Гурген свое слово сказал

Деревня

– Доброе утро! – проговорила голова Сурена. – Ух ты! Яичница с бастурмой! Нет ничего вкуснее приготовленной моей сестрой яичницы. Как ты, Гурген? Хлеб передай. Кнар-джан, мне тоже чай! Пять ложек сахара! А почему хлеб несвежий, что, сегодня не испекла? – Продолжая в том же духе, Сурен переложил себе в тарелку больше половины яичницы и, не переставая говорить, начал есть.

Гурген молча смотрел на Сурена.

– Да! Если где-то рождается Сурен, это тоже значит, что природа обиделась, – сказал он и со злостью откусил хлеб.

Сказать, что Кнарик любила своего младшего брата, значит не сказать всей правды. Она его обожала. С самого детства её главной обязанностью в семье была забота о больном брате. Особенно пока родители были на работе – отец в поле, мать на ферме. Даже сейчас он был для неё маленьким больным братиком, которого надо накормить. Когда-то Гурген сопротивлялся, но невозможно лишить кормящую женщину возможности кормить. Ему пришлось смириться.

– Хватит притеснять моего брата, и вообще мало говорите. Ешьте! – Кнар поставила чашки с чаем на стол, сурово посмотрела на мужа, заботливо погладила круглую голову брата и села.

Только Гурген собрался отправить в рот первую партию яичницы, как голова Сурена, не переставая жевать и глотать, выдала самый страшный вопрос:

– Гурген, есть вести от Вардана?

Вилка застыла у лица Гургена. Он смотрел на Сурена и думал: «Воткнуть ему вилку в глаз или лишить обеда и ужина?»

Часто моргая, Сурен продолжил:

– Ну, Вардан, твой сын, мой племянник, сын моей сестры. Есть новости? Как он? Не хочет приехать? Ребёнок уже взрослый, а бабушку и дедушку не видел. Что говорит?

Напряжение большого пальца Гургеновой ноги передалось вилке, и она нервно задрожала в его руке. Палец выбрал вариант «вилка в глаз».

Защищая детёныша, львица готова выйти даже против слона. И Кнарик пошла в атаку:

– Говорит? Говорит? – глядя в упор на мужа, зло произнесла она. – Что мой бедный мальчик может сказать, когда этот с ним даже не разговаривает? Уже семь лет, как мой сын уехал, а он с ним не разговаривает. Он, видите ли, обижен.

Гурген знал, что эта интонация ничего хорошего не сулит, и он, а не Сурен, рискует остаться без обеда и ужина, да и версия вилки в глаз не исключается. Гурген медленно отложил вилку на дальний от жены край стола, спокойно перевёл взгляд на супругу и почти шёпотом, сказал:

– Не обижен, а рассержен. Рассержен, что молодой, полный сил мужчина оставил свой дом, Землю, стариков родителей и шляется где-то в России. Не хватало этого, он ещё и женился не на армянке. А слово отца вообще ни во что не ставит.

Сурен был животным. Инстинкт самосохранения приказал молчать. Не найдя ничего лучше, он просто уткнулся в тарелку и стал сосредоточенно есть.

Супруги сверлили друг друга взглядом, уже вот-вот должна была появиться искра, но тут во двор вошёл Андо́.

Андо

Круглый двоечник Андо был очень добрым мальчиком. Добрым, отзывчивым и трусливым. Скорее трусливым, поэтому добрым и отзывчивым. Учителя в школе «рисовали» ему тройки за то, что он всем и во всём помогал. С возрастом Андо «эволюционировал», и если в начальных классах его использовали как грубую, пусть и детскую рабочую силу (выкопать, донести, принести, передать и т. д.), то к седьмому классу он уже чинил заборы, а после армии – трактора и радиоприёмники.

И даже сейчас, в столь почтенном, шестидесятилетнем возрасте, Андо продолжал осваивать новые вершины знаний. Он познакомился с интернетом, и некоторое время назад его взяли на госдолжность – сисадмином в деревенскую администрацию, где уже год стоял компьютер. Целый год с того стирали пыль и с гордостью демонстрировали гостям, но никто так и не осмелился включить. На очередном заседании совета решили поручить это дело Андо.

…Перед зданием администрации собралась вся Деревня (к тому моменту в ней числилось 46 душ). Дудукчи (семидесяти четырёх лет) уста Коло, тщетно пытался создать праздничное настроение. Дудук по сути своей инструмент, передающий грусть, тоску и ностальгию. Поэтому мероприятие больше напоминало панихиду. Женщины озабоченно переговаривались. Мужчины, регулярно поглядывая на дверь, тяжело вздыхали и очень сосредоточенно курили. Дети же, пытались заглянуть в единственное окно, занавешенное изнутри плотной шторой. Сто граммов домашней водки, выделенных Андо со стороны администрации для храбрости и устойчивости пальцев, закончились, так и не сделав своего дела. Что такое сто граммов для профессионального, высококвалифицированного труса с шестидесятилетним стажем? Сломанный в четырёх местах указательный палец Андо вот уже пятнадцать минут нависал в паре сантиметрах от заветной кнопки «POWER». На шестнадцатой минуте стоящий рядом (как инженерно-техническая элита Деревни) Гурген громко скомандовал:

– Поехали!

Со страху Андо нажал.

Через несколько томительных секунд компьютер включился и дал старт новому витку цивилизации в этой маленькой общине. «Эволюция» Андо достигла апогея!

Но это не означало, что он прекратил заниматься тем, с чего начинал карьеру: выкопать, донести, принести, передать и т. д.

Деревня

– Доброе утро! – стоя у калитки, бодро поприветствовал всех Андо.

Сурен, найдя спасительную лазейку, откинулся на спинку стула и по-хозяйски ответил:

– Доброе, Андо-джан! Проходи, позавтракай. Из дому идёшь, небось голодный?

Произнеся эту бородатую шутку, он громко рассмеялся, но не найдя понимания, тут же замолк.

Оценив обстановку, Андо, переступая с ноги на ногу, путаясь в словах, промямлил что-то вроде «нет, спасибо». И протягивая конверт, уже более отчётливо сказал:

– Я тут у Нвард был… По делам… Там у неё муж вернулся. Каро́. Из России. На два дня. Вот, Кнар-джан, это тебе. Весточку от сына привёз.

Продолжающие до этого момента смотреть друг на друга супруги резко повернулись в его сторону. Обычно, когда кто-то очень внимательно смотрел на Андо, он на всякий случай убегал, и сделал бы так же сейчас, но голос Кнар заставил его остаться.

– Господи! Что с ним? Что случилось? Заболел? Он? Ребёнок? Кто? Что?!..

– Нет, нет! Вот, просто деньги вам прислал, сто тысяч рублей, – скороговоркой выпалил Андо, быстро положил конверт на стол и… сел на стул.

– Ара молодец! Мо-ло-дец! Весь в меня! Вот, смотри, Гурген! Не сын, а золото! Кормилец! Молодец! Молодец! – не унимался Сурен.

Гурген

Отец Гургена сидел под деревом и курил. Возвращение сына домой стало для него знаковым событием, он расслабился и как-то совсем постарел. Дом построен. Дерево, под которым он сидит, посажено. Сын воспитан и уже женат. Мужчина, взваливший на себя всю ответственность за содержание семьи и хозяйства. Вардан очень гордился своим сыном и не скрывал этого. Каждый вечер надевал свой выходной костюм, оставшийся со свадьбы, и, прогуливаясь по Деревне, искал случая похвалиться сыном перед односельчанами. Случаи находились всегда. Не успевал он начать гордиться, как односельчане сами принимались хвалить Гургена – самого молодого за всю историю района главного инженера колхоза. Полгода Вардан провёл в радости и гордости, но на седьмой месяц вдруг понял, что кроме мелких дел по хозяйству ничем не занят, что всё бремя дома лежит на плечах сына. Именно тогда пришло ощущение ненужности, балласта, старости.

На следующее утро Вардан, взяв косу и позвав старого друга Чало, отправился на своё Поле. Настроение у него было просто замечательное (настроение Чало анализу не поддавалось в связи с его очень преклонным возрастом). Солнце светило ярче, птицы щебетали звонче, а трава… такой зелёной травы он не видел никогда. «Сын должен заботиться о своей семье, а я должен ему помогать, а не быть обузой».

Чало, как всегда, шёл впереди и, завернув за поворот, где начиналось Варданово Поле, исчез из виду. Вардан тоже завернул… и остановился как вкопанный. Через его вспаханное, засеянное и ухоженное Поле, как молодой щенок, бежал Чало. Бежал к лежащему посреди Поля, Камню, на котором сидел Гурген и лукаво смотрел на отца. Вардан приблизился и молча сел рядом с сыном.

– Я знал, что ты придёшь, – после паузы спокойно сказал Гурген.

– Почему без меня? Пока я дышу, стою на ногах и могу держать косу, я и моя Земля должны кормить наш дом. Эта Земля… – огрызнулся Вардан.

– Но ты забыл о ней, пап.

– Я не за… я не… я…

Мужские слёзы. Вардан, стоя на коленях и обхватив руками голову, рыдал. Он просил прощения у своей Земли. Содрогаясь всем телом, он непрерывно выкрикивал одно слово: «Прости! Прости! Прости!»

Гурген сел напротив отца, взял его руки в свои и, глядя в мокрые глаза, тихо сказал:

– Умрёт Земля – умрёшь и ты. Я всего лишь не дал тебе умереть.

Вардан встал, вытер слёзы, выпрямился во весь рост и посмотрел на солнце:

– Полдень. Пора перекусить!

Деревня

Четверо взрослых людей молча взирали на конверт, лежащий на столе. Гурген злился на жену, на себя, на жизнь, компартию, но больше всего на сына. Андо думал, что надо было всё-таки убежать. Сурен, как всегда, не думал, просто смотрел. Кнарик никак не могла решиться на отчаянный шаг и взять деньги, но злость на супруга пересилила страх, и она, сделав надменное лицо, протянула руку к конверту.

– Не тронь! – прошипел Гурген. – Андо, возьми это и отдай Каро. Скажи, откуда привёз, туда пусть и отвезёт.

Крик – лучшее средство маскировки страха. Андо резко вскочил со стула и, активно жестикулируя, попятился в сторону ворот. Своё отступление он сопровождал громкими выкриками:

– Знаете что? Не вмешивайте меня в ваши странные семейные отношения! Я что? Моё дело принести – я принёс! Хотите – берите, хотите – не берите, что хотите, то и делайте!

Последние слова доносились уже с улицы.

Голова Сурена включила одну из функций – говорить:

– Если вам эти деньги не нужны – я возьму.

Гурген взял вилку. Кнар подалась вперёд, загораживая грудью брата. Сурен нервно откусил кусок хлеба и стал жевать. Незаметно наблюдавший эту сцену из-за забора Андо зажмурился.

Прошло десять секунд – а казалось, вечность. И этих секунд хватило Кнар, чтобы набраться решимости. Она встала и, нависнув над Гургеном, выпалила:

– Я не поняла, Гурген! Не хватает того, что ты, целыми днями лёжа на тахте, считаешь мух и общаешься со своим пальцем… Ещё и пренебрегаешь деньгами, честно заработанными моим сыном? Знаешь что?..

Гурген отвёл глаза в сторону и как бы сам себе, в никуда, проговорил:

– Я у него денег не просил.

Вардан-младший

Вернувшись из армии, Вардан отсыпался и отъедался. Два дня – за два года. Кнар, отложив все дела, была занята исключительно обихаживанием сына. Все кулинарные боги и все «магические силы» хозяйки были призваны для этого процесса. Пользующийся ситуацией Гурген при дегустации очередного нового блюда качал от удовольствия головой и приговаривал: «Может, тебя ещё на два года в армию отправить?» Кнар при этом кокетливо улыбалась и, накладывая добавки сыну, отвечала: «Лучше тебя, Гурген. Может, научишься мало есть».

Утром третьего дня Гурген, как обычно он делал это по субботам, вышел в Поле. Ему не терпелось после двухлетнего перерыва поработать с сыном. Подойдя к комнате Вардана и постояв пару минут перед закрытой дверью, он решил не будить его и ушёл один. Самый разгар лета, надо было убрать скошенную траву и сбить её в стога.

Завернув за поворот, он увидел то, что в глубине души очень хотел увидеть: голый по пояс Вардан, орудуя вилами, собирал траву. Пару минут Гурген молча любовался работой сына. Как и все мужчины их рода, высокий, хорошо сложенный парень очень напоминал его молодого. Только когда сын, обернувшись, заметил отца и помахал ему рукой, Гурген двинулся с места и, не спеша, пошёл навстречу.

– Ну? Думал, я пропущу это веселье? – облокотясь на вилы, улыбаясь, сказал Вардан.

– Надеялся, что нет, – ответил Гурген и крепко пожал протянутую сыном руку.

…В полдень, как и следовало по традиции, Гурген, прищурившись, глянул на небо и, отложив вилы, сказал:

– Полдень. Пора перекусить.

Доев брдудж, Вардан поднялся и направился к источнику. Гурген же оставшуюся половину своего дурума положил под Камень.

– Доля Чало, – ответил он на немой вопрос сына.

– А почему ты вернулся после института? – неожиданно спросил Вардан.

– Ради отца, – не задумываясь, ответил Гурген.

– А почему потом не уехал? – продолжил сын.

– Слово дал… вот этому Камню, – с улыбкой сказал отец. – А что?

– Знаешь, в армии было много парней из деревень. Когда вечером после отбоя мы обсуждали, что будем делать после службы, почти все говорили, что поедут в город. Начнут бизнес, заработают денег, найдут себе хорошую жену и уедут за границу…

– А ты? – не дал договорить сыну Гурген.

– А я? Я хочу поступить в институт, стать хорошим специалистом и вернуться обратно… как ты, – сказал Вардан.

Гурген присел рядом с сыном на Камень. Посмотрел на свои ладони и улыбнулся.

– Что? – непонимающе спросил Вардан.

– На самом деле я вернулся и остался из-за этой Земли. Нашего Поля. Я не могу показать тебе то, что когда-то показал мне твой дед. В мои ладони не въелась Земля, но она в моём сердце. Когда я был маленьким, отец мне объяснил одну простую истину: «Умрёт Земля – умрёшь и ты». Это Поле давно уже нас не кормит, мы живём по-другому, но это Поле – наш дом. Этот Камень – наши предки. Эта Земля – наша родина. Только здесь мы Дома. Я рад, что ты так решил. Ну, всё, пора домой. – Хлопнув по плечу сына, Гурген встал.

Окончив с отличием университет, молодой юрист Вардан вернулся в Деревню. Его возвращение не было таким эпохальным, как когда-то возвращение Гургена, но отметили это событие не менее торжественно и алкообильно.

Побродив пару дней по родным полям и горам, на третий день, за ужином, сын заявил:

– Папа. Мама. Я еду в Москву. Продолжать учёбу в магистратуре.

– Зачем? – коротко спросил Гурген, не отрываясь от еды и не поднимая головы.

– Как зачем? Чтобы стать лучше, профессиональнее. И потом, сегодня без этого на хорошую работу не берут, – стал разъяснять Вардан.

– Правильно, сынок. Езжай. Чем ты хуже других? – поддержала Кнар.

– Чтобы правильно оформить земельный участок или наследство, магистратура не нужна, а здесь других дел и не бывает. Так что не забивай голову ерундой и принимайся за дело. Я с Петро́вичем уже договорился, он возьмёт тебя к себе юристом. Уважаемая работа, хорошая зарплата. И думаю, пора тебе начать искать невесту, – продолжая есть, объявил приговор глава семьи.

– Для того, чтобы считать овец Петровича, не надо было заканчивать юрфак с отличием. И потом – я не спрашиваю, а ставлю в известность. Я еду в Москву! – раздражённо, но уверенно сказал Вардан.

Только теперь Гурген отложил вилку и поднял глаза на сына:

– А я ставлю тебя в известность, что если ты уедешь, то можешь не возвращаться.

– Что ты говоришь? – вмешалась Кнар. – Мальчик хочет учиться. Отучится – вернётся. Четыре года ждали, подождём ещё два. Не надо делать из этого трагедию.

– Два года? На моей памяти из Москвы ещё никто не возвращался, – глядя на сына, зло ответил жене Гурген. – Я своё сказал. Делай как знаешь.

Следующий вечер Вардан встретил в Москве. Рыжие, блондинки, брюнетки, шатенки и даже одна лысая, девушки всех национальностей обхаживали красавца армянина. Он был непреклонен… «Моей женой будет только армянка!» – уже очень давно решил Вардан. Вернее, это с малых лет внушила ему мать.

На четвёртый месяц пребывания в белокаменной, Вардан, выходя из подъезда своей съёмной квартиры, увидел непонимающе смотрящую в открытый капот маленького «фольца» девушку.

– Вам помочь? – без задней мысли спросил он.

– Буду очень благодарна. Не заводится, – как бы извиняясь за машину, ответила незнакомка.

– А бензин есть? – с улыбкой спросил Вардан.

– Ой. Не знаю, – растерянно сказала автовладелица.

– Я Вардан. Живу в этом подъезде, на третьем этаже. Работаю юристом в маленькой фирме, учусь в магистратуре в большом университете, сын главного инженера маленькой Деревни и домохозяйки с большим сердцем, – протягивая руку, со своей фирменной улыбкой представился Гургенович.

– А я Света. Живу в соседнем подъезде, на четвёртом этаже. Студентка третьего курса дизайнерского факультета большого университета. Дочь журналиста небольшого издания и преподавателя по биологии средней школы, – подыграла девушка.

…Машину Вардан починил, то есть залил бензин, и она завелась, а через полгода женился на Свете.

Сколько ни уговаривала Кнар Гургена, он не то, что поехать на свадьбу – даже поздравить по телефону не согласился.

– Отучится – вернётся? Вернётся? Скорее наша Деревня столицей станет, чем он вернётся. Нет у меня сына. Рожай нового! – в сердцах сказал Гурген, лёг на свою тахту и следующие семь лет пребывал в бездействии.

Не соизволил взять телефон и тогда, когда позвонила невестка, чтобы хоть заочно познакомиться. Отверг мольбу Кнар выслушать сына, ждущего на другом конце телефонной связи. Не встал и тогда, когда родилась внучка. Гурген своё слово сказал!

Пару раз Света заводила разговор с мужем о переезде в Армению, но Вардан знал: отец их не примет.

Дела шли хорошо. По окончании учёбы, Вардан открыл собственный офис, набрал клиентуру и приобрёл репутацию молодого, но очень хорошего юриста в сфере сельского хозяйства. Иногда по вечерам, сидя на веранде своего дома в Подмосковье, он задумчиво смотрел вдаль – скучал. По матери и отцу. По Дому. По Полю. По Камню. Света знала, что в такие минуты не надо беспокоить мужа, но знала и то, что рано или поздно уговорит его вернуться и извиниться перед отцом.

И что отец простит.

Деревня

За последние семь лет жизни на тахте Гурген часто думал о своём решении. Если бы он, Гурген, не вернулся, а поехал работать в Москву, прожил бы он столь же счастливую жизнь с Кнар? Нет! Был бы сейчас Вардан? Нет! Простил бы его отец? Нет! Нет! Нет! Так почему же сын переступил через его слово?

«Я его плохо воспитал. Не сумел дать что-то, что смог дать мне мой отец. Значит, мне и исправлять. Мне и извиняться перед сыном, глядя ему в глаза. И принять от него ответ на вопрос «Почему?». Принять, каким бы он ни был».

Гурген понимал, что не прав. На самом деле сын не вернулся из-за него, из-за его категоричности. Оказался мудрее отца. Вернись сын домой – не прощённый, уехал бы безвозвратно. А так оставался шанс всё исправить.

Больше всего Гургена тяготила невозможность общения с внучкой. Односельчане утешали его: «Ну и что, что девочка? Главное – здоровый ребёнок. А мальчик? Будет». Они не знали, как рад Гурген. Первая девочка в роду! Если мальчик – это продолжение рода, то девочка – это новая ветвь на Древе. Сказитель, Хранитель, Память традиций и предков. Это теплота и забота. Это семья.

Пару раз он чуть было не позвонил сыну, но в последний момент передумывал. Обида и гордость не давали ему сделать этот шаг.

…Повернувшись к жене, уже своим обычным, властным голосом Гурген сказал:

– Завтра же еду в Москву. Посмотрю, что там есть такого, чего нету здесь. Может, вода слаще, или воздух чище, или, как у нас, горы выросли? Поеду познакомлюсь с невесткой, с внучкой, сына увижу наконец. Отвезу твои сухофрукты, что каждый год сушишь, уже целый мешок набрала: «Это для моей внучки! Вардан сказал: мама, постараемся после Испании приехать».

Гурген, опустив голову, тихо сказал то, о чём все знали, но не говорили:

– Не приедут. Никогда не приедут. Разве что на мои похороны.

Во дворе повисла тишина. Андо замер за забором, Кнар с влажными глазами смотрела сквозь Гургена куда-то вдаль и даже Сурен перестал жевать. Гурген спокойным голосом продолжил:

– Я уже умер. В тот самый день, когда твой сын сказал, что женился и остаётся жить в Москве. Для кого работать? Для тебя? Для себя? Кого учить всему, что знаю? Кто будет вместо меня заботиться о нашем Поле? Нет, дорогая мадам, некому. Они в Москве деньги зарабатывают. А чтобы спокойно спать, отправляют сюда, мол, «мы не забываем своих родителей».

Гурген встал и пошёл к воротам. Уже стоя у калитки, он обернулся и зло сказал:

– А эти деньги вернёшь обратно. Вернёшь!

Сурен, не обременённый способностью анализировать, но наученный многолетним опытом, благоразумно молчал «в тарелочку». Молчал и ел, ел и прикидывал: сделать ещё одну попытку забрать деньги или спокойно доесть завтрак? Кнар обеспокоенно смотрела вслед мужу. Чем дольше она смотрела на пустую калитку, тем ощутимее становилось чувство беспокойства.

– Хватит жрать! – толкнув Сурена, сказала она. – Иди. Иди посмотри, куда он пошёл! Наделает ещё глупостей.

– Вот что ты за человек? Спокойно позавтракать не дашь, – проворчал Сурен и, дожёвывая на ходу, вышел со двора.

Валод

Для пятнадцатилетнего Вало́да (по паспорту его звали именно Валод) вернувшийся в Деревню Гурген был кумиром.

Чтоб понять, почему Валода назвали Валодом, надо понять, почему его отца звали Нико́лом, а деда Петро́сом. Все мужские имена этой семьи были связаны с правителями России и вождями СССР, но на армянский манер: Петрос – Пётр, Никол – Николай, Валод – Володя (Ленин), сына Валода назвали Мишиком – как Горбачёва, а годовалого внука Валода – Валодом в честь… деда. Да и фамилия у них была яркая, запоминающаяся, «гинекологическая», – Кесарян.

Так вот, Кесарян Валод Николович по примеру своего кумира Гургена, после окончания школы уехал в город. Поступил в пединститут, с отличием окончил и в качестве учителя вернулся в Деревню. Будучи довольно прозорливым и прагматичным, он сразу же приударил за директорской дочкой Эсмеральдой (ласково – Эсмочка). Женился на ней, сотворил Мишика и, уговорив тестя уйти на почётную пенсию, уже через год занял место директора школы. На протяжении следующих двух лет он посредством интриг, шантажа, подкупа и доносов добился увольнения всех учителей и оформил на освободившиеся места своих родственников, даже тестя обратно пристроил, сторожем. Обеспечив себе безбедное, уважаемое настоящее и будущее, Валод преобразился в интеллигентного, доброжелательного учителя, единственной целью которого была забота о учениках. Как ни странно, это дало плоды. Уже через год его школа была признана лучшей сельской школой Армянской ССР.

В отличие от городских, деревенские дети любят ходить в школу. Лучше в школе с друзьями, чем по хозяйству с мамой. А если ты ещё и учишься в школе Кесаряна, светлое будущее тебе обеспечено.

Каждый год 1 сентября, Валод Николович, во дворе школы толкал речь о важности знаний и неизбежности продолжения учёбы в городе… с условием возвращения в Деревню. Двадцать пять лет он повторял один и тот же текст, приводя в качестве примера себя и, конечно, своего кумира Гургена. Все ученики к моменту окончания школы точно знали, куда пойдут учиться дальше. Сразу после экзаменов выпускники уезжали в город. Но, в отличие от директора и Гургена, никто обратно не возвращался. Позже к ним переезжали престарелые родители и, год от года, Деревня пустела.

Деревня

К тому времени, когда Сурен отправился на поиски Гургена, Валод уже час как стоял у дверей школы и, нервно перебирая связку ключей, смотрел по сторонам. За всю историю школы такого ещё не было, чтобы все ученики, все разом, дружно не явились бы на уроки. Ладно, пара человек. Ещё куда ни шло, целый класс. Но вся школа?! Все шесть учеников?

Валод в очередной раз посмотрел на часы и, покачивая головой, повернулся к дверям.