Цветок жизни

Вместо былой теплоты и ласки – безумие, дикость.

– Дьюк?..

– Что, Розочка? Пойдем, ты, должно быть, продрогла до костей.

Мужчина притянул её к себе, ощущая мелкую дрожь.

– Совсем окоченела… – промурлыкал он с улыбкой.

Знал бы он, что истинная причина её дрожи совсем не в холоде…

Её била крупная дрожь, вызванная животным ужасом, что парализовал душу стальными клещами. Его взгляд… Он проникал в самую суть, вытаскивая на поверхность все скрытые страхи и тайны. В этом взгляде не было и следа прежнего Дьюка, нежного и любящего. Лишь мрак, бездонная пропасть, грозящая поглотить её без остатка.

Сердце отчаянно билось в груди, словно пленённая птица, рвущаяся на волю. Клайд хотела вырваться из его объятий, бежать без оглядки, но ноги словно вросли в землю. Слова застряли в горле, лишая её возможности издать хоть звук.

«Порой возникает ощущение, будто я – лишь марионетка, которой управляют чужие пальцы, хотя когда-то я доверяла им, как родным. Это чувство овладело мной полностью. Я стала ощущать себя просто игрушкой, безвольной марионеткой в чьих-то руках.»

©Эмили Клайд

Бессонница мучила её этой ночью. Глаза сомкнуты, она лежала рядом с Дьюком, тщетно пытаясь погрузиться в сон, но внутреннее напряжение и беспокойство скручивали живот.

Так Эмили пролежала почти до рассвета, пока около пяти утра Энджел не поднялся с постели. Удостоверившись, что она спит, он нежно коснулся губами лба Клайда.

Одевшись, мужчина покинул комнату, и через четверть часа входная дверь тихо закрылась. Только тогда девушка открыла глаза и поднялась. Подойдя к окну, Эмили увидела, как Дьюк направляется в лес, неся большой топор. Она чувствовала потребность следовать за ним, хотя внутренний голос предостерегал, сердце требовало действий.

Схватив первое попавшееся пальто, она торопливо зашнуровала ботинки и бесшумно выскользнула из дома. Утренний туман окутывал деревья, словно призраки, и любой звук заставлял ее вздрагивать. Эмили углублялась в лес, ориентируясь на слабые звуки топора.

Страх парализовал ее, но любопытство и волнение подгоняли вперед. Что он планирует? Почему так рано? Зачем ему понадобился топор? Эти вопросы вихрем проносились в ее голове, не давая покоя. Наконец, в просвете между деревьями показалась небольшая поляна, и Клайд увидела Дьюка. Он с ожесточением рубил толстый ствол упавшего дерева, его лицо выражало напряжение или даже гнев.

Застыв за ближайшим деревом, она наблюдала за ним. Сердце бешено колотилось в груди. Что ей предпринять? Подойди и прямо спросить? Или продолжать наблюдать, стремясь понять его мотивы?

Ей бы лучше никогда этого не видеть… Возле Дьюка стояла незнакомка, одетая в спортивный костюм, очевидно, одна из тех, кто предпочитает утренние пробежки в лесу. Они непринужденно разговаривали. Внутри все похолодело, а острое чувство ревности сдавило горло. Дьюк направился куда-то вместе с этой девушкой, и Клайд едва сдержала слезы, которые обжигали кожу щек, но она, сохраняя дистанцию, последовала за ними…

Дьюк увел молодую особу в глубь леса, где становилось все темнее. Было заметно, что та начала нервничать и даже немного паниковать.

Эмили внимательно наблюдала за происходящим, и вот девушка, лучезарно улыбнувшись, повернулась, чтобы уйти… Раздался оглушительный звук. Топор вошел прямо в голову, пробив ее насквозь. Девушка рухнула на землю, а Дьюк с легкостью вытащил орудие убийства из черепа. Та едва сдержала крик, инстинктивно закрыв рот рукой. Она до боли прикусила ладонь, слыша, как топор раздробил кости…

Кровь хлынула на пожухлые листья, окрашивая их в алый цвет. Дьюк, не спеша, вытер окровавленное лезвие топора о траву, как будто избавлялся от неприятного пятна. Эмили застыла от ужаса. Это был не тот Дьюк, которого она знала и любила. Это было чудовище, прячущееся за маской обаятельного человека.

Ноги стали ватными, но она заставила себя двигаться, отступая вглубь чащи, стараясь не произвести ни единого звука. Каждый треск ветки под ногой казался громом. Страх парализовал ее, лишив воли.

Она неслась вперед, не видя пути, цепляясь за древесные корни и обдирая кожу о ветви. Лес, который еще недавно казался таким приветливым и хорошо знакомым, теперь стал пугающим лабиринтом, где за каждым стволом могла подстерегать погибель. Сердце отчаянно билось в ее клетке, заглушая все звуки, кроме частого, сбившегося дыхания. Она понимала, что Дюк мог уловить ее местонахождение, почувствовать ее панику.

Единственная мысль, стучавшая в висках, – это бегство, бегство как можно дальше. Ей было неведомо, куда она держит путь, но она осознавала, что должна вырваться из этого кошмара любой ценой. Слезы лились ручьем по лицу, смешиваясь с грязью и кровью из ран. Она чувствовала, как ужас парализует ее, но, собрав волю в кулак, она принуждала себя двигаться вперед.

Внезапно, она потеряла равновесие и упала, с силой ударившись о корень дерева.

Худшие опасения воплотились в жизнь. Те же кошмары преследовали её во сне: бесконечная погоня, падения и пробуждения в холодном поту. Не сон ли это? Увы, острая боль в разбитом колене была слишком реальной.

Эмили хотела подняться, но резкий треск сломанной ветки заставил её замереть.

– Розочка… – прозвучал надтреснутый, леденящий душу голос Дьюка. От его тембра по коже пробежали мурашки. Энджелс опустился на корточки, нежно коснувшись её лица, невесомо проводя пальцем по щеке.

– Любопытная моя Розочка…

В его взгляде не осталось и следа былой ласки, лишь зловещая пустота, вызывающая немой крик ужаса. Эмили попыталась вырваться, но его хватка была непоколебима.

– Куда же ты, Розочка? Развлечение только начинается.

Крик застрял в её горле, словно ком. Зловещий лес вокруг казался чужим и враждебным, деревья простирали к ней свои скрюченные ветви, словно когти. По щеке потекла слеза.

– Не плачь, Розочка. Ты же знаешь, я не люблю твои слезы.

Энджелс вытер её слезу большим пальцем, и этот жест, когда-то полный нежности, теперь вызывал лишь тошнотворное отвращение. Эмили задрожала. Она понимала, что ей не избежать своей участи. Он захватил её, и теперь финал игры зависит только от желания Дьюка. А по его взгляду читалось, что эта игра затянется на очень, очень долго.

– Д… Дьюк… зачем? – прозвучал ее голос, сорвавшись.

Мужчина приподнял бровь в удивлении и одарил ее улыбкой. От этой притворной нежности в груди болезненно сжалось.

– Как ты знаешь, я люблю цветы, ведь я – садовник. Я обожаю творить прекрасное, создавать узоры на коже… Это моя страсть, мое искусство.

Эмили смотрела на него в ужасе, ее терзали противоречивые чувства – страх, дурное предчувствие и невыносимая боль.

– Не волнуйся, моя дорогая, я никогда не причиню тебе вреда… Ты для меня… нечто особенное… Цветок Жизни… Мой личный шедевр…

Дьюк надвигался медленно, и каждый его шаг отдавался в ее голове похоронным звоном. Эмили отпрянула назад, но спина коснулась ледяной каменной кладки. Пути к отступлению не было. Дюк склонился к ней, его лицо нависло совсем близко. Она ощущала его дыхание, пропитанное ароматом роз и запахом тлена, вселяющим ужас.

– Не бойся, – прошептал он, – тебе не будет больно. Просто усни… представь себя в дивном саду.

Он коснулся ее волос, аккуратно убрав прядь за ухо. Этот лицемерный жест заботы вызвал у Эмили приступ тошноты. Она зажмурилась, ожидая конца. Резкий удар и девушка потеряла сознание.

Колючая бечева впивалась в нежную кожу рук Эмили, намертво фиксируя их за изголовьем. Ледяное прикосновение ткани простыней пробегало ознобом по незащищенному телу. Кляп, засунутый в рот, нещадно сдавливал язык, лишая возможности закричать. Ее взгляд был прикован к Дьюку, неподвижно восседающему в кресле напротив. Маска равнодушия застыла на его лице, не отражая ни сочувствия, ни торжества. Лишь бесстрастное, выверенное самообладание.

Панический ужас парализовал ее, лишая всякой возможности сопротивляться. Отчаянные попытки освободиться не приносили результата, крепкие узлы не поддавались. Во рту пересохло, а привкус железа, порожденный страхом, усиливал отчаяние. Она тщетно пыталась осознать мотивы Дьюка, но разум отказывался работать, погружаясь в непроглядную тьму.

Дьюк хранил молчание, не отводя взгляда, словно препарируя ее своим вниманием. Его пронизывающий взор заставлял кровь стынуть в жилах. Он неспешно поднялся и приблизился к кровати. Эмили, охваченная безумным страхом, предприняла слабую попытку отстраниться, но тело словно перестало ей подчиняться. Наклонившись, он коснулся ее щеки своим горячим дыханием и извлек кляп.

– Вот и все, – прозвучал его приглушенный, хриплый шепот.

– Я слишком долго ждал этого.

Эмили, обнаженная и скованная, лежала на кровати, словно испуганная птица в силках. Ее глаза, полные ужаса и смешанных чувств, неотрывно следили за каждым движением Дьюка. Человека, которого она когда-то боготворила, пока пелена любви не спала, обнажив чудовище.

Дьюк, словно хищник, играючи провел пальцами по ее коже, вызывая непроизвольную дрожь. Усмешка тронула его губы – зловещая, предвкушающая. Он навис над ней, словно тень, его тело настойчиво прижалось к ее бедрам, лишая всякой свободы.

– Что ж, моя маленькая Розочка, – прошептал он, его голос был обманчиво нежным, – не бойся…

Эмили забилась под ним, словно бабочка, попавшая в паутину, но каждый ее трепыхающийся вздох лишь сильнее запутывал ее в липкой сети страха. В горле пересохло, словно в пустыне, где каждая песчинка – предвестник неминуемой смерти. "Неужели это конец?" – пронеслось в голове, и в глазах отразилось отчаяние, глубже бездонного колодца.

Дьюк приблизил лицо к ее лицу, и его дыхание опалило ее щеку, словно дыхание дракона.

Руки Дьюка сжали ее запястья, словно стальные тиски, лишая последней надежды на сопротивление. Он был воплощением тьмы, поглотившей свет ее наивной души.

-Ты будешь моей, – прошипел он, – до последнего вздоха.

И в этот момент Эмили поняла, что любовь, которую она когда-то испытывала, была лишь иллюзией, созданной умелым обманщиком.

Его дыхание опалило ее губы, и она невольно прикрыла глаза, ожидая неизбежного. Он был ее проклятием и ее спасением, ее палачом и ее богом. Она знала, что он безумен, что он опасен, но не могла противиться той темной силе, что исходила от него.

Его пальцы скользнули к шее, нежно сжимая ее, словно хрупкий цветок.

– Ты моя, Эмили, и только моя, – прошептал он, и в его голосе звучала одержимость, граничащая с безумием. Она открыла глаза и посмотрела на него, видя в его взгляде отражение собственной погибели. И в этот момент, когда страх смешался с желанием, она поняла, что уже не сможет вырваться из его паутины, что она навсегда обречена быть его пленницей.

Ее сердце бешено колотилось, словно пойманная в клетку птица, отчаянно пытающаяся вырваться на свободу. В его словах звучал не приказ, а клятва, высеченная на скрижалях судьбы. Она чувствовала, как его власть оплетает ее, словно плющ древнюю крепость, лишая ее малейшей надежды на бегство. Она была обречена, зачарована, пленена его темным обаянием.

– Я – твой кошмар, Эмили, – прошептал он, и его слова отозвались эхом в ее душе. Он был тем самым запретным плодом, искушение которым невозможно превозмочь. Она знала, что дорога к нему ведет в пропасть, но ноги сами несли ее навстречу погибели.

– Разве не этого ты желала, когда впервые взглянула на меня? Разве не почувствовала, как твоя кровь закипает от одного моего присутствия?

Его губы накрыли ее губы, словно хищник, настигший свою добычу. Это был поцелуй отчаяния, поцелуй проклятия, поцелуй, обещающий вечность в объятиях тьмы.

Страх парализовал её, превратив в ледяную статую. Дьюк, словно хищник, сбрасывающий шкуру, обнажал себя, оставаясь лишь в боксерах. Его пальцы, как змеи, скользнули по её лону, высекая искры дрожи в окаменевшем теле.

– Такая мокрая… и вся моя, – промурлыкал он, словно кот, играющий с обреченной мышкой.

Неужели это страх породил это мерзкое возбуждение? "Монстр… чудовище…" – захлебываясь от отвращения, шептала Эмили про себя. "Что со мной не так?"

Внутри неё бушевал ураган. Сознание металось, как раненый зверь в капкане, раздираемое противоречивыми желаниями и животным ужасом. Каждый его взгляд – удар кнута, рассекающий душу, оставляя кровоточащие рубцы на девственной ткани её существа.

– Пожалуйста… не надо… – безмолвный крик застрял в горле, превратившись в судорожный вздох.

Обратного пути не существовало. Он освободился от одежды, и его плоть набухла, как грозовая туча, предвещая бурю. Внезапный рывок, приглушенный крик, прорвавшийся сквозь ткань во рту, – Эмили содрогнулась от пронзившей боли. Нежность, казалось, забыта в вихре страсти.

Удар! Ее тело откликнулось судорогой. Он вошел глубоко, безжалостно, заполняя ее целиком. Хватка на бедрах, укусы на груди – знаки его собственнической ярости.

Стоны, заглушенные кляпом, смешивались со страхом и зарождающимся, пугающим вожделением. Ей нравилось… нравилось трепетать перед ним, словно лань перед хищником.

Задыхаясь в собственных слезах и слюне, Эмили чувствовала, как каждое его движение, грубое и властное, пробуждает в ней неведомую доселе бурю. Боль была острой, но сквозь нее пробивались искры греховного наслаждения. Она проклинала себя за это, за то, что в объятиях ужаса и унижения ее тело отзывалось пламенем.

Он не замечал ее мольбы, поглощенный лишь своей похотью, своей властью. Но даже в этой жестокости проглядывала сломленность, отчаяние. Казалось, он сам – жертва темных сил, марионетка в их руках. Ее сердце чувствовало его боль, его ярость, и это, как ни парадоксально, сближало их.

Удары становились все сильнее, дыхание – все более рваным. Сознание Эмили меркло, растворяясь в водовороте ощущений. Она пыталась сопротивляться, но тело предавалось, покоряясь его воле. Страх и возбуждение сплелись в узел, который невозмоОн брал её в разных позах, оставлял свои следы на её теле: синяки, укусы. Эмили охрипла от вскриков. Она словно умерла, и лишь всхлипы и хрип давали признаки того, что она жива.

движения Энджелс были порывисты и грубы, лишены всякой нежности и заботы. Казалось, он стремился не к близости, а к покорению, к полному подчинению её воли. Каждое его прикосновение отзывалось болью, но Эмили не сопротивлялась. Она лежала неподвижно, словно парализованная, и позволяла ему делать всё, что он хотел.

В голове девушки мелькали обрывки воспоминаний: их первая встреча, робкие прикосновения, нежные поцелуи. Где же всё это? Куда исчез тот любящий и заботливый мужчина, которого она когда-то знала? Неужели всё это было лишь иллюзией, маской, скрывавшей истинное лицо зверя?

Слёзы текли по её щекам, смешиваясь с потом и кровью. Эмили чувствовала себя сломленной, униженной и опустошённой. В этот момент ей казалось, что жизнь потеряла всякий смысл, что надежды на счастье больше нет. Она хотела лишь одного: чтобы это поскорее закончилось. Чтобы боль утихла, и она смогла забыть этот кошмар навсегда.жно было развязать. Он рычал, словно зверь, теряя последние остатки человечности, опьяненный ее трепетом, ее вожделением, превращаясь в первобытное чудовище, ведомое лишь инстинктами. поцелуи Дьюка были яростными, грубыми, словно он пытался вырвать ее душу.

Когда всё закончилось, он отстранился, оставив её лежать в полном изнеможении. Эмили не могла пошевелиться, каждая клеточка её тела болела. Она чувствовала себя грязной, осквернённой, словно её душу вывернули наизнанку и растоптали.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь её прерывистым дыханием. Она смотрела в потолок невидящим взглядом, пытаясь осознать произошедшее. Как она могла допустить, чтобы всё это случилось? Где была её гордость, её самоуважение? Неужели она действительно так слаба и беспомощна?