Искупить кровью!

– И Колобова… – отозвался Саранка. Голос его уже не дрожал. Значит, жить пока будет.

– И Колобка… – повторив за Иванчиковым, Крага сплюнул грязную слюну и замолчал. Как показалось Андрею, умолк он с намеком. Теперь, мол, без Колобова, наступит тебе хана. Палец сам собой сдвинулся на курок «мосинки». Движение это не ускользнуло от Краги, но он отвернулся, как показалось Андрею, еле сдержав ухмылку.

А, черт с ним… Тем более что винтовка тут вряд ли поможет. Тесная воронка пока спасала от пуль, которые сыпал и сыпал немецкий «МГ». Но если Крага здесь и сейчас решит свести счеты, пользу принесет только Крагина финка. Хотя вряд ли он осмелится пустить ее в ход. Тогда ему надо будет прирезать и Саранку. Наверняка многие из роты видели, как они заскочили в эту воронку. Хотя сколько их, «многих», осталось живых, вцепившихся в чертов расползшийся глинозем, что карабкался пологим подъемом к высоте 200. Толку раздумывать, если через секунду всю их троицу накроет сорокакилограммовый снаряд «стопятидесятимиллиметровки», и не останется от штрафников ничего, кроме одной на троих глинистой кучки.

VIII

Зычный трехэтажный мат прорвал плотную пелену орудийного грохота и стрелковой трескотни. Третий взвод побежал в атаку. Так поднимать бойцов умел только командир третьего взвода Марчук. Кряжистый, словно свитый из свинцовых слитков подолянин, чемпион дивизии по гиревому спорту, он держал свой взвод в кулаке, как двухпудовую гирю – железной хваткой. Никаких терок между армейскими, зэками и нацменами, подспудно тлевшими в двух других взводах, у Марчука и в помине не наблюдалось. Вот и теперь, после командирского рыка, сравнимого с залпом «тридцатьчетверки», из мокрой бурой пустоши вдруг, как по волшебству, появились фигурки в выгоревших гимнастерках. С правого фланга они тоже смещались к центру. Еле поспевали за танками. Передний, тот, что шел по диагонали, заслонив линию, по которой по их воронке палил пулемет.

– Эх, незадача… Картечными лупят по дотам! – с досадой сплюнул Крага.

– А какая разница? – испуганно спросил Саранка.

– Какая… Деревня – деревня и есть… – ухмыляясь, отозвался Крагин. – Этими – по пехоте, по позициям – самый раз. А бетон картечью как пробуравишь?

– Какие есть, такими и лупят, – встал на защиту танкистов Аникин. – Хорошо, хоть такими…

Но Крагин не унимался. Ему непременно надо было сказать свое слово последним.

– Вот если бы фугасом… – пробормотал он.

– Ишь какие мы привередливые, – завелся Аникин. Уж чего-чего, а страха перед этим штрафником приблатненным он не испытывал.

– Ты, Крага, будто бы не в воронке, у немца в прицеле, а в ресторане меню выбираешь. Может, тебе еще подкалиберные[1] подать, в винном соусе?

Крагин неожиданно рассмеялся:

– Соус… Ну ты сказанул, Аникин…

Не поддерживая разговор, Андрей выглянул из воронки. Прямо впереди, выровняв ход, шла «тридцатьчетверка», заслоняя их от пулемета. Момент для броска – то, что надо.

– Ну, поддержим гиревиков!.. – сплюнул Аникин и, не дожидаясь ответа, перевалил через выступ. Один черт, лучше уж – в бою, чем на лезвии этого уркагана…

– Твою мать… – Краем глаза Аникин увидел, как, матерясь, через край воронки перемахнул и Крагин. Ванечка выбрался следом. Сбившись в группку, стараясь не высовываться из коридора, образованного танком, они что есть силы бежали вперед.

IX

Вдруг словно на стену наскочил Аникин. Волна неподъемной грязи накрыла его с головой. Андрею показалось, что земля вдруг куда-то ушла, стала бездонной, зыбучей, как море, колыхнулась и опрокинулась.

Забытье длилось всего несколько секунд, и опять шум и грохот боя нахлынул со всех сторон. Отплевываясь, Аникин пошевелил руками и ногами, потрогал голову, только затылок сильно болел. Вроде цел. Ударной волной с головы сорвало каску, и его садануло головой о землю. Не иначе, их накрыли «стопятидесятимиллиметровки». Прикрывавший их танк горел впереди, метрах в десяти. Один из снарядов угодил прямым попаданием. Башню свернуло набок, но он еще прошел по инерции несколько метров, уткнувшись в воронку левыми траками, отчего корпус машины развернуло и поставило чуть не на ребро, ходовой в сторону немецких позиций. В расплескавшейся повсюду жиже Андрей нашарил свою каску. Неожиданно из слоя грязи, по левую руку, возникло измазанное, но ошарашенно-счастливое лицо Иванчикова. Он полз быстро-быстро, как ящерица.

– Ух, как нас… накрыло!.. – лихорадочно бормотал он, все не в силах поверить, что остался жив после такого.

– Погоди радоваться… – остудил его Аникин. – Надо к танку ползти, пока нас немцы не разглядели.

Ванечка с готовностью шустро рванул в сторону танка, но Аникин ухватил его за обмотку правой ноги.

– Куда, боец? А Крага?.. Крагина ищи…

Ванечка с такой же готовностью повернул обратно и стал быстро-быстро шарить руками вокруг себя.

Крагу Андрей обнаружил совершенно случайно, метрах в пяти вправо. Приклад его «эсвэтэшки» ткнулся в один из холмиков среди развороченной взрывами почвы. Раздался стон. «Саранка, дуй сюда!» – Аникин уже выгребал из земли Крагу, пытаясь определить, насколько тяжело тот ранен.

– Хватай под мышки слева, и прем к танку! – скомандовал Аникин подползшему Иванчикову. Тот послушно и ловко взял Крагина на буксир. «Смышленый парнишка, – подумал Аникин. – Быстро сообразил, что на войне везет сметливым и шустрым».

Крага, похоже, начал очухиваться. Когда они ползли к спасительной бронированной защите «тридцатьчетверки», он даже стал помогать им, отталкиваясь от земли правой ногой. Левая беспомощно волочилась, как бревно, оставляя за собой бурый след.

X

Впереди, за броней, вновь раздался характерный лающий стук пулемета. Так их и не прищучили. А танкисты, похоже, нашли скорую смерть. Никто из машины не выбрался. Пулеметные очереди с трассерами поливали линию атаки, методично перемещаясь с правого фланга на левый и обратно. Аникин, оглянувшись, обнаружил, что они, рванув следом за танком, оказались далеко впереди. Вся рота, уткнувшись в землю, застряла на гладком, как стол, скате, метрах в тридцати. Третий взвод, поначалу пытаясь использовать прикрытие второй «тридцатьчетверки», теперь тщетно пытался зарыться в кремниевую почву, а вторая «тридцатьчетверка» выписывала какие-то непонятные кренделя на пятачке, маневрируя на малом ходу и изредка пытаясь огрызаться на град снарядов, которые сыпали на машину немецкие «сорокапятки».

– Нога, мать ее… – стиснув зубы, просипел Крагин. Осколок угодил ему в икру, как в папиросную бумагу, вскрыв толстое голенище трофейного сапога, а заодно штанину и кожу. Теперь кровавое мясо зияло прямо посредине грязного голенища. Андрей попытался снять сапог, но Крага вмиг побелел и судорожно схватился за них. Но не застонал. Терплячий, уркаган чертов. Закаленный тяготами и лишениями лагерной жизни.

– Ладно, сейчас мы по-другому… – Андрей выхватил из другого голенища Крагина торчавший рукоятью нож. Что-то, похожее на испуг, на миг мелькнуло в наполненных болью глазах бывшего зэка. Отточенный, как бритва, нож легко резал яловую кожу. Обрезав по кругу верхний слой голенища, Андрей осмотрел рану. Осколок разорвал мягкие ткани, но, несмотря на то что натекло много крови, рана была неопасной. Аникин туго-натуго перетянул ногу обрывком исподней рубахи самого Крагина, так, чтобы сошлись рваные края раны.

– Жить будешь. Видать, на излете был осколок. Сапог тебя спас…

– Вы-то целы? – чуть не с досадой спросил Крага.

– Да вроде руки-ноги на месте. Башка вот только болит… – машинально ответил Аникин, откидываясь на горячую танковую броню.

– Немудрено, товарищ командир… – Саранка ткнул пальцем в каску Аникина. – Вмятина – ого какая…

Андрей стянул свою каску и осмотрел. Действительно, со стороны затылка каска его выглядела, как битое яйцо, сваренное вкрутую.

– Смотри ты… А я думал, о землю так треснулся.

– Треснулся… Осколочек-то, видать, плашмя по тебе шибанул. А то был бы сейчас, как Колобок…

– Колобов… – начал было Саранка, но замолчал. Видать, нахлынули еще не остывшие, дымящиеся горячей кровью воспоминания… Ничего, держится пока штрафничок желторотый. Не каждый сумеет по крохам собрать себя в первом бою, после того как выкарабкается из огня стопятидесятимиллиметровок, да еще обтирая с лица мозги своего взводного.

XI

«И как у них рука поднимается кидать таких в штрафную роту?» – думал Аникин, когда вчера вечером перед строем новобранцев спешно рассовывали по отделениям. Свежие силы для почти обескровленной роты. Иванчиков, худющий и щуплый паренек из глухой деревеньки в Тюменской области, с чудовищной быстротой поедал американскую тушенку, выданную на ужин, в кругу неспешно ужинавшего отделения.

Салага салагой, он, как щенок, с чего-то вдруг сразу привязался к Аникину и готов был с первого знакомства выложить как на ладони всю свою бесхитростную, сопливую жизнь. Саранка не в силах был замедлить движение со свистом мелькавшей ложки. «Тушенка меня и сгубила, – бубнил он набитым ртом и продолжал пихать в себя хлеб вперемешку с жиром, воняющим металлом и ржавчиной. – В учебке с кормежкой совсем плохо было… Хлеба по ломтику выдавали, картошку… мерзлую, гнилую… суп варили из картофельной кожуры и из костной муки… рыбной… Изголодал я за три месяца. Да и в деревне… саранками[2] одними питались… Мамка отправит в лес… Что наберем, тем и сыты… А в части получше стало. Пока к фронту гнали, подъедаться стали. Даже тушенку один раз выдали… На станции конечной, уже прибыли… Ждали приказа, куды дале топать. Ну, выставили меня в караул, возле как раз вагона… Через три путя всего… А там ящики с тушенкой… Одну, думаю, всего возьму…»

– Одну! Ну ты даешь, путя… – не преминул подначить Бесфамильный, бывший зэк, вместе с Малявиным один из самых близких дружков Краги.

От Колобова Андрей слышал, что он отсидел почти половину большого срока, еще с тридцатых годов, за двойное убийство. Напал на кассира сельского магазина, когда та везла выручку в райцентр. Женщина взяла с собой дочку, девяти лет…

– Тут на меня обходчики и натолкнулись… Отвели меня к политруку, а тот, майор… Пост покинул, госимущество пытался расхитить… А я че, на майора я не в обиде. Он на сына похоронку получил накануне. И так мужик строгий… Даже слезинки не выдал, когда про сына узнал. Да только после того совсем лютый стал… Ну и вот, в особый… А потом трибунал и сюды…

А после ужина новоиспеченный штрафник под хохот всего отделения каждые пять минут просил у старшины «отлучиться до ветру».

– Что, рядовой Иванчиков, не выдержали твои кишки испытания союзническим жирком? – кричал ему вслед Колобов и приговаривал: – Смотри, какие сложные отношения складываются у тебя с американской тушенкой!

Бесфамильный, вызывая новый приступ хохота, добавлял:

– Скорее, накладываются!.. Ну, вылитая Саранка!..

XII

– …Эй, Саранка, ты чего, заснул? – одернул Аникин бойца.

– Не, товарищ командир…

– Заело, что ли? – разозлился Аникин. – Чего ты меня командиром обзываешь?

– Так Колобова убили… – пробормотал белыми губами молодой солдат.

– При чем тут Колобов? – зло ответил Аникин.

Его приводил в ярость вновь накативший на Иванчикова приступ страха. Словно бы он сам боялся сейчас заразиться этим страхом.

– Сам знаешь чего… – вдруг проговорил Крагин. Он поморщился, пытаясь устроиться удобнее у танковой брони. Аникин промолчал, а потом почесал под каской ушибленное на затылке место.

– Досталось танкистам… – кривясь, кивнул Крагин вверх, на развороченную башню.

– Прямое попадание… – отозвался Андрей. – Похоже, что никто из экипажа не выжил.

– Зато нам укрытие соорудили что надо, – нехорошо усмехнувшись, процедил Крагин.

Аникин, стиснув зубы, промолчал. В этот миг он пожалел, что тащил Крагина из-под огня и сделал ему перевязку. Надо было оставить, чтобы истек он своею ядовитой кровью и не скалился над погибшими танкистами. Пули выщелкивали по металлу без передышки. Словно чья-то рука сыпала и сыпала смертельный горох на броню «тридцатьчетверки». Известно чья… Сидят, сволочи, в своем блиндаже непробиваемом, и ничем их оттуда не выкурить.

– Засек, гад пулеметный, что мы за броню укрылись, – отозвался на выщелкивание пуль Крага. – Сейчас и минометы накрыть могут. И не высунуться. Будет нам винный соус… Назад надо канать.

– На тебя не угодишь, Крагин… Могила стальная танкистская как укрытие уже не годится? Отойти… Что толку, если потом опять напролом лезть. Сам слышал приказ: «Высоту 200 взять во что бы то ни стало»… – процедил Аникин. – И наши, и Марчука взвод головы поднять не могут.

– Да, здорово нас немчура прижала…

– Ничего… – как бы рассуждая, огляделся вокруг Андрей. – Сейчас мы ее отожмем…

– Ага, касками закидаем… – морщась и кусая губы, огрызнулся Крага. – Погодите, чего это?..

– Это пулемет… – непонимающе протянул Саранка.

– Да нет… в танке…

Среди пулеметного лая и нескончаемых залпов легких немецких пушек Аникин вдруг различил странный стук. Странность его была в том, что стучали словно бы далеко-далеко, но… совсем рядом, где-то у самого уха.

– Стойте… так это ж из буркала танкового!

XIII

Буркалом Крагин назвал шарообразное гнездо танкового пулемета. Оно нависало прямо над их затылками. Андрей постучал по гнезду, потом, взявшись за ствол винтовки, прикладом по люку механика. В ответ вновь послышался стук, но уже более энергичный, какой-то скрежет, возня. Потом все переместилось наверх, к нависшему над ними люку. Крышка откинулась неожиданно, так, что все трое вздрогнули от напряжения и невольно крепче взялись за оружие: Андрей – за свою «эсвэтэшку», Крага притянул к груди ППШ, а Саранка, испуганно вжав голову в плечи, занес свою «мосинку», словно изготовившись ударить разбитым прикладом первого, кто появится в люке.

– Не кипишуй, Саранка… – почему-то шепотом, замерев в ожидании, проговорил Крага, не отрывая, как и остальные, взгляда от распахнувшегося проема люка. Несколько секунд, которые показались штрафникам вечностью, оттуда никто не показывался. Потом появился… ствол пулемета. Танковый «ДТ», жирно блеснувший в тусклом свете серого дня толстым слоем масла, показалось, сейчас вывалится прямо солдатам на головы. Но, стукнувшись, пулемет повис на броне. Показалась сжимающие цевье рука, такая же жирная, блестящая сажей и копотью, затем голова – перепачканное и такое же черное, как шлем, молодое лицо танкиста. Скользнув по ним невидящим взглядом, танкист прохрипел:

– Держите, братцы…

Аникин еле успел подхватить рухнувший вниз «ДТ».

– Давай, Саранка, не спи…

Саранка достаточно ловко поймал три пулеметных диска к «ДТ», один за другим брошенные танкистом из проема люка. Затем его тело, словно мешок, вывалилось прямо на головы штрафников.

– Есть кто живой еще? Есть кто живой…

Танкист, не слыша вопросов, хрипел про фашистов, ошалело порывался бежать бить гадину.

– Ты слышишь или нет?! – Аникин, тряхнув за грудки, стянул с него шлем. Кровь алыми струйками текла из ушей танкиста.

– Не слышит он, перепонки, видать – в клочья, – констатировал Крага. – Дай ему лучше в рыло, придет хоть в себя.

– Я тебе сейчас… в рыло…

Танкист, видимо, по губам понял, о чем его спрашивают. Немного утихнув, он замотал головой и схватился за уши. Видать, почувствовал боль, приглушенную первой волной шока.

– Убило командира, наводчика Саню… Всмятку обоих… в башню… – сбивчиво затараторил танкист, пытаясь вырвать из рук Аникина пулемет. – Авилов, механик, не дышит, кровища из ушей…

Он шлем снял, жарко ему было…

– Да погоди ты… – Аникин осторожно, но властно стиснул дрожащие кисти танкиста. – Куда тебе сейчас пулемет…

Но танкист не унимался. Он словно понял, что речь идет о пулемете.

– Из-за него задержался… Без «курсового», решил, не уйду… Вылезу и всех за Авилова покромсаю… Заклинило шаровую от попадания… Провозился, пока снял пулемет…

– Молодец, стрелок… и диски с собой прихватил… – одобрительно заметил Крага.

– Я же говорил, что нажмем на фашиста… – тряхнув в подтверждение своих слов пулеметом, поддержал его Аникин. Теперь фашистам можно дать прикурить.

Танкист снова дернулся, пытаясь выхватить пулемет:

– У Авилова трое детей, девочки, младшей – год и два месяца… Давить фашистов, за Саню, за Авилова…

– Дай ты ему свою «эсвэтэшку»! – подсказал Крага.

XIV

На миг Андрей заколебался. Слишком привык он к своей винтовке. Можно сказать, сроднился с ней. Ежедневная чистка и смазка своей «эсвэтэшки» стали для Аникина своеобразным ритуалом, любимым часом суток. Колобов то и дело его подначивал: «Жене твоей, Андрюха, ох повезет – ласковый муж достанется. Вона как ты за ней ухаживаешь». Уходу за оружием Аникин научился у прежнего владельца винтовки – старшины третьего взвода Прокопчука. Основательный мужик, с хохлацкой хозяйственной жилкой, родом из Прикарпатья, из-под Черновцов, Прокопчук любил приговаривать: «На кажние сутки я маю две задачи: як зробити жратву для взвода, и як привести в гарний вид свою кралечку». Иногда он даже разговаривал со своей винтовкой: «Ось, не дай бог, убьет меня немчура, кто за тобой будет ухаживать? Слышь, Аникин, возьмешь тогда сироту. Пусть в хорошие руки достанется. А то знаю я этих лоботрясов – доведут механизм до истерики и коту под хвост». Колобов за разговоры эти отчитывал, говорил, мол, нечего смерть на себя накликать, а Прокопчук только отмахивался.

В ответ на заботу и аккуратный уход «кралечка» платила хозяину взаимностью. Автоматическая винтовка хотя и была капризнее в обращении, чем, к примеру, рядовая «мосинка», но в бою отвечала надежностью, была на порядок точнее и скорострельнее. Осиротела «кралечка» Прокопчука при переправе. Штрафную роту бросили на прорыв эшелонированной обороны немцев без артподготовки. Взвод Колобова уткнулся в пулеметные гнезда и лег посреди покрытого легкой стерней поля – как на стол. После того как поле перемесили минометы, двинули «тигры», перемесив оставшихся после обстрелов. Из взвода выбило тогда две трети. Две недели прошло, а кажется, целая вечность. И комвзвода пережил своего старшину ненамного – всего лишь на эту двухнедельную вечность…

XV

Плотное облако грохочущих звуков стрельбы вновь разметал мертвящий, заунывный вой минометного залпа. Полоса разрывов расцвела снопами бурых комьев метрах в двадцати позади них.

– Перелет! – крикнул Крагин, подползая к краю стального гусеничного трака.

– Саранка! Отдай танкисту свою «моську», возьми вот… – Аникин протянул парнишке свою винтовку. В этот миг танкист вдруг схватился за голову, тело его обмякло и рухнуло на землю возле Крагина.

– Чего он? Осколком его, что ли? – Крагин, волоча ногу, подполз к нему и затормошил. – Эй, боец…

– Сознание потерял. Видать, болевой шок, или крови много вытекло… – предположил Аникин.

В этот момент вторая череда минометных разрывов цепью выросла, уже перед танком.

– Недолет!.. По нам целят, сволота… – почему-то совершенно спокойно констатировал Крага.

– Ну что, вдарим?! – тряхнув подарком танкиста, крикнул Аникин. Пулемет, с расправленными сошками и полным диском, оттягивал руки, но Андрей не чувствовал его тяжести. Он всем телом ощущал огневую мощь «дегтяря». Эта штука способна заткнуть рот немецкому. В нем нарастало уже знакомое по свежим атакам чувство бесшабашного отчаяния.

– Давайте я вас прикрою. Все одно, мне в атаку не рвануть… – с усмешкой обреченного сказал Крага.

– Сдурел, что ли, – попытался схватить его за гимнастерку Андрей. – Сейчас третьим залпом накроют нас к чертовой матери.

– Как ты в атаку, со мной на горгошах собрался? – Крага с матерной бранью оттолкнул Аникина. – Дуйте вперед. Мы тут с танкистом перекантуемся.

Не дожидаясь реакции Аникина, Крага подполз к тракам, и с ходу застрочил из своего ППШ. Уговаривать его не было времени. Крага сделал свой выбор.

– Саранка, хватай диски и от меня ни на шаг…

XVI

Аникин с «ДТ» наперевес выскочил с другой, противоположной от Крагина, стороны «тридцатьчетверки». Все происходившее потом слилось для Андрея в поток действий, таких же стремительных и непрерывных, как очереди, изрыгавшиеся из раструба его пулемета. Диск оказался с трассерами, и зрение Аникина почти бессознательно фиксировало, как выпущенные из «ДТ» пули без перерыва секли амбразуру немецкого пулеметного гнезда.

Волна минометных выстрелов накрыла пространство за спиной Аникина, а он, не оглядываясь, продолжал мчаться вперед, не снимая палец с пулеметной гашетки. Еще несколько шагов он бежал, не в силах остановиться. Пулеметная очередь будто тащила на буксире его, привязанного стальным тросом к немецкому доту. Нога угодила на край воронки, и Аникин покатился кубарем, зачерпывая мокрую грязь за шиворот, больно ударяясь коленями и локтями о выступающие из глинистой жижи бугры. Но он даже не обратил на это внимания. Уперев локти в землю, Андрей одним ловким движением выпрямил пулеметные сошки и нажал на гашетку. Металлический приклад был посажен слишком глубоко, под маленький рост танкиста. Андрею никак не удавалось зафиксировать ствол, он прыгал на сошках, разбрасывая пули по широкому сектору обстрела. Но Аникин все равно продолжал палить по доту, видя, что его усилия не пропали даром.

Справа поднялась цепь марчуковских, а в спину ему раздался нестройный гул обильно приправленного матерщиной «ура!». Ринулся в атаку его взвод. Патроны в диске закончились, но палец Аникина еще несколько секунд судорожно выжимал гашетку, пытаясь послать врагу еще хоть каплю смертоносного свинца.

– Товарищ командир… товарищ командир…

Аникин обернулся, точно опомнившись. Саранка одной рукой тряс его за плечо. В другой он держал измазанный черной землей и машинным маслом диск с патронами.

– Перезарядить надоть…

– Я думал, отстал… – проговорил Аникин, вставляя сверху пулемета металлическую тарелку, полную патронов, и перезаряжая его.

– Как можно, товарищ командир… – попробовал улыбнуться Иванчиков. – Ну, вы наделали шороху… Немец высунуться не мог.

– Зато сейчас что творит… – прижавшись к земле, буркнул Андрей.

– Вы ранены? – испуганно спросил Саранка.

– Не, вроде не задело… – недоуменно ответил Андрей.

– У вас кровь на рукаве…

Саранка ткнул пальцем в разодранный рукав гимнастерки Аникина.

– Нет, – отмахнулся Андрей. – Это я сошкой, когда в воронку скатывался…

Незакрепленные сошки болтались, когда он бежал, и одна из них своим острым, как пика, концом распорола ткань гимнастерки и разодрала кожу.

Ошеломленные аникинским пулеметным натиском немцы уже пришли в себя и, воспользовавшись паузой, вовсю срывали злость на наступающих. Пули свистели, не переставая, но слишком высоко. Аникин с Саранкой в своем марш-броске подобрались слишком близко к доту, преодолев границу сектора обстрела. До пулеметчиков осталось чуть меньше ста метров, и здесь крутизна горки сыграла солдатам на руку. Окошко пулеметной бойницы не позволяло фашистам выцелить нужный угол обстрела, и они палили по цепям штрафной роты, бойцы которой опять уткнулись, кто где, пытаясь зарыться, насколько это возможно. Огрызался в сторону фашистов только один ППШ.

– Слышь, а это не Крага, часом, продолжает палить? – прислушавшись, предположил Андрей.

– Похоже, он. Из-под танка нашего подбитого стреляет…

– Жив, курилка. А я думал, накрыло их с танкистом, окончательно и бесповоротно…

Почему-то мысль о выжившем Крагине Андрея обрадовала и ободрила. Осторожно, стараясь не высовываться за кромку воронки, он подогнал под себя металлический приклад «ДТ». Теперь пулемет надежно и крепко фиксировался, упираясь в плечо.

– Ну что, Саранка? Одну полную тарелку макарон им скормили… – стиснув зубы, усмехнулся Аникин. – А сейчас вот пожалуйте добавки…

Стремительным движением Андрей выставил «ДТ» перед собой на сошки и поймал в круглый стальной «бублик» пулеметного прицела окошечко немецкого дота. Огневое пламя методично выплевывалось из раструба с перерывами на доли секунды. Опытный, гад, бьет не подряд, а по пять-шесть патронов, для точности стрельбы.

«Ну что ж, мы-то народ дремучий. Не то что “дойче зольдатен” – валенки валенками… – с остервенелой злостью подумал про себя Аникин, затаивая дыхание. – А посему экономить нам резона нет…» Палец до упора отжал гашетку, и пулемет, как гончая, нетерпеливо ожидавшая команды «ату!», вздрогнул, пытаясь сорваться с места в карьер. Но руки и плечо крепко держали на линии совмещения стальной кружок прицела «ДТ» и квадратное окошко амбразуры, и вся ретивая энергия оружия выплеснулась в непрерывно разящую очередь. Андрею казалось, что вместо пулеметного диска, до отказа набитого шестьюдесятью тремя пулями, к «ДТ» прикреплена лебедка со стальным тросом диаметром 7,62 мм. И сейчас, нажимая гашетку, он со страшной скоростью разматывает этот трос, и малейшее ослабление хватки вырвет у него пулемет из рук.