В этом аду – ты мой рай

– Влюбился. И сразу спрятался. Думаешь, так безопаснее? Нет Нико. Так – глупее.

Он ничего не сказал.

Но в груди у него уже кипело.

– Ладно, – сказал я. – Вернёмся к делу. Что с гостиницей?

– Всё в порядке. Новый шеф открыл террасу. Номера заняты. Сезон. Люди едут.

– Казино?

– В плюсе. Пару жалоб на персонал. Разберусь.

– Клуб?

– Там… хаос, как всегда. Но прибыль идёт.

Я кивнул.

Как всегда.

Контроль есть.

Жизни – нет.

А вот Кейт – Кейт была другой. Потому что не бралась под контроль.

Никакой.

Даже мной.

– Я пошёл, Данте.

Я ничего не ответил, кивнул.

Но только себе.

Потому что Нико уже вышел. А я остался – с чашкой, которую не пил, и именем, которое звучало как шрам: Кейт.

Платье, в котором я больше не прячусь

Иногда нам просто нужно лечь под солнце и позволить себе не быть никем – ни спасательницей, ни умной, ни правильной.

Просто телом.

Кожей.

Силуэтом в шляпе и солнцезащитных очках, который не интересуется ничьими историями.

Даже своей.

Я вышла на пляж после завтрака – солнце уже не щадило.

Я взяла книгу, положила полотенце, заказала коктейль.

Пина колада – слишком банальна.

Маргарита – слишком прямолинейна.

Я выбрала апероль-спритц.

Потому что он был как я в этот момент: чуть горький, немного игристый и абсолютно отказывавшийся участвовать в чужих сценариях.

На мне был раздельный купальник болотного цвета, с тонкой линией на талии.

Сверху – светлый пекинец: лёгкий, почти невесомый.

Очки – огромные, словно маска.

Чтобы замечать всех – но не позволить никому разглядеть меня.

Я втирала крем для загара с пугающей скрупулёзностью, будто это могло спасти.

И начала читать.

Или, скорее, смотреть на страницы, прерывая себя, чтобы наблюдать, как вокруг жила жизнь: влюблённые целовались, дети бежали с криками, кто-то делал селфи, кто-то ругался с официантом, кто-то падал в песок от смеха.

И всё это было не мной.

Я провела почти весь день именно так: в тишине, в книге, в коктейле – меняя очки на взгляд, взгляд – на вздох, вздох – на нежелание возвращаться в себя.

Когда солнце стало мягче, а песок – прохладнее, я поднялась, накинула пекинец и пошла в гостиницу – в шлёпанцах, в тишине.

С кожей, которая наконец чувствовала тепло не от кого-то, а от самой себя.

Дверь в номер я открыла с обычным «я дома» на кончике языка.

Но внутри… внутри было не совсем «дом».

Энн лежала на постели.

С Нико.

Они целовались – глубоко, нежно.

– Ой. Простите. Я не знала, что ты здесь, Нико. Я думала, у тебя есть отдельный номер, где… ну, всем этим можно заниматься.

Энн расхохоталась, как будто я только что прочитала шутку из Cosmopolitan.

– Мы думали, ты ещё на пляже.

– Я целый день была на пляже.

– Вот. Я и говорила. Солнце, коктейли, мальчики… думала, ты уже кого-то зацепила и сейчас мы идём в клуб.

Нико поднялся с кровати.

Встряхнул майку.

Улыбнулся.

Тотально довольный собой.

– Кейт, ты загорела.

– Да, я быстро. Я вообще всё делаю быстро, кроме глупостей.

Я скинула пляжную сумку. Пошла к ванной. Включила воду.

Мне нужно было смыть день с кожи. И всё, что не говорилось – с плеч.

И тут Нико подошёл ближе.

Встал у двери.

– Кейт…Мы с Энн подумали. Вечером идём в клуб. Все. Отказы не принимаются.

Я вздохнула.Посмотрела на него. И… улыбнулась.

– Ну а почему бы и нет? Это же отпуск. Вино, музыка, неудачные танцы. Опять напиться. Опять танцевать.

Я вошла в ванную.

Горячая вода запела.

И я уже не думала.

Я просто плыла по течению.

– Только я голодная, – крикнула я сквозь шум воды. – Сначала ресторан.

– Я приглашаю, – ответил Нико. – Жду вас внизу.

Он ушёл.

И через секунду в дверном проёме появилась Энн.

С лицом девчонки, которая только что получила поцелуй из будущего.

– Кейт…Он же прелесть, да?

Я не ответила.

Только позволила воде стекать по шее.

Потому что иногда, чтобы не соврать – нужно просто молчать.

Иногда я смотрю в зеркало – и не понимаю, кто на меня смотрит.

Такая красивая.

Слишком красивая, чтобы чувствовать то, что чувствую я.

Словно я – витрина, в которую вложили всё самое дорогое, но забыли приложить инструкцию по уходу.

Кожа – тёплая, как песок после заката. Ровная. Живая.

Губы – блестящие, полные.

Немного приоткрытые – как будто я всегда собираюсь что-то сказать, но в последний момент передумываю.

Глаза? Вот с ними – всё не так просто. Они слишком яркие. Слишком синие. Слишком… уверенные.

Они лгут.

Каждый день.

Потому что внутри я – не океан.

Я – вода в бокале, в которой давно растаял лёд. Прохладная. Чистая. Но не дающая утонуть.

Я знаю, как на меня смотрят мужчины.

Я научилась быть женщиной, от которой невозможно отвести взгляд.

И это, как оказалось, гораздо легче, чем быть женщиной, к которой хочется подойти.

Я умею держать подбородок.

Улыбаться уголками губ.

Уходить – не оставляя следов.

И делать больно тем, кто думал, что я останусь.

А правда?

Правда в том, что за этим макияжем, блеском и загаром живёт девочка, которая однажды научилась быть сильной – чтобы никто не заметил, насколько ей было страшно, когда она впервые осталась без защиты.

Смотрю на своё отражение.

И думаю: Ты – красивая. Но будешь ли ты сегодня – настоящей? Потому что я устала быть только красивой.

Я хочу, чтобы кто-то посмотрел на меня и сказал не: “Ты эффектная”, а: “Я вижу, как тебе одиноко.”

И не испугался этого.

Есть платья, которые ты носишь – потому что хочешь понравиться. А есть платья, которые ты надеваешь, чтобы напомнить себе: ты больше не боишься быть замеченной.

Это было именно оно.

Я провела пальцами по ткани – она казалась холодной, как чужая постель после разбитого сердца, и гладкой, как ложь, сказанная с улыбкой.

Каждый кристалл блестел, как крошечное «да», разбросанное по моему телу.

Я натянула его медленно.

С уважением.

Потому что такое платье – не просто ткань.

Это – заявление.

Это – угроза.

Это – вопрос к каждому мужчине: Ты уверен, что выдержишь меня такой?

Оно обтянуло мои бёдра, как будто было сшито по следу моих шагов.

Подчеркнуло талию.

Обнажило плечи.

И сверкало на загорелой коже так, словно кто-то специально окутал меня светом вечернего города.

Я не была в этом платье – оно было на мне.

Как броня.

Как предупреждение.

Как точка невозврата.

В этом платье мои глаза стали ярче.

Вся синева в них заиграла в ответ на каждую искру.

А губы – казались ярче без помады.

Оно не прятало меня.

Оно меня обнажало.

Но только внешне.

Внутри я была той же Кейт.

Только с прямой спиной и с улыбкой, которую никто не получит просто так.

Я подошла к кровати.

Вытащила из чемодана туфли.

Высокие каблуки.Тонкий ремешок на щиколотке. Цвет – серебро с пеплом. Никаких бантиков.

Только намёк на силу.

Такие каблуки не носят, чтобы идти. Их надевают – чтобы не убежать.

– Ну, Кейт… – сказала я себе в отражение. – Сегодня ты – не для безопасности. Сегодня ты – для огня.

Я поправила волосы.

Распущенные.

Как мои намерения.

И губы накрасила блеском.

Потому что блеск – это не просто косметика.

Это способ сказать: “Да, я знаю, как ты на меня смотришь. И мне – плевать.”

Когда я вышла, Энн только присвистнула:

– Чёрт. ты – стихийное бедствие.

Я улыбнулась.

Когда мы вышли из номера, Энн посмотрела на меня, покачала головой и сказала:

– Если ты останешься одна сегодня… то только потому, что будешь выбирать слишком долго.

Я не ответила.

Потому что чувствовала, как платье двигается вместе со мной.

Как будто оно знало: ещё немного – и я перестану быть просто гостьей этого вечера. Я – его смысл.

Нико ждал нас внизу, за столиком на террасе ресторана.

Он открыл шампанское, когда мы подошли.

Не спеша.

Уверенно.

Как человек, который умеет радовать женщин – и не считает это подвигом.

Он встал.

Подошёл к Энн, отодвинул для неё стул. Потом – ко мне.

Сказал:

– Я уже заказал. Салат с манго, пармезаном и орехами. И курицу – тает во рту. Я думаю, вам понравится.

Я кивнула.

Сделала глоток шампанского.

Оно было холодное, чуть горькое, и ударило прямо в воспоминания, где никто не был прав.

Только я – и это платье.

Потом была машина.

Кожа сидений – белая.

Запах – дорогой, чистый.

Нико держал руку Энн.

Она смеялась.

Я смотрела в окно.

Море – чёрное.

Город – золотой.

А внутри – будто что-то вибрировало.

Ожидание. Без имени.

Клуб был не просто клубом.

Он был как сцена.

На берегу.

С открытыми, стеклянными стенами, в которых отражалась каждая вспышка, каждое движение, каждая рука, каждый шаг.

Свет падал с потолка – розовый, синий, белый, как будто ночь решила поиграть в радугу.

Люди танцевали, пили, целовались, делали вид, что не ищут никого – и ждали.

Каждый – чего-то.

Кого-то.

Какую-то эмоцию, которую потом можно будет винить за всё.

Мы вошли.

Сначала – Нико. Он держал Энн за руку и вёл её уверенно, словно с рождения знал, где находится вход, как двигаться в толпе, и каким тоном нужно дышать, чтобы быть своим в любом месте.

А я… Я шла позади.

И когда вошла – платье сделало всё за меня.

Я не играла – я входила.

И с каждым шагом мужчины оборачивались, повороты их голов были почти синхронны, словно в зале пронёсся запах, который не может не заставить смотреть.

Кто-то поперхнулся виски.

Кто-то щёлкнул пальцами другу, как будто хотел сказать: “ты это видишь?”

А кто-то просто смотрел – не отрываясь, не пытаясь угадать, а просто принимая факт: она пришла.

Я знала: это не я.

Это – то, как я иду.

Как платье ложится на бедро, как волосы касаются плеч и как я – не улыбаюсь, но всё равно создаю в глазах других вопрос: а что нужно, чтобы она стала счастливой?

Я подошла к стойке и села первой – не для того, чтобы доминировать, а потому что никто не сомневался, что это моё место.

Нико заказал напитки.

Первым был коктейль с маракуйей и белым ромом – кисловатый, яркий, с тем привкусом дерзости, что остаётся на губах, как шутка, сказанная слишком громко и нарочно не дождавшаяся ответа.

Энн смеялась, а Нико уже держал её за талию, уверенно уводя на танцпол – в свет, в музыку, в их собственную историю.

А я осталась.

С коктейлем.

С блеском на губах.

С лёгким одиночеством, которое ещё не стало грустью.

И с ощущением – почти кожей – что где-то позади, ещё вне поля зрения, но уже на расстоянии дыхания, есть мужчина, которого я пока не вижу, но чьё внимание чувствуется точно и бесспорно.

Как приближение.

Как момент до прикосновения.

Я сделала второй глоток.

Неторопливо.

Как будто сама разрешала этому моменту произойти.

И подумала: если он появится – я не скажу «привет».

Я просто посмотрю.

И этого будет достаточно,

чтобы он понял: всё уже началось

Ниже гордости. Глубже желания.

Я не планировал появляться в городе сегодня.

Дел было слишком много, а желания вести светские разговоры с идиотами – откровенно недостаточно.

После разговора с Нико я остался в офисе.

Да, именно так. Я – Данте Кавалли,работаю. Не потому что хочу, а потому что иначе всё рассыплется. Потому что эта чёртова империя держится не на статьях в модных журналах, не на имидже, и уж точно не на пустых обещаниях и эффектных фото.

Всё это – иллюзия. Витрина.

На самом деле она стоит на мне. На моих бессонных ночах, на холодных решениях, от которых пахнет кровью, цифрами и смертью.

На людях, которым я либо плачу, либо ставлю крест.

В казино – камеры. Они видят всё.

Каждый стол запрограммирован на выгоду.

Каждое движение дилера изучено до жеста: кто-то машет рукой слишком широко, кто-то моргает, когда блефует, а кто-то уже продан – но ещё не знает, что я это вижу.

Я не играю в азартные игры.

Я просчитываю вероятности.

Я не ставлю фишки на стол.

Я двигаю тех, кто думает, что играет.

И всё это – на моих плечах. На моей ответственности. На усталости, которой не должно быть видно.

Потому что, если я спотыкаюсь – рушится всё.

Я знал, кто врёт. Кто подмешивает фишки. Кто улыбается лишнего. И кто должен исчезнуть из штата до утра.

В гостинице – документы.

Отчёты.

Цифры.

И новые запросы на заселение с проститутками под видом массажисток. (Некоторых я даже одобряю. Если внешность – позволяет.)

А сейчас…

Сейчас клуб.

Мой клуб. Грохочущий, как сердце, загнанное на кокаине. Он пахнет парфюмом, перемешанным с потом, телами, напряжением, сексуальными переговорами и дешевыми обещаниями, которые никогда не выполнят.

Сверху – из моего офиса – видно всё.

Бар.

Танцпол.

Женщины, которые надевают платья, словно достают нож. Мужчины, уверенные, что, раз платят, значит, владеют.

Они пьют.

Смеются.

Шепчут.

Трутся друг о друга в надежде, что эта искусственная близость хотя бы на пару часов скроет от них одиночество, которое обязательно догонит утром – в постели, пропитанной чужим запахом и отсутствием смысла.

А я стою…

И смотрю сверху.

Позади меня – люди.

Мои. Те, кто знает, что здесь я – порядок, граница, за которую никто не заходит без разрешения.

Работа идёт.

Каждый говорит своё.

– Данте, посмотри отчёт по Сицилии.

– Нужно решать вопрос с поставками.

– Мы теряем процент по бару.

– Бармен тянет лишнее.

– Мясо не соответствует.

– Полы внизу – в ужасе. Танцуют не в той зоне.

– Контроль теряется.

Я стою у стекла.

Смотрю вниз.

И в какой-то момент просто перестаю слышать всё, что произносится за моей спиной. Они продолжают говорить. Решают. Давят. Предлагают. И, возможно, говорят действительно важное.

Но я больше не здесь. Потому что я вижу, как она входит. Не просто заходит – а появляется в кадре, врываясь в пространство, которое до этого принадлежало только мне.

Платье скользит. Свет ложится на кожу.

Силуэт – как выстрел.

И в зале становится тише, хотя музыка продолжает играть.

Платье на ней – словно сама ночь решила принять форму женщины. Всё в ней – от сияния до безмолвия – было ближе к угрозе, чем к украшению.

Она двигалась не торопясь, словно знала: пространство уже принадлежит ей.

Вокруг – мужчины. Они смотрели.

Глаза – жадные.

Плечи – напряжённые.

Взгляды – одинаково глупые.

И я… я смотрел так же.

Голодный.

Загипнотизированный.

Неуместный.

Как все.

Но они не знают, кто она на самом деле. И, что самое странное, я ещё не понимаю, кем становлюсь сам, когда она – рядом.

– Данте? Всё в порядке?

Голос звучит откуда-то сбоку. Я слышу его, но не сразу осознаю, к кому он обращён.

Поворачиваю голову медленно, словно звук мешает видеть.

– Замолчи.

Я не кричу. Мне не нужно. Просто не хочу, чтобы кто-то попытался испортить то, что сейчас разворачивается передо мной.

Я смотрю на неё – и чувствую, как внутри всё начинает тлеть, вспыхивать, гореть.

В этот момент я больше не бог.

Не контролёр.

Не система.

Я – просто мужчина.

А она…

она – явно не для меня.

Слишком далека.

Слишком свободна.

Слишком настоящая.

А значит, я хочу её ещё сильнее.

Она сидит у барной стойки, заказывает коктейль, словно это просто часть вечера —

не важнее, чем музыка или свет. Она не поднимает взгляда.

Не смотрит вверх.

Не ищет никого.

И, возможно, даже не догадывается, что я слежу за каждым её движением.

А может, наоборот – знает?

И именно поэтому делает вид, что не замечает. Чёрт её разберёт.

Я не знаю, что сейчас происходит со мной, но уверен в одном: с того самого момента, как она появилась в этом зале – всё перестало принадлежать мне.

Эта ночь – уже не моя. Она принадлежит ей.

И, кажется, я тоже.

Кто-то идёт к ней. Как пуля без глушителя.

Я не собирался спускаться. Даже думать об этом.

У меня был вечер.

У меня были люди.

У меня был бизнес, чёрт возьми.

– Данте, надо обсудить срочно. Поставки. Переход через юг. Они хотят двадцать процентов. Надо решать ночью. Иначе с утра будет поздно. Нам нужна твоя подпись.

Они говорили. Голоса гудели, как будто я слушал их сквозь воду. Тяжёлую. Холодную. Без кислорода.

Мои глаза были не здесь. Они были там. Внизу.

За стеклом.

На танцполе.

На женщине,которая вошла,и не спросила разрешения разрушить мне вечер.

Она пила коктейль.

Пальцы держали бокал, как будто в нём было что-то важнее, чем мужчины вокруг.

И всё, что я когда-то считал красивым – стало дешевле на фоне её кожи.

– Данте, у нас ещё “другие” дела. Ты понимаешь, о чём я? Сегодня это нужно запустить.

– Данте, мы не можем ждать.

Я встал.

Медленно.

Без причины, но с ощущением, что оставаться сидеть – опаснее, чем встать.

Налил себе виски.

Всё – по привычке. Как делал это сотни раз до этого. Только на этот раз в этом не было ни вкуса, ни запаха, ни оправдания. Просто жидкость. Горькая, лёгкая, ненужная. Она не спасает. Не отвлекает. Даже не греет.

Я сделал глоток и почувствовал – ничего.

Подошёл к окну.

Как будто за стеклом была хоть какая-то версия реальности, в которой я ещё существую по-настоящему.

Я снова посмотрел вниз.

За стеклом – бар, музыка, движения, тела.

Но я видел только её.

Она сидела у стойки, небрежно скрестив ноги, словно поза была случайной, но выверенной до миллиметра.

Губы поблёскивали – не слишком ярко, но достаточно, чтобы каждый, кто проходил мимо, замедлил шаг, пусть даже на долю секунды.

А взгляд… такой, будто она точно знала – на неё смотрят.

Но не догадывалась, что именно я – тот, кто наблюдает за ней с высоты.

С тишины.

С одержимости.

К ней подошёл мужчина.

И вдруг я почувствовал, как внутри, где-то между голосом и дыханием, резко дёрнуло – словно кто-то сжал горло изнутри.

Он что-то ей сказал.

Она не ответила.

И даже не посмотрела на него.

Он наклонился ближе, прошептал ей что-то прямо в ухо.

И тогда она улыбнулась.

Не широко.

Не фальшиво.

Так, как умеют только те, кто знает, как одним взглядом отправить человека обратно в его место.

Она произнесла что-то в ответ – коротко.

Отточенно.

Возможно – режущее.

Он выпрямился. И… ушёл. Просто так. Повернулся и исчез в толпе, как будто столкнулся не с женщиной – а с клинком.

Значит, она что-то сказала.

Грязное.

Холодное.

Резкое, как лёд в виски, который больше не пьётся.

И в тот момент я понял: я бы заплатил за это. Заплатил бы любые деньги, чтобы услышать, что она сказала ему. Потому что, чёрт возьми, я хочу, чтобы однажды она сказала это – мне.

За спиной снова начали.

– Данте, тебе подписать или мы ждём?

Я не обернулся.

– У меня болит голова. Пусть Лука скажет, как он видит.

Тишина.

– Лука?

Я слышал, как он сдвинулся с места.

Шаг. Второй.

Лука – мой двоюродный брат. Умный. Осторожный. Слишком чистый для этой работы.

– Я? Данте, ты серьёзно?

Я обернулся.

В первый раз за вечер.

Посмотрел прямо на него.

– Да, Лука. С этого момента ты думаешь. Ты решаешь. Я устал. Мне нужна неделя. Ночь. Неважно.

– Ты… хочешь отдохнуть?

– Я могу себе позволить. Я дал тебе всё. Не обосрись. Если не уверен – звони. Но не для пустоты.

Он кивнул. Молча. Слегка ошарашенно – как будто всё ещё пытался осознать, что только что произошло.

– Я не подведу.

Я выпил виски.

Последний глоток.

А внизу – она… Где-то между глотком и грехом.

Где-то между тем, чтобы уйти – и чтобы остаться слишком глубоко.

Я… Данте Кавалли

Босс.

Сейчас – просто мужчина, который не может её отпустить из глаз, потому что если он это сделает, её трахнет кто-то другой.

А она никогда не станет его. Никогда.

Хотя она знает, что каждый мужчина в этом клубе сделал бы всё, чтобы снять с неё это платье зубами.

Я стою у стеклянной стены.

Как проклятый.

Как тот, кто всё видит – но уже не управляет.

Вся комната позади меня – гудит, как машина, которую давно следовало заглушить.

Кто-то говорит.

Кто-то требует.

Советуют, настаивают, спорят – словно всё ещё не поняли, что я уже не здесь.

Я ничего не слышу.

Ни одного чёртова слова.

Потому что каждый дюйм моей кожи горит не от злости – а от желания.

Чистого.

Резкого.

Без права на объяснение.

Я хочу спуститься. Просто пойти – вниз.

Не предупреждая. Не объясняя.

И раздвинуть этот чёртов зал, сказать этим костюмированным уродам:

назад.

Шаг в сторону.

Потому что сейчас никто – не на своём месте.

Кроме неё.

К ней подошёл ещё один. Слишком гладкий. Из тех, кто знает, как правильно держать бокал, как наклоняться на нужной фразе, как смотреть, чтобы казаться внимательным, и как трахаться – одинаково со всеми.

Я даже не слышу, что он ей говорит.

И не хочу.

Потому что мне неважно.

Любое слово, сказанное ей – уже слишком много.

Он касается её плеча.

Лёгкий наклон.

Жест.

Как будто имеет право.

Как будто может прикасаться.

Я сжимаю бокал.

Холод больше не чувствуется.

Ничего не чувствуется.

Кроме одного: Я хочу его убрать. Без слов. Без шума. Просто – чтоб исчез.

Чтобы его тени здесь не осталось.

Чтобы она снова сидела одна.

Чтобы этот вечер был чистым.

Для меня.

Если я решу.

Когда я решу.

Она улыбается.

Что-то отвечает.

И он – уходит.

А я… Я почти ударил стекло кулаком.

Почти.

Потому что если бы он остался – я бы спустился.

Сломал бы ему руку.

И она бы узнала, что значит – быть замеченной Данте.

Это не про чувства.

Это не про влюблённость.

Это не про планы.

Это про то, что её нельзя трогать, если я ещё не решил, что готов её отпустить.

А я – не готов.

Я не спускался. Потому что если бы я оказался рядом, я бы сорвался.

Я бы не сдержал взгляд.

Слово.

Руки.

Я стоял в полумраке, на верхнем уровне клуба, в зоне, где звук приглушён. Это часть конструкции – я всё вижу, а обо мне только догадываются. Как и должно быть. Бог не обязан являться, чтобы подтвердить своё существование, никто не удивляется, если я просто наблюдаю.

Но сейчас я не наблюдал…Я горел. И не снаружи – внутри.

Она вышла на танцпол, как будто знала, что каждое движение её тела – вызов.

Платье… Нет. Это не платье. Это провокация, которая приняла форму ткани. Серебристое, как оголённый нерв. Тонкое, как дыхание в темноте. И опасное, как мысль, которую ты не можешь выбросить, потому что уже представил. Слишком детально.

Оно облегало её, не просто подчёркивая формы – а высвечивая желание. Каждый изгиб. Каждый ритмичный перекат бедра. Каждое движение – как волна, которая накрывает и не возвращает воздух. сидело на ней так, будто было вылито прямо на загорелую кожу. Не ткань – плёнка желания. Словно блестящий грех,натянутый по коже так,что ткань не одежда, а прикосновение. Просится быть снятым зубами, а не руками.

Каждый страз – искра, в которую я готов провалиться. Каждый изгиб – словно дышал отдельно от неё. Как будто у неё было слишком много жизни для одного тела.

Грудь под тонким, блестящим слоем – не скрытая, нет. Скорее, подчеркнутая так, что хотелось встать на колени и замереть, чтобы не спугнуть эту хищную красоту. достаточная, чтобы заставить мужчину забыть, кто он,и слишком красивая, чтобы это простить.

Бёдра – как вызов. Как будто платье знало, где проходит линия между грехом и адом, и нарочно остановилось на полсантиметра выше.

И она танцевала.

Без стеснения.

Без расчёта.

Не ради кого-то. А потому что тело просило движения, а душа – забвения.

Руки вверх.

Голова чуть назад.

Волосы падают по спине, как чёрная река в полнолуние.

И я знал – каждый мужчина в этом клубе мечтает сейчас оказаться рядом. Прижаться. Заскользить пальцами, словно нащупать там ответ на вопрос, зачем они вообще живут.