В этом аду – ты мой рай

Только сталь.

– Говори.

–босс, – голос был вежлив, осторожен, с этой особенной интонацией людей, которые понимают, с кем разговаривают, и знают цену каждого слова. – Я узнал. Всё.

Я не перебивал. Я слушал, как хищник слушает шаги своей добычи в темноте.

– Она в отеле. С подругой. Подруга – девушка Нико.

Вот тут я поднял бровь.

Нико.

Сын моего адвоката. Моя правая рука. Мальчик, которого я растил почти как младшего брата. Он – мой человек. А значит, она – ближе, чем я думал.

– Она работает в галерее, – продолжал голос. – Живёт одна. Парня нет. Родители умерли. Тихая. Чистая. Но… что-то в ней есть, босс. Не как у других.

Я чуть улыбнулся. Да. Есть. Я почувствовал это, когда она смотрела на меня – не с отвращением, не с интересом, а с этим ровным, ледяным спокойствием, в котором не было попытки понравиться. Только границы. Железные. Границы, которые я не привык обходить – я привык их ломать.

Я положил трубку.

Налил ещё.

Сел в кресло у окна.

Город рассыпался передо мной, как шахматная доска.

Свет – фигуры.

Дороги – линии атаки.

А где-то там, среди этого неона и стекла, была она.

Кейт.

Женщина, которая не дала мне ни имени, ни шанса. Но дала зуд в крови, и желание выстроить мир так, чтобы она пришла сама – думая, что выбирает.

Цветы, от которых не хочется засыпать

Стук в дверь – резкий, точный, как выстрел.

Не растерянное «извините», не гостиничное «room service», а скорее нечто между «открой сейчас» и «не заставляй повторять».

Я проснулась, не сразу поняв – это реальность или остаток сна, в котором я уже опаздывала, уже терялась, уже закрывала за собой какие-то чужие двери.

Открыла дверь без особой осторожности. Глупо. Я слишком уставшая, чтобы бояться. Или слишком спокойная, чтобы помнить, что должна.

В коридоре пахло морем и кофе – пряным, несерьёзным, чужим. Волосы – спутаны.

Футболка – растянутая, не моя.

Скорее всего – Энн.

Я в ней утонула.

На пороге стоял мужчина. Белая рубашка.

Рука аккуратно держит большой букет.

Ни улыбки.

Ни спешки.

Лицо – нейтральное. Как у тех, кто ничего не говорит, потому что всё уже передал.

Он просто кивнул:

– Для вас.

Я взяла цветы – слишком тяжёлые, слишком живые.

Они пахли – не как флористический отдел в супермаркете.

Они пахли вопросами.

И вечером, которого я не ждала.

Фиолетовые орхидеи – будто написаны кистью, на грани между дерзостью и тайной.

Белые каллы – как из похоронных снов: элегантные до преднамеренного равнодушия.

И чёрные георгины – редкие, тёмные, почти нелепые.

Всё вместе – красиво.

И неправильно.

Как я.

Как он.

Я нашла карточку.

Плотная бумага – не из цветочного магазина.

Шрифт – не типографика.

Почерк.

Мужской.

Уверенный, но без давления.

Стиль того, кто не доказывает.

Просто пишет: «Это было неожиданно приятно. Не люблю, когда женщины уходят. Но тебе – простил. Пока.»

Я закрыла дверь.

Осталась – с цветами в руках и холодом вдоль позвоночника, как будто что-то уже началось, и я не знаю – в каком жанре.

Прислонилась к двери.

Смотрела на орхидеи.

И впервые за долгое время – улыбнулась.

Только губами.

Потому что внутри была та самая тишина, которая не имеет отношения к покою. Скорее – к напряжению перед грозой, к новому уровню игры, к ощущению, что я стала кем-то, чью спину уже изучают.

Целиком.

С прицелом.

Я знала: ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что такие букеты не присылают, чтобы сделать комплимент.

Их дарят – как шаг в захват: мягкий, выверенный, без шума, но с закрытой дверью за спиной.

Он простил. Пока. И именно это «пока» было самой дорогой частью букета.

Я поставила цветы в раковину – всё равно хотела, чтобы они дожили до вечера. И вдруг поняла: я хотела, чтобы он ещё раз что-то прислал. И одновременно – чтобы больше никогда.

Энн зашла в номер – как всегда: слишком громко для утра и слишком красиво для гостиничного халата. У неё был вид женщины, которая либо уже влюблена, либо только что кого-то отшила – а в её случае это, скорее всего, происходило одновременно.

– Кейт! – позвала она, а потом прищурилась, заметив меня у окна. – Ух ты. Кто умер?

Я не ответила сразу.

Просто стояла, прислонённая плечом к стеклу, и смотрела, как в раковине медленно оседают лепестки.

Фиолетовые.

Белые.

Чёрные.

Цветы, которые даже во сне не принесут покоя.

Энн бросила взгляд на букет.

Подошла.

Склонилась – почти уважительно.

– Это не розы, – заметила она. – И не я тебе их подарила. Хотя могла бы. Кто?

Я всё ещё молчала.

Потому что иногда, чтобы не соврать, нужно сначала успокоить собственную кожу.

Я повернулась к ней. Медленно.

Губы были сухими.

Сердце – нет.

Я посмотрела ей в глаза. И сказала:

– Ты когда-нибудь получала цветы, от которых хочется закрыть глаза… и спрятаться?

Энн остановилась.

Даже дыхание у неё изменилось. Потому что вопрос был не про букет.

Он был про страх – страх, который пахнет орхидеями и почерком мужчины, чьё «пока» звучало как предупреждение.

Она села на край кровати.

Я осталась стоять.

– Кейт…

– Я не жалуюсь.

– Я не спрашиваю. Я просто… ты боишься?

Я вздохнула.

Всё внутри меня хотело сказать: нет.

Но – напряжена была шея.

И плечи.

И запястья, которыми я обнимала себя – без причины.

– Нет, – я улыбнулась. – Я не боюсь. Но я не уверена… что хочу знать, что будет дальше.

А он – уверен.

Вот и всё.

– Давай сегодня не будем делать вид, что мы отдыхаем от мужчин, – сказала Энн, накидывая на глаза очки, она выглядела как будто кто-то взял солнечный свет, перемешал с персиковым мороженым, добавил щепотку французского шика и вылил всё это в человеческую форму.

Её кожа – фарфор с живыми веснушками, будто она родилась из поцелуя лета.

А глаза? Глаза Энн – это два океана с GPS-навигатором в твою неуверенность.

– Я пригласила Нико. Он должен подойти к кафе через пятнадцать минут. Будь мила.

– Я всегда мила. Особенно на голодный желудок, – ответила я, натягивая волосы в нечто, похожее на порядок.

Это был не мой день, чтобы блистать.

Но иногда лучше быть тихой – и наблюдать.

Мы выбрали столик под зонтом.

Терраса кафе напоминала старую открытку: немного потёртая, но от этого – только более настоящая.

Воздух был утренним – смесью кофе, булочек и лёгкой, непроговоренной тревоги.

Я смотрела в чашку, пока Энн проверяла губы в зеркале и строила планы на встречу так, словно шла не на свидание, а на собрание родительского комитета.

– Вот и он, – сказала она. И в голосе было то же, что слышно в музыке, когда скрипка впервые берёт верх над роялем.

Есть мужчины, которые входят в комнату – и ты продолжаешь разговаривать.

Никo, oн подошёл спокойно. Без спешки.

Его волосы были чуть растрёпаны, как будто кто-то уже провёл по ним пальцами.

Челюсть – чёткая, сильная, с легкой щетиной.

Глаза были мягкими. Но внутри них был кто-то, кто давно не прощал сам себе ошибок. Слишком красивый. Слишком мужчина.

Уверенность в теле и в тоне – не показная, а встроенная.

А потом он обнял Энн. Легко, по-настоящему.

И я вспомнила, что такие мужчины бывают…

У других женщин.

Но всё равно чуть-чуть завидовать – не преступление.

Это просто подтверждение того, что ты ещё живая.

– Кейт? Я много о тебе слышал. Приятно наконец познакомиться.

– Надеюсь, не всё было правдой. Особенно если это включало инцидент с шампанским и фонтаном.

Он рассмеялся. Тепло. Не наигранно.

Улыбка, в которой не было попытки завоевать. Он просто был собой – и это слегка раздражало.

– Ну? – я сделала глоток апельсинового сока. – Кто ты, Никo?

– Я? я мужчина, который знает, чего хочет.– сказал он так, будто это не имело значения.

Хотя всё, что произносится с таким спокойствием, обычно имеет значение вдвойне.

Я кивнула.

Взяла круассан.

Сделала вид, что больше интересуюсь выпечкой.

– Я слышал, ты работаешь в галерее?

– А я слышала, ты инвестируешь. Или разрушаешь. Смотря с какой стороны смотреть.

– Иногда нужно разрушить, чтобы построить что-то настоящее.

– Красивые слова. Идеальны для первого тоста.

– Или для последнего шанса.

Он допил кофе. Медленно. Почти демонстративно.

– Да. Я искусствовед. Помогаю людям понять, зачем кто-то двести лет назад решил нарисовать женщину, которая смотрит не на зрителя, а куда-то в сторону. Я составляю описания к картинам, курирую выставки, анализирую художников, которые писали дневники лучше, чем говорили вслух.

Иногда – это красиво.

Иногда – это вскрытие.

Только вместо скальпеля у меня каталог и каблуки.

Никo засмеялся.

Энн – гордо кивнула, как будто лично устроила мне эту работу.

– Значит, ты умеешь видеть, что скрыто? – спросил он, подливая себе кофе.

– Не всегда. – Я подняла взгляд. – Но я умею догадываться, где начинается тень.

Он замолчал.

А я подумала, как часто люди не понимают, что галерея – это не только про искусство.

Это про лица.

Про молчание.

Про то, как мы читаем взгляд человека, зная, что он всё равно не скажет вслух, что на самом деле чувствует.

У Нико зазвонил телефон. Он извинился, встал и отошёл чуть в сторону.

Я смотрела, как падает свет на столик.

На крошки от круассана.

На свою руку.

На тонкий след от кольца, которое я когда-то сняла. И больше не надевала.

Энн откинулась на спинку стула.Свет падал на её волосы, и они вспыхнули медью, а тонкие бретели её чёрного платья казались не деталью одежды, а нервами, на которых висела чья-то фантазия.

Солнце пробивалось сквозь листья, ложилось на её ключицы – словно природа решила подчеркнуть то, что в ней и так всегда сияло: лёгкость, уверенность и ту самую подругиную способность чувствовать, когда ты молчишь слишком долго.

– Что ты будешь делать, когда мы вернёмся домой? – спросила она. – вечера с бокалом и тишиной?

Я чуть склонила голову. Взгляд скользнул в сторону моря. Где-то на горизонте всё ещё было то, от чего я сбежала – или притворилась, что сбежала.

– Я хочу сменить квартиру, – сказала я. – Мне в ней больше нечего дышать. Всё там напоминает мне о вещах, о которых я больше не думаю.

Энн замерла. Серьёзность легла на лицо, как тень – незаметно, но ощутимо.

– Ты правда хочешь сменить квартиру? Или это просто отпускное настроение? Переезжай ко мне, – предложила она.

Я сделала глоток воды.

Вздохнула.

– И слушать, как вы с Нико смеётесь за стенкой? Нет уж.

– У него есть квартира.

– Энн…

– Кейт, ты можешь начать всё сначала. Если не с чувств, то хотя бы с пространства.

Я опустила взгляд. На чашку. На ладонь. На орнамент скатерти.

И вдруг поняла – мне действительно нужно новое пространство.Чтобы не чувствовать,

как старое тянет вниз – как вода, в которой ты уже пыталась утопить прошлое.

– Я подумаю, – сказала я.

– Подумай. Потому что иногда квартира – это просто квартира. А иногда – твой шанс выжить.

Я выдохнула. Повернулась к морю. И сказала, уже почти шепотом:

– Я просто хочу место, где никто не знал, кто он. Где никто не скажет: “А вы раньше здесь жили вдвоём?”

И в этот момент рядом остановился Нико.

Он не смотрел на меня.

Он смотрел на море.

Сел. Молча.

Рядом.

Точно с нужной стороны – чтобы не мешать, но быть.

– Извини, что прервал, – сказал он.

Голос – неформальный. Так говорят, когда не хотят быть лишними, но не могут уйти.

– Я услышал только последние слова.

Я кивнула.

Без оправданий.

Он взглянул на Энн, потом на меня. И, чуть прищурившись, произнёс:

– Девчонки, чтобы вы не скучали…Я хотел бы предложить вам сбежать. На три дня.

– У меня, кстати, есть яхта. Сейчас простаивает у причала. мы планировали маленькую прогулку – но я подумал… может, стоит сделать это по-настоящему?

Мы с Энн переглянулись.

– В открытое море, – добавил он. – Только мы. Спокойствие, ветер и никакого Wi-Fi. Ты, Кейт, сказала, что хочешь забыть. Иногда… всё, что нужно, – это вода. Большая, бесконечная, немая. Ты смотришь в неё – и выбрасываешь туда всё, что не даёт тебе дышать.

Он замолчал.

А я… я почувствовала, как внутри что-то сдвинулось.

Тонко.

Беззвучно.

Как будто кто-то внутри меня впервые сказал: “А что, если да?”

Энн улыбнулась.

– Я за.

Я посмотрела на неё.

На него.

На море.

И вдруг поняла: может быть, этот отпуск – не побег a начало?

И если уж выкидывать что-то из себя, то пусть это будет далеко от берега. Туда, где даже память тонет.

– Три дня? – переспросила я.

Никo кивнул.

– Только три. Но если ты захочешь – мы останемся в море дольше. Пока не забудешь, как его зовут.

Я улыбнулась – по-настоящему. Впервые.

– Я согласна. Но с одним условием.

– Слушаю.

– Завтрак на яхте. Солнце, круассаны – и мимоза, охлаждённая, как момент. Никаких компромиссов.

Нико рассмеялся.

И в этот момент я почувствовала, что вода действительно лечит.

Особенно, если она впереди.

А позади – всё, что я больше не возьму с собой.

Всё, что ты хочешь скрыть, становится моим интересом

Сижу у себя в кабинете.

Вид на море – как рекламная открытка для богачей с кризисом среднего возраста.

Блики. Песок. Звуки волн.

Женщины в купальниках – смеются, облизывают трубочки, загибают ноги, словно растягиваются перед кастингом.

И я знаю: любая из них могла бы быть здесь – в этом кресле, на этом столе, под этим телом.

Если бы я захотел.

Но не хочу.

Потому что, чёрт бы её побрал, эта девчонка с сарказмом вместо губной помады не выходит у меня из головы.

Кейт.

Острая. Как чёрный кофе в девять утра.

Смотрела на меня не снизу вверх, а как на хреновую картину, которую повесили не в ту комнату.

Этот её язык.

Если бы он занимался чем-то более продуктивным – мы бы с ней давно нашли общий язык.

В буквальном смысле.

Но нет.

Она – не «общий язык».

Она – как царапина на стекле.

Мелкая. Нервная.

Но теперь я вижу её даже в отражении.

Стук.

– Входи, – говорю, не оборачиваясь.

Нико заходит.

Уверенный, как всегда.

Прежде чем закрыть дверь, бросает взгляд на секретаршу:

– Принеси кофе, пожалуйста.

Дверь закрывается.

Тихо. Без щелчка.

Он знает, как делать вещи мягко.

Особенно – когда говорит о женщинах.

Я оборачиваюсь.

Белая футболка.

Лёгкая щетина.

Лицо – расслабленное.

Глаза – нет.

– Белая футболка? Ты что, сегодня не работаешь?

– Встречался с Энн. И с её подругой.

Пауза.

Смотрю, как двое на пляже играют в мяч, а одна девушка идёт медленно, будто знает, что за ней смотрят. Потянулся, медленно, как перед спаррингом. Спина хрустнула. Небо за стеклом было как сцена. А мы с ним – два актёра, один из которых знает финал, но не спешит говорить.

– И как она? – спрашиваю. Голос у меня спокоен. Но внутри – нет.

– Кто?

– Энн.

– Прелестна.

– М-м… – я смотрела на него, не мигая. – А её подруга? Она какая?

– Кейт? Её зовут Кейт. Данте, я не хочу, чтобы ты спал с ней. Я не хочу, чтобы ты трахнул её.

Я чуть наклонил голову.

– Подожди. Ты встречаешься с Энн – или с её подругой?

Улыбка слетела с его лица, как пыль с ветрового стекла.

Глаза стали жёстче.

– Не шути, Данте.

Нико смотрит на меня.

Долго.

Без ухмылки. Без реакции.

Глаза чуть сузились, будто он искал способ сказать это без войны.

Он кладёт руки на подлокотники.

Наклоняется чуть вперёд.

И тихо, почти по-братски, говорит:

– Данте, оставь. Прошу тебя. Даже не думай. Я серьёзно.

Я поворачиваюсь.

Сажусь.

Смотрю ему прямо в глаза.

– Это опасно, Нико. Ты же знаешь —женщины приносят проблемы. Всегда. Просто некоторые – стоят того, чтобы с ними справиться.

Я жду, пока он скажет то, чего боится.

Он вздыхает. Глубоко, прямо в грудь.

– Я и говорю – оставь. Если ты опять сломаешь сердце подруге моей девушки… Женщины не прощают. Не тогда, когда страдает кто-то из их стаи. И не тогда, когда ты улыбаешься – и исчезаешь.

Молчание.

Я смотрю. Долго. В упор.

Он молчит.

Но я знал: сейчас начнётся.

– Ты спал с ней? – спросил он. Голос уже не играл.

– Я не сплю с женщинами, – сказал я. – Я беру то, что хочу. И если не беру – значит, это не было нужно.

Сказал грубо. Специально.

Я знал, с кем говорю.

– Хорошо. – Нико кивнул— Скажи прямо. Ты спал с ней? Просто ответь: да или нет.

– Расслабься, Нико. Я с ней не спал.

Он закрыл глаза.

Выдох – долгий, тяжёлый.

Плечи опустились.

Ненадолго.

– Какая она? – спросил он. Как будто всё ещё пытался не услышать ответа.

Я усмехнулся.

– Остроумная. С языком, который можно подавать как холодное оружие. С глазами, в которых больше огня, чем во всём моём персонале.

Нико рассмеялся – нервно.

– Ты уже знаешь её. Ты просто не получил, вот и бесишься.

Я посмотрел на него.

Долго.

Без эмоций.

Так, что он замолчал – и поднял обе руки в воздух

жестом: «Окей, понял».

– Ещё нет, – сказал я.

Он опустил руки.

– Прошу тебя. Даже не думай.

– А если она сама захочет?

– Если она сама…

– Тогда что, Нико?

Он вздохнул.

– Тогда ты не должен говорить “нет”. Но она тебя не попросит. У неё уже был один мудак. Из-за него она здесь.

– Какой мудак?

– Я не знаю. Давид, вроде. Я подошёл, когда они уже заканчивали разговор.

Я кивнул.

Давид.

Красивый, наверное.

Проблемный.

Таких любят – а потом выгоняют. Когда уже слишком поздно.

Значит, она не просто здесь.

Она – в бегстве. И я знаю, как догонять тех, кто бежит не от меня – но прямо ко мне.

Я повернулся к окну.

И в этот момент понял: сегодня мне море больше не нужно.

Потому что буря – только начинается.

– Что ты ещё знаешь о ней?

Я сказал это спокойно.

Ровным голосом.

Будто просто интересовался… вином.

А не женщиной, которая смотрела на меня как на пятно на белоснежной скатерти.

Нико усмехнулся.

Расслабленно – но с осторожностью, как будто держал в зубах тонкую нить.

– Данте, Данте…Она тебя зацепила?

Я молчал.

Просто смотрел.

Не угрожающе.

Просто – так, что становится жарко в ладонях.

Даже если ты умеешь держать ствол без перчаток.

Он сглотнул.

И заговорил:

– Она в галерее работает.

– Кем?

Он достал телефон.

Посмотрел.

Не торопился.

Не врал.

– Искусствовед. Пишет тексты. Курирует выставки. Собирает смыслы для чужих стен. Умная. С характером. Остроязычная. Одна. Пока.

Я поднял брови.

– Почему?

– Я не лез. Сказала – с бывшим было тяжело. А ещё – любит шампанское. Каблуки. Контроль. И да. Мы уходим в море. На три дня.

Я смотрю. Долго. Без комментариев.

– Три дня?

– Угу. Вот и пришёл – Я из-за этого и пришёл. Хотел, чтобы ты меня отпустил.

Я откинулся назад.

Медленно.

Настолько, чтобы он понял: босс из комнаты вышел.

Игрок остался.

– А зачем мне тебя отпускать?

– Потому что я никогда не отдыхаю. Даже когда могу. Я всё время работаю. А сейчас хочу свой заслуженный отпуск. Три дня, Данте. Прошу тебя.

Я сел глубже.

Упер локоть в подлокотник.

Подпер подбородок.

Посмотрел на него – будто взвешивал.

– Я остаюсь. Ты уходишь. С подругой Энн. Закат. Шампанское. Тело. А я – бумаги, цифры, бетон.

Улыбка у Нико исчезла.

Как будто понял: не время. Не тот вес.

– Данте, я прошу…Меня можно заменить. Тебя – нет. Ты всегда здесь. Ты не отдыхаешь. А сейчас – лето. Горячий сезон. Женщины в мини. Всё как ты любишь.

– Плевать мне на этих женщин. Потому что мне не нужна каждая. Мне нужна та, которая ушла не потому, что не заинтересована. А потому что слишком умна, чтобы упасть в мою постель, не выбив мне мозги!

Он замолчал. И только тогда понял, что разговор вышел из зоны шутки.

Я встал. Потянулся.

– И знаешь что? У меня тоже отпуск.

– Данте, ты – и отпуск?

– Я хочу познакомиться поближе с твоей Энн.

Нико напрягся.

– Или с Кейт?

Голос стал тише. Опаснее. Он спрашивал – но уже знал.

Я усмехнулся.

– И с Кейт тоже. Ты же знаешь меня.

Он закатил глаза.

– Ты невыносим, Данте.

– Скажешь Энн – она не пойдёт. Ты ведь не хочешь, чтобы всё сорвалось, Нико?

Он вздохнул. Смотрел на меня, как на шторм, который уже не остановить.

– Я думаю…Что ты что-то натворил. Что ты, сукин сын, уже начал. Даже если ещё не касался.

Я подошёл к нему. Похлопал по плечу. Медленно. Без лишнего.

– Пока ещё нет. Но, Нико… Море делает с людьми странные вещи.

Он ничего не сказал. Потому что знал – я иду.

И я не прошу.

Я беру.

Секретарша вошла без стука.

Обычно так делают те, кто считает, что их ждут.

Ноги – как вызов.

Юбка – как заявление.

Взгляд – как привычка побеждать.

Я знал её.

Не по имени. По телу.

На столе.

Под столом.

На этом кресле.Сейчас там сидит Нико.

И это не значит ничего.

Это просто статистика.

Как курс доллара. Как влажность воздуха в Сингапуре. Как число раз, когда я был в ней, и всё равно забыл, какого цвета у неё глаза.

Я даже не посмотрел на неё.

Я знал – это ранит. И именно это делало всё правильным.

Потому что боль – это единственное, что у нас осталось от правды.

А с ней у нас никогда не было любви. Только власть. И очень дорогая привычка.

– Кофе, – сказала она.

Голос ровный. Без дрожи. Но я слышал: внутри – она уже сгорела.

Прекрасно. Я не собирался быть её пожарной службой.

– Поставь и выйди, – ответил я.

Не поднимая взгляда.

Она поставила чашку.

Слишком медленно.

Как будто вспоминала, как начинались пожары.

Я ждал.

Она закрыла дверь.

Так, будто ждала – не закрою ли я следом за ней своё «нет».

Оставила после себя запах кофе, парфюма и напоминание о том, что секс с женщиной не делает её интересной.

Только доступной.

А доступное… давно перестало быть возбуждающим.

Как повторение. Как реклама.

Как те, кто стонут одинаково, потому что хотят понравиться, а не потому что не могут сдержать.

И всё, что осталось, ещё одна галочка в списке женщин, которые думали, что могут стать исключением в жизни мужчины, у которого даже совесть работает по расписанию.

Нико сидел.

Смотрел на меня.

Так, как брат смотрит на брата, когда боится, что не выдержит очередной игры.

– Я знаю тебя, – голос стал тише, но в этой тишине было больше, чем в крике. – Ты выбираешь.

Я обернулась, чуть наклонив голову, как будто разглядывала что-то любопытное.

Он смотрел на меня, весь такой правильный, преданный, а внутри – дрожащий.

– Ты боишься её, Нико?

– Я боюсь не её, Данте. Я боюсь тебя. Потому что ты не знаешь, как отступать. Даже когда стоит. Ты не знаешь, как отпускать. Ты знаешь, как добивать.

– Она тебе дорога? – спросил я

– Она чистая. Добрая. Та, с кем можно… не сжигать. А строить.

Я кивнул. Словно где-то внутри я тоже устал от золы.

Он замолчал.

– Данте… она не твоя. Не должна быть. Ты спал с каждой на этом этаже. С подругами моих бывших. С любовницами отцов. Но можно, пожалуйста, хотя бы одну – оставить?

Я усмехнулся.

Тихо.

Но не зло.

– Всё будет чисто. Не волнуйся. Она не слабая. И уж точно не та, кого можно взять силой.

– А если захочет?

Я повернулся. Смотрел прямо в него.

– Я смотрю на тебя, Нико, и вижу влюблённого мальчика, который всё ещё думает, что любовь – это договор.

– А ты всё ещё думаешь, что это – битва?

– Нет. Я думаю, что это – единственное, что стоит проигрывать.

Он встал.

Положил ладонь на спинку кресла.

Смотрел на меня секунду – может, две.

– Если ты правда идёшь с нами, возьми что-нибудь светлое. Не этот вечный чёрный. Надоел. И, ради всего святого, будь милым.

Я усмехнулся.

Упер локоть в подлокотник. Подпер подбородок.

– А я умею по-другому?

– Ты умеешь разрушать, Данте. Пожалуйста. Хотя бы в этот раз – не строй из пепла.