Клубок Сварогов

Олега и Регнвальда, когда они спешились, встретили трое длинноусых польских воевод в длинных кольчугах и островерхих шлемах с металлическими глазницами.

Один из польских военачальников снял с головы шлем, чтобы быть узнанным. Это оказался Дыглош.

– Здрав будь, князь, – поприветствовал он Олега.

– И тебе доброго здоровья, друже, – сказал Олег. – Управился ли твой князь с поморянами, кои досаждали ему в прошлое лето?

– Болеслав сполна наказал дерзких язычников, рассеяв их толпы в битве у реки Вислоки, – горделиво ответил Дыглош. – Болеслав разорил поморский город Бялогард. Семь тысяч пленников было пригнано Болеславом в Краков.

– А ныне, стало быть, Болеслав надумал повоевать русские земли, – мрачно заметил Регнвальд. – Такова, видимо, его благодарность русичам за помощь в войне с чешским князем.

– К чему эти упрёки, Регнвальд? – без всякого смущения проговорил Дыглош. – Разве по своей воле пришёл сюда Болеслав? Папа римский повелел ему добыть княжеский трон для Изяслава Ярославича. Сам Болеслав не отважился бы на этот поход.

– Ах, вот в чём дело! – язвительно обронил Регнвальд. – Когда был жив Святослав Ярославич, то ни папа римский, ни король германский не могли сподвигнуть Болеслава помогать Изяславу. С чего это вдруг ныне такое рвение обуяло польского князя?

Дыглош насупился и ничего не ответил.

– Беглец наш тоже небось находится в войске Болеслава? – с кривой ухмылкой произнёс Олег. – Могу ли я с дядей своим повидаться, прежде чем дело до сечи дойдёт?

– Бог с тобой, князь! – воскликнул Дыглош. – Болеслав не воевать сюда пришёл, но примирить Изяслава Ярославича со Всеволодом Ярославичем.

– Понимаю. – Олег покивал головой. – Да вот беда – трон в Киеве один. Вдвоём на нём ещё никто не сиживал.

– По старшинству стол киевский должен принадлежать Изяславу Ярославичу, – примирительно заметил Дыглош. – Неужто Всеволод Ярославич этого не разумеет?

– Старшинство тут ни при чём, – отрезал Олег. – Не люб Изяслав Ярославич киевлянам, и всё тут. Пусть Изяслав-скиталец ищет себе доли в других землях!

– Помилуй, князь, – изумился Дыглош, – где Изяславу искать себе доли, как не на отчей земле! Виданное ли это дело, чтоб старший сын Ярослава Мудрого ходил в изгоях по несправедливой воле братьев своих!

Эту беседу прервало появление того, о ком вели речь Олег и Дыглош.

По мелководью реку перешёл ещё один отряд всадников, среди которых оказалось немало русских дружинников. Олег сразу узнал воеводу Коснячко и своего двоюродного брата Святополка. Узнал Олег и Изяслава Ярославича, хотя на том был надет белый плащ, какие носят немецкие рыцари. Шлем на голове Изяслава тоже был немецкий, в виде усечённого конуса с ниспадавшей на плечи кольчужной сеткой.

Изяслав тоже узнал Олега. Спешившись, он подошёл к нему, сопровождаемый Коснячко и Святополком.

Регнвальд первым поприветствовал Изяслава, видя, что Олег не собирается этого делать.

Изяслав смерил Олега и Регнвальда презрительным взглядом.

– Что, не ждали – не гадали увидеть меня живым-здоровым, да ещё во главе такой силищи! – Изяслав горделиво указал рукой на идущих вброд через реку пеших польских воинов вперемежку с немецкими латниками.

– Кривить душой не станем, – честно признался Регнвальд, – не ждали мы эдакого нашествия. Похоже, князь, за тебя горой стоит не токмо Болеслав, но и германский король.

Регнвальд кивнул головой на большой отряд конных немецких рыцарей, которые, вздымая фонтаны брызг, обгоняли свою усталую пехоту.

– Верно молвишь, боярин. – Изяслав приосанился. – Король Генрих мне друг и союзник, как и Болеслав. А ещё, – Изяслав повысил голос, – сам папа римский стоит за меня. По его воле и король венгерский, и князь чешский могут воинов мне прислать. Вот так-то!

– Высоко ты ныне вознёсся, дядюшка, – с иронией в голосе промолвил Олег. – Падать вниз не больно будет, а? У Всеволода Ярославича на твои иноземные полчища своя сильная рать найдётся.

– Коль Всеволод Ярославич посмеет грозить мне, то я его отправлю туда, где ныне обретается твой отец, соколик, – с издёвкой проговорил Изяслав. – Это Господь наказал Святослава Ярославича ранней смертью за его злодеяния против меня. И ты поостерегись дерзить мне, Олег. Лучше переходи в мой стан, покуда я сам тебя зову. Воин из тебя справный, мне такие нужны.

– Я в милости твоей не нуждаюсь, дядюшка, – сверкнул глазами Олег. – Я ныне князь владимирский и завтра им останусь, а вот кем ты будешь завтра – неведомо.

– Ты – смертный прыщ, а не князь! – рассвирепел Изяслав, хватаясь за меч. – Грозить мне будешь?! Да я разнесу твой град по брёвнышку, а тебя на воротах повешу другим в назидание!

Дыглош, Коснячко и Святополк кое-как угомонили Изяслава.

– Нам лучше убраться отсюда, княже, – шепнул Регнвальд Олегу, потянув его за край плаща.

Олег не стал противиться. Он уже сидел в седле, когда к нему подбежал Дыглош, прося, чтобы Олег переговорил с Болеславом, поскольку войском верховодит он, а не Изяслав.

– Не о чем мне толковать с твоим князем, – огрызнулся Олег, поворачивая коня к дороге, ведущей ко граду Владимиру. – Коль Болеслав заодно с Изяславом, значит, он мне враг.

– Прошу тебя, князь, не поддавайся гневу, – молвил Дыглош, пытаясь удержать Олега. – Во имя сестры твоей, которая замужем за Болеславом, не опускайся до вражды с ним. Болеслав не обнажит меч, ежели и ты не обнажишь.

Олег дал шпоры коню и галопом поскакал по дороге.

На спешно собранном военном совете Олег обязал владимирских бояр и старейшин от ремесленных братчин[62] выставить девять сотен пеших воинов при полном вооружении и двести конников. Регнвальду было велено вооружить всю княжескую челядь, и даже банщика Пахома, у которого не хватало четырёх пальцев на левой руке.

Делая смотр своей дружине, Олег твёрдым голосом говорил воинам, что нужно продержаться до прихода киевской рати. Мол, гонцы ко Всеволоду Ярославичу уже посланы и скоро они будут в Киеве.

Затем Олег и Регнвальд совершили обход городских стен и башен.

За городские укрепления можно было не опасаться. Валы возвышались на пять сажен[63], рвы перед валами достигали глубины четырёх сажен. С юга и запада городской ров был заполнен водой из реки Луг, а с северо-запада непролазная топь подступала почти к самому валу, так что было не подойти ни пешему, ни конному. Стены Владимира, сложенные из дубовых брёвен, являли собой мощь и неприступность, достигая семисаженной высоты. Башни возвышались над валами на десять сажен.

Все князья, правившие во Владимире до Олега, приложили руку к тому, чтобы этот приграничный город Руси всегда был готов к встрече непрошеных гостей.

К полудню был собран пеший полк, привели своих конных гридней владимирские бояре.

Олег остался доволен расторопностью местных бояр и ремесленных братчин. С девятью сотнями пеших ратников можно было с успехом держать оборону на стенах против любого вражеского войска, а наличие четырёх сотен конников даст возможность Олегу совершать стремительные вылазки за городские стены.

Войско Болеслава разбило шатры в двух верстах от Владимира, перекрыв дорогу на Киев. Бросать своих воинов на штурм Болеслав не торопился.

Польские глашатаи изо дня в день приближались к городским воротам, вызывая Олега на переговоры с польским князем. Одновременно Болеслав, желая произвести впечатление на владимирцев, взирающих со стен и башен, постоянно выводил на равнину свои конные и пешие отряды, совершавшие различные манёвры. То польская и немецкая конница мчались стремительной атакой на воображаемого врага, то польская и немецкая пехота производили различные перестроения, повинуясь сигналам труб. Наконец поляки выкатили в поле осадные машины, метавшие большие камни и стрелы на огромное расстояние.

Так продолжалось девять дней.

На десятый день случилось непредвиденное. Поляки, воспользовавшись беспечностью владимирцев, установили катапульты в опасной близости от угловой северо-восточной башни, столь высокой, что с неё просматривалась вся ближняя округа, а также равнина за рекой.

Стража на башне подняла тревогу в тот момент, когда первые горящие стрелы упали на тесовую кровлю башни. Поляки выпустили более тридцати больших стрел, обмотанных просмолённой паклей и подожжённых. Владимирцы опомнились слишком поздно. Башня вскоре заполыхала, превратившись в огромный костёр. Сильный ветер быстро раздул пламя.

Лучники, отправленные на стену Регнвальдом, вынудили поляков откатить свои катапульты подальше от городского вала.

Олег хотел было вывести за ворота конную дружину, чтобы уничтожить польский отряд и захватить вражеские катапульты, но Регнвальд удержал его, указав на затаившуюся в дубраве польскую конницу.

– Болеслав токмо и ждёт этого, – сказал воевода. – Наверняка и немецкие рыцари тоже притаились где-нибудь поблизости. Хитёр Болеслав, ничего не скажешь.

Догоревшая башня обрушилась с оглушительным треском. В городской стене образовалась большая брешь, заваленная обугленными брёвнами, источавшими горьковатый смрад недавнего пожара.

Всё, что смогли сделать защитники Владимира, это не дать огню распространиться дальше по стене до другой башни.

Пожарище долго заливали водой, покуда оно не перестало дымиться.

Олег собрал городских плотников и древоделов, повелев им как можно скорее заложить пролом брёвнами, пока поляки не двинулись на штурм.

Однако работы так и не начались. К Олегу пришли выборные от владимирских бояр. Олег встретил их на теремном дворе, где происходила разгрузка с повозок кричной железной руды, из которой в княжеской кузнице изготовляли наконечники для копий и стрел.

– С чем пожаловали, бояре? – спросил Олег, вглядываясь в знакомые бородатые лица.

Бояре сняли парчовые шапки и отвесили князю поклон. Затем один из них, по имени Самуил, произнёс:

– От Болеслава был гонец. Болеслав готов предоставить тебе, княже, свободный выход из города. По-моему, это для тебя самое лучшее. С такой брешью в стене нам поляков не сдержать, они всё равно прорвутся в город.

Самуил печально вздохнул, всем своим видом показывая, как нелегко ему говорить такое своему князю.

– В город поляки, может, и войдут, но в детинец – никогда, – жёстко бросил Олег.

– Князь, ты станешь оборонять детинец, а поляки тем временем, озлобившись, сожгут наши дома, полонят наших жён и детей, – сказал другой боярин, Земомысл. – Ведь в детинце не уместится всё население Владимира.

Третий из выборных – Свиязд – поддержал своих спутников:

– Не надо заливать Владимир кровью, княже. Помощь от Всеволода Ярославича не пришла, а одному тебе с Болеславом не совладать. Ты доводишься Болеславу шурином, поэтому он выпустит тебя из города вместе с дружиной и челядью. Ступай себе с Богом, князь!

– Уходи, князь. Не испытывай терпение Болеслава, – опять заговорил Самуил, – а уж мы сами о себе промыслим. Я женат на польке, у Земомысла дочь замужем за польским воеводой. Нешто мы с поляками не столкуемся!

– Я вижу, бояре, вы уже столковались с ляхами за моей спиной, – с кривой усмешкой обронил Олег.

Бояре опустили глаза.

Видя, что владимирцы через мир с Болеславом желают избавиться от тягот войны, Олег не стал упорствовать и быстро собрался в путь. Болеслав не чинил Олегу препятствий. Польский князь даже предложил русичам провиант на дорогу, но Олег не взял.

* * *

Это был горький путь. Называть поведение владимирцев изменой Олег не хотел, но иного слова подобрать не мог. Обиднее же всего было то, что пришлось без битвы уступить Владимир Болеславу, который превзошёл Олега хитростью.

Регнвальд успокаивал Олега:

– Пусть ныне Болеслав на коне, а завтра ты на коне будешь. Чаю, война с Болеславом токмо начинается. Всеволод Ярославич так просто не уступит киевский стол Изяславу!

Словно в подтверждение слов Регнвальда, на второй день пути у реки Горыни Олег увидел большой стан. Судя по знамёнам, это были полки Всеволода Ярославича.

Оказалось, что Всеволод Ярославич двинулся на Болеслава и Изяслава в спешке, не закончив войну со Всеславом. Он привёл с собой не только сына Владимира с его смоленской ратью, но и Бориса Вячеславича и Рюрика Ростиславича с их дружинами.

Олег, не преуменьшая опасность, правдиво поведал про многочисленность вражеского войска и про решимость Изяслава отвоевать великокняжеский стол.

На военном совете все молодые князья стояли на том, что надо дать битву, не вступая в переговоры с Изяславом и Болеславом. Особенно непримиримо был настроен Борис Вячеславич, который прямо заявлял, мол, лучше всего покончить с Изяславом и его сыновьями в сече, дабы в будущем не было хлопот с их потомками.

Всеволод Ярославич после некоторых колебаний согласился с общим мнением, понимая, что и Изяслав наверняка горит тем же желанием.

В ночь перед выступлением Олег засиделся в шатре у Бориса.

Тот поведал Олегу о походе на Полоцк. Олег в свою очередь поделился с Борисом впечатлениями от встречи с Изяславом Ярославичем.

Выслушав Олега, Борис гневно воскликнул:

– Жаль, меня там не было! Уж я дотянулся бы мечом до убийцы моей матери.

– Что ты такое молвишь? – изумился Олег. – Мыслимо ли такое?! По слухам, Изяслав сильно любил твою мать и часто навещал её в Вышгороде. А когда твоя мать внезапно скончалась, то Изяслав пролил немало слёз над её телом, это многие видели.

– Может, впоследствии Изяслав и сожалел о содеянном в гневе, но это не снимает с него вину за свершённое зло, – сердито сказал Борис. – У меня видоки[64] имеются, кои доподлинно знают, как умерла моя мать.

– И как же она умерла? – спросил Олег.

Борис помолчал, затем нехотя заговорил:

– Моя мать была очень благочестивой женщиной. Когда она овдовела, то Изяслав под видом заботы обо мне совратил её и держал в Вышгороде как свою наложницу. Едва я подрос, Изяслав живо спровадил меня в Киев, в греческую школу при Софийском соборе, дабы я не мешал ему и далее совращать мою мать с пути праведного.

Однажды моя мать отказалась делить ложе с Изяславом и целиком обратилась к Богу. Говорят, ей было видение. Моя мать даже хотела уйти в монастырь, однако этому воспротивился Изяслав. Он постоянно наезжал в Вышгород и продолжал приставать к моей матери с похотью. Об этом доподлинно знают два человека: бывший вышгородский посадник[65] Огнив и служанка моей матери Лазута. Была ещё ключница Власта, но она недавно умерла.

Как-то раз случилось невероятное событие. Моя мать забеременела чудесным образом от Духа Святого. Прознавший об этом Изяслав пришёл в дикую ярость, а когда он увидел у моей матери большой живот, то и вовсе разума лишился от бешенства. Негодяй так избил мою мать, что у неё начались преждевременные роды, которые и свели её в могилу. Это произошло на глазах у Лазуты.

Олег скорбно покачал головой, негромко обронив:

– За это Изяслав заслуживает лишь смерти.

– И он её получит! – воскликнул Борис. – Я уговорю Всеволода Ярославича, чтобы он поставил мою дружину напротив полка Изяслава. Видит Бог, недолго осталось жить убийце моей матери!

Быстро пролетела короткая июньская ночь.

Утром, едва развиднелось, за рекой послышался шум идущего войска. По округе разносились топот копыт, скрип повозок, тяжёлая поступь пехоты… Реяли на ветру польские и немецкие знамёна.

В стане Всеволода Ярославича стали готовиться к битве. Полки уже выстраивались на объятой солнцем равнине, по рядам ратников передавался пароль, когда от Болеслава прискакал гонец.

Изяслав звал своего брата к себе на переговоры, дабы урядиться с ним миром. Чтобы Всеволод Ярославич не испытывал недоверия, Изяслав был готов дать в заложники на время переговоров своего любимого сына Ярополка.

Всеволод Ярославич согласился встретиться со старшим братом.

Ярополк прибыл из-за реки с двумя слугами. Всеволод Ярославич в сопровождении двух воевод отправился в стан Болеслава.

Олег и Борис, движимые любопытством, приблизились к шатру великого князя, возле которого находился Ярополк под надзором киевских дружинников. Там уже был Рюрик, который беседовал с Ярополком, как с закадычным приятелем.

Ярополк дружелюбно поздоровался с подошедшими Олегом и Борисом.

Олег ответил на приветствие Ярополка, он никогда не испытывал к нему вражды. Когда-то они с Ярополком вместе сражались с полочанами на Немиге-реке и с половцами на реке Альте. В ту пору их отцы были дружны и имели общих врагов.

Борис не стал здороваться с Ярополком. Он всё время хранил молчание. Щуря на солнце свои ослепительно-синие глаза, Борис то и дело обращал взор на противоположный берег мелководной речки, где виднелись польские шатры. Он с явным нетерпением ожидал возвращения Всеволода Ярославича.

Шло время. Солнце катилось по безоблачному небу, постепенно поднимаясь к зениту.

Стольничий Всеволода Ярославича, выйдя из шатра, предложил молодым князьям подкрепиться обедом.

– С утра ведь не евши, – сказал он.

Олег, Ярополк и Рюрик откликнулись на приглашение и скрылись в шатре.

Борис же отказался от трапезы, проворчав:

– В сечу лучше идти с пустым желудком. Да и не сяду я за один стол с Изяславичем!

Долгое отсутствие отца не на шутку встревожило Владимира, который держал полки в боевом строю, ожидая подвоха от поляков.

Наконец Всеволод Ярославич вернулся в свой стан. Ярополк сразу же ускакал обратно в лагерь Болеслава.

Всеволод Ярославич объявил воеводам и молодым князьям, что сражения не будет. Мол, он договорился с Изяславом полюбовно.

Подробности заключённого соглашения Всеволод Ярославич огласил на совете в своём шатре.

Перед тем как перейти к сути дела, он долго распространялся о том, что негоже Изяславу и впредь скитаться по чужим землям, внося разлад в отношения Руси с иноземными государями. Очевидно, что по закону и по разуму Изяславу место на отчей земле. А коль так, то и старшинство должно быть за Изяславом.

– А посему… – Всеволод Ярославич кашлянул, чтобы придать солидности своему голосу и подавить смущение под пристальными взглядами племянников. – Урядились мы так с Изяславом.

Возникла гнетущая пауза.

– Значит, дело такое, други мои. – Всеволод Ярославич поднял глаза, но тут же опустил их. – Суть договора, стало быть, такая… Киев я уступаю Изяславу, а сам сяду в Чернигове. Переяславль тоже за мной останется. Тебе, Владимир, как и прежде, надлежит быть в Смоленске. Рюрик тоже останется покуда в Овруче. Давыд Игоревич – в Каневе. Глеб Святославич по-прежнему будет княжить в Новгороде. Давыд Святославич как был на ростовском княжении, так и будет. Ярослав останется в Муроме, а Роман – в Тмутаракани. За Володарем Ростиславичем будет тот град на реке Рось, какой дал ему покойный Святослав Ярославич. Василько Ростиславичу отныне быть вместе с братом Рюриком в Овруче.

Опять повисла пауза, во время которой Всеволод Ярославич вздохнул так тяжело, будто собирался объявить кому-то смертный приговор.

– Кроме того, порешили мы с братом Изяславом, что в Турове сядет его старший сын Святополк, – вновь заговорил Всеволод Ярославич. – Ему же достанется Вышгород. Тебе, Борис, надлежит сесть князем в Курске. Град Владимир переходит к Ярополку Изяславичу. Какой стол дать тебе, Олег, мы с Изяславом будем думать в Киеве.

Всеволод Ярославич умолк, не решаясь взглянуть на своих племянников.

Возникшее было молчание нарушил Борис Вячеславич, который громко выругался.

Олег решительно поднялся со стула.

– Как видно, мне остаётся уповать лишь на милость Господню, но никак не на милость дядей своих, – язвительно промолвил он. – От Изяслава Ярославича я и не ждал добра, но никак не ожидал…

– Ты без стола княжеского не останешься, – перебил Олега Всеволод Ярославич. – Я же сказал, что о тебе мы с Изяславом будем толковать в Киеве.

– Куда же мне с моей дружиной подвигаться? – спросил Олег. – В Киев, что ли?

– В Киев, – кивнул Всеволод Ярославич. И примирительно добавил: – Я хочу выпросить у Изяслава Вышгород для тебя. Так что, Олег, наберись терпения. Не зли Изяслава понапрасну.

Олег нахмурился и сел на стул.

– А коль я не отдам Вышгород ни Святополку, ни Олегу, что тогда? – подал голос Борис.

– Умерь свою гордыню, племяш, – осуждающе произнёс Всеволод Ярославич. – Ты ещё годами не вышел, чтобы старшим князьям прекословить. Сказано, быть тебе в Курске. Значит, быть по сему.

– Хочешь сказать, что всякое даяние есть благо, – с недоброй усмешкой промолвил Борис. – Благодарю за щедрость, любезный дядя. Токмо я в такой щедрости не нуждаюсь. Как говорится, иному Бог дал, а иной сам взял. Поглядим, что сможет ваше старшинство против моей силы!

С этими словами Борис покинул шатёр. Через час вышгородская дружина, собравшись, ушла в сторону Киева.

Поведение Бориса Вячеславича встревожило братьев Ярославичей, которые усмотрели в его словах намерение не уступать дядьям Вышгород.

– У сего безумца хватит наглости и в Киев ворваться, – высказал опасение Всеволод Ярославич.

– Этого нельзя допустить! – заявил Изяслав Ярославич. – Надо непременно приструнить дерзкого Бориску!

Ярославичи поспешили к Киеву. Польские и немецкие отряды от Горыни двинулись обратно на запад.

Глава двенадцатая. Обещание Изяслава

Весть о том, что Изяслав Ярославич возвращается в Киев, чтобы вновь занять трон отца и деда, произвела на киевлян ошеломляющее впечатление. Сразу вспомнились события семилетней давности, тогда Изяслав был вынужден бежать, спасаясь от восстания простого киевского люда. Вскоре после этого Изяслав вернулся с польским войском и жестоко отомстил киевлянам за своё бегство и за то, что они посмели освободить из темницы пленённого Всеслава Полоцкого. По приказу Изяслава тогда было ослеплено семьдесят человек, а наиболее ръяные зачинщики восстания лишились голов, но не сразу и не прилюдно. Хватали их дружинники Изяслава под покровом ночи и тайно же убивали.

Опасаясь подобной резни, из Киева бежали многие сторонники покойного Святослава Ярославича. Беглецов было бы гораздо больше, если бы не воевода Ратибор, оставленный в Киеве Всеволодом Ярославичем. Ратибор велел запереть все ворота и всячески успокаивал горожан. Мол, Всеволод Ярославич не допустит бесчинств и кровавой мести со стороны старшего брата.

Впрочем, на Людека заверения Ратибора не подействовали: его вина тянула на смертную казнь, не меньше. Это по вине Людека Изяслав Ярославич вторично лишился киевского стола. Таким образом, бывший постельничий Изяслава отомстил своему господину за его нежелание разыскать и покарать убийц старшего брата Людека.

Перед тем как бежать из Киева, Людек встретился с Одой, которая в знак своей благосклонности к нему за оказанные услуги допустила пронырливого поляка в свою спальню. Оде очень не хотелось расставаться с Людеком, поскольку через него она узнавала все новости из великокняжеского дворца.

Ода посоветовала Людеку вступить в дружину Бориса Вячеславича.

– У Бориса давняя неприязнь к Изяславу, – молвила Ода при прощании с Людеком. – В Борисовой дружине ты будешь как у Христа за пазухой.

– А коль не возьмёт меня к себе Борис Вячеславич, – выразил сомнение Людек.

– Скажешь, что ты от меня – возьмёт, – заверила его Ода.

Людек набросил на плечи длинный голубой плащ и покинул терем Оды. Во дворе его уже ждал осёдланный конь.

Ода видела из окна с высоты второго яруса, как Людек сбежал по крыльцу, как он вскочил в седло и выехал за ворота, которые закрыл за ним сторож.

Было раннее утро. Оде захотелось прилечь, и она направилась в спальню, но перед этим послала челядинку за Регелиндой.

Регелинда пришла в опочивальню к Оде и выслушала повеление из её уст. Ода приказала Регелинде отправиться в великокняжеский дворец и разыскать там гридня из молодшей дружины по имени Бажен, сын Богуслава.

– Скажешь этому гридню, что нынче вечером я жду его, – молвила Ода, ленивыми движениями снимая с себя одежды. – Причём ты должна сказать всё это Бажену так, чтобы рядом не было посторонних глаз и ушей. Уразумела?

– Уразумела, – сердито ответила Регелинда. И тут же укоризненно добавила: – В распутстве ты погрязла, душа моя. Только что с одним любовником рассталась и уже другого тебе подавай!

– А на кого мне полагаться, по-твоему? – огрызнулась Ода. – Мой муж – в могиле. Сын – далече. На пасынков надежды никакой. Изяслав злопамятен, ещё неизвестно, как он станет со мной обращаться по возвращении в Киев. Поэтому мне нужен во дворце свой человек.

– Ну, попадёшь ты в опалу к Изяславу, от Бажена-то тебе какая польза? – Регелинда недоумевающе пожала плечами. – Он ведь не князь и не воевода. Так, подай-принеси…

– Впотьмах и гнилушка светит, – загадочно усмехнулась Ода.

За обедом Ода поинтересовалась у Регелинды, как прошла её встреча с Баженом.

– Повидались мы с ним, – с лёгким раздражением ответила Регелинда, – пошушукались в укромном месте. Бажен аж засветился весь, когда я сказала ему, что вдова Святослава Ярославича приглашает его к себе вечерок скоротать в опочивальне.