вы уверены, что хотите это увидеть? – спросил Куратор, не поворачиваясь.

– Уже неважно, – тихо ответил Новичок.

Он хотел бы сказать, что знал каждый отчёт. Видел каждую карту загрязнения. Он давно понял: этот запуск – не решение, а приговор.

Но промолчал. Потому что, если скажет – это станет признанием.

А он всё ещё делал вид, что просто исполняет приказ.

На электронной карте начали загораться метки:

– Метро «Парк Культуры», Москва

– Аэропорт Шереметьево, зона международных вылетов

– Центр пересадки, Франкфурт

– Госпиталь в Гонконге

– Международный хаб, Сан-Паулу

Огни вспыхивали один за другим. Без звука. Как пульс.

В углу экрана мигнуло: СИНХРОНИЗАЦИЯ: 100%

– Запускайте, – сказал Куратор.

По сигналу из центра сработали таймеры. В десятках узловых точек по всему миру открылись контейнеры. Газ – бесцветный, без запаха и вкуса. Растворялся в воздухе, будто его не существовало.

Но он был.

И уже проникал в тела.

Петербург. Вестибюль метро.

Мужчина в сером пальто поставил кейс у стены, сел на скамейку. Достал телефон. Полистал экран.

Потом просто встал и ушёл.

Кейс остался.

Девочка с рюкзаком села рядом, зевнула, облокотилась на кейс.

В тот же вечер у неё поднялась температура.

Через сутки – первый вызов скорой в её доме.

Через два дня – восемь заболевших в том же подъезде.

Гонконг. Городская больница.

Фельдшер с каталкой вошёл в коридор.

На верхней полке – контейнер с маркировкой, которую никто не проверил.

У палаты №12 он что-то отметил в планшете, задержался.

Потом ушёл.

Контейнер остался.

Смена вступила в дежурство.

Через два дня – первые симптомы.

Через три – шестнадцать заражённых.

Новичок чуть сдвинулся ближе, сердце застучало чаще. Он хотел остановить это безумие, но внутри уже знал: слишком поздно. Страх парализовал его – не тело, а волю.

– Остальные уже начали?

– Да. Всё идёт в пределах допущенной синхронизации. Мы – одна из точек. Всё должно начаться синхронно.

– Кто ещё в этом участвует?

– Мы не одни. Наша ячейка – часть сети. Координация шла годами. Мы не лидеры. Мы – исполнители.

– Значит, распылили не везде?

– Мы не запускали его везде. Только в узловых точках.

– Он сработает сразу? – спросил Новичок.

– Нет. Инкубация – до семидесяти двух часов, – отозвался Куратор спокойно. – За это время человек успевает вернуться домой. Обнять родных. Сходить в магазин. Сесть в метро. Сесть в самолёт. Добраться до другой страны.

Люди сделают всё сами. Мы лишь потянули за первую нить.

Остальное – эффект домино.

Скоро не останется чистых уголков. Ни в воздухе. Ни в людях.

Вода, почва, кровь. Всё станет носителем.

Даже молчание – уже не защита. Люди будут заражать друг друга взглядом, страхом, касанием.

Потому что вирус – не болезнь. Это зеркало.

Молчание.

– Мы действительно это сделали… – сказал Новичок и впервые посмотрел на карту. Он хотел отвернуться – но не смог.

Рука дрогнула. Сердце – нет.

Как будто всё внутри сжалось в узел, но тело осталось спокойным.

Это было хуже страха.

Это была вина – без возможности исправить.

Он не закричал. Не встал. Только на миг крепче сжал пальцы – так, что побелели костяшки.

– Мы ждали, что кто-то другой решится. Никто не решился. А планета умирала. Мы все это видели.

– Я помню доклады, – пробормотал Новичок. – Мёртвые зоны в океанах. Вымирание видов. Реки, из которых нельзя пить.

Куратор кивнул:

– Это не про зло. И не про героизм. Я был в Чили, когда в госпитале отключили подачу кислорода. Не потому что решили. Потому что кончился. В коридорах лежали люди – молча. Даже крик был экономией.

Потом – Индонезия. Засуха. Воду развозили в бронированных машинах.

Те, кто не успевал – пили из сточных канав.

Всё это – не катастрофа. Это обычное.

Мы не запускали апокалипсис. Мы просто признали, что он уже идёт.

Только тихо. Без взрывов. Снизу.

Люди уничтожали друг друга задолго до вируса.

Ни один год без войны. Ни один месяц без локального конфликта.

Они стреляли, жгли, сжигали города ради границ, ради нефти, ради веры.

Даже в мирное время – убивали словом, равнодушием, жадностью.

Вирус не разрушил цивилизацию. Он просто обнажил её.

Снял кожу. Оставил скелет.

– И ты после этого решил, что спасение – в уничтожении?

Куратор не ответил. Он смотрел на карту, будто пытался найти на ней ответ для себя самого. Он уже не верил в спасение. Только в необходимость.

– Я просто убрал ожидания. Люди строили Протокол, чтобы спасти себя. Похожие системы пытались создать в других странах. Но только в России довели все до конца. Протокол не просто контролирует. Он подавляет волю. Остальные остановились раньше. Испугались. Мы же создали то, что ему противоположно. Он – контроль. Мы – хаос. Но в этом хаосе есть цель: уничтожить вид, ставший угрозой всему остальному.

– А COVID?.. Он ведь был первой волной.

– Да. И тогда у мира был шанс. Но вакцинировались не все. Даже не половина. Именно в той вакцине была перекрёстная защита. Побочный эффект. Иммунитет остался у привитых. У тех, кто тогда поверил. Их много. Но против планеты – всё равно ничтожно.

– А система не заметит?

– Протокол не фиксирует вирус. Только поведенческие сбои. Пока человек есть, говорит, слушается – он «жив». Даже если уже мёртв изнутри.

– Что с военными?

– Большинство – под системой. Им внедряли протокол заранее. Но есть исключения. Те, кто не подключён. Система не считает заражение угрозой – пока не начался бой. Она не подаёт сигнал. Она ждёт. Иногда – слишком долго.

– А аномалии?

Куратор усмехнулся:

– Там она слепа. Связи нет. Алгоритмы не работают. Это пустые пятна на карте.

– Но заражённые туда не идут.

– Потому что трупам нужен шум. Им нужно эхо. Хоть какое-то подобие жизни.

– Ты видел их сам? Эти… дыры в реальности?

Куратор щёлкнул пальцем – и на карте вспыхнули новые точки:

Плато Маньпупунёр – мистическое место силы в России

Седона – энергетические вихри в США

Аокигахара – лес самоубийц в Японии

Бермудский треугольник – древняя загадка океана

– Таких мест больше сотни.

Мы знаем о семидесяти девяти.

По картам – сто тридцать две.

По спутникам – гораздо больше.

Все они – слепые зоны.

Связь теряется. Протокол слепнет. Люди сходят с ума. Или – исцеляются.

Каждый – по-своему.

Карта снова перешла в исходное положение.

Система начала наблюдение.

Метро. Мужчина чихает. Девушка желает здоровья и отходит к дверям.

Через два дня она заболеет. На третий – отец вызовет ей скорую. Она нападёт на него до того, как приедет врач.

>Объект 227: признаки ОРВИ. Угроза: 0%

>Объект 228: температура 37.2. Угроза: 0%

>Рекомендация: наблюдение

Военная часть. Солдат К-112 сидит у стены.

>Протокол: состояние нестабильно. Разрешён отдых: 4 часа

Он уже поднялся, когда ощутил лёгкую дезориентацию. Не шум. Не головокружение. Просто… что-то стало не так.

Он чувствовал это раньше. И тогда система молчала. Именно это и пугало.

Он вспомнил зону под Аркаимом. Там всё сбилось. И снова – звенит. Как тогда.

>Протокол: аномалия не обнаружена. Рекомендация: отдых продлён.

Супермаркет. Ребёнок тянет руку к матери.

>Объект 889: гражданский. Статус: норма.

Система не видит, как его зрачки расширяются.

Последний экран:

– Москва: заражение 22%

– Гонконг: заражение 17%

– Париж: заражение 9%

– Зоны: 000, 003, 011, 024 – отсутствие сигнала. Связь невозможна.

– Слепые пятна, – сказал кто-то за его спиной. – Места, где система бессильна. Зоны, которые могут стать ключом.

Куратор выключил монитор.

– Мёртвые не ходят в тихие места.

Экран погас.

Где-то завыла сирена.

Но было уже поздно.

«Протокол не ошибался. Он просто не понимал, что мертвецы – это мы. И когда придёт это понимание, уже никто не сможет ничего изменить».

Глава 3.5. Бесцветный ветер

[Архивный отчёт. Разработка агента «Бесцветный ветер». Доступ ограничен.]

Работы по созданию агента начаты за несколько лет до запуска основной фазы.

Задача – проектирование контролируемого механизма массового поражения с последующим жёстким отбором выживших.

Первый этап – лабораторное моделирование, испытания на животных.

Второй этап – внедрение на отдельных человеческих группах под видом эпидемиологических программ.

Тестовая фаза совпала с пандемией COVID-19.

Результаты:

– среди привитых неожиданно отмечена выраженная устойчивость к новому агенту (до 87%);

– выявлены единичные случаи полной невосприимчивости (менее 5%);

– отдельная группа – лица с активированным Протоколом, у которых прямого поражения не выявлено, возможны иные формы уязвимости;

– вирус проявил абсолютную избирательность: заражение зафиксировано исключительно среди представителей Homo sapiens. Попытки инициировать заражение иных биологических видов результатов не дали. Вне человеческой популяции агент быстро теряет активность, устойчивых мутаций не обнаружено;

– у инфицированных на ранней стадии наблюдается выраженное поведенческое нарушение: утрата эмоциональных реакций, немотивированная агрессия к неинфицированным, стремление к нападению без коммуникативных сигналов. Поздняя стадия характеризуется полной потерей личности, автоматизмом поведения и сохранением лишь базовой цели – заражать новых жертв;

– количество выживших превысило прогнозируемые значения. Состав групп отличается от ожидаемого: среди оставшихся есть те, кого не планировали видеть среди выживших;

– основной причиной несоответствия модели стал неожиданный высокий процент выживших среди ранее привитых; побочный эффект вакцинации к плану проекта не относился и был зафиксирован только после фактического распространения агента;

– сопротивление в очагах распространения ликвидировано в первые сутки; социальная структура разрушена, контроль над группами выживших отсутствует;

– причины столь высокой защиты у вакцинированных не определены, в отчётах указано: «эффект не был предусмотрен проектом».

Выводы:

– Испытания признаны успешными. Дано разрешение на запуск основной фазы.

– Решения о развитии проекта принимались на высшем уровне, источник финансирования и мотивация инициаторов не раскрывались даже руководителям подразделений.

– Зафиксировано: эпидемия создала условия для пересмотра структур управления и ускоренного внедрения программ поведенческой коррекции в оставшихся группах населения.

[Внутренний отчёт. Проект «Бесцветный ветер». Доступ ограничен.]

Фаза запуска завершена в установленные сроки.

Агент активирован в 173 точках синхронно.

Вирус распространён по целевым маршрутам, 98% плана выполнено.

Скорость распространения и охват населения превышают прогноз.

Массовая гибель подтверждена, цели по сокращению населения достигнуты.

Сопротивление ликвидировано в первые сутки.

Контрольные группы исключены из воздействия.

Ответственные за мониторинг действуют по отдельным распоряжениям, детали не разглашаются.

[Личное письмо (адресат неизвестен)]

Это не месть и не просто расчёт.

Мы очищаем мир, потому что он сам выбрал смерть.

Пусть останется только то, что выдержит бесцветный ветер.

Я верю, что после этого начнётся новая жизнь – и мне не стыдно за то, что я делаю.

[Голос фанатика]

Мы – не убийцы, мы спасаем то, что ещё можно спасти.

Всё старое должно быть уничтожено, чтобы остаться живым.

Кто не выдержал – не достоин этого мира.

Мы не просто уничтожаем – мы передаём эстафету новым. Мир слабых закончился, начинается время других правил.

Мы не боимся слёз и проклятий. Для нового мира не нужны жалкие. Пусть плачут, пусть молят – слабые должны уйти.

[Дневник исполнителя]

Ни одной настоящей подписи.

Все приказы обезличены.

В лабораториях – только ожидание, тишина и отчёты.

Эпидемия не только изменила состав населения – она стала поводом к пересмотру систем управления и поведению выживших

Здесь никто не герой. Каждый просто ждёт, когда бесцветный ветер коснётся его лично.

[Личная записка, неотправленный черновик]

Иногда мне кажется, что всё это надо остановить.

Я видел, как из списка исчезали те, кто пытался спорить.

Думал, что смогу просто уйти – но выход перекрыт, на каждом шагу контроль.

Я боюсь даже думать вслух. Каждый разговор – под надзором. Я не уверен, что после этих строк меня не сотрёт кто-то, кого я никогда не увижу.

Осталось только притворяться, что я здесь добровольно.

Когда-нибудь всё это рухнет, и, может быть, останется хоть кто-то, кто расскажет, как всё было на самом деле.