Серебряные нити Шардена. Пепел и тис

– Прелестный выбор, Айлин, – вновь с этим колдовским мёдом в голосе произнёс он, щёлкая пальцами и выуживая из воздуха… чайничек. Который тут же с грацией кота поставил передо мной. – Чабрец… ммм. Он невероятно идёт тем, кто носит в себе дыхание ветра. – Он склонился, словно что-то хотел прошептать, и тонкий аромат его духов – древесный, пряный, с какой-то эльфийской свежестью горного тумана – ударил мне в голову, как вино. – А вы, сударыня, точно из тех, кто умеет ускользать.

Что ты несёшь, Лиандор?! Но боги, пусть несёт!

Моё сердце в груди – тук-тук-тук, как сбившиеся часы, которые давно никто не заводил. Я засмеялась – как-то неуверенно, глупо, и сразу возненавидела себя за это. Хотела что-то ответить – колко, по-взрослому, с достоинством, как Айлин, привыкшая держать лицо. Но язык вдруг оказался тяжёлым, а губы – предательски сухими.

А Лиандор уже наклонялся к Эльсе, и та, разумеется, цвела, как мак на солнечной поляне. Они обменялись парой игривых фраз, и я, чувствуя, как мои ладони начинают мокнуть от жара, не знала, что меня больше раздражает – его легкомыслие или моё волнение.

Пока он обслуживал наш столик, раскладывая приборы и чашки, я наблюдала. Точнее – глазела. За каждым его движением, за игрой мышц под тканью, за тем, как в уголках его глаз прятались мелкие смешинки, как прядь волос норовила упасть на висок – и он, чёрт бы его побрал, каждый раз убирал её пальцами, не торопясь.

Когда он удалился, пообещав скоро принести ещё медовых лепёшек «от шефа» (и почему-то подмигнув только мне), я чуть не обрушилась спиной на стенку кабинки, сражённая.

– Эльса, я…мне кажется, я сейчас всерьёз подумаю о переезде в переулок Багровой Ивы. – выдохнула я, чувствуя, как внутри всё вибрирует, как струны гитары.

– Ну наконец-то, – довольно ухмыльнулась подруга, отпивая чай. – Я уже боялась, что ты окончательно заросла своими тенями. У всех должен быть Лиандор. Для профилактики.

Я покраснела. В голове всё ещё звучал его голос.

«А вы – из тех, кто умеет ускользать.» Ха. Хотелось бы. Хотелось ускользнуть – от этих глупых, волнующих чувств, от стеснения, от того, как предательски дрожали пальцы. Я улыбнулась подруге, а потом захохотала от её чудесной шутки. Как дура. Как девчонка. Как ведьма, которую только что провели.

Лиандор. Ну и имя. Словно заклинание.

Лиандор вернулся не спеша, как теплый ветер с морского берега – такой же ленивый и слишком красивый, чтобы с ним спорить. В руках у него была деревянная дощечка, на которой, как на жертвеннике, возвышались два круассана – горячие, ароматные, слоистые, будто только что вынутые из объятий солнечного духа. И те самые медовые лепёшки от шефа. Круассаны – произведение искусства! – один был мой, с аппетитной ветчиной и таявшим сыром, другой – с салатом, сочной красной рыбой и политый каким-то особенным соусом.

Эльф шутливо поклонился, поставив угощение между нами. Горячий аромат выпечки опьяняюще вскружил мне голову, а голос официанта был как бархат в полутьме – мягкий, чуть хриплый, с мелодией, которую так сразу не угадаешь, но сразу хочешь запомнить.

– Спасибо, – выдохнула я, даже не осознавая, как одними пальцами приглаживаю ворот платья, а другими уже тянусь к круассану.

– Наслаждайтесь. И не забудьте загадать желание перед тем, как сделать первый укус. – Он вновь подмигнул. Но не мне. На этот раз – Эльсе.

Когда он удалился, Эльса крякнула, откинувшись на мягкую спинку с видом победительницы.

– Ну ты себе выбрала, конечно, объект воздыхания, подруга. Этот Лиандор – такой бабник! У него же на лице написано – дамский угодник. Я бы на твоём месте лучше б не стала с ним связываться. На эльфов здесь приятно просто посмотреть, но не больше.

– Я заметила, правда заметила, – простонала я, обжигаясь об выпечку, как будто не сердце, а ладони мои были самыми незащищёнными. – Но вот его просьбой загадать желание – воспользуюсь. Итак – желаю себе хорошей, доброй, взаимной любви! – выпалила я, вгрызаясь в круассан с такой страстью, будто могла этим криком отогнать всё глупое, что во мне шевелилось.

И знаете, что? Он был потрясающий. Слоистый, хрустящий, с нежным привкусом сливочного масла – да такого, что было как будто бы грешно думать о заговорах и самоубийствах, когда мир ещё способен рождать такую выпечку.

Эльса уселась поудобнее, со своей царственной грацией, щёлкнула пальцами – и чайнички начали по-хозяйски разливать чай в наши чашки. Она расплылась в довольной улыбке, разорвала круассан, как будто именно он довёл Лиану Тарен, и продолжила:

– Ну что ж. Раз ты, наконец, проснулась от своей траурной спячки, может, перейдём к делу? Заклинание тишины сделаешь?

Я кивнула, отставив в сторону почти уничтоженную выпечку, и вытерла руки салфеткой. Сосредоточилась. Тень чуть вздрогнула в ответ на мой зов – и я вытянула из воздуха серебристую нить, немного дрожащую в пальцах, словно она жила своей жизнью. Пока я шептала: «Umbra, tene sussurrum», тень легла поверх нашего разговора, как плотная вуаль. Мир вокруг стал глухим, словно нас окружил водный купол.

– Я говорила с её родителями, – выдохнула я, возвращая себе серьёзный настрой. – Нашла их на колокольне. Мать… она держалась, как могла. Сначала говорила сдержанно, отстранённо – как те, кто всё ещё надеется, что это всё ошибка и Лиана просто где-то затерялась. Но потом не выдержала. Рассказала, что в последних письмах дочь будто подменили. Испуганные фразы, короткие слова, словно писала на бегу… и фигурировал некий «он». – я нахмурилась, припоминая. – А, точно, ещё Мириэль, мать Лианы, упомянула, что как-то в письме Лиана написала, что боится доверять кому-либо, кроме… него. Словно она боялась, но не признавалась никому в этом. Еще родители рассказали, что её соседка, Орнелла, поведала им, что в последние две недели Лиана стала жутко нервной и сильно отстранилась от Орнеллы, хотя раньше они были в отличных отношениях.

Эльса деловито кивнула, потянувшись к чайнику за новой порцией чая – решила погреть руки о чайник, не став пользоваться магией.

– Этот он… он там повсюду, Айлин. Я ведь листала дневник, прежде чем уйти из их комнаты. Она пишет о нём, как о чём-то запретном, почти как о порче. Сначала робко, а потом – одержимо. Не жалуется. Но будто… будто тонет в нём. «Он – мой проводник» «Я доверяю только ему» «Я не знаю, хочу ли идти к нему». Последнее – это крайняя запись в дневнике. Прямо мурашки.

Я сжала кружку. Чай был горячим, и это помогало. Молчание встало комом в горле.

– Айлин, – тихо произнесла Эльса, грея пальцы о кружку чая. – Ты думаешь, она знала, что делает?

– Думаю… она надеялась, что знает. – я провела пальцами по краю стола. – И что-то ей пообещали. Кто-то, кто… кто, может быть, вообще не должен был быть в Академии. Или не должен был быть там? А может, это преподаватель?..

Мы замерли. А потом – тук-тук, будто кто-то постучал костяшками в стекло. Я вздрогнула. На самом деле – чуть не расплескала чай. Повернулась к окну. Там, за стеклом, – настойчиво ломился к нам тенегласс. Эльса хихикнула, упомянув, что почти так же к ней ночью долбился в окно мой тенегласс. Я быстро открыла и закрыла окно, выхватывая стеклянную колбочку. Откупорила. Лёгкий холодок пробежался по пальцам, когда послание начало складываться в слова, произносимые Магистром: «Через час. Кабинет.» Подпись не требовалась.

– Теневой демон ждёт. – выдохнула я, потягиваясь и пряча пустой тенегласс в карман плаща. Да, это было определённо замечательным безотходным производством – по сути, когда вы обменивались с кем-то посланиями – вам мог потребоваться всего лишь один флакончик. Обычно рядовым магам хватало двух или максимум трёх про запас, исключая очень общительных людей, которые обменивались тенеглассами по сто раз на дню.

Но у нас был еще час, а Совет был совсем рядом, поэтому мы ещё долго сидели под теневым куполом заклинания тишины. Мы делились друг с другом не фактами – нет, их и так было слишком мало, – а догадками, чувствами, тихими тревогами, которые не умещались в сухие отчёты. Догадок было слишком много, было непонятно, куда двигаться. В записях Лианы мелькал не просто страх – нет, он был окрашен предвкушением. Ожиданием. Словно она шла туда, где её давно ждали. «Он» повторялся в каждом обрывке, будто мантра. Без имени, без признаков – только обещания. Мы попытались прикинуть, кто это мог быть. Посторонний? Старший? Кто-то из бывших учеников? Или… кто-то, кого официально и вовсе не существовало. Теневик? Преподаватель?

Сейчас мы не стремились нащупать ответы. В тот момент было важнее просто выговориться. Разложить тревоги на стол, рядом с пустыми чашками и крошками от круассанов. Потом мы доели последние лепёшки, откусывая медленно, будто через это затягивали возвращение в реальность. Допили чай, уже остывший, но всё равно вкусный, с лёгкой тягой трав. Лиандор появился как по волшебству, в ту секунду, когда я растворила заклинание тишины – и мы расплатились. Эльф на прощание учтиво поцеловал нам руки, чем окончательно меня пленил. Его хитрая улыбка была слишком многозначительной, а взгляд цеплялся за меня… чуть дольше, чем следовало цепляться взгляду просто учтивого мужчины. Он попрощался особенно вежливо, с тёплым «Айлин, заглядывайте почаще», в котором прозвучало больше, чем просто желание угодить гостю.

Мы вышли из «Бессмертной Улитки», не спеша – и не только потому, что Совет был всего в паре кварталов. Мы обе знали: шаг за порог, и разговоры станут серьёзными, взгляды – сдержанными, а правда снова спрячется в дальний угол. Переулок Багровой Ивы действительно оправдывал своё название: посреди вымощенной булыжником площади, словно сердцевина живой памяти Иль-де-Вирела, раскидывалась та самая древняя ива. Её кора темнела, будто пропитанная чернилами, а длинные ветви, багряные, с алым отливом, опускались до самой земли. Они колыхались в прохладном воздухе, создавая ощущение, будто дерево дышит.

Я любила это место. Не за суету – хотя здесь её всегда было хоть отбавляй, пускай сегодня здесь и было особенно замедленно. Эльса всегда посмеивалась над Багровой Ивой – ей казалось, что улица слишком громкая, нарочно уютная, почти притворно-сказочная. Она говорила, что тут всё «слишком». Слишком много света в витринах, слишком много вывесок, где каждая претендует на уникальность, слишком много ароматов – от пекарен до мастерских благовоний.

– Улица, созданная исключительно для любителей кофе и фальшивых гадалок, – морщилась она, но всё равно каждый раз шла по ней медленнее обычного. Да и, оказывается, была постоянным гостем в «Чайной Бессмертной Улитки»!

Но, в целом – я с Эльсой не спорила. Потому что да – Багровая Ива именно такая. Улица, где всё носит отпечаток чьей-то памяти. Вот лавка «Семь прядей света» – где торговали не только свечами и маслами, но и заклинаниями, вплетёнными в ловцы снов, заветами, заговорами. Рядом – «Медовая Стража», кондитерская эльфиек с охранными оберегами, в каждую карамель здесь добавляли маленькую крошку магии, якобы для сна без кошмаров. Напротив – ателье, где шили одежду с вшитыми защитными заклинаниями: их не было видно, но отводили негатив от носителя.

А ещё – конечно же, тихие чайные, громкие кофейни, кафе-мороженое, джелатерии, ресторанчики… резные аптеки, мастерские, что пахли травами и лаком. Всё было переплетено, как ветви самой багровой ивы. Особого шарма всегда добавляли ярко-красные бумажные фонарики, развешанные между домами узкой улочки. И всё как будто шептало: «здесь вам рады». Сегодня это чувство изменилось. Улица, конечно же, осталась прежней, но воздух в ней сгустился, как перед грозой. Под багровыми ветвями ивы, на смену нашему родному старичку – уже стояла девочка и кормила воробьёв – те восторженно чирикали, но брали зёрнышки осторожно, будто и сами знали, что день особенный. Да и воробьи как-то не такие нахальные, как вороны, не находите? Более приятные пернатые, на мой взгляд.

Чёрные бумажные фонарики – маленькие, похожие на цветы чёрного лотоса – были растянуты между домами. Они еле шевелились от ветра, и этот трепет будто поддерживал общее молчание улицы. Эльса шла чуть впереди, запах шалфея, разжигаемого в дань памяти погибшей, цеплялся за её волосы, за наши плащ, за подошвы. И пока мы шли, я вдруг поняла: что бы ни случилось дальше – мир не разрушился до конца, пока люди сами отдают последнюю дань уважения, доброты к той, кого они совсем не знали. Траур висел над городом, как туман – вроде не сильно видимый, но вездесущий.

Но всё же – траур по кому? По Лиане Тарен? Или по тому, что тихо началось разламываться в самом Шардене?

Башня Совета встретила нас теплом и классическим ароматом воска, дерева, пыли и официоза. Я заглянула в нишу, в которой днём оставила свой Велатр – на месте, красавец! Захватив лук, я догнала Эльсу, и мы двинулись к тысяча сто одиннадцатому кабинету. Солнечный послеобеденный свет, льющийся на пол из витражных окон, на мгновение разбил моё сердце своей красотой – красные, жёлтые, зелёные, синие блики сновали тут и там, создавая такую приятную взору картину, что заставляла душу замирать. Витражи всегда были моей слабостью, а в Иль-де-Виреле их было бесчисленное количество. Может, к лету покрасить и окна своего дома?..

Мы молча поднялись по винтовой лестнице, в которой ступени, из-за своей древности, казались выточенными из самого времени. На каждом пролёте – окна, из которых открывался вид на город: золотая осень, багряные крыши, чёрные ленты и флаги. Шарден пусть и замер в своей печали, но все еще жил.

Дверь в кабинет Эврена, конечно, была закрыта. Простая, из лаконичного чёрного дерева, с тонкой серебряной линией по краю – не украшение, а защита. Мы остановились.

– Ещё можем повернуть, – усмехнулась Эльса. – Лиандор будет рад нам.

Я хихикнула.

– Ну нет. Не сегодня. – и постучала дважды.

Внутри послышался шорох теневой магии – шелест тончайших чар, словно сама ночь скользнула по дверному косяку. И дверь отворилась, без скрипа, бесшумно, как уместный страх. Голос Хаэля рассёк воздух, как холодный клинок, обнажённый без предупреждения:

– Входите.

Он стоял у стеллажа с картами Эвмонара – повернутый к нам спиной, вытянутый, как тень от башни в закат. Пальцы – длинные, строгие, цепкие – скользили по контуру какого-то древнего рубежа, словно он надеялся, что старые границы ответят на новые вопросы. Я, конечно, как всегда, зацепилась за детали. Его волосы были взъерошены, будто он спал лицом на бумагах или раз за разом запускал туда ладонь в приступах усталой ярости. Значит, не выходил отсюда. Значит, работал. Значит… всё-таки не такой уж и камень, которым пытается себя показать.

– Присаживайтесь, – сказал он, не оборачиваясь. Его голос был резким, как обрыв, но внутри него вибрировала усталость. Почти нежность – ну, если сильно прищуриться и закрыть одно ухо.

Он уже сплетал заклинание тишины, и его пальцы двигались уверенно, как у дирижёра перед оркестром. Я молча скинула свой плащ, подхватила плащ Эльсы, повесила оба на вешалку – жест машинальный, домашний. Велатр опустился у моих ног с достоинством сторожевого зверя. Кресло напротив рабочего стола Магистра манило мягкой обивкой – я устроилась, вроде с комфортом, но всё равно как-то неуютно. Как человек, который услышал от друга «нам надо поговорить».

Эльса, конечно, опустилась с царственным изяществом, перекинула ногу на ногу и метнулась взглядом по комнате. Я знала этот взгляд: она считала книги, искала несоответствия, измеряла слои пыли, проверяла – всё ли в порядке.

– Я была в общежитии, – без вступлений произнесла она, и кинула печатку Совета прямо в Магистра. Та сверкнула серебром в воздухе, но он, даже не взглянув, поймал её. – Не пригодилось. Спасибо, Магистр. Итак, я замаскировалась под тётку Лианы – Ирину. Расспросила студенток, старательно изображая безутешную скорбь, и вот, что мне удалось узнать. Орнелла Зинрей, соседка Лианы, а по совместительству – её личный исповедник, дневник и подушка. Говорит, что Лиана в последнее время стала дерганой, замкнутой, будто её кто-то пугал. Я её немного погладила по шерстке, сыграла истерику… – она вздохнула театрально, поджав губы, – и, пока она бегала за успокоительным чаем и пирожными, я обшарила их комнату. Бумажный дневник был спрятан под половицей, тонкая работа. Почерк – её. Стиль – её. А вот содержание… – Эльса достала тонкую чёрную книжечку из внутреннего кармана плаща и вновь бросила в Магистра. Тот снова безупречно поймал предмет и повертел в руках. У нас тут что сегодня – день, когда можно бросаться в Эврена вещами? Я учавствую!

Эльса бросила на меня взгляд – мол, пора. Передаю слово.

– Она определённо что-то скрывала. – сказала я, уставившись в окно, где не было витража, зато был роскошный вид на Туманную площадь. Там даже мои «Пеплотравы» виднелись – из лавки как раз вышел кто-то с охапкой свёртков. Торш сегодня явно в ударе. Маркетинговом.

Я поморщилась, вспоминая:

– Я поговорила с её родителями – Мириэль и Варен. Убиты горем. Я… представилась библиотекаршей Розой. – Голос чуть дрогнул, внутри – как будто лимоном по раненому сердцу провели. – Да, я понимаю, это ради дела, но… мерзкое ощущение, знаете ли. Враньё – оно даже если во благо, всё равно воняет.

Эврен не шевелился. Даже не моргнул. Но что-то во мне всё равно дернулось – как будто я оправдываюсь перед скалой.

– Мать сказала, что письма Лианы стали отрывистыми. Односложные фразы, редкие ответы. И один раз она написала: «Я боюсь доверять кому-то, кроме него».

Я повернулась к Магистру.

– Это не просто страх. Это ожидание. Одержимость. Как будто она шла за кем-то, кто обещал ей… всё. Что-то невозможное. Но кто он?

– «Он», – повторила Эльса, как будто это слово можно было разжевать. Она сложила руки на груди, прищурилась, и медленно закачала ногой, как метроном. – Повторяется, как мантра. Без признаков, без имени, без конкретики. Туман вместо человека. Что-то личное. И опасное.

Эврен наконец повернулся. Лицо – камень. Резкие черты, как у вырезанной статуи. Но глаза… Чёрт побери эти глаза. Глаза, которые видели гибель, восстания, как рушатся мечты. Но сейчас в них… колыхнулось. Удивление?

– Это хуже, чем я думал, – глухо произнёс он. Сел, будто силы ушли в землю. – Придётся… возможно, вернуться в Академию.

Пауза.

– И, возможно… вскрыть архивы Тихого Круга.

У меня внутри что-то хрустнуло. Шок.

– Веселье начинается, – буркнула Эльса, закатив глаза.

Архивы Тихого Круга? Запрещённые архивы? Меня затопило предчувствием – как перед бурей. Ветер ещё не налетел, небо ещё не почернело – но кожа уже знала: будет гром. И тут – стук в дверь. Настойчивый. Как молот в кузнице. И звон – металлический, узнаваемый, как приставучий рефрен.

Мы переглянулись.

– Талькар, – почти облегчённо сказал Магистр и щёлкнул пальцами. Дверь открылась – и да, Ирис собственной персоной: белые волосы в привычном хвосте, на шее и запястьях килограмм серебра, хмурые тёмные брови, как у алхимика, у которого внезапно взорвался котёл. Он зашёл, закрыл дверь, и Эврен тут же снова наложил полог тишины. Пауза – как перед приговором. Ирис приветственно кивнул, плюхнулся в кресло рядом со мной – запах табака и бобов тонка обволок, как старое воспоминание. Только вот Ирис выглядел… растерянно. А это уже симптом из разряда «мы в дерьме».

– Слушаем, – сказал Магистр. Голос был напряжён, будто струна.

Ирис оглядел нас всех, почесал затылок – браслеты зазвенели как звонок тревоги, – и, словно боялся, что передумает, выпалил:

– Как бы так сказать… Лавка «Черниля и Мотыля» пуста. Мирид и маг исчезли. Как сквозь землю провалились.

Нутро словно провалилось на этаж ниже.

– Что? – только и выдохнула я.

– Я обыскал всё. Проник внутрь – не спрашивайте, как. Всё перевернул. Почти в фундамент залез. Следов – ноль. Ни борьбы. Ни записки. Ни намёка, что они вообще существовали. Как будто… просто ушли. Мирид и маг. Пропали. После исчезновения лигатов, приставленных к их допросу.

Что, прах побери, происходит в этом чёртовом городе?

Глава 5. Дело №743 – были лигаты и нет лигатов

«Кто нарушает порядок – нарушает равновесие Закона. А Закон такого не прощает».

Лаэрк Рейлтан, Хранитель Законов и Войны, префект Карал Вельторна, Второй Лик Совета Шардена.

Ночь сжимала Иль-де-Вирел в ледяные тиски сумрака. Тусклый свет фонарей расплывался неоформленными пятнами по дороге, а влажная брусчатка аллеи внутреннего двора Карал Вельторна блестела, словно мокрый собачий нос. Дейл Морвен и Эллар Кент, двое в синих плащах, играли аккорды мрачной симфонии, являясь её нотами— чёткие удары сапогами по мокрому камню, глухой лязг доспехов и приглушённый шелест материи. Кирасы тихо поскрипывали, плащи шуршали, впитывая ночь, словно тени, что лились по стенам темнотой.

– Завтра, значит, на допрос, с самого утра, – проворчал Дейл, сплёвывая на мостовую и поёживаясь от ночного ветра, пробирающего даже сквозь доспехи. Голос у него был хриплый и острый, как щетина. – Не к добру это. Слишком уж как-то шустро нас туда тянут.

– Ага, – усмехнулся Эллар, поправляя плащ. – Артефакт сперли, и не какой-нибудь побрякушку. Сфера, мать её. Теневую магию дербанить – это ж как в храме срать. Кто-то в Шардене совсем нюх потерял.

Они оба фыркнули, но в их усмешках не было веселья. Бахвальство и юмор – как попытка немного приободрить друг друга. Они знали – завтра определённо будет жарко. Но сейчас – только тишина. Тяжёлая, плотная, как густая паутина, она вилась между каменными стенами, сжимая своими невидимыми тисками. В этой тишине пряталось нечто неуловимое – едва заметное дрожание воздуха, едва уловимый шёпот, словно сама ночь затаила дыхание в ожидании. Эта тишина давила, обволакивала, проникала в кости и сердце, заставляя сжиматься кулаки и биться быстрее пульс.

И вдруг – предчувствие сбылось. В мимолётное мгновение, без какой-либо причины, весь Карал Вельторн погрузился во внезапную, абсолютную тьму. Свет исчез – не потух, не угас, а словно был вырван с корнем из самой ткани мира и растворён в пустоте. Фонари вспыхнули один последний раз – быстрый, жалкий всполох – и огни с тихим, словно скорбным шёпотом, осыпались в небытие, не оставив за собой ни единого отблеска, ни капли надежды.

Вокруг царила неподвижность. Стражи напряглись, не сговариваясь приняв боевую стойку. Всё остановилось – ни шагов, ни шороха, ни дыхания ветра. Каменные стены Карал Вельторна словно сжались в объятиях темноты, укутали внутренний двор в плотный, липкий саван из черного тумана. Казалось, сам ад выдохнул этот мрак – густой, холодный, растекающийся по мостовой, медленно поглощая свет и жизнь. Тени сгущались и сгущались, не просто ложась, а словно расплываясь, подтекая чернильными реками по влажной брусчатке. Даже блики на камне исчезли, поглощённые этой тьмой. Она волочила за собой клочья безысходного страха, трепещущая, как языки пламени.

И эти тени, что несли с собой тьму – двигались. Разумно, с намерением, с холодной решимостью. Страх воинов стал плотным, как свинец, и каждый вдох резал лёгкие – в эту ночь Карал Вельторн оказался пленником тьмы, в которой оживают самые худшие кошмары. Что-то дёрнуло Дейла за плечо. Морвен зашипел от неожиданности, холодный пот испуга прошиб его тело. Рывок – резкий, как удар ножа. Лигат застыл, выхватывая меч из ножен – но в кромешной тьме это было бесполезно. Одно дело – встретиться лицом к лицу с врагом, видеть его глаза, слышать дыхание, ощущать намерение. Но совсем другое – когда нападает сама тьма, без формы и лица, проникая внутрь, заглушая свет вокруг и оставляя только холодный страх в сердце.

– Сзади. – прорычал он сквозь зубы, напрягая зрение, пытаясь выхватить хоть какой-то силуэт из бездны тьмы.

– Замерли. – спокойно приказал Эллар, пригнувшись и медленно оборачиваясь. Его взгляд скользил по пространству, изучал тьму, словно пытаясь разгадать её шепот, но без паники. – Движение. Девять часов.

– Вижу. – кивнул Морвен, обернувшись на непонятный звук.

Звуков боле не было. Только возник из ниоткуда шорох – мерзкий, как плесень на стенах подвалов. Скрежет, будто когти тащили по камню цепи, волоча за собой что-то. И вот мрак шевельнулся – тень, чернее самой ночи, скользнула между еле мерцающих лунных бликов, стремительная и беззвучная, словно сама смерть, пришедшая без предупреждения.

– Это. – сдавленно выдохнул Эллар. – Это что, теневая херня?

Дейл сжал рукоять меча так крепко, что пальцы побелели. Бой уже должен был начаться, если бы можно было увидеть врага. Но его не было – только жгучий страх, стучащий не в груди, а в горле, висках, даже в кончиках пальцев. Сердце казалось заглушённым, словно чёрная вязкая смола заливала каждую жилу. Никто из них не кричал. Лигаты не визжат – они встречают смерть как старого врага: с оскалом зубов и стальной решимостью. Тьма сомкнулась плотнее, не как завеса, а словно сеть – вязкая, живая, злостная, давящая на грудь и душу с каждой секундой всё сильнее.