Точка невозврата

– Цель?

– «Вечность». Доложить о результатах.

В ответ на попытки «Харона» установить связь панель управления разгромленной рубки отозвалась мерцанием выживших диодов. Какие именно системы отреагировали на внешние запросы, понять было невозможно. Замигали огни даже на некоторых расставленных в рубке приборах, прежде казавшихся просто мусором.

– Подключение подтверждаю, – раздался голос компьютера «Харона». – Бо́льшая часть систем не активна. Внешний запуск невозможен.

– Что работает?

– Дальняя связь и реактор. Частично – жизнеобеспечение.

– Экипаж?

– Данные отсутствуют.

– Кто же присматривает за этим корабликом? – спросил самого себя Дисфарси.

Свой вопрос он задал вслух, но бортовой компьютер «Харона» ему не ответил. Видимо, не определил фразу как запрос. Роберто вышел из рубки и начал осторожно осматривать корабль. Заказчик не сказал, где именно на корабле могут храниться золотые пластины, а значит, придётся искать везде.

Несмотря на наличие энергии, корабль был пуст. Его состояние не было похожим ни на консервацию, ни на штатную работу. Снова возникло ощущение дремоты: корабль то ли прилёг отдохнуть, то ли принял снотворное. В его коридорах и каютах не было ни людей, ни следов их деятельности. Конечно, если не признавать таковым сам корабль.

Роберто спускался всё ниже и ниже к грузовому трюму и двигателю. Осматривая ведущий к ним коридор, он увидел на полу полускрытое инеем бурое пятно. Он вообще вряд ли бы его заметил, если бы не провёл по этому месту лучом фонаря. Кровь натекла возле закрытой технической ниши. Он поддел створку двери, и она с трудом сдвинулась. Внутри на полу сидела женщина без скафандра в одном комбинезоне.

Покрывавший её лицо иней не оставлял сомнений, что она мертва. Дисфарси внимательно осмотрел её, стараясь не прикасаться. На правом боку он заметил рану – иней не смог скрыть разрыв ткани. На левой стороне груди находились две нашивки: «Джейн О’Нейл» и «Сиберд». Видимо, именно Джейн сообщала Энрико о посторонних на Желладе. Зачем же тогда она вернулась?

Он прикрыл створку и направился в сторону последней не обследованной им части корабля – грузового отсека. Как это часто бывает, нужная вещь оказывается в том месте, которое проверяешь последним. По дуге коридора Роберто Дисфарси вышел к широкой двери грузового трюма. На ней, в отличие от стен корабля, не было узоров инея, а по нижнему краю шёл неровный сварной шов. Плазменная горелка, которой, судя по всему, и пытались заварить дверь, лежала рядом. Роберто проверил её заряд – батарея была пуста.

– Капитан вызывает «Харон», – произнёс в микрофон Роберто. – Проверь содержимое трюма.

– Трюм для сканирования недоступен, – ответил через несколько секунд «Харон».

– Вот тебе раз, – удивился Роберто.

Бортовой компьютер «Харона» тактично промолчал.

Некоторое время Роберто стоял перед дверью в нерешительности. Обычно грузовые трюмы никто не экранирует. Астроархеологи, конечно, люди не совсем обычные, но в их действиях логика есть всегда. Прятать что-то от внешнего наблюдателя просто так они бы не стали. Это если предположить, что прятали именно астроархеологи.

Дисфарси проверил работоспособность горелки, на мгновение сверкнув струёй плазмы, и потянул за рычаг. Усилители работали исправно, и дверь штатно сдвинулась в сторону.

Трюм был освещён и обогрет. Облако тёплого воздуха хлынуло из открывшейся двери и растеклось по потолку коридора, с которого тут же упало несколько капель воды. Грузовой трюм активно функционировал, перемигиваясь огоньками работающей аппаратуры и подвывая лопастями вентиляторов. В сравнении с провинциальным запустением уже осмотренных коридоров, здесь царила активность мегаполиса. Вот только никого живого заметно не было: это была обитель механизмов.

Дисфарси вошёл внутрь и закрыл за собой дверь. Холодный воздух верхних ярусов втёк сюда туманным облаком, и на полу уже появились первые серебристые узоры. Не снимая скафандра, Роберто обошёл грузовой трюм по кругу. Никакой пригодной для перемещения по планете техники в нём не было, хотя на полу были видны крепления планетарных вездеходов.

Из расположенного ещё ниже реакторного отсека в трюм были проведены пучки проводов, расходившиеся отдельными нитями. Какие-то уходили через потолок, видимо питая оборудование связи в рубке. Несколько нитей тянулись к грузовому люку и через пробитое в броне корабля отверстие выходили наружу.

Около этого отверстия Роберто остановился в недоумении. Дырка была сделана во внешней обшивке, способной выдержать удар небольшого метеорита. Кому и для каких целей понадобилось сверлить корабль? Он обошёл трюм ещё раз в поисках табличек или чего-то, на них указывающего. Пусто. Выйти на связь с «Хароном» тоже не удалось. Экранирован трюм был на совесть.

Капитан подошёл к двери, ведущей из грузового люка наружу. На полу виднелись полустёртые следы обуви в таком количестве, что непонятно было направление движения тех, кто их оставил. Много здесь ходили. Вот только неясно кто: экипажи замерших на Желладе кораблей или неизвестные посторонние. Роберто запалил горелку и проверил висевшую на поясе геологическую кирку.

Потянув за рычаг, Дисфарси заставил дверь приоткрыться. Что-то мешало ей распахнуться во всю ширину, и для выхода оставался доступным проход чуть шире метра. Фонарь высветил ведущий от входа вглубь ледяного панциря широкий туннель. Освещения здесь не было, а по дну туннеля тянулся пучок проводов. Роберто направил луч фонаря вперёд, и свет, многократно отразившись от ледяных стен, загнал тьму вглубь ледяной толщи. Дисфарси осторожно вошёл в туннель.

Игра света создавала ощущение присутствия кого-то внутри ледяного панциря, ставшего стенами туннеля. Лучи отражались от ледяных граней в случайные стороны: часть улетала в направлении движения, часть – возвращалась за спину. Возникавший калейдоскоп порождал стайки полутеней, которые словно подсматривали за капитаном.

Туннель уходил вниз широкой дугой. Каким бы ни был его конечный пункт, он располагался где-то внизу. Роберто прошёл не менее двадцати минут, а затем путь ему преградила чёрная плита. Энергокабели уходили в плохо различимое отверстие ниже уровня пола. Дисфарси попытался вызвать «Харон», но ответа не последовало.

Он осмотрел плиту. Сквозь покрывающий её тонкий слой инея проступал контур двери. Рядом с ней монотонно мигала зелёным кнопка. Роберто осмотрелся, освещая фонарём стены, пол и потолок. Вокруг был только лёд. Никакого намёка на происхождение плиты, её предназначение или ожидающее его по ту сторону. Даже эта кнопка: если нажать её, то откроется дверь или с ним кто-то заговорит?

Немного успокаивало, что рядом не было ни трупов, ни крови, ни других следов насилия. Те, кто был тут раньше, проходили через эту преграду без каких-либо проблем. Значит, сможет пройти и он.

Роберто проверил работу горелки и нажал на кнопку. Она перестала мигать и загорелась ровным зелёным светом. Ледяная корочка на плите треснула, и часть перекрывающей путь плоскости ушла внутрь, а потом отъехала вбок. Открывшееся помещение очень сильно напоминало шлюз. В отличие от тёмного коридора здесь на освещении не экономили. Свет был ярким настолько, что разглядеть его источник не получалось.

Шлем скафандра с запозданием включил поляризацию, но Роберто ещё некоторое время видел световые круги. Дав глазам восстановиться, он осмотрел открывшееся перед ним пространство. За дверью оказалось квадратное помещение размером с небольшую комнату. Лившийся с потолка свет позволял увидеть, что оно пусто. В противоположной стене виднелась хорошо различимая дверь, рядом с которой мигал зелёный огонёк.

Полноценный рабочий шлюз. Видимо, из-за него инструкцией запрещалось трогать энергосистему корабля.

Дисфарси шагнул в шлюз и нажал расположенную внутри кнопку закрытия двери. Дверь встала на место, и в помещение хлынули белёсые струи газа. Шлем сразу же покрылся непрозрачной корочкой, лишив Роберто обзора. Он попытался счистить наросший иней со шлема, но полностью убрать его не получилось: на прозрачном прежде материале остались разводы.

По спине капитана Дисфарси побежала струйка пота от возникшего ощущения беспомощности. На внутреннем экране скафандра отобразилось, что воздух насыщается кислородом, а количество метана снижается. Шлюз работал исправно. Однако возможность видеть не восстановилась: разводы с забрала исчезать категорически отказывались. Тогда Роберто рискнул и открыл шлем.

В нос ударил резкий медицинский запах. Скафандр и окружающее пространство покрывало что-то белое, стремительно испаряющееся. Вторая дверь начала открываться сама, не дожидаясь действий со стороны Дисфарси. За ней располагался короткий коридор, выходивший в большое помещение, полностью не видное из шлюза.

Роберто осторожно пошёл вперед. Внезапная усталость требовала от него пройти внутрь и найти место, где можно присесть, а ещё лучше – прилечь. Это показалось странным, ведь ещё минуту назад никакой усталости он не чувствовал. Однако тревожная мысль быстро пропала, уступив место апатии.

Помещение оказалось большим залом в форме вытянутого эллипса, в одном из фокусов которого стояла колонна из прозрачного материала. Над колонной медленно вращалась та самая золотая табличка, на поиски которой он отправлялся. Он двинулся в её сторону, одновременно оглядывая зал.

Идти становилось всё тяжелее. Зрение перестало быть чётким, и ему всё никак не удавалось рассмотреть колонну, к которой он приближался. Уже дойдя до неё, он протянул руку к табличке, но схватил лишь воздух. Голограмма. Он медленно, опираясь на колонну, стал опускаться вниз. Ноги перестали держать, а голова словно наполнилась туманом. За секунду до потери сознания он заметил смотрящие на него сквозь стекло колонны восемь глаз со звёздчатыми зрачками.

* * *

Пробуждение было внезапным. Мгновение назад он находился в пустоте без времени, а теперь – сидит в мягком кресле в белом пижамоподобном костюме. Как давно он тут? И кто он такой?

– Здравствуйте, мистер Дисфарси, – поприветствовала его женщина, выглядевшая точной копией его Варии. Только что он никого не видел, и вот теперь перед ним стоит мечта его юности во плоти.

– Где я? И как ты… вы… Вария? – Роберто чувствовал некоторую заторможенность.

– Скоро вы всё узнаете. Насчёт Варии, – девушка улыбнулась, – конечно же, я не могу быть ей. Никто не может, так ведь?

– Так, – согласился Роберто.

– Этот образ показался нам наиболее удачным для первой встречи. – Девушка села в копию занятого капитаном кресла, появившуюся из пустоты. – Одобряете?

– Даже не знаю, – растерянно ответил Роберто. – А это место? Тоже образ, выбранный для первой встречи?

Вария засмеялась, и обстановка вокруг начала меняться. Сначала они оказались в кают-компании «Харона», затем – на ледяной поверхности Желлада. Образы менялись так часто, что перестали определяться. Наконец визуальное безумие остановилось, и Роберто оказался всё в том же кресле, висящем в космическом пространстве. В кресле напротив сидела улыбающаяся Вария.

– Визуальное отображение мира определяет не мир, а инструмент, через который вы на него смотрите. Хотя ваша раса считает иначе.

– Наша раса? А какая раса у вас?

– О! Повторю – скоро вы всё узнаете. Ведь ваше путешествие к тайнам Желлада завершено. – Произнеся эти слова, Вария изменилась, став копией сухопарого старика, пославшего его сюда.

– Вот чёрт!

Его собеседник снова принял образ Варии и мелодично засмеялся:

– Хотите сказать, что полетели бы в неизвестную даль, чтобы встретиться с представителем иного разума?

– Это вряд ли. С сумасшедшими не работаю, – согласился Дисфарси.

– Поэтому и маскировка. Кстати, тот человек искренне верил, что отправил вас за древним золотом. Заказчик ему неизвестен. Простите его?

– Ещё чего.

– И всё же. Мы встретились, – девушка искоса посмотрела на капитана, – и расстанемся, только если это будет безопасным для нас. Ваша раса нам представляется излишне агрессивной.

– За похищение с вас спросят! – возмутился Роберто.

– Вот! – грустно ответила Вария. – И вас необходимо принуждать к разговору.

Дисфарси вздохнул и закрыл глаза. Мысль, что он попался в смертельную ловушку, грызла его мозг, перебивая страх перед совершенно непонятным существом, сидевшим напротив. Был ли это представитель другого разума или очередной мошенник? Хотя зачем мошенникам столько с ним возиться? Красть у него практически нечего.

– Хорошо, я согласен на… разговор, – ответил капитан Дисфарси после нескольких минут раздумий, – но у меня есть несколько условий.

– Хорошее начало.

– Как вы выглядите? Покажите мне ваш истинный образ. Мой-то вы видите.

– Боюсь, что это невозможно, – с грустью проговорила Вария. – Ваши органы чувств не способны его воспринять.

– С чего это?

– Ваш облик описывается тремя пространственными координатами, а наш – состоянием электромагнитного поля.

– А эти осьминоги?

– Интересные экземпляры, согласны? Это аборигены Желлада. Назвать их вполне разумными сложно, но у них есть шанс.

Дисфарси замолчал. Он незряче смотрел перед собой, пытаясь уложить услышанное в сознании. Всё оказалось слишком невероятным. Слишком невероятно для человечества, убеждённого в своём одиночестве во вселенной. Вот только он уже знал, что решение принято.

– Я согласен… на разговор с вами, – произнёс Роберто, – но не во вред своей расе.

– Разумно, – с улыбкой ответила Вария.

– Что же вы хотели обсудить? – после недолгой паузы спросил Роберто. – Количество колонизированных людьми планет? Их координаты?

– Нет. Вам надо будет закончить работу, начатую экипажем первого спустившегося корабля.

– «Вечности»? – уточнил Дисфарси и, дождавшись утвердительного кивка, тут же спросил: – Какую работу?

– Создать космический корабль. Для нас. Как вы понимаете, он будет специфичен, ведь должен сохранить внутри себя сложную электромагнитную структуру.

– Понимаю… наверное…

* * *

Роберто несколько недель возился с оборудованием астроархеологов, пытаясь разобраться в их задумке. Решение, которое позволяло упаковать магнитное поле с постоянно меняющейся структурой и энергонасыщенностью в металлическую капсулу, было где-то близко. Профиль оказался не совсем его, а потому работа шла тяжело.

День за днём он штудировал книги из библиотеки «Вечности», обсуждая прочитанное с «Варией», и предложенное ему дело казалось всё менее выполнимым. Всё-таки Роберто Дисфарси был сначала космолётчиком и лишь потом – инженером и физиком. Совсем не этим он планировал заниматься, когда соглашался лететь на Желлад.

Вендавалиан можно было сравнить с шаровой молнией, живущей в магнитном поле родной планеты. За его пределами они быстро теряли энергию и умирали. Капсула, способная сохранить этим существам жизнь, должна поддерживать магнитное поле, по характеристикам схожим с полем родной планеты. Воссоздать его оказалось непросто. Хорошо, что нехватку оборудования компенсировали добровольные испытатели: вендавалиане охотно участвовали в проверках созданных Дисфарси прототипов.

Ему понадобился год. Даже чуть больше, но несколько дней не в счёт. Он разместил на «Хароне» изготовленную им капсулу, которую занял вендавалианин. Наверное. Увидеть скопление силовых магнитных линий человек действительно не в состоянии. Они взлетели, и Роберто Дисфарси направил корабль прочь от гигантского шара Вендавала.

– Послушай… Вария, – обратился Роберто, когда «Харон» вышел за пределы магнитного поля планеты, – зачем вам лететь в космос?

Динамики капсулы, в которой пульсировали силовые линии магнитного поля, некоторое время молчали.

– Думаю, за тем же, зачем и людям. Нам любопытно. – Преобразованные техникой импульсы были лишены эмоций, но Роберто был уверен, что расслышал радость ожидания встречи с неизведанным.

Человечество ещё не знало, что утратило монополию на разум.

Внеклассное чтение. Дмитрий Гартвиг

They'll laugh as they watch us fall

The lucky don't care at all

No chance for fate

It's unnatural selection…

Muse

– …Таким образом, – продолжал распинаться учитель, – мы можем заметить, что идеи технократии, а также морального и этического превосходства рационализма зародились задолго до основания Конклава и уж тем паче задолго до появления Концепции. Виктор, потрудись объяснить, каким образом то, о чём я сейчас говорил, отражено в повести Михаила Афанасьевича Булгакова?

Этот вопрос обращался ко мне. И даже несмотря на то, что сегодняшнюю лекцию я слушал достаточно внимательно, обращение учителя застало меня врасплох.

– Не могу ответить на ваш вопрос, Владислав Сергеевич, – чётко и без запинки произнёс я, поднимаясь.

– Вот как? – удивлённо хмыкнул наш преподаватель по гуманитарному развитию. – Что же, тогда объясни причину. Почему ты не можешь ответить на простой вопрос, заданный по существу прочитанного материала?

– Владислав Сергеевич, я не выполнил задание, так как в приоритете моего домашнего образования была подготовка к олимпиаде по математическому развитию, – всё так же без тени смущения или стыда продолжил я.

Я прекрасно запомнил тот день, весенний и тёплый, один из самых важных дней в моей жизни. Я стоял, вытянувшись по струнке, чуть в стороне от небольшой квадратной парты, чьё пространство принадлежало только мне одному и которое не приходилось, как в стародавние времена, делить с лоботрясом-соседом. Майское солнце, пробиваясь сквозь завесу купола и неплотные бежевые жалюзи кабинета, било мне в левый глаз тёплыми, чуть синеватыми лучами. Где-то в груди поднималось нечто клокочущее, непоседливое и азартное, страстно нашёптывало мне в нагретое ухо, что место моё – не здесь. Что оно там, за окнами, за невысокой оградой школы, в чистом и опрятном городском парке, среди зеленеющей травы, под голубеющими всполохами энергетического щита, прямиком в беспорядке раскиданных вокруг бутербродов и беззаботных мыслей, которые так приятно дополняют друг друга.

Возможно, будь на моём месте ученик из какого-нибудь двадцатого века, ровесник того самого Булгакова, меня бы тут уже не было. Колени аккуратно выглаженной чёрной ученической формы давным-давно были бы вымазаны зелёным травяным соком, а под глазом сиял бы фингал, полученный в какой-нибудь бессмысленной и тут же напрочь забытой драке.

Но на моём месте был я сам, а не кто-то другой. И потому я стоял в жарком кабинете навытяжку, по существу отвечая на вопрос учителя.

А ещё потому, что беспричинное насилие – первый признак деградации разума. Как, впрочем, и безделье. Это общеизвестный научный факт.

– Что же, – вновь хмыкнул Владислав Сергеевич, звонко пискнув небольшим пультом, включающим кондиционер. – Похвально, когда ученик даже в таком юном возрасте обладает способностью расставлять приоритеты. Особенно радует, когда высшим из них для него становится математика. Скажи, пожалуйста, Виктор, ты уже задумывался о будущей профессии?

– Мне бы хотелось попробовать свои силы в фундаментальной физике, – без тени сомнений ответил я.

Учитель хмыкнул снова, чуть пригладив густые усы.

– Вот как? А поточнее? Фундаментальная физика достаточно обширное направление…

– Атомная физика и теория холодного синтеза.

– Прекрасно. – На лице немолодого уже преподавателя расцвела улыбка. Он медленно встал и размеренными, широкими шагами прошёлся мимо белого прямоугольника настенного экрана. На желтоватые кадры из древнего фильма тут же упала объёмная тень. – Ядерная отрасль – невероятно важный фактор развития всего Конклава. Особенно здесь, в Поволжье, где мы, в силу природных причин, не можем полностью полагаться на другие возобновляемые и невозобновляемые источники энергии. Сможешь ответить, почему?

– Конечно, учитель, – уверенно кивнул я. – Возобновляемые источники энергии в Поволжье недопустимо использовать потому, что Волга после Последней войны до сих пор заражена поражающими элементами боевых отравляющих веществ. Очистительные мероприятия, проводимые для городских канализационных сооружений, невозможно реализовать в том объёме, который требуется для нескольких ГЭС, а значит, механизмы станций будут медленно выходить из строя. Электростанции других типов, кроме атомных, затруднительно использовать из-за большой удалённости от других городов-куполов, а также горнодобывающих районов. Следовательно, АЭС, а тем более АЭС с реакторами холодного синтеза, – единственный возможный вариант для Нижнего Новгорода.

Всё время моего монолога Владислав Сергеевич простоял прямо напротив меня, то и дело перекатываясь с носка на пятку и чуть вытянув голову в мою сторону. Это была его любимая поза, которая означала, что ответ ему нравится и учеником он доволен.

– Отличный ответ, Виктор, отличный, – произнёс он, едва я закончил. – По крайней мере, теперь я точно вижу, что тобой действительно руководила грамотная расстановка приоритетов, а никак не банальная лень.

– Лень является основой регресса, – нисколько не сомневаясь в своих словах, ответил я. – Именно лень, нежелание ответственных за судьбы нашего вида рассуждать, выстраивать логические цепочки и рационально мыслить и привели человечество к Последней войне. Только из-за этих низменных качеств остатки цивилизации вынуждены жить под защитными куполами.

– Хорошо, хорошо. – На лице учителя вновь заплясала улыбка. – Я понял, Виктор, что мой предмет вы всё-таки учите…

Где-то над правым ухом раздалась мелодичная электрическая трель. Сигнал, въевшийся в подкорку мозга настолько, что, перейди образовательная система Конклава на какое-либо другое обозначение окончания занятий, всё наверняка бы посыпалось прахом.

– Все свободны, – тут же завершил урок Владислав Сергеевич.

Лишь после его команды ученики начали размеренно и неторопливо складывать учебные планшеты и стилусы в ранцы. Сборы происходили почти в полной тишине, без каких-либо перешёптываний или разговоров: учитель всё ещё находился в классе, а значит, любая несдержанность была под запретом.

Конечно, спустя пару минут инстинкты и здоровая подростковая жажда физической активности возьмут своё, но… Но это будет уже спустя несколько минут. Спустя несколько тяжёлых минут, во время которых ученикам девятого класса, шестнадцатилетним, уже почти оформившимся юношам и девушкам, необходимо учиться властвовать над собой. Держать инстинкты в кулаке.

– Виктор, кроме тебя, – негромко, так, чтобы услышал я один, окончил фразу мой учитель. – Я хочу, чтобы ты ненадолго задержался. Нам, как мне кажется, есть, что обсудить…

***

– Виктор, разреши поинтересоваться… – негромко произнёс Владислав Сергеевич, как только мы остались вдвоём.

Он старался делать одновременно два дела: что-то набирать на компьютере, очевидно составляя отчёт о двух прошедших академических часах, и вести диалог со мной. Как и у любого нормального человека, что не тренировал навык многозадачности специально, получалось у него это не очень хорошо.

В конце концов решив, что бумажная (а точнее, электронная) волокита подождёт, он с явным наслаждением откинулся на спинку компьютерного кресла и полностью переключил внимание на меня.

– Разреши поинтересоваться – если это, конечно, не секрет – твоими результатами за прошлую олимпиаду по математике.

– Девяносто шесть целых и восемь десятых балла, Владислав Сергеевич, – тут же ответил я, пусть и не без доли самодовольства.

– Лучший результат в классе?

– В школе, – поправил я его.

Я не понимал, зачем он спросил про класс. Мои результаты были общеизвестны, о них в прошлом году говорила вся школа. Мою фотографию даже выставляли на электронной доске почёта, и было, кстати говоря, за что. Хоть общегородской тур в том году не проводился, в неофициальной таблице результатов я занял второе место, уступив только какому-то одиннадцатикласснику из математического лицея.

Учитель кашлянул, вновь пригладив свои усы.

– Это прекрасный показатель, Виктор, ты знаешь? Да что там прекрасный – это высший пилотаж. С такими способностями в прошлом – да что там в прошлом, и в нашем настоящем, – тебе дорога в большую науку. В самую большую, Виктор, в высшие её сферы…

Тут он резко грохнул по шершавому пластиковому столу раскрытой ладонью, словно прихлопывая невидимую муху. От громкого и неожиданного звука я едва испуганно не дёрнулся, но успел взять себя в руки и ничем не выдать своего волнения.

Владислав Сергеевич же внимательным, неотрывным взглядом смотрел на меня, словно оценивая. От этого взгляда мне пусть и было слегка не по себе, однако же разумом, которым и должен руководствоваться в подобных ситуациях цивилизованный человек, я понимал, что подобным отношением можно только гордиться.

Меня испытывают, изучают. А значит – считают достойным.