Заброшка

Янус выбрался из маминых рук, свесил ножки, что не доставали до пола, и обернулся на нее. Не просыпаясь, Нокс-Рейепс поморщилась, ощупывая воздух на месте, где она недавно обнимала сына. Мальчик подсунул ей подушку, и красивое лицо женщины вновь разгладилось, а на губах появилась улыбка.

Мальчик спустил поочередно ноги, наступая в белые ботиночки, которые мать заботливо оставила на коврике у постели. Он зазевался на приеме, и Нокс отнесла его в кровать, но от усталости уснула рядом с ним.

Привыкший к уходу, Янус не смог нормально обуться, поэтому сунул пальцы в обувь, как в сандалии, и, заплетаясь в золотых шнурках, вышел к лестнице. Там ребенок, цепляясь за резные перила, начал преодолевать широкие ступени, прислушиваясь к тихим голосам гостей. Смысла взрослых слов он не разумел, но и не стремился. Целью Януса был нантви – так называли напиток из молока орехов ашернского тропического дерева. Посол из Ашерны привезла его с собой в качестве подарка, и отец угостил сына на свою беду – весь вечер Янус просил еще и еще.

– О-ой! – только и выпалил мальчик, наступив на шнурок одной ногой, пока поднимал вторую.

Ожидая удара, закрыл глаза, но вместо этого полетел стремительно вверх, как на высокоскоростном лифте.

– Папа! – открыв глаза, засмеялся Янус.

Дайес, державший ребенка на вытянутых руках, покачал головой:

– Неугомонное дитя. Что ты опять выдумал? – Лебье взял сына на руки, и тот обвил его шею, пока они не спеша спускались вниз. – Будешь пить много нантви, превратишься в слабовольного толстяка.

– Хочу! – засмеялся Янус.

– Потолстеть? – спросил отец, поставив ребенка на ступеньку.

Мальчик помотал головой и, воздев руки, воскликнул:

– Нянтви!

– Умно. – Дайес опустился на одно колено и подхватил золотые шнурки. Он бережно затянул их и перевязал.

Янусу не терпелось воспользоваться тем, что папа наконец-то ниже него, и он вонзил пальцы в тонкие волосы цвета песков райских островов, гладкие, пахнувшие ароматной водой; этот запах источала вся фигура отца, он был как скульптуры в галерее – поначалу Янус их боялся и начинал безудержно рыдать, когда узнавал, что они с семьей едут в Резиденцию имени основательницы Школы Порядка. Она, с суровым ликом и в божественных одеждах, с тяжелой книгой и жезлом в руке, который венчал обруч бриллиантов, смотрела так высокомерно, что даже взрослый напугался бы. Но как-то раз отец привел бьющегося в истерике Януса к ней и показал кое-что.

Это были инициалы, вырубленные на пятке великой женщины. Дайес рассказал, что ребенком он оставил эту метку, за что ему устроили порку, но он не жалел. Тогда он и сам поборол страх и оставил свою метку. С тех пор Янус не боялся основательницы и первым делом по прибытии бежал к ней, чтобы ощупать рубцы на мраморной ноге и убедиться, что печать отца еще сдерживает ее злобный дух.

– Тебе уже ий-ла эхина7. Ты достаточно взрослый, чтобы осознать мои слова. С завтрашнего дня, – произнес Лебье, и его пальцы на мгновение застряли в клубке золотых шнурков, – начинается самое суровое испытание твоей жизни, Янус.

– Почему? – спросил, хохоча, ребенок, продолжая ворошить строгую укладку папы.

Дайес бросил взгляд на дверь спальни, за которой дремала супруга, и, притянув ребенка к груди, обнял его. Янус прижался щекой к ледяным украшениям парадного одеяния отца и ошарашенно моргнул. Острые лепестки броши раздражали нежную кожу.

– Запомни, Янус: каждый раз, когда сердце твое будут наполнять сомнения, когда ты будешь терзаться и задаваться вопросом, любим ли мы с матерью тебя – знай, что ответ – да, – шептал Лебье. – Я не бросаю слов на ветер, сын, таково кредо моего клана. Я говорю по существу. С завтрашнего дня мы объявим великий обет. Ты можешь посчитать, что мы разлюбили тебя, но это не так. Мы будем любить тебя до скончания веков, до того дня, как все до единой звезды погаснут на небосводе – и дальше, и в следующих жизнях. Ты дорог нам.

Дайес отвел Януса за плечи и, сжав их, посмотрел в глаза – водянисто-голубыми очами Порядка:

– Пусть доказательством моих слов послужит отсутствие брата или сестры. Ты единственное дитя, единственное и неповторимое, самодостаточное, как слившиеся воедино близнецы Инь и Ян. И мы воспитаем из тебя величайшего демиурга всех времен и миров.

– Ладно, – Янус шаркнул носком ботинка, что теперь крепко сидел на его ножке, – я тоже вас люблю.

У Лебье дрогнул уголок губ. Ребенок прежде не видел улыбки отца.

– Береги это чувство. Когда будет особенно горько, вспоминай наш разговор. – С этими словами Дайес отколол с мундира брошь в форме белого вейнита и осторожно нацепил на лацкан блузки Януса. – Эта брошь исполнит твое желание. Любое.

– Ого! – личико ребенка озарилось, и он покрутился вокруг своей оси, наслаждаясь блеском переливающихся камней. – Я красивый!

Дайес вздохнул, и о чем он размышлял в тот момент, никому доподлинно не было известно. Он взирал на сына, как Ра Лебье Инитийская – на посетителей галереи, и тогда глава Школы Порядка полностью порос камнем, что отвергает любые отметины. Однако, Дайес Лебье оставил ахиллесову пяту, чтобы однажды кто-то начертил на ней свои инициалы и перестал его бояться.

– Желаете продолжить просмотр, о загадочный из загадочнейших, Гость-Ай-Хе8?

– Нет. Не желаю.

ЦеЦе намотал невидимый клубок из своих перемещений и мигнул фиолетовыми огоньками:

– Жаль мне слышать отказ твой, почтенный! Мне приказано показывать различные эпизоды жизни объекта внимания твоего, пока они, – пискляво откашлялся прибор, – не польются у тебя, о свет фасеточных очей моих, из носа и ушей. Представь, Гость-Ай-Хе, о мудрейший из жертв пыток.

Гость-Ай-Хе спрятал лицо в руках. Он оттянул кожу, поглядев на муху исподлобья.

– Мне плевать на жизнь твоего объекта, – процедил он. – Но, если мы так ничего не решим, а я буду вынужден слушать твой невыносимый писк, лучше продолжай показ.

* * *

Передо мной поставили миску, по краям которой расплескался ароматный бульон – ложки не выдавали, и я осмотрелась, чтобы не выделяться из толпы: длинношеие опускали головы к самым тарелкам и, обхватив их, выпивали суп через край, а после, обмочив пальцы в емкостях с мыльной водой, доедали мясо и клейкое зерно руками. Так себе удовольствие, но живот урчал как умирающий кит, поэтому пришлось повиноваться местным традициям. Я робко попробовала бульон, но, восхитившись его вкусом, выпила все до остатка. Когда осталась только изогнутая кость с волокнистым мясом и клейкие бобы, остановила себя: кто знал, чем питаются местные – вдруг, не знаю, домашними кошками? А бобы выглядели ничего, но руками есть не горела желанием.

Пока спутники наслаждались едой, я пила странный сок, по вкусу напоминавший березовый с нотками бузины, и рассматривала забегаловку. Сколотый из досок навес был затянут плотным тентом, и помещение свободно продувалось ветерком. В углу около замызганного кухонного оборудования стоял рокурианец – новые знакомые называли их так, – и его голова терялась где-то под потолком. Видимо, время от времени шеи приносили хозяевам дискомфорт, и они нуждались в том, чтобы вытягивать их и разминать. Необычные существа.

Я перевела взор на спутников, что сидели напротив нас с Яном. Партизан Харот уничтожал порцию за порцией – в его арсенале числилась стопка мисок, и он опустошал четвертую. Харот выбрал пенистый напиток зеленоватого оттенка, который превращал его обгоревшее лицо в малиновое нечто. Чего не скажешь о напарнике Партизана – элегантный Гильгамеш, чья кожа переливалась благородной бронзой под звездами, чинно наслаждался тем же напитком, что и я, периодически ловя мой взгляд и мимикой извиняясь за поведение старика.

Прежде чем мы пошли на мировую и вместе отправились на обед, Гильгамеш предупредил нас, что внештатная ликвидация «заброшки» привлечет не только Агентство Иномирной Недвижимости, но и иных лиц. Он предположил, что можно ждать кого угодно, включая послов соседних миров. Я сразу подумала об Инитии – как о метрополии Ро-Куро.

– То есть вы типа как пираты? – спросила я, и Партизан Харот зыркнул на меня, как на врага. – Что?

– Каперы, – с улыбкой поправил Гильгамеш. Его ладонь легла на плечо борова, который вернул морду в миску и продолжил набивать желудок.

– Те же грабли, вид сбоку, – отозвался Ян. Он не притронулся к еде и вызывал у меня опасения, что превратится в шаблон прямо здесь, за столом. Хорошо хоть дерзить сил оставалось. – По мне, сталкеры – грабители и клептоманы, и не так важно, ради каких медведей они ворошат пчелиные гнезда. – Макет взял салфетку и прикрыл ей рот. Шумно выдохнув, добавил: – Все ради меда.

– Ой, кто это там воздух сотрясает? – Харот приложил к уху ладонь, делая вид, что не слышит. – Один черт языка детских куколок не понимаю!

– Остынь, Партизан, – сказал Гильгамеш. Подперев ладонью щеку, он улыбнулся Яну. – Ты, видно, высокоморальная личность. Я называю тебя личностью, потому что ты индивид. У тебя свой, не похожий ни на какой другой, фатум, а у Януса – свой.

Я округлила глаза:

– Вы знаете Януса?

– Мы каперы Альянса Ай-Хе, миледи, – улыбнулся Гильгамеш. – Нам известно, кто такой Белый Вейнит, ибо мы чтим семью Лебье-Рейепс.

Признаюсь, в животе защекотало: мне льстило, что моего парня знали в иных мирах, и чувство гордости вернуло меня в беззаботные времена, когда пускала на стервятника слюну, будучи мышкой. Ничего, выходит, не меняется.

– А вы не знаете, – ответ взволновал меня, – где бы он сейчас мог находиться?

Гильгамеш проникновенно заглянул мне в глаза и покрутил головой. На выдохе он произнес:

– Из-за строгих законов Конфедерации о междумирной рекламе пресса не терпит упоминания Агентства Иномирной Недвижимости, куда Белый Вейнит устроился наперекор влиятельным родителям. Одним выстрелом, можно сказать, убил двух зайцев: и скрылся, и заслонился информационным щитом. – Капер одарил меня ободряющей улыбкой. – Вы работали вместе?

Я отреагировала кривой усмешкой – не спешила выкладывать военные тайны, как бы выразился Чернобог, кому ни попадя. Не глупая, понимаю, что мы нажили предостаточно врагов, так что следовало держать язык за зубами.

– Вы здесь по приказу инитийцев? – спросил Ян, сменив тему, за что я готова была его расцеловать.

Гильгамеш медленно перевел взор с меня на макет, а потом вновь заглянул мне в глаза:

– Вы кажетесь мне порядочными существами, что не станут распускать грязных сплетен о великих мирах. – Он метнул взгляд в сторону, наклонился над столом и поманил нас жестом. Мы с Яном подались вперед. – Инитий, как бы выразились на ваших землях, миледи, находится между Сциллой и Харибдой: с одной стороны, как флагманский поставщик оружия…

– Так, стоп. – Я выставила ладонь перед улыбающимся лицом. – Оружия? В ваших высших планах разве не решают духовная революция, пацифизм и наука?

Партизан Харот резко захохотал, и я непроизвольно встрепенулась.

– Послушай, мелюзга, – прокаркал он, – ты наивная, если веришь, будто наука и магия – это финтифлюшки для поиска истины, Абсолюта мне в каюту! Броня, предупредительный удар, гонка вооружений… Лишь бы показать конфедератам средний палец.

– В кои-то веки я согласен со своим нетрезвым другом, – подтвердил Гильгамеш. – Альянсы – это вынужденная мера, и такая возникает, как правило, в нестабильное время. Для многих конфедератов объединение Хельта, родины Храма Хаоса, в союз с Инитием, столицей Школы Порядка, и Ашерной, владеющей сетью школ мастерства и организованной преступностью, – не иначе как вызов. Они готовы к войне, и войне быть.

– Альянс хочет войны? – спросила я, чувствуя, как нехорошо слипается нутро.

– Непосредственным участникам война не выгодна, миледи, а создание мощного союза лишь свидетельствует о темных временах. Маркер ее неизбежности.

Ян принял исходное положение, а я задержалась, плененная взглядом Гильгамеша. Шумерский герой, если не ошибаюсь, так почему его руки – я опустила взгляд на идеально подточенные ногти и пальцы, закольцованные в перстни, – пусты? Осведомленность в космополитике говорила о том, что он не первый год путешествует по мирам. Неужели Гильгамеш когда-то тоже лишился своей родины и теперь вынужден пиратствовать?

Зацепив мой взгляд, Гильгамеш собрал руки в кулаки, а улыбка, не тронувшая его глаз, засияла добродушием.

– Но вы не ответили на вопрос Яна, – сказала я. – Вы прибыли на Ро-Куро от Инития?

– Да, – честно ответил Гильгамеш. – Ваш макетный друг прав, мы сталкеры, ищейки. Ходим по заброшенным мирам, собираем барахло и выкачиваем остаточную энергию. Услуги каперов на черном рынке не дешевые, но Альянс Ай-Хе развернул целую сеть сталкеров, которая расхищает земли, когда-то принадлежавшие членам союза. На войне все средства хороши, так говорят.

– Война кого против кого?

Капер допил сок, слизнул капли с губ и задумчиво изрек:

– Стрелки часов судного дня сдвинулись с мертвой точки: ни для кого не секрет, что Дайес Лебье завладел мощным информационным оружием против частной корпорации по продаже миров. Теперь мирам предстоит сделать выбор, на чьей они стороне, потому что в нейтрале отсиживаться не выйдет. – Гильгамеш остановился, но все-таки сказал то, от чего у меня шевельнулось сердце: – Не удивлюсь, что глава Школы Порядка и нанял нас с Партизаном Харотом через третье лицо.

– Лебье? – не поверила своим ушам.

– Просто слухи, миледи.

«Неужели я близка к своей цели?»

– Ясен свет, надо примыкать к капиталистическим сволочам, отжившие консервы вроде Инития закатать в нафталин и выбросить на помойку истории. – Партизан Харот стукнул себя кулаком в грудь. – Я сам с Гвиндельских туманностей, а это, яд мне в кружку, по мнению традиционалистского ложа из Конфедерации, мир-табула!

По моим сведенным бровям Гильгамеш прочитал, что термин я считать не смогла. Он объяснил:

– Табулы – обозначение для миров-паразитов, не имеющих собственных земель, тех, которые наслаиваются энергетическим планом поверх существующего. Порой это приводит к жутким последствиям, если вовремя не наладить баланс и не очертить границы. Нередко случалось, что граждане потустороннего мира прорывали завесу и бесчинствовали в мире физическом. Планеты, обтянутые двумя и более слоями, прикрываются на карантин, а Конфедерация на скорую руку уничтожает свидетельства их существования. – Гильгамеш говорил со звонкими нотками сочувствия. – Харот имеет право злиться.

Мне не терпелось расспросить кочевников больше о мироустройстве и современных веяниях, чтобы быть готовой ко всему, когда пойду против крутого отца Яна, но кашель макета перенаправил ход мысли. Нет, это был не кашель, а шквалистый ураган, сносивший шаткие конструкции, хрип, раздиравший бедному существу легкие. Я в беспокойстве коснулась его запястья, но Ян, заткнувший рот, из которого обильно текла кровь, выбежал из-за стола и покинул забегаловку. Ринулась за ним, но Гильгамеш сказал:

– Оставь его одного.

– А если умрет?

«В одиночестве, как Ди. Я не прощу себе».

– Сдохнет, как пить дать, – вставил опьяневший Харот, за что мне захотелось дать ему с ноги в табло, хоть я и не терпела насилия. – Но прежде сослужит службу, как порядочный макет: нам бы к Сердцу Мира пробраться, энергию сцедить, но это надо сделать в обход Агентских свистунов. Если этот, – указал большим пальцем за плечо, – копия сынишки Лебье-Рейепс, его можно использовать как боевую единицу. Перед кончиной они становятся особенно рефлексирующими падлами, надо хватать удачу за хвост и прокачать его ручонки до мастерских. Моя знакомая нелегально конструирует таких уродцев, и я знаю, о чем талдычу, апокалипсис мне в мир! Единожды он свою способность проявить может…

Я ударила по столу и под ошарашенные взгляды каперов встала. Не в силах терпеть беседы, в которых моего друга держали за вещь, произнесла:

– Мне пора. Не провожайте.

Изо рта рвалось столько оскорблений в адрес старого хрыча, возомнившего себя вершиной пищевой цепи, которая может распоряжаться теми, кто слабее, но я промолчала. Партизан Харот походил на Олежу – любая агрессия порождала агрессию, а он только этого и добивался, чтобы вывести меня. Поведусь – проиграю. Но и продолжать разговор с позиции слабых было нельзя.

Оттолкнув ногой табуретку так, что она с грохотом свалилась, напугав длинношеих посетителей, я убралась вон. В спину вонзились осколки гадкого Харотского смеха и тяжелого взгляда золотых глаз его спутника.

«Где же вы, Вельзевулы, когда так нужны?» – сетовала я, ощущая, как тектонические плиты в глубине моего подсознания сдвинулись. Волнению нельзя давать бразды контроля – я остановилась, сделала глубокий вдох и со свежей головой пошла искать Яна.

Поиск закончился у торца здания закрытой таверны: макет прислонился к бетонной стене и отрывисто дышал, держась за грудь. На подходе я услышала хрипы и свист, как у запущенного астматика. Как и с Дианой, я запрещала себе привязываться к кукле, но, как и с Дианой, мои попытки не увенчались успехом.

«Сдохнет, как пить дать».

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, заглянув в лицо, которое от меня отворачивали.

– Тошнит от этой парочки, – напарник оскалил окровавленные зубы. – Токсичные, что аж выворачивает.

– Гильгамеш вроде ничего. – Я метнула взор через плечо: нас никто не преследовал, видимо, каперы оставили нас в покое. – От того, что они рассказывают, мурашки по коже. Если Конфедерация на пороге войны, выбор «вторички» для жилья для меня сокращается.

– Меня твои барские проблемы волнуют в последнюю очередь. Гады правы в одном: скоро Ро-Куро станет центром притяжения для космических проходимцев, а нас минус два адеквата, плюс два неадеквата.

– Плюс два энергошотгана. – Послышался металлический стук: Гильгамеш, обнаруживший нас, похлопал по плотной кобуре, из которой торчала белоснежная рукоятка огнестрельного оружия. Он прикрыл бедро плащом и улыбнулся. – А ваших друзей мы найдем. Они пропали на предыдущем плане?

Ян запротестовал уже в середине реплики; качая пальцем, как маятником, приближался к каперу, пока их плечи не поравнялись. Макет засунул руки в карманы косухи и усмехнулся:

– Пушками будете размахивать в своих Фигодельских туманностях, а у нас на вечер запланирован ужин при свечах с Консьержем… – манекен осмотрелся, ища подсказку.

– Второго слоя, – подключился Гильгамеш. Он подцепил клочок бумаги из нагрудного кармана и остановил взгляд на лице Яна. – Позволишь? Я передам кое-что твоей чудесной спутнице.

Макет, напомнивший мне того самого ликвидатора во время монолога, облизнул губы и уступил со словами:

– Валяй, милсдарь.

Гильгамеш воодушевленно вручил мне записку и, пока я разворачивала ее, откашлялся и заявил:

– Письмо с извинениями от Партизана Харота с уважением к землянке на вашем родном языке.

Вертя бумажку, всматривалась в клинопись, которая разве что ненормальному напомнит русский язык. Издав сухое «м-м», вернула письмо вручителю и сложила руки на груди.

– Везде узнаю знакомую с первого класса аккадскую азбуку.

Гильгамеш неловко посмеялся, спрятав записку в руках за спиной, и примирительно поклонился:

– Уличила меня во лжи. Думал, на Земле и по сей день говорят на языке моего экс-пантеона.

– Сладкую ложь или горькую правду?

– Ложь.

– Говорят, – кивнула я с равнодушным выражением лица, чем вызвала неподдельный смех у собеседника. Мы переглянулись с Яном, и я задержала на нем взгляд; в ответ макет лишь махнул рукой, мол, делай, что пожелаешь. Я обратилась к Гильгамешу: – Ты сказал, мы на Втором этаже. Откуда тебе это известно?

– Партизан нашел в Черном АКАШИ слитую базу Агентства Иномирной Недвижимости и сумел синхронизировать программу таким образом, чтобы она показывала актуальную информацию. – Капер покрутил кистью у уха. – Прошу прощения за пространные речи – резюмируя сказанное, мы заранее знали, что попадем на Ро-Куро в разгар ликвидации.

Я не шибко стремилась объединяться с кем-то, принимая важные решения за спинами Вельзевулов, но, пока их рядом не было, ситуация выходила из-под контроля, поэтому я положилась на русское «авось». АИН вряд ли обрадуется, что спутница засланного казачка бегает по его объектам и ликвидирует этажи, объединившись с пиратами, преступниками и списанным макетом. Неминуемая стычка с Агентством сулит неприятности, так что вооруженные каперы в союзниках – какая-никакая стратегия.

«К тому же, – я поглядела на Яна, который выглядел как ходячий мертвец, и прикрыла глаза, – времени мало».

– Объединимся, – произнесла я. – Так как мы все еще здесь, а не в безопасном месте, делаю вывод, что у вашего «пиратского судна» есть ограничения по перемещению.

Гильгамеш расцвел и показал палец:

– Нам нужно провести ликвидацию. По уговору, заказчик предоставит нам мост Амброзии на Базар, где наши пути разойдутся. Наша задача – выкачать энергию из Великого Компьютера и не опростоволоситься.

«Инитий настолько отчаялся, что обдирает до липки свои же разоренные колонии… Куда же нам податься с Яном, когда все закончится?»

– Возьмете нас собой? – спросила я. – Мне бы с этого Базара на Инитий попасть.

– Разумеется, я вам помогу. На Базаре работают наемные мастера арочных переходов – они могут перемещать попутчиков на приличное расстояние. Перебежками. Инитий недалеко, дорого не возьмут. – Гильгамеш наклонил голову. – Почему вы держите путь в сердце Альянса?

– Не важно.

«Лучше не трепаться лишний раз…»

Втроем мы подошли к обрыву, чтобы спуститься по металлической лестнице, разделявшей верхнее поселение и низинную равнину. Подернутая дымкой долина простиралась далеко вперед, только мгла лишь поначалу напоминала туман, а если приглядеться – облака пыли, поднимаемые сухими ветрами с песчаной поймы грязной речонки. Узкие переулки, заполненные лавками и палатками, пролегали между приземистыми домиками с плоскими крышами. Каждый дом украшала резьба по камню, а пороги охраняли идолы, которых мы встречали на предыдущих этажах. Боги коварно глядели из-под глиняных лбов, призывая заключить как можно больше торговых сделок, будто рокурианцы не погибали вовсе и продолжали цепляться за пожитки.

– Партизан Харот с нами не пойдет? – спросила я, когда мы вернулись на рынок, где впервые встретились.

Голоса торговцев и покупателей сливались в единый гвалт, и мне приходилось напрягать слабые связки, чтобы его перекричать.

– Каперы работают в паре, – ответил через некоторое время Гильгамеш, – один – мозги, другой – руки. Харот – хакер, его задача взломать Слой и перекинуть нас к Сердцу Мира, чем он сейчас и занимается. А я работаю в полевых условиях, защищаю тылы. Простите за такую грубую формулировку, но на ликвидации каждый сам за себя.

– Ваши роли как будто перепутаны, – заметил Ян. – Ты выглядишь как зазнайка, а твой партнер – наоборот.

Гильгамеш подзастрял с рокурианкой-подростком, с которой они станцевали забавный зеркальный танец, прежде чем разминуться, и смущенно улыбнулся:

– Видишь ли, для взлома планов необходима запретная магия. Партизан Харот – здоровяк, но мастер ментальных воздействий, что помогает ему в технологиях, а я знаками не владею. Я, в общем-то… – Гильгамеш болезненно поморщился. – В общем, у меня не задалось с магией. Когда ты лишен чего-то, наверстываешь в других навыках, вот я и прокачал ловкость и физическую выносливость, чтобы компенсировать. Поверьте, друзья, я надежный проводник. Очень постараюсь не быть для вас обузой.

«Где-то я уже все это слышала», – подумала я со вздохом.

В воздухе витал аромат специй, смешанный с запахом жареной, слегка подгоревшей пищи. Звучала далекая мелодия, едва уловимая слухом: мальчишеский голос, высокий, как у юного хориста, печальный.

Коммуникатор капера чирикнул, Гильгамеш снял его с пояса и произнес с облегчением:

– Партизан Харот разгадал код Второго плана, он пишет… – глаза капера, бегущие по строкам, расширились и стали похожи на две золотистые точки.

– Говори уже, – не выдержал Ян.

Песня мальчика оборвалась сиреной, и поднялась паника. Рокурианцы разбежались в разные стороны, и наша тройка оказалась посреди пустыря. Плакали дети, которых тут же подхватывали матери и забегали с ними в дома; иные молились наспех богам, оставляли скромное подношение и забирались по лестнице на возвышенность. Настойчивое завывание тревожного сигнала, что лился из систем оповещения, закрепленных на деревянных столбах, леденило кровь. Я обратилась к Гильгамешу, который был растерян не меньше моего:

– Это… Харот сделал?

Он повернулся ко мне и медленно покачал головой:

– Нет, миледи. Хранитель Плана – и есть План. И сейчас на нас надвигается кислотное цунами.

– Кислотное? – Ян состроил такую физиономию, будто говорил с умалишенным. – И что значит «Хранитель Плана – и есть План»?