Бойня в посёлке мёртвых лесорубов

Алёша Губошлёп

Бойня в посёлке мёртвых лесорубов

пролог

В середине октября пятьдесят седьмого года случилось машинисту Володе Зубарю возвращаться на дизельном локомотиве по узкоколейной ветке в депо. Курил машинист папироску, стряхивал пепел в открытую форточку, задумчиво таращился из кабины в тайгу и разглядел в сумерках, в стороне от пути, голого, плешивого мужика с длинной бородой и огромными волосатыми ручищами. Мужик тот сидел на корточках, прислонившись спиной к почерневшему стволу сухостоя, дремал, зарывшись носом в бороду.

Много разного слышал Володя Зубарь про этого мужика, но глазам своим не поверил, потянулся рукой к сигналке и протяжно погудел.

Вздрогнул мужик, завертел бородатой головой, поднялся, вышел из под ветвей мёртвого дерева и вдруг побежал за локомотивом, легко побежал, как будто разминаясь, вразвалочку, а уж после разминки мощными толчками стал уходить вперёд.

Машинист добавил тепловозу ускорения, а голому мужику всё равно бежалось легко, с настроением.

Первый снег уже успел полежать. Вылезла луна. Володя Зубарь таращился на бегущего среди деревьев бородатого, хохочущего на весь лес мужика и ясно чувствовал ужас, холодный, липкий, сковывающий.

В тот момент, когда локомотив вынырнул из тайги в поселок, за локомотивом в поселок из тайги вынырнул и мужик.

Снегу здесь было заметно меньше. Понесло мужика по лугу, через пеньки, по покосам, через ограду, по перекопанным огородам, махнул на крышу дровяного сарая, с крыши на крыльцо, мимо окон, через колодец, через калитку и в прогон. Тут Зубарь и потерял мужика из виду, а когда, уже затемно, вышел из депо, то до самого дома шагал, часто оглядываясь и прислушиваясь.

Как пришел домой – по два раза проверил все запоры и щеколды.

– Коку видел, – шепотом сообщил жене Зубарь. – Страшный, здоровый, и хуй до колен болтается, – для наглядности машинист приложил к своему колену ладонь. – Тут где-то, по поселку бегает. Мишка спит?

– С чего бы? Рано.

– Дверь никому не открывай, – не притронувшись к ужину снова потянулся к фуфайке.

– Куда собрался? -заволновалась жена.

– К бате. За ружьём.

Отец жил на другом конце поселка. Хлопая резиновыми сапогами машинист летел по пустым улицам и в каждом темном углу ему мерещился голый мужик с огромными волосатыми ручищами. Дыхание окончательно забилось, но парень не думал останавливаться. Свалился на отцовском крыльце, захрипел, потянулся рукой к двери и стал молотить в неё кулаком, а сам глазищами по сторонам.

К часу ночи у Зубаря разболелось сердце. Перебрался от жены на диван, сел, прижал ружьё к груди и как будто полегчало. Пожалел, что так и не завёл собаку. Решил, что завтра пойдет просить у тестя овчара. Скажет ему про тревогу всё как есть. Пускай что хочет думает…

Цок.

Вздрогнул и проснулся.

Единожды никто не стучит. Как минимум дважды. А тут один. Нехорошо. И темнотища. Стал ждать. И дождался.

Цок.

Снова единожды.

Пробежал холодок по спине, как на зло не смог вспомнить ни одной молитвы, поднялся с дивана, покрепче сжал в руках ружье, двинулся на слабых ногах к окну, стал всматриваться в черноту за окном, ближе, ближе, ещё ближе и наконец рассмотрел как огромный волосатый палец тяпнул ногтем по стеклу.

Цок.

Глава 1. ПОСЁЛОК МЁРТВЫХ ЛЕСОРУБОВ

Октябрь 1996

Колёса вагонов ритмично стучали на частых рельсовых стыках, отчего спалось в плацкарте крепко. Но надо было просыпаться и капитан Студёный проснулся. Похлопал глазами, посмотрел на часы, зашевелился, принялся слезать со второй полки, не используя густо перемотанную бинтом кисть правой руки.

Вчера, кажется ближе к обеду, он с этой полки свалился. Там, внизу женщина с ребёнком сидели, разбил у них бутылку с лимонадом, напугал, ладонь порезал, кровища. Пьяный был, конечно.

– Если что, стрелять левой будете, -громко прошепелявил жмякая во рту зубную щётку вернувшийся из туалета, долговязый, прыщавый сержант.

– Тссс, – зашипел Студёный и, наконец спустившись, сел. – Сыч, блядь, не пугай людей. В кого стрелять?

– В Лондаузера, – сержант уселся напротив.

– Зачем?

– Он, как нас увидит, сразу палить начнёт.

– С чего бы Лондаузеру в нас палить?… -удивился капитан. -…Если он просто от эшелона отстал?

– Откуда вы это взяли, товарищ капитан? – и сержант оттопырил губу, как будто собрался улыбаться, но как будто ещё не время.

– Как откуда? Как это откуда? – Студёный завалился влево, высунулся в проход, чтобы убедиться, что их не слушают.

– Вспоминайте, – теперь сержант хитро прищурился.

– После перекура на станции в вагон рядовой не вернулся. – Студёный чуть наклонился к сержанту. – Так?

– Угу. С автоматом.

– Ну с автоматом. И что?– уверенность сержанта в том что рядовой Лондаузер будет оказывать сопротивление показалась капитану Студёному странной и неожиданной.

– Тогда зачем меня к вам в усиление прикрепили? – кинул аргумент сержант и стал аккуратно складывать полотенце, заворачивать в него щётку и пасту.

– Стоп, – Студёный почувствовал, как напрягся живот. – Начнём сначала. Где обнаружили пропажу?

– В Челябинске на общем построении.

–Я тоже там был?

–На построении? -сержант таки не удержался и робко улыбнулся.– Не, не было. Вы на вокзале в ресторане застряли. Командир на всю площадь матерился.

– Понятно. А тебя за что? Лондаузер даже не из твоего отделения.

– Лондаузер из моего отделения, так-то.

– И что? У тебя Кудеба есть. Могли бы в усиление его послать. А послали дембеля, который одной ногой уже дома, да ещё и целого старшину роты. Схуя-ли?

– Я – не старшина.

– ВрИО. Какая, блядь, разница, – Студёный, ощупывая лицо, сморщился, попытался рассмотреть отражение в окне. – У меня тут что – синяк?

– Почти сошёл. Мы с вами трое суток на вокзале у челябинских железнодорожных ментов в дежурке жили, не помните? Ждали пока туловище найдут. Удар у вас что надо. Валентиныч, – мент, с которым вы зацепились, только один раз успел....

– Тпрррр. Ты с темы не съезжай, -перебил капитан. – Давай сюда подробности – зачем Лондаузеру захочется по нам стрелять. Потому что, если такое допускается, то у меня вопрос, – Студёный левой рукой ухватился за мощную ручку на оконной раме, стал со всей силы тянуть раму вниз. – Достаточно-ли у нас сил? -покраснев от напряжения капитан почти хрипел. – Ведь, если он и правда решит отстреливаться… Чтобы взять его живым… Тут целый взвод нужен… Сыч, сука, ты ведь несерьёзно? Разыгрываешь меня?

– Ещё как серьёзно, -Сыч встал, потянулся до цыпочек, закинул руку на третью полку, на полке сразу задвигалось что-то тяжёлое и выполз страшный, чёрный как чёрт, калашников с деревянным прикладом. Сержант снова уселся, положил чёрта на колени, хлопнул по нему ладошками.

С автоматом стало заметно теснее. Студёный долго таращился на калашников и наконец, отцепившись от окна, без всякой надежды на свежий воздух, тихо спросил: – Почему я только сейчас узнаю, что Лондаузер – не просто тормоз, который за сигаретами в магазин побежал и от эшелона отстал, а псих с автоматом? Отвечай.

– Всё вы знаете, просто из-за контузии не всё запоминаете. Мы с вами последний раз позавчера вечером, когда в Челябинске на поезд садились, про это разговаривали. Вы сказали – «Не ссы, на месте разберёмся» и прямо с перрона пошли к этим блядям в тринадцатый вагон. Я вас оттуда…

– Отставить, – капитан Студёный вдруг громко задышал. – Какая наша с тобой задача, сержант? – и тут-же, не дав и секунды на ответ, сорвался с места и с хорошего размаху залепил левым кулаком Сычу в правое плечо, да так сильно залепил, что сержант негромко вскрикнул, выронил автомат, скорчился и застонал.

– Наша задача – вернуть рядового Лондаузера в полк живым и невредимым. Понял меня, хуила? Давай выкладывай, почему он в бега ударился. Кстати, я левша, и странно что ты об этом не знал. Как ты вообще до сержанта дослужился? Я бы за тебя не ходатайствовал.

Заглянула заспанная проводница. – Следующая ваша.

Капитан кивнул, отвернулся к окну и стал щуриться на пробивающиеся, сквозь мелькающие макушки деревьев, лучи восходящего солнца. – Я весь во внимании.

– Уже сто раз говорил, могу и ещё, – простонал Сыч, поднял с пола автомат и снова положил себе на колени. – Я же не знаю что вы помните, а что не помните…

– Всё выкладывай.

– Стишок хотя бы помните?

– Стишок?

– Понял. Тогда сначала. Искали крысу, которая после отбоя по карманам шарилась и нашли у Лондаузера при обыске блокнот со стишками.

Сержант развязал вещмешок, покопался и вынул несколько сложенных блокнотных листов, стал их перебирать, бормоча под нос. – Баллада о тихом лете. Рыжая женщина. Победа. В Победе про вас.

– Про меня?

Сержант передал капитану блокнотный лист, ткнул пальцем в название.

Победа

У капитана Студёного

Коллекция девичьих платков

Цвета зелёного, с красным в белом.

Отскоблить каждый плат от крови и в подарок жене

А ещё написать на асфальте мелом

Я ТЕБЕ ПОСВЯЩАЮ ПОБЕДУ!

И она, прочитав с балкона, заревёт, побежит обниматься, целоваться, потащит к столу, к обеду

Дожевав котлету распахнёт победитель чемодан, заорёт

ЭТО ВСЁ ДЛЯ ТЕБЯ! А С НИХ НЕ УБУДЕТ!

И она, увидав обновки, затрясёт губами, заревёт,

Перемеряет каждый, перенюхает, перестирает, выгладит, аккуратно сложит, в шифоньер уберёт

И забудет

Студёный ещё раз пробежал по верхушкам строк. Сержант с интересом следил за его лицом, но лицо капитана ничего не выражало.

– Майор Ладошка сказал, что если фамилия работает как рифма, то её никто из стишка уже не уберёт, -сержант подождал. – Ваша фамилия работает. Студёного-зелёного. Если Лондаузер на дембель к себе в Архангельскую область уедет, то поди знай что там у него в голове происходит. Начнет херню свою читать со сцены в клубе по праздникам, на тот же День Победы. Или ещё хуже – в газету отправит. И у людей появятся вопросы. Сперва к Лондаузеру, потом к вам, потом ко всем остальным.

– Какие ещё вопросы?

– Так майор Ладошка сказал. Про девичьи платки и про кровь, например…

– Платки и кровь – это метафора – дебил, – Студёный разорвал страницы, скомкал обрывки в тугой бумажный ком. – Метафора, сечёшь -нет? Это он про флаги. У меня их целая коробка валялась. Скорее всего говнюку эту коробку приходилось таскать при переезде. – капитан разорвал лист, скомкал, замахнулся и бросил бумажный ком в грудь сержанту.

Сыч сжался, послушно нагнулся, собрал обрывки и сунул в вещмешок.

Студёный тем временем закопался во внутреннем кармане, долго не мог расстегнуть пуговицу, наконец расстегнул, вытащил из кармана красную книжечку, этой же рукой распахнул книжечку, которая оказалась военным билетом с фотографией конопатого, улыбчивого юноши с простоватой, полноватой физиономией, рождённого в сентябре 1976 года в Архангельской области и призванного на срочную службу в декабре девяносто пятого.

Сейчас физиономия Лондаузера не показалась капитану такой же добродушной, как это случилось всего несколько часов назад, когда он проснулся среди ночи, нашёл в кармане этот военный билет и неожиданно вспомнил куда и зачем едет в плацкартном вагоне пассажирского поезда, вспомнил, что Наташе давал телеграмму : «дома буду двенадцатого», а сем едете в обратную на запад… «Побежит обниматься, целоваться, потащит к столу, к обеду». Вот же гадина. – И почему, по-твоему, он удрал?

– Я провел с ним воспитательную работу когда в Ростове грузились, -пробормотал сержант. – У вас тогда приступ как раз случился, я решил сам. Вам уже по факту сказал. Вы сказали – ладно. Нормально. Потом я ещё много раз вам это говорил и всё нормально было, а сегодня про какую-то метафору…

– Что за работу ты с ним провёл, воспитатель?

– Есть разные методы, – сержант замолчал, стал было ковырять ногтем деревянный приклад, но тут капитан махнул левой и залепил Сычу кулаком в то же самое правое плечо. Сержант снова вскрикнул, но теперь не стонал, а тихо выл с широко открытым ртом, завалившись на левый бок, автомат снова свалился на пол. Протяжно, в унисон прогудел локомотив, у капитана засвистело в правом ухе, он впился взглядом в фото, перевел глаза на циферблат наручных часов, подумал – если бы не эта залупа с Лондаузером –дома был бы ещё позавчера, посидели бы с Наташей вдвоём, никуда бы не пошли. Во рту скопилась слюна. Он чуть не сплюнул, но вовремя опомнился, попытался проглотить… и быстро рванул в туалетный тамбур, дернул ручку запертой туалетной двери, выскочил в основной тамбур и никого там не обнаружив, смачно харкнул и задышал, задышал, задышал. После контузии Студёный смертельно боялся блевать и ,если вдруг такое случалось, его накрывала ужасная паника, задыхался, кричал, терял сознание, всего было два раза, оба как маленькая смерть.

Вроде успокоилось, вытер рот, вернулся в плацкарт, сел на свой диван, уставился на сержанта, который продолжал держаться за плечо.

– Что ты с ним сделал?

– Товарищ капитан, не беспокойтесь пожалуйста, способ рабочий

– Какой ещё способ?

– Я уверен, что стишок этот он никому больше не покажет и не расскажет. Способ рабочий. Но. Если он меня, например, сегодня пристрелит, то ему уже больше некого будет бояться и можно стишки вспоминать, записывать и в газету отправлять.

– Если он тебя пристрелит – он в тюрьму сядет, дебил. И плевать на эти стишки, ещё раз повторяю, нет в них ничего, кроме того, что этот говнюк меня и мою жену оскорбляет, паскуда.

– Товарищ капитан, я уже вам говорил: у меня есть подозрение, что это ловушка, -сержант заёрзал. – Ну вот смотрите – Лондаузер сбегает на станции в тайге, а потом вдруг находится, но не задержан, а только обнаружен. «Вот он , я. – приезжайте и забирайте». И вот мы едем. Представляете, если он знает, что еду именно я? Притаился с автоматом и ждёт, целится мне в сердце.

Студёный схватил сержанта левой рукой за ворот, стал накручивать его гимнастерку на свой кулак, затрещали пуговицы.

– Что ты с ним сделал?

– Напугал.

– Чем?

– Дал ему лысого. За щеку. А после сказал, что если он стишок про вас не забудет – я приеду к нему в Архангельскую область и всем про это расскажу, ещё и добавки дам.

– Пиздец, – Студёный театрально схватился за голову. – Из-за какого то идиотского стишка. Бляяядь. И эти… – капитан указал пальцем себе за спину. -…Эти стратеги знают, что Лондаузер запросто может дать психа и открыть стрельбу, всё равно отправили только нас двоих? Они там охуели все что ли? – студёному с трудом удавалось не орать.

– Это ещё не всё, – прошептал Сыч и какое то время они с капитанам смотрели друг на друга. – У нас с вами приказ, товарищ капитан.

– Ну. Что за приказ? Не тяни, Сыч, ссука.

– Ликвидировать Лондаузера.

– Да ну нахуй! – уже не стесняясь, громко усмехнулся Студёный и стукнул себя кулаком по колену. – Что за ебучий цирк?! – он стал внимательно смотреть сержанту в глаза, стараясь закопаться в них поглубже, копал, копал, улыбка съехала, вдруг протянул руку и положил её на лежащий на коленях у сержанта калашников. – Слово в слово повтори всё, что сказал командир. Всё до копеечки, понял меня?

– Командир со мной не говорил. Со мной говорил майор Ладошка, – сержант шептал, не сводя глаз с руки капитана на своем автомате. – Сказал, что если Лондаузера допрашивать начнут – может такой пиздец повылазить, что всем мало не покажется. Никому, сказал, эти разбирательства не нужны, отдыхать, сказал, надо, и Лондаузер будет стрелять, даже если не будет, – сержант замер, снова ожил и едва слышно добавил. – На синдром, сказал, спишем.

– Пьяный был?

– Я? – удивился сержант.

– Ладошка.

Сержант кивнул и капитан, отвернувшись, посмотрел в окно, за которым уже мелькали огороды, сараи, бани, заборы, дома, кричал локомотив, хором визжали тормозные колодки. Под этот визг протащились мимо старого деревянного вокзала с забитыми листами фанеры дверьми и окнами.

– ДЕЛЯНКА, – прочитал капитан Студёный облупившуюся табличку с названием станции, дёрнул со всей дури рукой и вырвал у сержанта автомат, зацепив прикладом столик, задребезжал в подстаканнике стакан.

Отставил автомат себе за спину в угол, застегнул на поясе ремень с кобурой, снял с вешалки и натянул не застегивая бушлат, напялил шапку, сел, кивком приказал сержанту встать.

Сыч поднялся, просунул руки в рукава бушлата, водрузил на макушку отутюженную в квадрат шапку-ушанку с советской кокардой, стал ещё выше, покосился на стоящий в углу автомат, шагнул в проход, закинул вещмешок на плечо.

Студёный поднялся, зацепив автомат, двинулся за сержантом по полупустому вагону на выход, уворачиваясь от торчащих по правому флангу ног.

* * *

На перроне подростки и женщины бегали с ведрами от вагона к вагону, продавали клюкву.

– Помнишь эту станцию? – Студёный закурил, застегнул бушлат – для середины октября здесь было довольно холодно.

– Не помню, – ответил сержант, нервно оглядываясь, и вдруг вынув из кармана руку, указал куда-то за спину капитана – Ещё военный.

Студёный обернулся. Со стороны последнего вагона по перрону шагал офицер в расстегнутой шинели с вещмешком за плечами и без головного убора. Подошёл, разглядел на плечах Студёного капитанские звездочки, потянул было руку к виску, но опомнился.

– Лейтенант Колоколец. Здравия желаю.

Военные козырнули в ответ, рассмотрели щуплого лейтенанта-артиллериста, его худое, женственное лицо и не спасающие положение усы. Основное внимание в лейтенанте на себя оттягивал целиком свернутый на сторону нос.

– Капитан Студёный, – представился капитан. – В отпуск?

– Нет. Тут что, военный объект какой-то? – лейтенант Колоколец стал оглядываться, притопывая летними ботинками и часто шмыгая.

– Если не в отпуск, тогда зачем? – капитан докурил и щелбаном отправил окурок в полёт, проверил на плече автомат.

Лейтенант Колоколец сначала прищурился, потом заулыбался, блеснув железной коронкой. – Слишком много военных на квадратный метр в таком месте, да? Тоже, когда вас обнаружил, удивился. Я за солдатиком. От эшелона отстал.

Студёный и Сыч коротко переглянулись

– Фамилия беглеца, случайно, не Лондаузер? – поинтересовался капитан.

– С чего бы. Рядовой Берёза, – лейтенант припадочно кашлянул.

– Домой ехали. В Чите хватились. Объявили в розыск. Нашли. Как будто бы он даже не задержан. – лейтенант стал крутить головой по сторонам и почти неразборчиво бормотать. – Станция Делянка, вот Делянка, теперь нужен участковый, участковый где-то тут должен быть, участковый, где его искать хуй его знает, а надо искать, потому что он как будто бы что то знает про Берёзу, а мне приказано этого Берёзу взад вернуть, вот такая странная херня приключилась со мной… – лейтенант стал лениво шарить рукой в кармане шинели. – Такая вот херня.

Студёный хотел что-то сказать, но уставился на женщину лет тридцати, которая шла по перрону прямо на него, одной рукой щелкала семечки, другой несла ведро, подошла, поставила его под ноги военным наполненное до краёв красными как кровь ягодами.

– Угощайтесь, – прозвучала женщина.

Все зачерпнули по жмени и стали пробовать.

– Сладкая? – женщина сплюнула собранную за щекой скорлупу в кулак и заорала куда-то себе за спину. – Горюня! Я ведро твоё сторожить не нанималась! Мальчишек к участковому пошла провожать! Сегодня у меня трое! – опять посмотрела на Студёного, на Сыча, на лейтенанта Колокольца. – Ну пошлите тогда.

И все пошли. По размытой, разбитой дороге, по прогнившим деревянным мосткам, вдоль черных заборов, мимо сараев, заборов, бань, перекопанных грядок, заборов, торчащих из-за заборов шиферных крыш, кирпичных труб, голых тополей и раздетых кустов черноплодной рябины, мимо пожарища, свалившейся в пруд водонапорной башни, дровяных поленниц, почерневшей от морозов крапивы, мимо грязи – сырой, черной массы, перемешанной с почвой воды.

Лейтенант Колоколец отметил, что для половины девятого утра в поселке довольно много шляющихся женщин с котомками, какие-то даже парами ходят.

Сержант Сыч, проходя мимо открытого гаража, увидал под слоем пыли двухцилиндровую Яву и загрустил.

Студёный, оглядываясь, прочувствовал что-то знакомое из детства. Его бабушка жила в похожем пространстве.

– У вас тут река есть? – спросил он у провожатой.

– Конешна.

– Широкая?

– Перепрыгнуть можно.

«Нет, не в таком», подумалось Студёному и детство сразу куда-то улетучилось. Почти не попадались фруктовые деревья. Яблони, но так редко. И снова пожарище. Совсем свежее. Как будто вчерашнее. Ещё пахнет.

Лейтенант Колоколец сделал рывок, догнал капитана, зашагал рядом. – Здесь, наверное, летом хорошо.

– Мы тут тоже стояли, – Студёный посмотрел на лейтенанта. – Стояли тут пятого числа, на запасном. И тоже один рядовой в вагон не вернулся.

– Ух ты, – тихо, но глубоко удивился лейтенант Колоколец. – А мы седьмого. Та-же история. Бляяядь. – резко занервничал лейтенант. – Похоже на сговор. А я думал всё куда проще.

«Сговор». Хм. Студёному эта мысль в голову прийти не успела. Его, почему-то, тянуло к мистике, к невероятным совпадениям…

– Товарищ капитан, – донеслось от лейтенанта.

– А?

– Я спрашиваю, у тебя случайно нет чего ни будь во внутрь? Сердце так стучит, боюсь устанет.

– Не, нету. Думаешь – мой боец с твоим списались и договорились тут встретиться? Зачем?

Колоколец в очередной раз припадочно кашлянул и перешёл на шёпот, чтобы шагающий впереди сержант Сыч не расслышал.

– Мой с автоматом ушёл. Я до этого разговора надеялся, что он может случайно как-то остался. Ну бывает, же. За сигаретами в магазин побежал, а автомат просто так прихватил, впечатление может хотел произвести. Придурков в армии хватает.

– Мой тоже с автоматом, – прошептал Студёный.

Какое-то время шагали молча. Обдумывали услышанное.

– Двое рядовых из двух разных эшелонов, оба с оружием, с разницей в два дня, сошли на одной и той же станции, – капитан Студёный заразмышлял вслух. – Если Лондаузер сошёл пятого октября, то седьмого он спокойно мог подойти к вашему эшелону и забрать Берёзу. Без всяких переписок.

– Звучит тревожно. У меня магазин пустой, – хлопнул по кобуре лейтенант. – Один в патроннике болтается. Остальные, надеюсь, просто в небо. Шапку потерял. Командировочные. Облик человеческий. Дома развод ждёт. Пиздец какой-то, блядь, я извиняюсь. Черная полоса длинною в жизнь. У меня после подписания только одна мысль в башке – застрелиться, чессслово, капитан. Чего-то все тяну, тяну, патроны почти кончились, ещё эта вся хуйня с Берёзой навалилась. Ты-б её видел. Берёзу эту. Сиротка. Вечно туда сюда по вагонам. Дверью хлопал. Постоянно попадался мне в тамбуре. Я уже наорал на него, а он все равно, сука, туда сюда, туда сюда. Ну сколько раз можно говорить.

– Может курево для дембелей стрелял? -предположил капитан.

– А? Да понятно, но все равно раздражало. А потом как испарился, я даже нервничать вроде меньше стал… – Колоколец плюнул. – Кого я успокаиваю. Капитан, я тебя заранее предупрежу, хорошо? Я очень конфликтный в последнее время, ничего с собой поделать не могу, так и прёт меня поконфликтовать, так и прёт, понимаешь? Пока все нормально. Будь спокоен. Пока. Но я тебя предупредил. Я очень конфликтный. Не сразу. Но очень. Болезнь у меня нервная. Таблетки дали. -Аааа..сссукааасердечко.. прихватываеттакбольно… чтосдохнусейчасвэтойебучейдырекакпёспоганыйподзабором.

Студёный сделал рывок и, обогнав сержанта, догнал провожатую, зашагал с ней рядышком.

– Нам бы мимо магазина не пройти.

– Не пройдем, – кивнула Провожатая.

– А вот мы по другой улице шли и на двери висел замок и было написано «Амур», – ткнул себе за спину Студёный. – В девять открывается?

– В Амуре гвозди продают, – провожатая посмотрела на капитана. – Нужны гвозди?

Капитан оскалился, не останавливаясь, оглянулся и показал лейтенанту жестами: «не переживай, немножечко потерпи и всё будет, магазин есть, деньги есть». Ему захотелось помочь лейтенанту, потому что себе он решил с сегодняшнего дня не помогать.

Ещё через пару сотен метров наконец остановились на перекрёстке сразу трёх улиц. Тут, на перепутье, устроилось одноэтажным строением сложенное из белого, селикатного кирпича длинное, прямоугольное помещение с решётками и ставнями на окнах, вывеской «Байкал» и огромной лужей с листьями перед крыльцом. У торчащего в стороне из земли деревянного туалета была сорвана дверь, которая сегодня служила плотом, плавая в грязи перед водительской дверью УАЗа-буханки. По серому борту буханки красными буквами – милиция.