Американец. Цена Победы

– И?

– С некоторыми я продолжаю переписываться. Так вот, меня совершенно уверили, что Рокфеллер с нашим Воронцовым на время войны замирение подписал.

– А зачем тогда мы продолжаем ему на главную стройку Воронцова компромат собирать? А то и организовывать? – дрожащим голоском уточнил секретарь.

– Вот и я спрашиваю – зачем? Нам ведь никто не приказывал продолжать. Мы, получается, сами… Так может, перестанем?

– А если нас за это накажут? – внезапно трезво спросил Пётр. – Сам помнишь, Честней говорил, что у него на каждого крючок имеется.

Тут Кротов хитро улыбнулся.

– Так мы ж не сами прекратим. Не своей волей. На будущей неделе мне в столицу ехать надо. Семецкий-то на войну отпросился, надо нового главу нашей партии выбирать. Досрочно. На съезде и Воронцов будет. Найду время, суну записку ему или Артузову, его главному безопаснику. А дальше они уж сами подойдут. Я и покаюсь за всех нас. И попрошу, чтобы он Рокфеллеру вопрос задал. Дескать, как же так, господин хороший? Договорились о мире, а тут ваши агенты гадят. Вот и получится, мы прекратим, но мы ни в чём не виноваты.

– Хитро ты придумал! – уважительно ответил толстяк, с ударением на букве «о». – Получится, мы из-под удара выскользнем, и давить на нас вражинам заокеанским больше незачем будет. А Воронцов, он простит. Он стольких открытых врагов простил, что и нам даст возможность искупить… Молодца, уважаю!

Он встал и двинулся к своему начальнику с намерением обнять, но остановился, услышав сзади истеричный крик секретаря:

– Нет! Не смейте! Я вас сейчас! Никто не должен узнать…

Бах! Ба-бах!

Выстрелы гремели, пока не опустел барабан. Когда всё затихло, дверь выломали и обнаружили три окровавленных тела. Последний патрон секретарь приберёг для себя.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Об этом инциденте немало писали газеты, но, к счастью, причина конфликта так и не попала в газеты. Кротову удалось выжить, но он долго лечился, и так и не пришёл в себя окончательно. Следствию он всё описал как случай внезапного помешательства. Но Артузов любил докапываться, и потому уже через много месяцев нашел способ добиться правды.

Тогда же этот инцидент лишь добавил нам проблем. Газетчики не упустили случая пофантазировать, да и организация новых выборов требовала ресурсов, которых и так не хватало. И так пришлось искать замену для Семецкого.

К счастью, новый руководитель меня более, чем устроил. Нет, фантастика – дело хорошее, ничего против неё не имею. Но пусть он лучше преподаёт да руководит нашими сибирскими геологами. А заодно – и партией, на самотёк такое дело оставлять нельзя!

Например, надо присматривать за недавно организованным „тимеровским“ движением. Честное слово, я ни при чём, и „тимуровцев“ из будущего не тащил! Идею „пионеры помогают семьям фронтовиков“ родили Ребиндер с моим Мишкой. Сами! Хотя… Я до конца не убеждён, может когда-то, когда сынуля был помладше, и я ещё рассказывал ему на ночь сказки, что-то такое и мелькало. Но я такого не помню, а он честный, если б идею не сам придумал, а вспомнил – сказал бы! Так что, может быть всплыло из глубин подсознания, допускаю.

А „тимеровцы“ потому, что первой такой командой помощников командовал Тимер Булатов. Вот в его честь и назвали, про него и в „Пионерской правде“ написали.

И над детскими садами, которые срочно создавались по всей стране, тоже партийный надзор пригодится. Да мало ли что ещё! Но главное, у нас тут наметилась смена правительства…»

Санкт-Петербург, Зимний Дворец, 5 (18) октября 1914 года, воскресенье

– Итак, Александр Васильевич, прошу вас объясниться! Чем вызвана сия бумага?

– Ваше Величество, данную записку я составил ещё в январе[32]. Уже тогда я считал, что наша страна нуждается в смене направления развития. Если хотите, в Новом курсе. Но меня убедили обождать. Вернее, убедили, что скоро наша Империя будет ввергнута в суровую войну, которая, весьма вероятно, будет длительной и трудной для нашего государства.

– Воронцов, небось? – хмыкнул Николай II. – Всех он сумел достать своими…

Тут самодержец остановился, осознав, что навязчивые фантазии Американца, похоже, исполняются.

– Он, Ваше Величество. И ведь, что характерно, оказался ж полностью прав! Мы видим, что фронты стабилизируются, войска формируют сплошные линии полевых укреплений, которые не удаётся прорвать. Похоже, он прав и в том, что эта война будет долгой. Очень долгой! Она будет длиться годы, и потребует полного напряжения ресурсов всех противоборствующих стран. Потому я и считаю, что Правительство должно быть другим.

– Готовы ли вы возглавить его? – испытующе посмотрел на собеседника Николай.

– Нет, не готов. Не осилю такой задачи. Но, к огромному нашему счастью, у Вашего Величества есть целых два кандидата на этот пост. И оба справятся лучше меня!

– И кто они?

– Первый – это Столыпин Пётр Аркадьевич!

«Хозяин земли русской» недовольно нахмурился. К моменту своей отставки Столыпин успел до самой печенки достать очень многих нужных трону людей. А Николай прекрасно понимал, что самодержец, хоть и несёт за страну ответственность перед Всевышним, но в одиночку править страной не может. Недаром же родилось выражение «опора трону».

И хоть прошло уже три года, но эмоции, связанные с постоянными жалобами на жёсткий стиль Петра Аркадьевича, не успели поблекнуть в памяти.

– А кто второй?

– Витте Сергей Юльевич!

– М-да-а! Тогда, конечно, лучше пригласим Столыпина!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Состав кабинета, сформированного Петром Аркадьевичем, разумеется, всем известен. И упоминаю я тут только чтобы описать свои чувства по поводу того или иного назначения. Сам он привычно оставил за собой помимо премьерского поста и руководство МВД, а военным министром поставил Алексея Андреевича Поливанова, давнего своего поклонника. Поливанов был выпускником Николаевского инженерного училища, так что „дело разумел“.

Помимо этого было учреждено министерство энергетики, руководить которым поставили Глеба Кржижановского, директора станции „Электропередача“. Этого я знал, весьма толковый энергетик, к тому же его идеи весьма напоминали знаменитый в моей реальности План ГОЭЛРО, ту его часть, которая ещё не была реализована нами и Графтио.

Петра Львовича Барка всё же поставили на вожделенный для того пост министра финансов, поставив условие: пока идёт война, даже не заикаться о „Сухом Законе“. Барк оказался договороспособным и притащил новые идеи. Во-первых, увеличить акцизы на спиртное, тем самым несколько ограничив пьянство и сработав на пополнение казны, в чём мы ему только аплодировали.

Во-вторых, он несколько снизил стандарты водки, допустив вместо чисто зернового спирта готовить водку из зерна и картофеля. Мне помнилось, что нечто подобное применялось в Великую Отечественную. Так что и тут я его только поддержал.

Ну, а в-третьих, он предложил не ждать с введением подоходного налога, но вводить его постепенно. В 1915 году – „плоскую“ шкалу, для всех по пять процентов. На следующий год немного поднять и сделать её прогрессивной. Ну, а до целевых значений довести аж к 1918-му, а даст Бог, война раньше закончится.

Насчет большинства остальных у меня своего мнения не имелось. Министром металлургии и горного дела стал Разум Николай Иванович. Иностранными делами ведал Сергей Сазонов, а министром двора остался бессменный барон Фредерикс. Хе! Посмотрел бы я на того, кто рискнул бы заменить его!

Морским министерством поставили рулить адмирала Ивана Григоровича, о котором мне помнилось только хорошее, а за образование отвечал Пётр Кауфман. Вполне толковый и преданный своему делу человек, нам такой на этом посту и был нужен.

А Кривошеину пришлось не только по-прежнему отвечать за сельское хозяйство, но и совместить это с руководством министерством экономического развития, предпринимательства и торговли. Честно сказать, когда я услышал название, мне аж икнулось. Эдакий привет из „девяностых“. Ну и посочувствовал я ему от всей души. В условиях войны и старые-то обязанности потребовали бы полной отдачи, а вкупе с новыми – хоть стреляйся!

Впрочем, Столыпин заверил, что „Александр Васильевич потянет!“

А вот дальше начались сюрпризы! Нет, против министра путей сообщения Трепова я ничего не имел. Но почему, спрашивается, у меня буквально по-живому выдрали Колю Финна на должность товарища министра[33], а Тимонова, по самые брови занятого в своем проектном институте, – на роль советника этого министра.

И ведь этого мало! Руководить министерством боеприпасов он поставил директора Онежского пушечного завода. А с тем у нас была куча договоренностей по выпуску снарядов.

Честно скажу, бушевал я тогда долго, но Столыпин был непреклонен, и твердил, что „только с этими людьми у него есть шанс справиться“. Пришлось пойти на эти жертвы. Увы, не первые в эту войну, но и далеко не последние…»

Австро-Венгрия, крепость Перемышль, 3 ноября 1914 года, вторник

– И-и-и-и-БУММ!

Помощник писаря Ярослав Гашек, дождавшись последнего в этом артналёте взрыва, неторопливо поднялся, отряхнулся и двинулся дальше по своим делам.

И угораздило же его в своё время принять предложение Воронцова! Или, вернее, угораздило же так не вовремя! Всего на несколько часов раньше, и он спокойно пересёк бы границу. Да, в России его непременно задержали бы, как подданного враждебной державы и вероятного шпиона, но зато не пришлось бы воевать. А там, глядишь, Воронцов бы и вытащил его к себе. В тылу всяко интереснее, тем более – в почти сказочном Беломорске.

А днем позже он просто не поехал бы. Устроился бы вольноопределяющимся, а там постарался бы получить освобождение от службы, как больной ревматизмом. Глядишь, и пересидел бы войну в родной Праге[34].

Но нет, он угадал попасть на пограничный пункт через несколько часов после объявления войны. И был задержан, разумеется. Шпиономания с началом войны взлетела до небес, и в нём видели то ли уклоняющегося от призыва, то ли шпиона русских, убегавшего с донесением начальству.

Месяц промариновали за решеткой, а потом направили на фронт. Хорошо хоть, как журналисту и писателю ему удалось пристроиться помощником писаря. А помимо этого приходилось каждый божий день таскаться на передовые позиции, искать материал для гарнизонной многотиражки.

Но выискивать с каждым днём было всё труднее, дела у австрийцев шли неважно. Русские начали довольно бодро. Еще до начала Первой осады они очистили небо от приданных гарнизону четырёх невооруженных самолетов. Парочку сбили в воздухе, ещё один – подбили, а затем добили «подранка» и последнюю уцелевшую машину на аэродроме.

Затем они неторопливо, по-хозяйски, раздолбали бомбами все четыре выделенные гарнизону противоцепеллинных пушки, вследствие чего крепость лишилась водозабора, водокачки и угольной электростанции.

Запасы керосина и прочего жидкого топлива тоже были ограничены, так что электричество стало тем ещё дефицитом.

А буквально через пару дней после этого, дождавшись ветреной и сухой погоды, они своими зажигательными снарядами и бомбами сожгли не только склады угля и дров, но и временные деревянные строения, которые можно было бы пустить на топливо.

Вот и мёрзнут австрияки сейчас всем гарнизоном крепости. И даже временное снятие осады не сильно помогло. За эти две недели удалось организовать только подвоз дров, да и то – в явно недостаточных количествах. И широко распространившиеся слухи о зверской расправе над русинами[35] явно не способствовали тому, чтобы крестьяне из окрестных сёл усердствовали с подвозом.

Приготовление горячей пищи сначала снизили до одного раза в день, а потом и вовсе – через день. А отопление оставили только для раненых и начальства.

Даже в Первую осаду попытки взять крепость приступом длились всего неделю. Потом противник оставил эти попытки, очень дорого обходящиеся его личному составу, и включил свою безжалостную машину уничтожения.

А во Вторую осаду они пехоту берегли и сразу же включили свои «молотилки». Ярослав усмехнулся. Жаль всё же, что знакомство с Американцем было таким кратким. Теперь он вполне оценил и другие достижения этого человека, помимо литературных.

Говорят, именно он сумел так насытить русскую армию этими чёртовыми самолётами. Да ещё и разных типов. Одни корректируют артиллерийский огонь и высматривают цели, другие – бомбят. И бомб у них, к огромному огорчению всего гарнизона, хватает. А также мин и снарядов.

В здешней крепости восемь секторов, и на центральные два с неба регулярно высыпают тяжелые подарочки русские «бомберы», а шесть внешних – обрабатывают артиллерией и минометами.

Солдатский телеграф утверждает, что эти японские schweinehund[36] передали русским всю тяжелую артиллерию, которую захватили, взяв германский порт-крепость Циндао[37]. А вместе с ней – и боеприпасы, а также инструкторов. Интересно, чему эти «инструктора» могут научить, если сами увидели эти пушки считанными неделями раньше? Но политика требовала обозначить сотрудничество, вот узкоглазые и навязали присутствие своих военных в зоне боёв.

Однако австрийским солдатам от этого не легче. Садят по укреплениям эти пушки точно и мощно.

Как же всё это достало! Дождливое позднее утро, непролазная грязь вокруг и эти бесконечные обстрелы. Русские постепенно прогрызают оборону и вот-вот один из внешних фортов падет. Какой? А ему, Гашеку, откуда знать? Русские три сразу разгрызают. Какой-нибудь да падёт.

Уфф! Наконец-то! Он с облегчением нырнул в пусть и плохо, но всё же натопленный блиндаж, ухватил протянутую камрадом кружку с кипятком и начал неторопливо прихлёбывать, одновременно согревая руки. Благодать!

Хотя, если здраво рассудить, лично для него падение крепости только к лучшему. Вот зимовать без топлива и со скудным запасом провианта – это будет существенно хуже!

Хотя… С этими ежедневными походами на передовую, у него мало шансов дожить и до зимы, и до сдачи крепости. Наиболее вероятный исход – что его раньше достанет очередной тяжёлый гостинец с недосягаемого русского бомбардировщика, снаряд или мина. Или доканает простуда.

Тут в блиндаж вбежал незнакомый вестовой из штаба и заорал: «Всё! Дождались! Турция вступила в войну! Живем, камрады!»

Кто-то из офицеров помладше тут же с надеждой поддержал: «Теперь-то русским прядётся отвести часть войск на Кавказ! Надо ещё немного продержаться! И их снова погонят на восток!»

А другой офицер, постарше, с легкой грустью ответил, что у русских ещё большой резерв призывников, и что Кавказский фронт они смогут удержать и без ослабления австрийского фронта.

– Разве что до весны сумеем продержаться, тогда будет шанс… – тихо проговорил он, но фразу не окончил.

И Гашек понял, что офицер совершенно не верит, что крепость продержится до весны. И как в воду смотрел – крепость капитулировала через три дня, с началом заморозков.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Взятие Перемышля меня порадовало. Именно тем, что состоялось осенью 1914 года, хотя я достаточно уверенно помнил, что в нашей версии истории это произошло только следующей весной. То есть нам и союзникам по Антанте не просто удалось перевести войну в позиционную, но и слегка улучшить – Перемышль взяли раньше, сербы всё еще стойко держатся, Албанию контролирует „относительно дружественный“ Френкель да и армию Самсонова не разбили, а лишь оттеснили. Одни плюсы!

Да и Столыпин в роли премьера воюющей страны был явно лучше любого иного кандидата. Тем более, что мы с ним пару лет планировали, что и как можно сделать, и сейчас он только выстреливал своими домашними заготовками, ускоряя модернизацию и мобилизацию промышленности России.

На этом фоне печалили всего две вещи. Оказалось, что у Сандро с генералом Радко-Дмитриевым произошёл досадный конфликт. Тот всё никак не хотел оставить работу по крепости авиации и артиллерии. И почти неделю водил солдат на штурм.

Разумеется, Александр Михайлович от этого взъярился. Не от потерь даже, а от того, что они не имели смысла! А его оппонент, к сожалению, видел в требованиях Великого Князя и Шефа авиации лишь „погоню за славой“. В итоге, конечно, сверху пришло указание „дать шанс авиации“, но каждый из них долго оставался при своём мнении.

А вторым поводом для расстройства было то, что кто-то продолжал усиленно качать нашу зерновую биржу, и мы не могли ни прекратить этого, ни даже найти его…»

Санкт-Петербург, Английский клуб, 15 (28) ноября 1914 года, суббота, время обеда

– Господа, позвольте представить, Константин Михайлович Коровко.

– И чем же нам может быть интересен недавний арестант и известный мошенник? – с недоброй ленцой спросил один из присутствующих.

– Во-первых, тем, что сумел добиться пересмотра дела, и опроверг навет, возведенный на меня людьми господина Воронцова! – перехватил гость клуба инициативу в разговоре. – Так что насчёт «мошенника» вы погорячились. Я не херувим, у меня нет крылышек! Но доказать, что я нарушал Уголовный Кодекс – не удалось. Во-вторых, тем, что я сделал это из заключения, почти не имея средств и людей. И этим продемонстрировал не только ловкость, но и свои организационные способности. Которые вам, господа, после отбытия мистера Честнея из страны, могут пригодиться!

– Но позвольте, откуда… – начал другой член клуба, явно постарше первого.

– Я же сказал, господа, что я достаточно ловок. И умею организовать то, что мне нужно. А сейчас мне нужно было узнать, кто хочет утопить господина Воронцова. И не просто хочет, а имеет потребные для этого средства и влияние.

Третий и последний из присутствующих лишь одобрительно хмыкнул, но промолчал.

– Господа, я ненавижу Воронцова и хочу отомстить. И ещё – мне нужны союзники, которые хотят того же и способны меня прикрыть. Вы отвечаете обоим этим условиям. Если не лично, то имеющимися у вас связями. Вот я и решил предложить вам… Хм… назовём это «взаимовыгодным сотрудничеством».

Глава 7

Санкт-Петербург, Миллионная улица, квартира Воронцовых, 16 (29) ноября 1914 года, воскресенье, очень раннее утро

– Прежде, чем мы начнём, господа, пожалуйте кофе со свежей выпечкой. Нам всем категорически требуется взбодриться! – начала моя Натали на правах хозяйки.

– Благодарю, Наталья Дмитриевна, вы как всегда правы! Но я, со своей стороны, хотел бы извиниться за то, что так срочно и рано вас всех собрал, – тут Столыпин приложил правую руку к сердцу. – Сами понимаете, я стал премьером воюющей страны, и выкроить время на незапланированную встречу получилось лишь перед воскресной службой.

– Мы понимаем, Пётр Аркадьевич, – бледно улыбнулся я. – Самим было бы непросто выкроить другое время. Что уж про вас говорить?

Он отхлебнул крепчайшего кофе, добавил пару кусочков сахара, размешал, торопливо выпил и приступил к делу.

– Начну с цифр. Мы уже мобилизовали в войска около четырёх миллионов человек, а в ближайший год предполагается увеличить эту цифру еще на полтора миллиона. Кроме того, промышленность, строительство и транспорт потребовали ещё около двух миллионов работников.

– Транспорт? – удивлённо переспросил Обручев, последний участник нашей встречи.

– Да, Владимир Афанасьевич, транспорт. Только грузовых автомобилей мы мобилизовали шесть с половиной тысяч. Тысячу двести тракторов, полторы тысячи локомобилей и почти восемнадцать тысяч погрузчиков. И все они, по возможности должны работать круглосуточно, а значит, иметь сменных водителей, дополнительных механиков и тому подобное. Кроме того, в военное время железные дороги и водный транспорт увеличивают нагрузку, и им тоже нужен добавочный персонал.

Новый председатель Прогрессивной партии только кивнул в знак того, что понял, но оказалось, что это ещё не всё.

– А главное – нам потребуется мобилизовать около миллиона лошадей. Да-с, дорогие вы мои, несмотря на весь наш прогресс, лошадь и телега остаются основным транспортным средством. Так что мы все крайне благодарны Холдингу Воронцовых за развитое ими «передовое телегостроение». Над ним хихикали, но сейчас именно легкосборная, высокопроходимая и способная тащить много груза телега сильно нас выручает.

– Приятно слышать! – слегка зарумянилась моя Натали.

– Это ваша идея? – изумился Обручев.

– Мы придумали это вдвоём с Софьей Карловной. Но я передам ей вашу высокую оценку. Ещё кофе?

Не отказался никто, но премьер, ещё помешивая сахар, поспешил продолжить. Увы, во времени были ограничены мы все.

– Таким образом, нам дико не хватает людей. Мы уже придумали, как использовать пленных австрийских солдат без нарушения конвенций, слава Богу, их уже более ста тысяч. Активно вербуем иностранных рабочих, а при возможности побуждаем наших предпринимателей следовать опыту Холдинга «Норд» и размещать свои производства за границей.

Он остановился, опять быстро, как заправлялся, выпил кофе и продолжил:

– Мы надеемся, что нас сильно выручит предложенная вами, Юрий Анатольевич, «трудовая мобилизация». Государь вчера подписал соответствующий Указ. И мы рассчитываем дополнительно на полтора-два миллиона рабочих рук. Но дальше мы надеемся на вас.

Ответом ему был удивлённый взгляд трёх пар глаз.

– Подумайте сами. Нам всё равно скоро будет не хватать более десяти миллионов рабочих рук. Часть можно заменить более ранним привлечением к работе детей и подростков. Кое-где удастся поставить к станкам женщин. Но всех их надо для этого как-то воодушевить. Не просто сказать, так надо, а чтобы они горели и сами рвались! И кому ж это сделать, как не Прогрессивной партии, я вас спрашиваю?

– Вы хотите… – тут голос нашего свежеиспеченного партийного бонзы потрясённо дрогнул. – Чтобы мы убеждали детей, что война – это не беда и трагедия, а прогресс?!

– Боже упаси! – тут Столыпин даже перекрестился. – Разумеется, нет! Но я понимаю, что ни подросток, ни девушка не заменят мужчину при обычном способе труда. Им нужны средства…

Тут он пощелкал пальцами, подыскивая нужные слова.

– Средства механизации труда? И автоматизации? – подсказал я.

– Верно! – просиял он. – Обычный подросток и пара женщин-помощниц вместе едва способны заменить одного мужика в поле. Но с трактором они заменят уже целую дюжину работников. То же и при погрузке и переноске тяжестей, да и новые станки снижают требования к силе работника.

– То есть, вы хотите, чтобы мы не просто увеличивали эффективность и мощность наших производств, – хитро прищурилась моя половинка, – но и разрекламировали идею, что «только прогресс поможет нам победить»?

– Разумеется! – с достоинством ответил Пётр Аркадьевич.

– Вы, кажется, её не поняли! – улыбнулся я. – Моя супруга имела в виду, что вы хотите, чтобы эти занялась не только Прогрессивная партия, но и именно мы, Воронцовы. Ведь господина Обручева вы могли просто пригласить к себе. Или поручить Кривошеину переговорить, в конце концов, именно его министерство отвечает за прогресс и экономическое развитие страны.

– Разумеется! – повторил он, но уже с другой интонацией. – Я ведь прекрасно помню ваш стиль. Даже меня, которого все считали передовым губернатором, вы сумели удивить. И, как это говорится? Распропагандировать за прогресс. Да-с, именно распропагандировать! Так что от вас нужны идеи.

– И деньги! – утвердительно сказала Наталья.

– Вы снова правы. Пропаганда – дело недешёвое! А партия не так уж и богата. Но главное – идеи! Во-первых, нам надо найти способ как-то поднять эффективность в деревне. Мы активно осваиваем целинные земли, мелиорируем болота и засушливые участки, но этого мало. Примерно четверть крестьян, получив ваши современные технологии, не спешат наращивать производительность. Некоторые напротив, не прочь и «отдохнуть, чего жилы-то тянуть». Большая часть таковых проживает компактно. Что характерно, именно в таких сёлах и деревнях можно привлечь больше всего людей, там не по десять-двадцать десятин на хозяина, а по три-четыре.

– Понятно. Внедряете там механизацию, кредиты, удобрения, гербициды, пестициды и прочее, а «лишних» переманиваете в город.

– Верно, но их надо как-то убедить. Проблема в том, что именно в таких местах есть свои кулаки-мироеды, которые препятствуют созданию кооперативов.

– Тогда у вас ничего не получится! – сказал я, припомнив историю с коллективизацией. – Это надо делать принудительно.

– Как это, принудительно? – осипшим голосом переспросил Обручев.

– А вот так. Как военно-полевые суды вводили. Чрезвычайные времена требуют чрезвычайных решений!

– Хм! Звучит как лозунг! – криво улыбнулся премьер. – Не зря я решил вас привлечь. Предлагаете объяснять войной?

– Да, причем и народу, и Государю. И чиновникам, которые за это будут отвечать. Доводя до них, что ответственность будет очень высокой и персональной. А чтобы крестьяне не особо нервничали, объявим, что создаваемые предприятия – временные. И через год после окончания войны будут ликвидированы, если на то будет воля участников.