Тени Орестана. В поисках дома

Мари Лога

Тени Орестана. В поисках дома

Отказ от ответственности

Все события, персонажи и места, описанные в данной книге, являются вымышленными. Любые совпадения с реальными событиями, людьми, местами или организациями – случайны. Автор не имеет намерения отражать или комментировать настоящие политические события, а также не претендует на точность исторических фактов. Эта книга представляет собой художественное произведение, созданное в рамках жанра вымысла, и все элементы внутри неё являются результатом воображения автора.

Глава первая

Последняя вода

"Иногда конец – это только начало."

Весна пришла в Орестан, как и всё в этой стране, – с болью. Мокрая, хищная, с хриплым дыханием ветра. Снег валил не пушистыми хлопьями, а рывками срывался вниз, будто кто-то швырял его сверху. Долетая до людей, он хлестал их по щекам, отвешивая звонкие пощёчины. Серое тяжёлое небо нависало над баржей, плывущей по мутной реке.

Заключённые были скованы по двое, а уже эта маленькая цепь была прикована к длинной общей. Угрюмые, измученные люди сидели, сжавшись от холода, в гробовой тишине. И только ветер разносил звук ржавых цепей, тянувшихся тяжёлым скрежетом по палубе. Каждый из них понимал, что их везут на убой. И это, возможно, были последние мгновения, в которые ещё можно было дышать, чувствовать и вспоминать.

И только он пришёл в себя, как его воспоминания снова взбудоражили в нём чувство несправедливости. Снова он почувствовал, как страна, которую он любил, разрывается на части. Его, как и многих здесь, собирались казнить за взгляды, слова, за попытку сопротивления режиму. За попытку быть свободным в Орестане, где свобода в последние годы стала преступлением.

С другой стороны, он не понимал, как его, представителя интеллигенции, образованного и умного человека, занесло на эту баржу смертников. Ещё пару лет назад он и подумать не мог, что будет сражаться за что-то подобное. Проиграл, подумал он. Ну что ж, бывает. И вдруг он услышал своё имя, которое в последнее время стало роскошью. Это была привилегия живых, хоть и не свободных. А его имя заменили на цифры, выковав номер 2316.

– Эй, ты ведь Комарий! – Он обернулся и увидел, что скован вместе со здоровым, широкоплечим светловолосым парнем. У него было обветренное лицо, синие потрескавшиеся губы, голубые глаза и белая, почти прозрачная кожа, через которую можно было увидеть вены.

– А я всё думаю, – продолжил здоровяк, – где я тебя видел? А ты же Комарий. Я восхищался твоей борьбой. Вот поверишь? За всю жизнь не прочитал ни одной книги, а твою – от корки до корки. Надеюсь, твои здравые идеи когда-нибудь всё-таки внедрят. Я Мариан. Я очень рад познакомиться, хоть и в таких неприятных обстоятельствах.

– Да, – угрюмо ответил Комарий, тяжело вздохнув. – Обстоятельства действительно неприятные. Да и мои идеи вряд ли когда-либо внедрят. Похоже, эту страну уже не спасти. Да и вообще всё теперь кажется тленом…

– Нет, – не согласился Мариан, – мы не должны сейчас унывать. Знаешь, я мастер спорта по плаванию, и нас учили, что настоящий борец никогда не сдаётся, даже когда плывёт последним. Всегда есть шанс одержать победу.

Комарий скептически посмотрел на нового приятеля и многозначительно поджал губы. Несколько минут молчания, а потом вдруг вспышка, грохот – треск. Баржа содрогнулась, словно от удара Божьего молота. Взрыв разорвал ночь. Кто-то закричал. Кто-то молча свалился в воду. Запах солярки смешался с ужасом.

– Идём ко дну! – крикнул кто-то. – Спасайтесь!

Цепи натянулись. Баржа начала крениться. Паника. Грохот. Некоторые заключённые увязали в воде, как мухи в патоке.

Мариан метнулся вперёд, таща Комария за собой.

– Смотри, тут! – он показал на скобу, которой их цепь держалась к балке. – Я видел, как другие её ослабили! Помоги!

Он ударил ногой. Металл звякнул. Ещё раз. И ещё.

Щёлк.

Они отстегнулись от общей цепочки, но остались скованными друг с другом, словно символ того, что теперь их судьбы – одна.

Баржа накренилась и они рухнули в ледяную воду. Холод вонзился, как нож, сковывая дыхание и лишая воли к движению.

Комарий запаниковал. Вода била в лицо. Он больше не чувствовал ног. Начал цепляться за Мариана, вдавливая того под воду.

– Эй! Стой! – хрипел Мариан, захлёбываясь. – Послушай меня, слышишь?! Не топи, чёрт тебя возьми! Я вытащу нас. Только… только не паниковать. Мы справимся! Ты же боролся… боролся за свободу… Так борись сейчас! За себя!

Комарий всхлипнул. Ему хотелось умереть. Там, на дне. Где темно и тихо.

– Нет, – сказал Мариан сквозь зубы. – Ты не сдашься. Я не дам тебе утонуть. У нас один шанс.

И он поплыл. Будто сама ярость природы вселилась в него. Он рвал воду руками, пробивая ледяное пространство. Тащил обоих – себя и напарника. Вперёд. Только вперёд.

В момент, когда Мариан встал на ноги и вытаскивал на берег обессилевшего Комария, цепь между ними словно олицетворяла пуповину между матерью и ребёнком. Мариан, с только ему известной мотивацией, вырывал Комария из холодного чёрного мира. Это было больше, чем спасение – это было рождение, возвращение к жизни, чудо, которое невозможно забыть.

Комарий испытывал огромную благодарность, и несмотря на дикий холод, откуда-то появились силы на непосредственную, детскую радость. Он рассмеялся, завалился на землю и, глядя на хмурое небо, которое теперь уже не казалось таким уж мрачным, произнёс:

– Я мечтал о великом. Хотел, чтобы Орестан стал светлым. Чтобы наш народ процветал. Теперь я просто жив. И это, чёрт возьми, уже победа.

Река за их спинами шумела. Песок под ногами скрипел. А ветер резал мокрую одежду, будто нож.

Они шли, не говоря ни слова. Цепь между ними то натягивалась, то провисала, словно нерешительность.

– Ты как? – наконец спросил Мариан. – Дышишь?

Комарий кивнул. Но дыхание было таким… отрывистым, будто каждая секунда жизни – в долг.

– Далеко не уйдём в таком виде. Надо спрятаться. Переждать.

– У меня была жена, – неожиданно сказал Комарий.

Мариан не ответил сразу. Только посмотрел на него с лёгким наклоном головы, как будто боялся задеть что-то важное.

– Рейна. Её звали Рейна. Её забрали за то, что она преподавала детям «неправильную историю». – Он горького усмехнулся. – Правильную. Настоящую.

– А я за то, что спас журналиста. Переправил через залив. Плавал ради медалей – а стал преступником. Знаешь, какой парадокс? Пока я был просто пловцом, тренировался, побеждал, жил ради медалей, я был счастлив. Но пуст. А вот когда стал преступником, когда переправлял людей, спасал по ночам, дрожа от страха – только тогда я впервые почувствовал, что живу не зря, что я нужен не системе, а человеку.

Продираясь сквозь пелену моросящего тумана, они заметили вдали едва различимый силуэт старой рыбацкой хижины, стены которой были сложены из дикого камня.

– Туда, – коротко бросил Мариан.

Они забежали внутрь и сразу поняли: укрытие так себе. Крыша была съедена временем и сыростью, дощатые балки прогнили. Мариан развернулся к выходу, но Комарий остановился: железо цепи тихо звякнуло, как напоминание о прошлом, которое всё ещё гналось за ними.

Мариан молча указал на угол, где из-под обрушившейся полки торчал клочок грубой мешковины. Он сорвал его и бросил Комарию.

– Надень, – коротко велел он.

Зубы Комария стучали от холода, и он, сняв куртку, натянул мешковину поверх рубахи. Мариан выжал остатки воды из одежды, сложил её на выступе стены и обмотался куском брезента.

– Двадцать приседаний, – скомандовал он, не сводя глаз с напарника. – Кровь должна уйти от оледеневших конечностей.

Комарий медленно присел, затем выпрямился и повторил: один… два… три… С каждым движением мышцы начинали гореть, а кровь тёплым потоком проникала в замёрзшие пальцы.

– Хорошо, – отозвался Мариан. – Теперь беги на месте. И не останавливайся, пока не скажу.

Ветер вновь заорал за стенами, крыша заскрипела так, будто вот-вот рухнет.

– Сильнее! – выкрикнул он. – Хочешь жить – двигайся!

Когда дрожь немного отступила и дыхание выровнялось, они остановились. Внутри стало необычно тихо.

И вдруг, словно рассекая тишину стальным лезвием, послышался приглушённый гул мотора.

Мариан вжался в угол и прошептал:

– Дрон.

Жужжание нарастало, вибрация скользила по потолку. Сквозь щель в крыше пробился бледный конус света.

– Ложись к стене, – тихо велел Мариан. – Приляг к камню как можно плотнее – пусть стена хоть немного скроет нас от тепловизора.

Они рухнули на холодный пол, цепь между запястьями приглушённо звякнула, их сердца, поглощённые тревогой, стучали в унисон.

– Не дыши, – шептал Мариан. – Закрой рот, задержи дыхание… как только мигнёт вспышка, дрон нас не увидит.

Мгновения тянулись, жужжание становилось всё громче, а внутри хижины парализованные от страха две души молили о свободе.

Жужжание усилилось. Сквозь трещину в потолке промелькнула тень – она кружила и вдруг застыла. Пауза. Раз… два… три…

БАХ!

Крыша содрогнулась, пол завибрировал под ногами. Снаряд рванул совсем рядом, и часть потолка обрушилась. Вспышка ослепила их ярким рывком. Комарий вскочил и начал метаться, гремя цепями.

– Ты с ума сошёл?! – крикнул на него Мариан. – Прижмись к камням! Если они сбросили на удачу – пусть думают, что попали и нам крышка.

Паника взяла верх, и Комарий, цепляясь за остатки самообладания, метался по хижине, насколько позволяла длина цепи. Сверху посыпались выстрелы.

Он вскрикнул и схватился за плечо.

Мариан вскочил, дёрнул цепь и навалился на товарища, прижимая его к холодным камням. Комарий стонал от боли.

– Заткнись и полежи спокойно две минуты, – злобно прошипел Мариан, едва сдерживаясь.

Мгновения тянулись. Гул мотора стал стихать – дрон удалялся, растворяясь в утренней серости.

Осыпавшаяся крыша обнажила старый сундук, и он рухнул вниз. Внутри оказалась одежда – рыбацкие куртки, футболка, свитер. Попытаться примерить штаны оказалось невозможно – ноги были скованы цепями. Но хотя бы сухой верх стал спасением.

Мариан взглянул на дрожащего от ужаса Комария и сказал:

– Вот тебе свитер, а я футболку возьму. Только подожди, давай я осмотрю твоё плечо.

Комарий убрал руку и застонал.

– Не бойся. Тебя только задели, здесь небольшая царапина. Жить будешь. Но то, как ты себя вёл – это же ужас! Чтобы больше такого не было! Соберись! Мы должны выжить. А то сам погибнешь и меня с собой утащишь.

Мариан нагнулся и, взяв цепь, потряс ей перед носом Комария. В хижине не нашлось ничего, что могло бы помочь хотя бы разделить её.

Комарий кивнул. Он, словно с обиженным видом, начал осматривать свою добычу – одежду, которая могла спасти их в этой чёртовой дыре. На дне сундука он нашёл старую, замусоленную карту и, разобравшись, вдруг вскрикнул:

– Здесь старая шахта. В километрах трёх отсюда. Возможно, там кто-то есть. Кто-то из сопротивления. Я слышал, что такие места используют как укрытие.

– Это риск, – хмуро сказал Мариан. – Там могут быть силовики.

– У нас нет другого выхода. Скорее всего, они прочёсывают побережье. Всех, кто мог выжить, найдут – и сделают то, что и собирались.

Мариан кивнул. Впереди была дорога. И шанс.

Идти было мучительно: цепи сковывали шаги, каждый метр давался с трудом, словно сама земля не хотела их отпускать.

Шахта встретила глухой, вязкой тишиной и запахом ржавчины – воздух стоял, как в подземной сточной яме: густой, тяжёлый и неподвижный.

Когда глаза привыкли к темноте, они начали различать куски старых рельсов, провисшие провода и раздавленные каски. Они старались двигаться медленно и тихо, но гулкое звяканье цепей откликалось в пустых стенах.

Вдруг – щелчок и слепящий световой удар прямо в глаза.

– Стоять.

Фигуры в балаклавах вышли из темноты. Всё как в кошмаре, который, казалось, уже отступил – и вдруг вернулся.

– Кто такие? – жёстким голосом спросил один из них.

– Мы свои! – крикнул Мариан. – На реке баржу подбили. Мы – одни из тех, кто выплыл.

– Как же вам удалось доплыть в такой холод? – удивился самый крупный из них.

– Он мастер спорта по плаванию. Вытянул нас, – ответил Комарий.

– А он – Комарий. Из Совета. Листовки с его лицом расклеены по всей стране, – в ответ сдал друга Мариан.

– Точно! Комарий! – воскликнул один из бойцов и тут же снял балаклаву. Это был седой мужчина лет пятидесяти. На шее у него красовалась татуировка Сопротивления.

– Я тебя помню, – сказал он тихо, глядя прямо на Комария. – Ты говорил с площадей. Мы все ловили твой голос сквозь радио-помехи. Ты был нашей надеждой. И то, что с тобой случилось, – это несправедливо.

Комарий сглотнул, как будто ком в горле стал слишком тяжёл.

– Спасибо, что верили в меня. Теперь я прошу вас помочь мне и моему другу.

– Конечно. – Седой достал кусачки, наклонился и в несколько приёмов срезал цепь. Она распалась на части, наконец-то освободив пленников, сделав их отдельными субъектами, но не разделив судьбу.

– Мне нужно будет сделать пару звонков, – сказал Седой. – А потом мы поедем. Через пару часов вы будете по ту сторону границы. Вас уже ждёт сказочная Карсалия.

Они ехали в кузове пикапа под старым брезентом, прижавшись плечами друг к другу, словно дети. И впервые за долгие дни им было по-настоящему легко. Они смеялись и болтали, перебивая друг друга.

– Помнишь, как я уверился, что меня подстрелили? – вспоминал Комарий. – А ты такой: «Да это просто царапина. Не ной».

И они в голос засмеялись.

– А когда эти молодцы в балаклавах обрушились на нас в шахте… – продолжил Мариан. – Я думал, в штаны наложу, честно!

И они снова расхохотались, смеясь над собой, над страхами, от которых теперь будто бы осталась только пыль.

Комарий вдруг замолчал.

Как здорово, что этот человек дал нам надежду. И веру в то, что мы не одни. Как замечательно, что меня ещё помнят люди. Возможно, мне не стоит убегать в Карсалию, а стоит продолжить сражаться здесь – бок о бок с такими, как они.

Дальше они ехали молча, каждый размышляя о своём.

Через час машина остановилась.

– Выходите, – скомандовал Седой. – Граница тут рядом. Вон туда, по просеке. Через три километра – старый блокпост. Он пуст. Там вы будете свободны.

Мариан посмотрел на Комария:

– Ну что ты надумал? Остаёшься или со мной?

– Пока с тобой, – ответил Комарий.

Поблагодарив старика, они радостно зашагали по просеке. Но через десять минут завыли сирены.

– Лежать! Не двигаться! – скомандовал резкий и грубый голос.

Мариан упал первым – от удара в спину. Комарий последовал за ним – от удара в лицо. Перед тем как провалиться в темноту, он увидел: Седой стоял рядом с офицером и считал купюры.

Мариан тоже заметил его боковым зрением и закричал что есть силы. Но это был не крик боли – это был крик предательства.

Лаяли собаки. Пыль резала горло. Гравий впивался в щёку. Всё тело билось в дрожи.

В голове всплыли слова: «Ты был голосом свободы. Ты дал нам надежду».

Они с Комарием поверили ему, как наивные дураки.

«Через пару часов вы будете свободны», – стучало у него в висках.

А теперь – снова цепи. Снова страх. Снова предательство.

Слёзы смешались с кровью, покатились по щеке – и он уже не чувствовал боли. Только пустоту.

Комария привели в чувство и поставили на колени. Он понял всё мгновенно.

Некоторые люди за деньги готовы на всё. И отчасти он понимал этого человека. Но предательство принимать не хотел.

Он знал, что у каждого силовика в рукаве есть нож.

Он выкрутил кисть. Собака злобно рыкнула ему в ухо. Один вдох – один рывок – и нож оказался у него в руке.

Комарий замахнулся и метнул оружие в сторону предателя. Тот попал точно в глаз, как будто сам выбирал цель.

Седой рухнул в лужу, окатив всех присутствующих. Крики. Выстрелы. Лай собак.

Комария били прикладом – но он не чувствовал боли. Он посматривал на тело, лежавшее в луже, и впервые за долгое время чувствовал облегчение.

Без слов и объяснений их запихнули в фургон. Внутри было темно, пахло бензином и мокрой землёй. Гул мотора эхом отдавался в груди.

Они молча сидели, облокотившись о стены фургона и сжав кулаки.

Мариан всё ещё не мог принять случившееся предательство.

Комарий, словно заметив это, сказал:

– Мы должны сражаться. Теперь я тебе говорю – не опускай руки. Этот мужик ничего не значит. Таких, как он, к сожалению, на жизненном пути встречается много. Хорошо, что хороших людей всё-таки больше. Не дадим ему сломить нас. Да?

Мариан кивнул. Машина остановилась. Через несколько секунд внутрь заглянул один из охранников. Мариан с места бросился на него, сбивая с ног, и выхватил оружие.

Грохот. Крик.

Второй охранник потянулся к кобуре – и получил прикладом по лицу.

Они тут же выскочили из фургона и побежали прочь. Скрылись за деревьями, прежде чем кто-то успел поднять тревогу. Снег ещё не шёл, но небо затянуло серым, воздух становился всё холоднее. Пахло бурей.

Где-то сзади – выстрел. Один. Второй. Но вскоре гул двигателей стих.

– Думаешь, они нас потеряли?

– Пока что. Но надолго ли – вопрос.

Комарий обернулся и вздрогнул, будто только теперь понял, как близко был крах. Как легко всё могло оборваться.

– Слушай, – спросил Мариан. – А ты знал, что он нас предаст?

– Ну, подозревал. Таких людей много. Конечно, не хочется ставить печати на всех, кто ещё не продался. Но, к сожалению, приходится относиться к людям с недоверием.

Мариан молчал. Он жил с открытым сердцем к миру – и, наверное, давно бы сошёл с ума, подозревая всех и вся.

Под ногами хрустели ветки. Только тяжёлое дыхание сопровождало путников. Лес принимал их, словно призраков.

– И что теперь? – спросил Мариан.

– Теперь – как всегда, – ответил Комарий. – Вперёд. Пока живы

Глава вторая

В поисках выхода

"Самые трудные дороги начинаются с молчаливого «мы справимся»."

Снаружи проплывал тревожный, вязкий, серый мир. Весеннее небо словно готовилось рухнуть, а слякоть из-под колёс разлеталась к обочинам, где стояли вмёрзшие в грязь обугленные остовы машин. В салоне пахло бензином, тревогой и мокрой шерстью.

В машине было тесно и душно, словно в консервной банке. Муж вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев. Тревога вкладывала в его голову страшные картинки. Жена сидела рядом, прислонившись плечом к двери, будто хотела вжаться в металл и стать ещё тоньше, чем была, хотя вряд ли это было возможно.

На заднем сиденье устроились молчаливая, тяжёлая, как скала, тёща и огромный лохматый белый пёс, похожий то ли на волка, то ли на медведя. В Орестане такие стоили целое состояние. Этот же не стоил ни гроша, но для них он стал настоящим сокровищем, полноправным членом семьи. Поэтому никто даже не обсуждал, брать его с собой или нет. Это было само собой разумеющимся.

– Мы не успеем… – прошептала жена дрожащим голосом. – Мы точно не успеем выбраться…

И тут где-то совсем рядом бахнуло – так, что задрожали стёкла. Пёс в испуге заметался, и тёща, перекрестившись, прижала его к себе.

– Мы должны, – сказал муж глухо, будто самому себе. – Мы просто обязаны выбраться отсюда и добраться до границы. Всё. Точка. Отставить панику. Только вперёд. А дальше будь что будет.

День застрял в сером полумраке, словно время потеряло форму. День, вечер – всё смешалось в тревоге и потрясениях. Машина дребезжала на ямах, а муж всё сильнее сжимал руль, будто собирался вдавить его в панель. Дворники размазывали по стеклу липкую, въедливую весеннюю грязь.

И вот на обочине – очередная машина с простреленными дверьми. Внутри явно оставались тела, среди которых можно было различить светлую маковку детской головки. Жена отвернулась. Такие виды больше невозможно было выносить.

Пёс вдруг глухо зарычал.

– Опять пост, – сказала тёща. Она говорила редко, но всегда по делу.

– Попробуем объехать, – ответил муж. – Там есть проезд через склад. Я помню.

Он свернул на узкую просёлочную дорогу, которая тянулась меж покосившихся заборов. По краям чернели заброшенные кусты. Виднелись следы прежней жизни – перевёрнутая детская коляска, безголовое чучело, искорёженный велосипед. Всё будто было пропитано страхом.

– Через КПП нас не пропустят, – сказала жена. – Ты сам всё слышал. Всех разворачивают. Думаю, мы тоже не станем исключением.

– Значит, пойдём по лесу пешком, – сказал муж. – Мы справимся, и всё будет хорошо. Местные обещали провести всех желающих.

Жена кивнула, хотя они оба знали, чего могут стоить такие обещания.

Он был автомехаником. Умел слушать моторы так, как другие слушают музыку. Всё, что он чинил, начинало жить дольше, чем задумано заводом. Арам был из тех, кто молчит, когда страшно, и действует, когда никто не знает, что делать.

Она была учительницей начальных классов. Тонкая, светлая, с мягким голосом и уставшими глазами. Мейра умела находить слова для самых растерянных детей. А теперь ей не хватало слов даже для себя.

Селма – её мать. Сухая, как степь, крепкая, как корень, упрямая, как ветер. Никогда не жаловалась. Всегда знала, где соль, где правда, где надо заткнуться и где стукнуть кулаком по столу.

И был Тар. Их пёс. Но в этом бегстве он стал кем-то большим – сторожем, тенью, памятью о доме, тем, кто рвётся вперёд, даже когда люди уже не могут.

Тар понимал, что случилось что-то ужасное. Он чувствовал это всем своим нутром. Люди стали пахнуть как-то по-другому. Страхом и чужой железной тоской. Его стая была в опасности.

Арам всегда оставался крепким, уверенным и надёжным вожаком, но тогда всё было иначе. В его позвоночник словно вставили струну, а вены на висках пульсировали так, что казалось, они вот-вот лопнут. Он вцепился в кружок от машины, будто это была самая драгоценная кость в мире, и он не собирался уступать её другому самцу.

Мейра, чьё дыхание всегда было тихим, ровным, спокойным, теперь почти не дышала от ужаса. Она вжималась в дверь, как будто хотела исчезнуть, и пахла глубокой, солёной болью.

Селма – старая, сильная, пахнущая ветром, пылью и сухими травами. Она не дрожала. Она знала, как быть, когда всё рушится. Тар всегда чувствовал в ней что-то железное, устойчивое и бесконечное, словно в стальных конструкциях Эйфелевой башни.

Он лежал рядом с ними, большой, как гора, и смотрел вперёд. Он старался быть не просто псом – он хотел быть их щитом и тенью. Он слышал звуки раньше, чем люди. Рычанием предупреждал, когда чувствовал опасность, и молчал, когда нужно было просто быть рядом.

Он помнил тот дом. Где была миска, игрушки, тёплый огонь в камине, его собственный мягкий коврик у двери. Где Арам смеялся, а Мейра шептала что-то нежное, гладя его по загривку. Теперь ничего этого не было. Была только дорога. И взрывы, подгоняющие вперёд.

Иногда страх ледяным дождём проливался прямо внутрь него, и тоска по спокойному, родному месту казалась невыносимой. Он хотел поделиться, рассказать. Но не знал слов.

Тогда он напоминал себе: эти люди – его стая. Они – его дом. Они нуждаются в его защите. Он не позволял себе спать, не позволял себе расслабиться и хоть на секунду закрыть глаза. Он тоже должен был быть домом для них. Несмотря ни на что.

Когда машина замедлилась, Тар поднял голову и увидел, что вокруг собралось множество таких же, как они. Плотно забитые машины двигались маленькими шажками, образуя длинную извилистую змею. Тысячи чужих, усталых, пахнущих грязью и тревогой людей, ищущих защиту и свободу, мечтавших покинуть эту страну и наконец вздохнуть полной грудью, пока просто ждали, составляя компанию друг другу.

Арам выругался и ещё сильнее сжал руль, снова до побелевших костяшек. Мейра тихо всхлипнула, отвернувшись к окну. Тар заметил это и с обеспокоенной мордой уткнулся ей в плечо.

– Ты же мой хороший… Всё, прости, не плачу, – сказала она, легонько потрепав его мягкое ушко.

Селма сидела прямо и твёрдо смотрела вперёд, не отводя взгляда, словно её решимость могла прожечь границу.

– Не плачь, дочка. Всё обязательно будет хорошо. Нужно только потерпеть ещё немного. До границы рукой подать.

Тар чувствовал обеспокоенность и других собак. Где-то рядом скулил пудель, а слева низко рычал кабель ризеншнауцера с охрипшим голосом. Воздух был густой от пота, бензина и страха, впитавшегося в кожу людей, словно дым.

К машине подошёл юноша с канистрой и холодными глазами.

– Вода интересует? – спросил он, будто предлагая что-то запрещённое.

– Сколько? – прохрипел Арам.