Кот Ричард. Правда жизни и немного фантазии

Ульяна Михальцова

Кот Ричард. Правда жизни и немного фантазии

Эпизод первый. «Вон он я»

Нелегко приходится тому, кто берется воспитать человека. А я трудности не люблю, поэтому просто присматриваю то за одним, то за другим время от времени.

У Маши я живу пятый год. Ну, как живу? Соседствую. Она для меня эту квартиру снимает, все документы подписывает, по счетам платит, а я царствую в пятидесяти пяти квадратных метрах. Нравится мне здесь. Солнечная сторона. Подоконник широкий. Фикус вкусный.

Маша периодически выводит меня на лужайку около дома: травку пощипать, пузико об эту же травку пощекотать. Нравится мне у неё, у Маши. Хорошая девушка. Сорокалетняя. Я недавно на тортике количество свечек сосчитал. Их было пять: 2 0 + 2 0.

Кого она пытается обмануть?

Нет, мужиков она, конечно, приводит, но я стойко держу оборону.

Да, в обувь подарочки кладу: мух дохлых. Это я так намекаю, что с ним, с недокавалером этим будет, если он в стенах моего царства задержится.

Мужики ведь они какие? Они не любят просыпаться утром с моим хвостом на лице. Я тоже не очень люблю, когда у меня под хвостом чья-то небритая физиономия оказывается. Кто здесь хозяин, в конце концов?!

Ещё я могу взобраться на волосатую грудь и рисовать на ней когтями пиктограммы. Я в этом специалист. Маша меня ценит за это. Пыталась даже мне когти подрезать, но я притворился сердечником, окочурился прям у неё на руках. Мы с ней накануне фильм на ноутбуке смотрели. Там с одним старичком точно такое же приключилось. Так я сыграл лучше того актера. Когти при мне остались.

Но вот чего я от Маши не ожидал, так это коварства и подлости. Она же меня, царя и властителя квартирного мира со всеми удобствами, превратила в банального «инфакота»! Сперва я подумал, что это за тот мой спектакль, где я на её руках помирал от мнимого инфаркта. Но нет.

Приходили вчера её подружки. Усипусикали со мной и вместо Ричарда называли «Твой ИнфаКот». Про какие-то соцсети говорили. Посты, сторисы, лайки, рилсы и ещё навозную кучу невозможных слов. Я их даже запомнить не пытался, но некоторые сами в мой мозг прокрались и нашли себе там карниз, где зацепиться. А подружки Машины восхищались при этом не мной, а Машей! Как она круто фоткает и какие истории про меня рассказывает.

Про меня! Рассказывает! И показывает даже!!!! Проказником меня называли и хулиганом. В какой-то инфантильности обвиняли.

А я что? Я же ничего! Ну, честное слово!

Я Ричард! У меня львиное сердце, а прайда нет. Это я раньше в окно на кошек заглядывался, а сейчас у меня шов в пикантном месте и отсутствие всяких проказливых желаний.

И вообще жизнь моя грустна, поэтому я её, как могу, заполняю.

Так что, если Маша не прекратит, я ей такой контент устрою! Пусть только с телефоном своим у моих лап окажется! Коты – очень мстительные, но благородные создания. Или наоборот: благородные, но очень мстительные!

Пойду мстить!

Эпизод второй. «Месть»

Маша взяла меня из приюта для бездомных животных. Я прожил там три дня. Голос сорвал, пока кричал местным добрым людям, чтобы выпустили меня на волю. Не для того я от предыдущего двуногого ушёл, чтобы меня в клетке держали.

Когда в приют пришла Маша, орать я уже не мог. Я повис на прутьях клетки и выл «Песнь о Нибелунгах» на языке оригинала. Мой прежний квартиросъемщик, хотя нет, он был владельцем квартиры, очень любил читать наизусть о Зигфриде и Кримхильде. На немецком. А с кем поведешься, от того и по-немецки заговоришь.

Маша моё знание иностранных языков не оценила, но застыла у моей клетки минут на двадцать. Я никак на неё не реагировал, а женщины это любят. Их это царапает лучше любых когтей. Уйти из приюта без меня она уже не могла. Я казался ей самым несчастным, а сама себе она виделась доброй феей. Где-то так и было. Секунд двадцать восемь. Пока мы не вышли из приюта.

На улице я тут же попытался сбежать. Я хотел свободы. Простой нормальной мужской свободы. Всё-таки природа требовала своего, а этого своего мне никто не давал. Я предчувствовал, что у Маши червоточина в добром сердце, и сразу же попытался сбежать.

Но я не знал, что у женщин бывает такая жёсткая хватка. Маша меня чуть не задушила, но из рук не выпустила. К ветеринару отвезла. Потом домой к себе принесла. Накормила. Сытно. Вкусно. И тут я сдался. Затем она положила меня к себе на кровать и даже одеялом укрыла. Я сдался ещё раз. На следующий день она взяла отгул на работе, чтобы не оставлять меня одного. Я капитулировал. А когда у меня снова появился голос, и я смог произнести своё первое «О чем ты задумалась в этот поздний час?», Маша заплакала от счастья. Долго меня тискала, держала надо мной с разных сторон свой телефон, потом кому-то позвонила и с ещё непросохшими слезами на глазах рассказывала, как кто-то замяукал. Диалога в тот вечер между нами не случилось. Маша была слишком счастлива.

Потом она недели две угадывала моё имя. Предлагала мне безумное количество вариантов, да и сами варианты безумные, но в итоге догадалась. «Ричард!» – ликующе повторяла она на разные лады дня два почти непрерывно. Хорошая, девочка. Сообразительная. Но впечатлительная слишком.

За четыре года совместного проживания косяков у неё было не так уж много.

Даже тот визит к ветеринару я ей кое-как простил. Я стал мудрее. Лучше владею собой. Спокойнее повелеваю миром. Но вот это инфабезобразие я простить не могу.

Месть моя беспощадна и исключительно жестока. Я сел на подоконник, уставился в окно и замолчал. Игнорировать женщину легко. Игнорировать любящую тебя женщину невыносимо. Но я это вынес.

Она так и не попала на работу. Ходила вокруг меня, причитала, спрашивала, чем она меня обидела, что со мной не так и ещё что-то про как ей быть и сколько это будет продолжаться. Обычная женская истерика. Знаем. Проходили. Я не поддался. Изображал Сфинкса. Не породу, а того, обездвиженного на века, про которого мы передачу недавно смотрели. Вот и я онеподвижил. Сидел и смотрел. В окно. А когда она стояла в дверях, я запрыгнул на открытую часть окна с москитной сеткой и на этой сетке повис.

Она сидела со мной весь остаток дня, к телефону даже не подходила, потому что при её попытке взять в руки этот мигающий филиал ящика Пандоры, я мчался к москитной сетке.

Инфакот, говорите? Это мы ещё посмотрим!

Эпизод третий. «Продолжаем»

«Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку…»

Я тоже дверные косяки люблю, но я обычно об них когти точу. У меня к этому призвание. Странно, что Маша этого не понимает. Пастернака она тоже не любит. Думает, что это просто трава травой. Ох, Маша, как ты не права!

«Я ловлю в далеком отголоске, что случится на моём веку».

Да-да, это тот самый любитель немецкой поэзии ещё и Пастернака вслух читать любил. Он у меня вообще образованный такой был. Я частенько не знал, куда деться от его образованности и разносторонности. Он когда в кресло садился, меня из этого кресла выдавливало. Нет-нет, кресло было просторным. Любитель поэзии тоже.

Вообще просторных людей я люблю. У них на груди и животе очень мягко и уютно. Не то, что у Маши. Она у меня доска доской. Но добрая. Редкое сочетание в женщине: ни красоты, ни достоинства. Хотя нет, одно неоспоримое достоинство у неё пока есть. Это я!

Телефон свой Маша на время отложила. Спрятала. То ли от меня, то ли от себя самой грешной.

Подружки её приходили. Беспокоились. Говорили, что она «пропала» и «замолчала». Косились на меня, обзывали инфакотиком. Глаза б им вместе с наращёнными ресницами повыцарапывать.

Маша, где ты берешь таких подруг вислоухих?

«На меня наставлен сумрак ночи тысячью биноклей на оси» – это Пастернак про меня писал. Создателей соцсетей нужно пустить на сухой корм для собак. Я, как порядочный кот, такую гадость есть отказываюсь! Поэтому «Если только можно, Авва, отче, Чашу эту мимо пронеси". А вот мою миску с водой давно пора обновить. И куда только Маша смотрит?!

Ах, она в монитор ноутбука смотрит! Понаставила себе каких-то сетей ярлыками вдоль всего рабочего стола, а улова с этих её неводов – ни одной живой рыбешки.

Но я всмотрелся.

Кошачий бог, что я вижу?! Это же я!!!! Собственной персоной! Ричард – единственный и только в зеркале повторимый! Она меня клонировала на сто пятьдесят квадратиков фотопостов! Во всех позах! Во всех ракурсах! Она и это подсмотрела! С кем я живу?! Как она могла?!

Пойду застрелюсь! Дайте мне револьвер!

Пастернак знал, о чем говорил: конец пути неотвратим, всё тонет в фарисействе! Пусть Маша погуглит, что это за фарисейство такое!

Наверняка, что-то очень неприглядное, вот пусть сама там и тонет, а святое, то есть меня, оставит на утлом плоту незыблемых ценностей.

Всё, я передумал стреляться! Пойду посплю. Нужно заспать этот стресс.

Что делать с Машиным интернет неводом, придумаю завтра. Самые экстравагантные идеи бродят мимо меня именно во сне. Вот одну из них и поймаю, дайте только вздремнуть.

Я расстроен.

Эпизод четвертый. «Разговор»

Сегодня я удивил Машу. Не стал будить ее. Объявил голодовку.

Обычно по утрам мы гуляем. Часов так в пять, если верить стрелкам ее настенных часов. Маша называет это время "такой ранью", и очень его не любит, а меня любит, поэтому после моих получасовых выступлений все-таки встает, и мы идем на прогулку. Между прочим, это она мне вслух статью про магию утра читала, а ещё возмущается. Вот оно утро, вот он я, вот тебе магия – наслаждайся.

Потом у нас завтрак.

Я плохо переношу запах кофе, поэтому Маша перешла на травяной чай. Приходится воспитывать женщину, чтобы было удобно с ней жить.

Но сегодня утром я вел себя тихо. И в шесть, и в семь, и даже в восемь. Погрыз фикус немножко, но он на меня не в обиде. Он привык. У него от этого листва еще активнее растет.

Походил по подоконнику туда-сюда раз семьсот восемьдесят пять – гулял.

Лапы поняли, что прогулка была, пасть – засчитала мне фикусовый завтрак. Это мы с Машей смотрели передачу, как легко обмануть свое тело. Научат же ерунде всякой, а потом это неожиданно пригодится.

Маша спала до девяти часов. Потом я «нечаянно» уронил кружку со стола на пол, потому что стало невыносимо скучно, и месть требовала своей реализации.

Маша подскочила с кровати, посмотрела на меня, потом на часы, потом снова на меня, сказала что-то на эльфийском и стала изображать электровеник. На работу она все равно уже опоздала, но все еще пыталась успеть. Наивная женщина! Телепортация ей в помощь.

Врать Маша не умеет. Она сразу позвонила начальнику и сказала, что проспала. Потом пыталась добавить, что у нее кот заболел, но, похоже, эти слова вызвали и у меня, и у начальника одинаковое возмущение.

Маша натянула на себя мятые вещи, собрала несвежие волосы в пучок, прикрыла заспанные глаза очками, насыпала мне сухого корма, закрыла окно с москитной сеткой и долго стояла в дверях, многозначительно на меня глядя. Я чувствовал ее взгляд загривком, но не обернулся.

Она ушла.

Вечером у нас состоялся разговор.

– Пойми, Ричард, – начала Маша.

Если вы хотите избежать серьезного разговора с женщиной, начните говорить первым и говорите очень много. Лучше орите. Я стал орать. Я высказал ей всё! И про стерилизацию, и про соцсети, и про её подруг, и про последнего кавалера, который дважды уронил фикус, чем только себя в наших глазах уронил ниже цокольного этажа.

Я говорил долго. Маша слушала, гладила меня, баюкала, предлагала всякие яства с барского стола, в холодильник на инспекцию меня водила, на улицу пыталась вытянуть, но я не согласился, потому что ещё не всё сказал.

Надеюсь, теперь она меня поняла и ошибок своих больше не повторит.

Похоже, победа осталась за мной. Никаких инфакотов в моём доме!

Эпизод пятый. «Грустный»

Машу накрыла любовь. Очень не вовремя.

Ей, глупой, кто-то сказал, что в сорок лет жизнь только начинается, вот Маша и взялась её активно начинать каждые полгода.

Я планировал вернуть Машу в полное мое подчинение, а она ходит по квартире и песни поет. Совсем обнаглела!

– «А не спеть ли мне песнюуууууу о любви?», – воет Маша на всю квартиру.

– Не спеть! – категорично отвечаю я.

– «А не выдумать лииииии новый жанр?», – не может угомониться Маша.

– Не надо! – непреклонен я.

– «Попопсовей мотив и стихиииииииии....», – рвет горло бедная женщина.

Пришлось укусить ее за ногу.

– Ааааааа, Ричард, сволочь! – полетел в меня тапок.

Зато петь прекратила. Бубнела на меня весь вечер. Можно подумать, мне ее волосатая нога нужна! Просто нужно было этот граммофон по имени Маша выключить.

А потом выяснилось, что ее новое увлечение живет в интернете. То есть переселяться к нам пока не собирается. Храни меня, кошачий бог, от Машиных кавалеров.

Этот интеллигентный оказался: присылал Маше мотивирующие ролики "Как похудеть" и какие-то заунывные песни, на французском, кажется. Маша слушала их и плакала. Наверное, представляла, что от нее останется, если она всё-таки похудеет.

Странный кавалер у неё.

Лучше бы пригласил Машу на танцы. Она страсть как танцевать любит. Не умеет, но любит. Оттоптала бы ему ноги, он бы сразу песенку сменил.

Мне эту дуреху даже жалко иногда. Столько лет прожила, а в людях так и не понимает ничего. В мужчинах – тем более.

Послушала бы меня. Я бы ей объяснил.

Первое. Все люди эгоисты. Только о себе и думают. Даже когда о тебе заботятся, думают о себе: «Вот какой я хороший, какой я прекрасный».

Второе. Любви не существует. Есть договоренности: ты меня кормишь – я позволяю тебе гладить мою спинку. А если не кормишь – едой, вниманием, подарками, поддержкой, положительными эмоциями и прочим – иди лесом и меня не трогай, мне от твоей нелюбви больно. Люди просто так устроены. Коты тоже. Поэтому нам так хорошо вместе. Человеческие руки созданы для кошачьих спин, животов и почесать за ушком. Человек человеку не очень-то нужен. Человеку нужен кот. Кто этого не понимает, тот всю жизнь страдает в поисках идеального человека для себя. Глупцы.

Третье. Я всё сказал в первых двух пунктах. Всё просто. Не нужно усложнять.

Но Маша любит сложности, поэтому снова влюбилась.

Один плюс в этом есть: про инфакотов она забыла, а кормит меня исправно. Пойду подставлю ей спинку. Сделаю женщине приятно.

Эпизод шестой. «Влияние Славы»

Маша меня огорчает. Ходит счастливая, напевает что-то, улыбается сама себе. Раньше она мне улыбалась.

Ох, уж эти влюбленные женщины. Славы на нее нет.

Слава – это человек, от которого я ушел в свободную жизнь.

Слава – это предатель, которого никогда не простит мое кошачье бескомпромиссное сердце.

Слава меня боготворил всей широтой своей души. Про его бескрайнее тело я уже рассказывал.

Слава любит живопись и поэзию. И женскую психологию. Он столько передач про все это посмотрел и столько аудиокниг прослушал, что я теперь о поэтах, о художниках и о женщинах знаю всё!

С поэтами и художниками еще есть какие-то сложности и варианты, а у женщин все просто: женщина влюбляется не в мужчину, а в его отношение к ней. Если она в его глазах прям вся такая принцесса-распринцесса, то неважно, что глаза эти косые. Главное, как он ими на нее смотрит.

Нет, конечно, она может свалиться в восхищенный обморок от накаченного тела, стильной бородки или силуэта Шерлока в исполнении Камбербэтча, но это пока они не начнут лично общаться. Потом она ведется на всякую ерунду вроде «ты такая единственная, особенная и вообще самая-самая».

Плохо то, что меня Маша не слушает.

Слава бы ей быстро объяснил, почему она в этого интернетовского хрюнделя влюбилась.

Иллюзии это всё. Одна рассеянность от этих иллюзий. Вон, корм насыпала мне в миску с водой. Пусть сама теперь его ест. А я ее бутерброд с красной рыбой утащу. Бартер вполне честный. Она всё равно ничего не заметит.

А я заметил: кавалер у нее в интернете, а глаза она красит для собственного отражения. Наверное, уговаривает себя, что уж с накрашенными ресницами она точно достойна его любви. Или ей с такими глазами заигрывать в переписке с ним проще.

Какая разница? Все равно он ее предаст.

Это я по Славе понял: все человеки мужского пола – латентные предатели. Просто кто-то успевает свою истинную суть проявить, а кто-то нет. Слава успел. Он завел себе сучку! Променял меня, божественное существо, на какую-то собаку!

Если бы он парня в дом привел, я бы еще как-то понял и принял. Устроил бы псу дедовщину. Но девка в мужской компании – это полный разлад установленных отношений!

Слава стал называть ее своей девочкой, милой и кисой. Совсем умом повредился. Я терпел долго: две недели. Я давал ему шанс опомниться и вернуть покой моему сердцу и лапам. Мне надоело лупасить эту наглую собачью морду, которая без конца ко мне лезла, если только не находилась в тисках тронутого на всю голову Славы.

Последней каплей стало то, что это длиннотелое безобразное лающее недоразумение сожрало мою мышь. И даже искусственным мехом не подавилось.

Мышь эту подарила мне на какой-то новый год мама Славы. Сперва она живую мышь нам в квартиру притащила, лощёную всю такую, сатиновую, но я зверушку эту раза три до сердечного приступа довел, и мама Славы забрала свой подарок себе домой, а мне, видимо, в отместку, подарила игрушку. Я этому чуду производственного мастерства дал имя Люся, и очень бережно с ней обращался. Моя Люся пережила ту сатиновую сердечницу на год и два месяца, пока не встретилась у нас в квартире с зубами глупой таксы.

Я этого ни собаке, ни Славе простить не мог. И ушёл. Надеюсь, Славе без меня плохо. Потому что мне просто невыносимо каждый день бесчисленное количество раз замечать в себе, что я говорю его словами, живу в гуще его мыслеобразов, умничаю и вообще разучился быть простым бездельником, которому достаточно того, что человек рядом вовремя тебя кормит. Я теперь хочу, чтобы Маша никого в дом не приводила: ни людей, ни животных. Хочу, чтобы она читала умные книжки по психологии и хоть немного разбиралась в людях. Потому что, стоит в них чуть-чуть покопаться, как сразу становится понятно, что нужно всё закапывать обратно.

Пойду под фикусом земельку покопаю, а то давненько Маша в квартире не подметала.

Эпизод седьмой. «Совершенство»

Сегодня дождь. Нет, просто ливень. Будто кто-то льет ведра мутной воды нам на окна вот уже два часа. Я, конечно, как порядочный властитель душ и метров, сообщил Маше в шесть утра, что уже шесть утра, но не больше. Что я, балбес, что ли, гулять в такую погоду?!

Но в семь тридцать Маша проснулась сама и стала шуршать по квартире сборами на работу.

– «Не выходи из комнаты. Не совершай ошибку», – проникновенно и монотонно увещевал я Машу стихами Бродского, но Маша Бродского не любит.

Он ей говорит «слейся лицом с обоями», а Маша уже давно это сделала, и она в курсе, что «на улице, чай, не Франция», но её это совершенно не трогает.

Маша странный человек: она любит свою работу. Она туда таскается почти каждый день, и приходит счастливая и живая. Слава с работы всегда возвращался дохлым. Такой убитый жизнью тюфяк на двух лапках в ботинках. Потому что нужно было идти в художники, а не в менеджеры. Или мелодекламацией заняться, чтобы кто-то тебе аплодировал, когда ты часами чужие стихи вслух читаешь. Может быть, людям это нравится. Люди – странные существа: придумали поэзию и теперь всех ею мучают.

Одна Маша у меня на провокации не поддаётся, и стихами не интересуется. Хорошая девочка, умная.

Хотя нет, на счёт ума – это я погорячился.

– «Сегодня идеальная погода, чтобы ты влюбился в меня опять», – поёт Маша.

– Ну, если ему нравятся мокрые костлявые женщины за сорок, то есть шанс, что влюбится, – не слышит Маша моих комментариев, потому что поёт слишком громко.

Где у этих людей регулятор громкости?

Я мысленно выключаю Машу, выключаю дождь за окном, сворачиваюсь калачиком и утыкаюсь носом в собственную шерсть. Замкнутый круг и лента Мёбиуса одновременно. Хотя что нам время? Мы, коты, вневременные боги вселенных.

– «Спросишь, как поживает мой белый кот», – доносится из глубин комнаты голосом недорезанной Маши.

– Тише, Маша, тише, – не поднимая головы, говорю я ей.

– «Улыбнусь, робко так, а он все поймет, и уже несет нас водоворот», – пляшет по квартире придуркавато-счастливая Маша.

– Да, Маша, тебя несёт. Осторожней на поворотах с водоворотами. Береги коленки, их у тебя всего две, – вполголоса общаюсь я с одуревшей от Машиных духов комнатой.

А Маша настаивает, что погода сегодня идеальная. Если женщина себе что-то придумала, то переубеждать её бесполезно.

Всё! Ушла. Наконец-то! Блаженна тишина!

– Трдлинь! Трдлинь-длинь!

Это ещё что такое?

Кошачий бог! Она телефон дома оставила!!!

– Трдылиииинь! Длинь!

Счастье длилось восемь с половиной секунд. Кто изобрел телефоны? Дайте мне его! Я процарапаю на нём что-нибудь на языке рун.

– Трдлинь! Длинь! Длинь!

Ладно, встаю. Сейчас отвечу. О, у Маши на заставке обалденный белый кот с рыжими подпалинами. На меня похож. Ладно, я сразу узнал, что это я. Что тут нужно делать? Лапой по экрану побить? Или погладить? Попробуем все варианты.

Сработало! Замолчало! Нужно что-нибудь ещё погладить. Или лучше сразу его на пол уронить?

О, а вот и фоточки! Маша мне их уже показывала. Это я! Это снова я! Это мы с ней вместе. Это я и кусок Машиной руки. Это я у Маши на коленях. Это на спине у неё. Это на траве у дома. Это я ем кузнечика. Он был невкусный. Это я упал в лопухи. Было хорошо.

Нет ничего прекраснее на свете, чем фотопамять об ушедшем лете.

Какой я всё-таки классный!

Не выхожу из комнаты. Не совершу ошибок. В день безнадежно скомканный я совершенный слишком.

Эпизод восьмой. «Что-то не так»

Маша сломала систему и сама разбудила меня дрожащим и нежным поглаживанием по спине.

– Ричард, любимый мой, хороший, красивый, – мурлыкала она. – Что это у нас тут за чудесный котик?! Обожаю тебя! – схватила она меня в тиски своих костлявых рук.

Я с перепугу даже один глаз открыл. Махнул хвостом в воздухе, проверил пространство: всё как обычно, только Маша какая-то странная. Она и так в последние дни не в себе из-за интернетовских переписок, но тут вообще особенная какая-то.

– Поздравляю! – пугает меня рядами зубов в улыбке Маша. – Поздравляю тебя, мой котик!

– С чем? – вопросительно приоткрываю и второй глаз я.

– Вот! – протягивает мне Маша что-то яркое и невразумительное. – Это плед. Для тебя. Я его сама связала. На работе. Чтобы ты не знал. Это тебе, мой маленький, мой любимый.

– Зачем мне плед? – таращусь я на это пёстрое безобразие.

И как ей удалось сделать его таким разноцветным?

– Это мне девочки на работу всяких ниток понаприносили, что у них оставались. Ну, чтоб новые не покупать. И учили меня вязать. Чего на пробу сразу хорошие портить, правильно? Я вязала-вязала, перевязывала. У меня долго не получалось, но вот в итоге вышло красиво.

– То-то я смотрю, что оно будто откуда-то вышло, из какой-то задней точки слона, например, который овощей разноцветных объелся. Себе этот подарочек забери, – попытался я соскочить с Машиных рук, кутающих меня в цветастое недоразумение.

– Ты куда? На прогулку не пойдём. Там сыро очень и вообще. Я специально встала пораньше, чтобы отпраздновать с тобой твой день рождения, потому что вечером меня не будет. Вечером у меня свидание, – тараторила Маша, с трудом удерживая меня на руках.

Выкарабкиваясь из её цепких пальцев, я сперва услышал и только потом сумел осознать два слова: «деньрождения» и «свидание». Меня насторожили оба.

Откуда она знает, когда именно я родился, если даже я этого не знаю? И что ещё за свидание?! Зачем? Для чего?

Я не знал, что хуже, поэтому укусил Машу за руку, она взвизгнула, отпустила меня, и я спокойно пошёл к лотку.

Когда я вернулся, в миске меня уже ждал завтрак. Запах был необычным и очень завлекательным. Мягкие небольшие кусочки – всё, как я люблю.

– Два года! – кромсала большой столовой ложкой огромный кусок торта Маша. – Два года мы с тобой вместе! Я этот день не забуду никогда. Какие у тебя были глаза тогда, там, в приюте! А как ты пытался удрать от меня, как только мы вышли на улицу! Помнишь? – раскачивалась на стуле и опасно махала ложкой в воздухе Маша.

Я всё помню, но жевать и беседовать одновременно – дурной тон.

– Потом я тебя домой принесла, и ты уже через день вёл себя так, будто всегда со мной жил и вообще это ты здесь хозяин, – запихнув в себя последний кусочек, пыталась смеяться набитым ртом Маша.