Песнь павших пионов

Се Линь молча опустился на колени. Ему бросили кусок сломанного нефрита и кинжал с серебряным лезвием.

– Клянись кровью, – сказал один из старейшин, – что более никогда не коснёшься силы. Что не поднимешь заклинания ни против врага, ни ради друга.

– Клянись, что будешь лишь тенью, следом забытого ветра.

– Клянись, что отречёшься от власти.

Се Линь взял кинжал. Острие коснулось ладони. Капля крови упала на разбитый нефрит. И он произнёс:

– Клянусь.

Голос его был спокоен, как замёрзшая вода.

– Пусть мои руки забудут жар огня. Пусть мои уста забудут язык древних чар. Пусть моя душа будет безымянной, как прах на дороге. Клянусь не использовать силу. Никогда.

Клинок прошёл по ладони, оставив глубокую резь. С кровью уходила часть его самого. Он встал, не оборачиваясь, и покинул храм. Ветер рвал его плащ, словно хотел остановить, но он шёл вперёд.

Пламя костра дрогнуло. Се Линь вернулся в настоящее. Мо Сянь спала, её дыхание было ровным. Он сжал в пальцах стебель травы, ту самую, что лечит душу. И подумал: если бы тогда он не поклялся… Возможно, сейчас всё было бы иначе. Возможно, он мог бы защитить её от Юй Чэня. От Небес. От самой судьбы. Но тогда… он перестал бы быть Се Линем. И стал бы чудовищем, которого однажды уже увидел в своём брате.

Он опустил траву в крошечную чашу, начал варить отвар, аккуратно, как некогда учил его старый наставник. Каждое движение было молитвой. Каждая капля – попыткой искупить вину. И если даже душа Мо Сянь рассыпалась, как лепестки павших пионов, он верил: может быть, может быть… ещё не всё потеряно.

Костёр потрескивал, разгоняя тьму узким кольцом света. Лёд вокруг казался ещё более холодным, еще более враждебным на фоне этого крошечного островка тепла.

Отвар был готов.

Се Линь перелил его в маленькую глиняную чашу, кромка которой была покрыта сетью старых трещин, как сама его душа. Он склонился над Мо Сянь.

Её лицо было бледным, словно высеченным из тончайшего фарфора. Длинные ресницы отбрасывали лёгкие тени на щеки. Тело, укутавшееся в плащ, выглядело хрупким и беззащитным, как росток, застрявший между зимой и весной.

– Мо Сянь, – шёпотом позвал он, будто боясь спугнуть хрупкую тишину.

Она чуть шевельнулась, словно в полусне, и слабо открыла глаза. В её взгляде всё ещё сквозила туманная отрешённость. Се Линь поднёс чашу к её губам.

– Пей, – сказал он мягко. – Это поможет.

Мо Сянь послушно отпила. Горячая горечь растеклась по её телу, и она тихо вздохнула, будто скинула невидимую тяжесть. На мгновение между ними повисло редкое, чистое спокойствие. Се Линь смотрел на неё, и сердце его наполнялось тоской. В глубине души он знал: он не сможет защитить её вечно. Его клятва связывала ему руки. Его сила – запечатана кровью. Его судьба – стать лишь тем, кто будет держать её за руку на последнем шаге к бездне. Но, даже зная это, он не мог отпустить её. Не теперь. Не снова.

– Линь, – вдруг прошептала Мо Сянь, её голос был слабым, но ясным, – я… видела тебя.

Он замер.

– Где?

– Во сне, – ответила она, глядя ему прямо в глаза. – Ты стоял на краю башни. Ветер рвал твои одежды, а в руках у тебя была… чаша. Кровавая чаша.

Се Линь сжал кулаки, так что ногти впились в ладони. Он знал этот сон. Он сам видел его много раз. Ту башню. Тот день. Тот выбор.

– Что ты сделал тогда? – спросила Мо Сянь, не отводя взгляда.

Се Линь молчал. Ветер обдал их ледяным дыханием, тронул пламя костра. И в этом дыхании Се Линь услышал, как звучат слова, которые он так долго боялся произнести:

– Я выбрал не тебя.

Слова вышли глухо, словно выдранные из груди. Мо Сянь вздрогнула.

– Почему?

Се Линь опустил глаза.

– Потому что я боялся потерять мир. Потому что я думал… что, спасая всех, спасу и тебя.

Тишина обрушилась на них, тяжёлая, как зимнее небо. Мо Сянь долго молчала. Её дыхание стало медленным и ровным. Казалось, она погружается обратно в сон. Но, прежде чем закрыть глаза, она прошептала:

– Ты ошибался.

Се Линь склонился над ней, и в его взгляде плескались сожаление и покорность.

– Я знаю, – тихо ответил он.

Когда она уснула, он ещё долго сидел рядом, охраняя её сон, не позволяя себе ни на миг отвлечься. И где-то в глубине его сердца, под тяжестью старых клятв и новых ран, начала пробиваться крохотная, дрожащая мысль: что если… Что если ещё не всё потеряно? Но чтобы спасти её – теперь по-настоящему – ему придётся сделать то, чего он боялся всю жизнь: разорвать свою клятву. Даже если это будет стоить ему остатков души. Даже если путь к искуплению будет означать путь к собственной гибели.

Ветер уносил искры костра в ночь. И среди шёпота ветра, где-то далеко, в темнеющем небе, звучали первые отголоски новой бури. Той, что сотрёт границы между судьбой и выбором. Между искуплением и жертвой. Между любовью и потерей.

Глава 10 – Первый раз, когда сердце дрогнуло

Рассвет подкрадывался к замёрзшим скалам неспешно и бледно, окрашивая снежные гребни в призрачные оттенки перламутра. Мир вокруг был ещё погружён в глубокую, едва дышащую тишину, когда Мо Сянь медленно открыла глаза.

Её дыхание образовало тонкое облачко пара. Она приподнялась на локтях и увидела: рядом, у затухающего костра, дремал Се Линь.

Он сидел, склонившись вперёд, с рукой, сжатой на коленях. Спина его казалась усталой, будто сотни лет скитаний и битв сломили её невидимым грузом. Но выражение его лица во сне было неожиданно мягким. Безмятежным. Таким, каким она не видела его ни разу за всё время их бегства.

Мо Сянь долго смотрела на него, боясь пошевелиться. Что-то дрогнуло в её груди – не боль, не страх, не забытая скорбь, а странное, тёплое ощущение, которое она не могла объяснить. Оно было лёгким, как первый порыв весеннего ветра после долгой зимы. Она сжала пальцы на плаще, которым он её укрыл, пытаясь унять дрожь в руках. И в тот миг она впервые задумалась: кто он для неё? Не просто защитник. Не просто тот, кто уводил её всё дальше от погони. Что-то большее. Кто-то, чьё присутствие уже становилось необходимым, как дыхание в ледяную ночь.

Пламя в костре затрепетало. Се Линь проснулся. Их взгляды встретились – на мгновение, но этого хватило. В его глазах было то же самое чувство, что трепетало в её сердце. Что-то тихое. Что-то, что не требовало слов.

Он быстро отвёл взгляд и встал, словно опасаясь, что если задержится рядом с ней хоть на миг, то потеряет всё, за что боролся.

– Мы должны идти, – сказал он, голос его был хриплым от недосыпа.

Мо Сянь молча кивнула. Но когда она поднялась на ноги, её пошатнуло. Се Линь, не думая, подхватил её за талию. И замер. Она была невесома в его руках, хрупка, как та самая травинка, которую он берёг всю ночь.

И всё же – в её теле, в её дыхании, в самом её существовании было столько жизни, столько тихой силы, что Се Линь невольно сжал её крепче, словно боялся, что ветер унесёт её прочь.

Мо Сянь подняла на него глаза. И в этом взгляде не было страха. Только доверие. И что-то большее. На миг мир вокруг исчез. Не было больше ни снега, ни холода, ни преследующих теней. Был только он. И она. И этот крошечный, чудесный промежуток между ударами сердца.

Се Линь резко отпустил её, словно обжёгшись.

– Прости, – глухо сказал он.

Мо Сянь улыбнулась – тонко, почти невидимо.

– Ты не причинил мне боли.

Её голос был лёгким, как весенний дождь, как музыка, которую он когда-то слышал в её пении, в другой жизни. В жизни, которую он обрёк на забвение.

Они отправились в путь. Шли медленно, осторожно, следя за каждым шорохом ветра. Но сердце Се Линя больше не было прежним. Впервые за много лет оно дрогнуло. И он знал: это чувство будет расти. Незаметно. Неумолимо. Как росток, пробивающийся сквозь лёд. И однажды ему придётся сделать выбор. Между клятвой и этим трепетным, ещё не рождённым чувством. Между прошлым и будущим. Между тем, кем он был, и тем, кем он готов стать ради неё.

Скалы вокруг становились всё ниже, снег поредел, обнажая тропы, по которым некогда проходили паломники. Здесь, у подножия древних гор, воздух был мягче, а свет – теплее, будто сама земля помнила другие времена, когда над этими землями звучали песни, а не только стоны ветра.

Се Линь вёл Мо Сянь вперёд, стараясь выбирать самые лёгкие дороги, щадя её силы. Но с каждым шагом он всё сильнее ощущал: то, что родилось между ними на границе сна и пробуждения, теперь дышало и росло. Нечто нежное, тонкое, как цветок в морозный день. Нечто опасное.

У ручья, где вода едва пробивалась из-под ледяной корки, они остановились. Мо Сянь села на камень, опустив руки в холодную воду. На мгновение её лицо озарилось лёгкой улыбкой – словно ребёнка, впервые увидевшего чудо.

Се Линь смотрел на неё, и сердце его снова дрогнуло. Она была слишком далека от мира, к которому он привык. Слишком чиста для войны, которую он обрёк её вести. И всё же – именно потому он не мог отвести взгляд.

– Здесь красиво, – тихо сказала Мо Сянь.

Её голос был тихим, но в нём звучала искренняя радость. Она зачерпнула ладонями воду, позволив ей струиться сквозь пальцы. Се Линь присел рядом, молча наблюдая.

– В детстве, – продолжила она, – я мечтала найти место, где даже дыхание мира звучит как песня.

Она улыбнулась – светло, искренне.

– Думаешь, такое место существует?

Се Линь хотел ответить, что нет. Что мир полон боли, предательства и холода. Что всё хорошее – лишь сон, который рано или поздно кончается.       Но, глядя в её глаза, полные детской веры, он не смог. Он лишь тихо произнёс:

– Если ты его ищешь, значит, оно существует.

Мо Сянь посмотрела на него. И в её взгляде была такая тишина, такая глубокая благодарность, что Се Линь невольно отвернулся. Он чувствовал, как трещины внутри него становятся всё шире. Как клятвы, сковывающие его душу, начинают дрожать. Он боялся. Не за себя. За неё.

Они долго сидели у ручья, не говоря ни слова. Просто вместе. Под одним небом. Словно два путника, заблудившиеся не только в землях, но и в своих собственных судьбах.

Когда солнце клонилось к закату, окрашивая вершины багровым светом, Се Линь осторожно прикрыл пальцами локоть Мо Сянь, поправляя на ней плащ.

Её рука на миг коснулась его запястья. И в этом невинном касании была вся истина их будущего. Их горе. И их любовь. Которая уже пускала корни в трещинах их разбитых судеб.

Се Линь поднял глаза к небу. И тихо подумал: "Если это чувство – ошибка… То пусть я ошибаюсь до конца времён."

Но на дальнем горизонте, там, где небо начинало темнеть, уже собирались новые тени. И вместе с первыми звёздами зажглись предвестия беды. Потому что любовь в этом мире всегда несла за собой расплату. Особенно – между смертным и бессмертным. Особенно – когда времени оставалось так мало.

Глава 11 – Треснувший нефрит

Ночь опустилась на землю прозрачным покрывалом. Лёгкий иней блестел на траве серебристыми искрами, словно сама земля затаила дыхание, ожидая чего-то неотвратимого.

Се Линь и Мо Сянь укрылись в заброшенной часовне у подножия гор. Некогда здесь служили духам ветра и воды, но теперь каменные стены покрылись трещинами, и сквозь дыры в крыше виднелось холодное небо, усыпанное редкими звёздами.

Мо Сянь сидела у основания алтаря, устало опустив голову на руки. Се Линь растопил маленький очаг, стараясь не тревожить её. И всё же тревога не оставляла его ни на миг.

С каждым днём Мо Сянь становилась всё слабее. Иногда её тело словно теряло вес, становясь прозрачным на миг, как призрак. Иногда она смотрела сквозь него – будто видела что-то иное, далёкое, за гранью человеческого восприятия.

И Се Линь чувствовал: приближается черта, за которой они не смогут вернуться. В ту ночь Мо Сянь вздрогнула во сне. И закричала – не громко, но так, что этот звук пронзил даже стены часовни. Се Линь бросился к ней, опустился на колени рядом.

– Мо Сянь! – он позвал её, осторожно беря за плечи.

Её тело дрожало, будто в лихорадке. Губы шевелились, произнося несвязные слова. Руки схватили его за плащ – сильно, отчаянно, как утопающий хватается за последнюю ветку.

– Спаси меня, – прошептала она. – Пожалуйста… спаси…

Се Линь почувствовал, как неведомая сила ударила ему в грудь – холодная, раздирающая, как треск раскалывающегося льда. В следующее мгновение мир вокруг исчез. Он оказался в темноте, глубокой, бездонной. Перед ним парили два света. Один – тёплый, золотистый, мягкий, будто утренний туман. Другой – серебристый, острый, как лезвие клинка. Между ними пульсировала трещина – длинная, бесконечная, уходящая в вечность. И на этой трещине, как на тончайшем мосту, стояла Мо Сянь. Её фигура колебалась между двумя огнями. Половина её тела была тёплой и живой, дышащей, наполненной жизнью. Половина – прозрачной, будто вырезанной из света, нетленной, но бесконечно далёкой от мира смертных.

Се Линь шагнул вперёд, но его остановил голос. Старый, будто ветер в скалах, и в то же время бесконечно знакомый.

– Ты видишь правду, Се Линь.

Перед ним возник силуэт в старомодных одеждах мастера – дряхлый, но величественный.

Это был Учитель Хуань – тот, кто когда-то учил его истинам пути бессмертных.

– Что это? – спросил Се Линь, чувствуя, как дрожит его голос.

Учитель Хуань склонил голову.

– Душа той, кого ты защищаешь, расколота.

Он провёл рукой, и между огнями заструились видения – сцены сражений, всполохи заклинаний, разрушенные храмы и поля, усыпанные павшими.

– Война между кланами. Проклятие древней печати.

И твой выбор… – голос наставника стал тяжёлым, – разорвал её.

Се Линь отшатнулся, как от удара. Он увидел – в водовороте образов – как сам, тогда, на вершине Башни Пламенного Рассвета, призывал силу Нефритового Пламени, чтобы спасти тех, кого считал своими.

И как в этом вихре света и тьмы, словно сорванный лепесток, Мо Сянь падала в бездну. Её душа рвалась на две части. Одна – привязанная к миру смертных, к боли, любви и времени. Другая – унесённая в сферы вечности, где не было места ни радости, ни скорби.

Се Линь закрыл глаза.

– Это моя вина.

– Да, – мягко подтвердил Учитель Хуань. – Но вина – лишь первый шаг. Главное – что ты сделаешь теперь.

Мо Сянь стояла на трещине. Её глаза были полны безмолвной мольбы. Се Линь сделал шаг вперёд. И услышал ещё один голос – тонкий, но пронзительный, как звон серебряного колокольчика. Голос самой Мо Сянь.

– Я хочу жить, – прошептала она.

– Я хочу любить. Помни меня.

И трещина под её ногами начала расходиться шире. Се Линь бросился вперёд, не думая.

Он схватил её за руку, чувствуя, как две силы борются за неё – смертную и бессмертную, теплоту жизни и холод вечности. И клялся себе: что бы ни случилось, он не отпустит. Никогда.

Мир вокруг трещал, будто ледяное зеркало, готовое разлететься на тысячи осколков.

Се Линь сжимал руку Мо Сянь, чувствуя, как тонкая нить между её двумя сущностями натягивается до предела. Тёплая часть её души дрожала под его ладонью, стремясь остаться здесь, на земле, рядом с ним. А холодная, светлая – пыталась ускользнуть в сферы, где нет времени и памяти.

И он знал: стоит ему хоть на мгновение поколебаться – и её смертная часть погибнет.

Навсегда.

В глубине трещины затрепетал свет. И Се Линь услышал голос. Не голос Мо Сянь. А голос старого мира, древнего, бесстрастного, равнодушного к судьбам людей.

– Отпусти. Её участь – раствориться. Таково равновесие.

Он стиснул зубы.

– Нет, – прошептал он. – Не теперь.

Не снова. Не тогда, когда она впервые начала улыбаться. Не тогда, когда её рука так доверчиво сжимала его.

Трещина под их ногами начала ползти дальше, рассыпая землю в черноту. Мо Сянь вскрикнула. И тогда Се Линь понял: ему не спасти её без жертвы. Без нарушения клятвы, наложенной кровью. Без вызова той силы, которую он поклялся никогда больше не касаться.

Он закрыл глаза. И вспомнил всё. Башню Пламенного Рассвета. Горький вкус крови на губах. Предательство брата. Распад мира на части.

И клятву – ту страшную, которую он дал тогда, среди пепла и разрушения:

"Больше никогда."

Но в этот момент – перед лицом её боли, её дрожащего дыхания – он понял:

Иногда любовь выше клятвы. Иногда клятва, спасая мир, убивает самое дорогое.

Он разжал кулак. И позволил силе вернуться.

Тёплый свет, спящий в его крови, дрогнул и вспыхнул, как пробуждённый феникс.

По руке, удерживающей Мо Сянь, прошла золотая трещина, будто сама ткань его души начала рушиться.

На мгновение он почувствовал, как его собственная жизнь уходит в неё – как река, переливающаяся из одного берега в другой.

Он отдал ей всё, что осталось.

Тёплый свет разлился между ними.

И холодная, серебристая часть Мо Сянь замерла, дрогнула – и рассыпалась искрами.

Только тёплая душа осталась – истончившаяся, измученная, но живая.

Они упали на каменные плиты часовни. Се Линь тяжело дышал, чувствуя, как ломается последняя печать в его теле.

Как кровь становится тяжёлой, как расплавленный металл.

Как его сила, некогда чистая, теперь отравлена запретом, который он нарушил.

Но рядом с ним Мо Сянь дышала. Слабо. Но – дышала. И это было важнее всего. Она открыла глаза. В них была растерянность. И – впервые – крошечная искра тепла. Её пальцы нащупали его руку.

– Ты… – прошептала она. – Ты спас меня.

Он с трудом улыбнулся.

– Только потому, что не смог бы снова потерять тебя.

Мо Сянь слабо улыбнулась в ответ. И эта улыбка стоила ему всего мира.

Снаружи над разрушенной часовней ветер зашевелил древние колокольчики.

И в их дрожащем перезвоне звучала старая истина:

Когда трескается нефрит, он уже никогда не будет прежним.

Но именно в трещинах рождается свет. В ту ночь Се Линь понял: Их пути теперь связаны навсегда. И вместе с этим даром он обрёл и проклятие. Потому что Небеса не прощают нарушенных клятв. И цена за спасение Мо Сянь ещё только начинала нарастать.

Глава 12 – Печать на запястье

Мир по-прежнему был окутан серым туманом предрассветных теней, когда Мо Сянь открыла глаза.

Каменные плиты часовни под ней всё ещё хранили тепло костра. Се Линь сидел неподалёку, молча, с закрытыми глазами, будто погружённый в глубокую медитацию. Тонкая нить золотого света всё ещё еле заметно струилась вдоль его ладони – остаток той силы, которую он вчера позволил себе нарушить.

Мо Сянь медленно поднялась, и в этот момент почувствовала странное жжение в запястье.

Словно под кожей шевельнулось что-то чуждое.

Она опустила взгляд.

На внутренней стороне левого запястья, там, где вчера не было ничего, теперь проступал тонкий узор.

Тонкая линия, закрученная в спираль, подобная древнему символу единства души и тела. В самом центре мерцала едва уловимая красная искра, как крошечная капля крови, застывшая во времени.

Печать. Неживая. И всё же – пульсирующая в такт её сердцу.

Мо Сянь тронула узор кончиками пальцев. Жжение усилилось, словно печать отзывалась на её прикосновение. Её дыхание участилось. Какая-то часть её, древняя и первобытная, инстинктивно знала: это знак. Не просто рана. Не просто след от их спасения. Это была дверь. Или цепь. И, возможно, и то и другое сразу.

Се Линь открыл глаза. И сразу увидел, как Мо Сянь смотрит на своё запястье. Он вскочил, подойдя к ней одним быстрым шагом.

– Покажи, – тихо сказал он.

Мо Сянь молча протянула руку. Се Линь взял её ладонь в свои пальцы, осторожно, словно боялся причинить боль. Когда его кожа коснулась её, печать дрогнула и вспыхнула мягким светом, как отклик.

Се Линь замер. Его лицо стало напряжённым, глаза сузились. Он знал такие символы. Он видел их в древних манускриптах клана Нефритового Пламени – в разделе, который повествовал о расколотых душах и печатях вечной привязки.

– Что это? – прошептала Мо Сянь.

Её голос был хрупким, как иней на стекле. Се Линь медлил с ответом. Он понимал: правда будет тяжёлой. Но он больше не мог лгать.

– Это… – начал он медленно, – знак того, что твоя душа больше не принадлежит целиком ни этому миру, ни миру бессмертных.

Он посмотрел ей в глаза.

– Это печать разлома.

 Твоё тело стремится к жизни. Но твоя душа всё ещё тянется в вечность. Печать держит тебя здесь… на краю.

Мо Сянь побледнела.

– Значит… я всё ещё могу исчезнуть?

Се Линь сжал её ладонь крепче.

– Нет, – твёрдо сказал он. – Пока я рядом – нет.

И в его голосе не было ни тени сомнения. Как будто его собственная жизнь теперь не имела значения, если речь шла о ней.

На какое-то время они сидели молча. Пламя очага мирно потрескивало, будто тоже затаив дыхание, боясь потревожить их хрупкое равновесие.

И Мо Сянь впервые за долгое время почувствовала: что бы ни ждало их впереди – страх больше не будет её единственным спутником.

Она снова посмотрела на печать.

И в тонком узоре, в трепещущем свете, увидела не только проклятие.

Но и надежду.

Ту самую, что всегда рождается там, где боль соединяется с любовью.

Отлично, я понял: пишем более глубокими, цельными абзацами без рубленых фраз. Продолжаю так, как ты хочешь:

Когда Мо Сянь поднялась на ноги, осторожно прижимая запястье к груди, печать на её коже вновь вспыхнула, будто чувствуя приближение чего-то незримого. Воздух в часовне стал плотнее, наполненный предчувствием – таким, которое человек ощущает кожей задолго до того, как беда приобретёт черты и имя. За треснувшими стенами пронеслось завывание ветра, и где-то в его голосе послышалось странное – будто сквозь шум приближалась шёпотом чужая воля, не принадлежащая ни людям, ни духам.

Се Линь напрягся всем телом. Его чувствительное чутьё – память о прошлых силах, которые он когда-то отринул, – уловило зыбкое и тревожное движение в потоках ци. Мир вокруг словно дрогнул, тонкой паутиной трещин расползаясь между мирами, и Се Линь без слов понял: печать на запястье Мо Сянь не просто клеймо её состояния. Она стала маяком, сигналом для тех, кто бродит по межмирью, ищущих пути к её разорванной душе.

Мо Сянь чувствовала это тоже, хотя и не могла объяснить. Она сжала ладонь так крепко, что ногти впились в кожу, а сердце билось в груди, словно птица в ловушке. В её взгляде не было страха, только странная, непрошеная ясность – как будто что-то древнее внутри неё вспомнило, что именно за ней придут, и что это было неизбежно с самого начала её падения в этот мир.

– Мы не можем оставаться здесь, – сказал Се Линь тихо, почти не шевеля губами, и его голос, обычно спокойный, теперь звучал жёстко, как обнажённая сталь. – Эти стены больше не укроют нас. Они услышали её.

Он быстро набросил на плечи плащ, проверил меч, что был спрятан под складками одежды, и обернулся к Мо Сянь. Она стояла совсем близко, и в её лице, освещённом зыбким светом умирающего костра, было нечто пугающе прекрасное – как мгновение перед тем, как цветок сорвётся с ветки в ветреную ночь.

Они вышли в ночь. Холод ударил в лицо, резкий и живой, напоминая о хрупкости их тел, о том, как легко потерять тепло в этом безразличном мире. Печать на запястье Мо Сянь светилась сквозь рукав, неярко, но достаточно, чтобы, казалось, весь снег вокруг знал их местонахождение. Се Линь вёл её вниз по тропе, вдоль заиндевелых кустов, где кристаллы инея мерцали в лунном свете, подобно рассыпанным осколкам прошлого.

Их окружала тишина, но в этой тишине жил скрытый ропот – эхо чьих-то шагов, теней без тел, чуждых глаз, следящих из-за каждой скалы. Мо Сянь чувствовала, как печать на её руке начинала пульсировать всё сильнее, с каждым ударом сердца, как будто внутри неё пробуждалась новая сила или, напротив, раскрывалась древняя трещина.

Они остановились у развилки троп. Одна дорога вела к чёрному лесу, мрачному и молчаливому, другая – к заснеженному перевалу, где буря уже собирала клочья тумана. Се Линь не колебался. Он повёл её к перевалу, туда, где было труднее идти, но легче спрятаться, где само небо прикроет их следы.

Когда они углубились в туман, Мо Сянь споткнулась, и Се Линь подхватил её. Его ладонь сомкнулась вокруг её запястья, и в тот же миг из печати вырвался тонкий луч света – быстрый, как взмах крыла. Луч рассыпался в воздухе крошечными символами, древними знаками, которые вспыхнули вокруг них на миг, будто древние узы пытались замкнуться вновь.

Се Линь понял: печать начала распечатываться. И что бы ни было за ней скрыто – это шло за ними. И, возможно, уже было слишком поздно, чтобы убежать.

Глава 13 – Письмо с Небес

На далёких высотах, где земля терялась под завесой облаков, стоял Небесный Двор – великий дворец, выточенный из белого нефрита и прозрачного льда. Его стены отражали свет звёзд, а над куполами лениво скользили серебряные драконы тумана, обвивая колонны, что терялись в небе. Здесь не знали ни времени, ни жалости, и даже дыхание казалось застывшим в вечности.