Бригада «УХ», или Будни и праздники некроманта

– Предпочитаешь героически погибнуть? – насмешливо перебила меня Клодина. – Я, бы не задумываясь, позволила тебе это, будь ты обычным человеком, но ты – наместница Противоположности Жизни, единственный носитель Силы Созидания среди некромантов. В общем, если с тобой что-то случится, и мне, и вот этому вечно дурачащемуся созданию…

Клодина ткнула пальцем в сторону оборотня, разыгрывавшего покорность наивернейшего супруга, и продолжала:

– … путь в потусторонний Париж заказан и здесь житья не дадут! Мы несём ответственность за твою безопасность перед Советом Сторон!

В её словах было рациональное зерно, к тому же постоянно оставаться на стороне живых у меня всё равно бы не получилось: однажды вкусивший что-то в потустороннем мире, обречён на возвращение, а я не яблоки в чужом саду понадкусывала, а выпила созданный Люрорм де Куку эликсир бессмертия, действие которого, кстати, постепенно иссякало. Я чувствовала это как странную усталость, проникавшую в каждую клетку моего тела, жаждавшего новой порции живительного снадобья.

Правда, до срока приёма эликсира было ещё далеко, но этот момент неминуемо приближался. Я сама ускорила его приближение, пытаясь отсрочить смерть моего возлюбленного ценой сокращения своего срока в мире живых, а, значит, надо было как-то налаживать отношения с моим женихом, ведь умирать и даже терять молодость очень не хотелось.

В общем, остаток недели я посвятила подготовке операции, которую дворцовый в целях конспирации красноречиво и лапидарно обозвал: «ЧП». Действительно, её полная аббревиатура состояла из четырёх букв «П», что расшифровывалось как «Прогулка по потустороннему Парижу». Сначала я поручила горничным собрать мои вещи – только самое необходимое. Результаты сборов превзошли все мои ожидания: не ограничившись тремя чемоданами и огромным мешком, очень подходящим для Деда Мороза-гиганта, горничные прикатили ещё садовую тачку, дабы заполнить и её прочими нужными вещами. В общем, невеста я оказалась богатая, накопив солидное приданное к семидесяти двум годам.

Постороннее присутствие «зелёных человечков» особенно ярко ощущалось ночью. Душераздирающие вздохи и шорохи в саду, постукивания в окна и двери, а, особенно, хождения невидимых пришельцев по крыше вполне могли вызвать у любого обычного человека бледный вид и макаронную походку, но никто и не утверждал, что некроманты – обычные люди. Моя походка осталась летящей и грациозной, мне было даже интересно, чем всё закончится, а в груди предательски пело сердце от приближения события, ожидание которого я долгое время, возможно, все эти годы на Стороне Жизни, прятала в глубине души, боясь признаться даже себе. Правда, обнаружить хотя бы одного представителя иной цивилизации мне так и не удалось, так быстро исчезали эти странные сущности, которых моя тыква уже окрестила «зелёными призраками».

Последней каплей стало исчезновение людей. Сначала мы недосчитались уфолога, подарившего мне фонарь, но на этом исчезновения не прекратились. Поисками пропавших параллельно занялись полиция и Диоген. Теперь в саду частенько было светло от мигалок и шумно от разговоров людей в форме, а мне пришлось ещё и давать бесконечные показания. Лютомир рвался завязать контакт с пришельцами, утверждая, что владеет эксклюзивной методикой ведения переговоров, но я строго-настрого запретила ему даже думать об этом, опасаясь, что и он тоже попадёт в списки пропавших.

– Этот дом надо уничтожить перед уходом! – настаивала Клодина, когда в одну из ночей, особенно бурных в плане нашествия «зелёных человечков» и их мгновенного исчезновения при попытке применить фонарь, мы собрались на Совет. – Лучше всего сжечь! Чтобы эти таинственные пришельцы не имели возможности проникнуть в настоящий особняк, а потом и в потусторонний мир, до того как мы будем готовы дать им отпор.

– Да что вы заладили?! Сжечь! Сжечь! – возмутился Лютомир, которого хоть и не приглашали на Совет, но он, как всегда, пробрался без приглашения. – Меня послушайте! У меня же не голова, а Колизей в миниатюре!

– Что умные мысли сражаются с глупыми, как гладиаторы, а ты, как Цезарь, взираешь на это с трона, по-моему, это диагноз? – Базиль разразился смехом, а Клодина раскрыла веер.

– То есть, я хотел сказать: Сорбонна, а не Колизей! – быстро исправился дворцовый.

– Ну, и что там, в Сорбонне? – спросил Ящур, взяв его за плечи, чтобы поднять повыше и разглядеть мысли сквозь треуголку и рыжую шевелюру.

– Я готов пожертвовать собой и отвлекать внимание на себя, пока вы уходите огородами! – вырвавшись из костлявых объятий теропода, заявил Лютомир и смело запрыгнул на стол, словно бравый пират. – Буду следить за домом, и враг не пройдёт! Только нужно, чтобы кто-то заменил Эжени.

Все уставились на него, не понимая, что он имеет в виду.

– Я подумал, будет здорово, если недруги не сразу узнают, что хозяйка ушла. Пусть они думают, что она по-прежнему здесь и ничего не подозревает! – пояснил дворцовый. – Может быть, тогда удастся больше узнать о них. И для этого мне нужна помощница с выдающимся артистическим даром.

– Кто же, как не я, самая яркая из окрестных тыкв? – с вызовом заявила Выква.

– Нет! Нет! Нет! – замахал руками Лютомир. – Ты не годишься!

– Почему это?! Да я уж такая актриса, что и не было таких! – возмутилась тыква.

– Амплуа у тебя не то! – со знанием дела заявил Лютомир. – Я раньше у Мейерхольда в дому служил, поднаторел в театральном деле! Так вот, хозяйка-то у нас чисто «инженю», а ты…

– Ин-тык-ню! – выдал Ящур, внеся свою лепту в словарь театральных терминов и вызвав громкий хохот собравшихся.

– Неграмотные вы! Никакого удовольствия от интеллектуальной беседы! – обиделся Лютомир и демонстративно отвернулся к стене.

– Инженю…Тьфу ты! Эжени не Золушка, в тыквах не нуждается! – заметил Базиль в наступившей тишине. – А сама по себе идея хорошая! У меня есть одна кандидатура! Моя давняя знакомая!

Затем он наклонился к Клодине и ласково промурлыкал ей на ухо:

– Она давно в прошлом, мон амур-р-р-р!

На следующий день оборотень отправился за своей актрисой, предупредив, что та безумно талантлива и жутко экстравагантна. В его отсутствие Клодина, видимо, чтобы выплеснуть негатив, занялась допросом фантомов, а я – изучением подаренного исчезнувшим уфологом фонаря. Хотелось изготовить его копии и усилить воздействие лучей, чтобы они помогли разглядеть не только следы, но и тех, кто их оставил. Лютомир в прожжённом на животе фартуке на вырост помогал мне творить алхимическое действо, мастерски разжигая тигли и таская банки и колбы с эликсирами и толчёными минералами. Всё это прервал возглас черепов, возвестивший о приходе Базиля.

Мы все, даже невозмутимый и забывчивый Лыц-тыц-тыц, высыпали в коридор, причём самой первой выкатилась Выква, чьё неудовлетворённое артистическое дарование жаждало мести. Двери открылись, и у нас у всех, даже у Клодины, отвисли челюсти, потому что в коридор стремительно влетел эффектный гроб из красного дерева и гулко грянулся об пол, будто намеренно потеряв крышку. На нас из пламенеющего алой обивкой чрева этого роскошного последнего пристанища бренных тел с ослепительной улыбкой хозяйки положения смотрела яркая женщина, обладающая харизматичной внешностью и горящим взглядом.

– Позвольте представить вам величайшую актрису всех времён и народов, подарившую миру незабываемые образы Клеопатры, Джульетты, Жанны д’Арк и даже Гамлета, –божественную Сару Бернар, любезно согласившуюся нам помочь! – провозгласил Базиль, ошарашив нас ещё больше, а потом, проходя мимо меня, быстро прошептал:

– Она на Стороне Жизни нелегально, я обещал, что ты поможешь решить эту проблему в обмен на её услуги.

Я кивнула, а у меня в мыслях вспыхнула известная фраза на латыни, гласившая: «Vita brevis, ars longa» («Жизнь коротка, искусство вечно»). Клодина смотрела на Сару Бернар с опасным оттенком ревности, Выква – вызывающе, Лютомир – с недоверием, Ящур –плотоядно.

Пока кто-то из них не ляпнул что-то совершенно непотребное, я решила, что актрисе, владевшей при жизни сердцами тысяч зрителей, будут приятны аплодисменты и с криком:

– Браво! – захлопала в ладоши.

Все поддержали меня в этом начинании, после чего Сара Бернар вышла на поклон из своего оригинального футляра.

– Она совсем не похожа на Эжени! – с завистью проворчала Выква, но её овощное бормотание никто не слушал.

Сара Бернар попросила разрешения побеседовать со мной наедине. Будучи экстравагантной натурой, любящей эффекты, она сразу прониклась любовью к особняку, полному призраков, и с наслаждением выслушивала мои истории из жизни некромантов и рассматривала мои наряды, видимо, пытаясь вжиться в образ.

– А почему вы появились в гробу? – спросила я, когда между нами установились доверительные отношения.

– Я в детстве болела чахоткой и упросила мать купить мне этот гроб, чтобы точно знать, что буду лежать в комфорте и красоте, – с улыбкой рассказала мне актриса, нанося грим. – С тех пор он стал моим талисманом и спутником. Я частенько спала в нём и даже занималась любовью с моими избранниками.

Сара Бернар весело рассмеялась и заметила, подмигивая мне:

– Правда, не все они воспринимали это с должным энтузиазмом и сохраняли свой пыл!

Я могла бы побиться об заклад, что Базиля сей мрачный аксессуар вряд ли смущал, но не решилась спрашивать об этом, а Сара Бернар тем временем подошла ко мне и взглянула на меня так, будто хотела пронзить насквозь. Призрачно-театральный грим, поблёскивая в лучах светильников, небрежно и неравномерно лежал на её лице, словно безжизненная белая маска.

– Вы позволите прикоснуться к вам, Эжени? – спросила Сара Бернар. – Это необходимо для того, чтобы вжиться в образ.

– Конечно! – с готовностью согласилась я.

Сказать по правде, мне было немного жутковато и одновременно интересно. Актриса взяла меня за руку и начала медленно преображаться. Изменения сначала были едва заметны, казалось, что грим постепенно заполняет мелкие морщинки и поры на лице, образует нужные изгибы и линии. Меня не оставляло впечатление, словно эта призрачная дама снимает с меня слепок, чтобы надеть его на себя. Возможно, именно за счёт этого умения ей удавалось так долго скрываться от депортации назад, в потусторонний мир.

Через час мы пригласили всех домочадцев в комнату, с интересом наблюдая за их реакцией, а посмотреть было на что, ведь взглядам хорошо знавших меня людей и нелюдей предстали сразу две Эжени, похожие, как две капли воды, только платья были разные (одинаковых у меня не водилось). Я выбрала своё любимое – лазоревое в стиле ампир, а Сара Бернар – кроваво-алое с россыпью чёрных роз по подолу и декольте, что было гораздо ближе к некромантским канонам и соответствовало её мировосприятию. Искусство призрачного грима и перевоплощения по Станиславскому произвело неизгладимое впечатление на зрителей.

– Японский Гераклид! – пробормотал призрак Диогена с недоумением, глядя на раздвоившуюся меня.

– Тыквенный затык! – согласилась с ним Выква, смотревшая на нас, выпучив глазищи.

Мы сидели по разные стороны от зеркала, и Сара Бернар настолько непринуждённо и похоже копировала мои движения и мимику, что мне самой становилось не по себе при мысли о том, кто же из нас настоящая.

– Сильвупле! – сказала она, один в один копируя мой голос, и жестом пригласила всех подойти ближе, словно удав Каа бандерлогов.

Клодина де Нозиф щёлкнула механизмом раскрывавшегося некромантского лорнета и внимательно взглянула на меня и мою копию сквозь разноцветные стёкла. Обычно с помощью этого приспособления можно было легко разглядеть скрытое, но, как я и предполагала, не всегда. После долгого и внимательного рассматривания Клодина озадаченно сложила лорнет и остановилась, задумчиво скрестив руки на груди.

– Недурно! – пробормотала она.

– Гран-мерси! – не сговариваясь, произнесли мы с Сарой Бернар в один голос.

Вся моя некробригада, зайдя с флангов, тоже пыталась разгадать головоломку, но тщетно. Наконец, и дворцовый подошёл ближе, с опаской вглядываясь в глаза то мне, то Саре Бернар.

– Что ж ты не узнаёшь свою хозяйку, Лютомир? – ласково спросила она, поманив дворцового к себе.

– Нет уж! – испуганно затряс тот рыжей бородой, пятясь назад, как чёрт от ладана. – Миль пардон вам! Оконфузиться боюсь!

Сара Бернар весело рассмеялась – кажется, ей всё больше нравилась новая роль. Последним из всей компании к нам приблизился мурный лохмач, по пути быстро трансформируясь в упитанного серого кота. Он вальяжно подошёл сначала ко мне и потёрся о ноги, слегка приподняв подол и добившись того, чтобы его погладили по голове, а потом собирался проделать тоже с Сарой, но актриса со смехом отогнала его, сказав:

– Это запрещённый приём, Базиль!

– Прости, Сара! – промурлыкал оборотень. – Зато действенный! Ты это не предусмотрела!

Актриса быстро приняла свой прежний облик, под бурные аплодисменты и восхищённые возгласы зрителей. Даже Клодина высоко оценила её актёрский дар.

– На одном из спектаклей при жизни я повредила колено, – пояснила Сара, когда мы снова остались одни, чтобы переодеться и побеседовать. – Мне тогда было шестьдесят лет. Боли адские! И я настояла на том, чтобы ногу ампутировали. А сейчас в моём новом качестве этот нюанс заметен. Базиль знал.

Сара приподняла подол, показав мне стройные ноги, одна из которых выглядела более прозрачной, чем другая.

– Я учту это, во время основного выступления, – сказала она. – А вы обещайте мне право находиться на Стороне Живых столько, сколько понадобится. Ведь Сара Бернар жива, пока меня помнят и любят!

– Обещаю! – сказала я, пожав её призрачную руку.

Через несколько дней Сара Бернар очень хорошо вжилась в роль хозяйки дома с привидениями и подружилась с Лютомиром, который, наконец, перестал относиться к ней с недоверием. Я наладила кустарное производство фонарей, развесив их внутри и снаружи дома. Клодина целыми днями пропадала в казематах, пытаясь выведать полезные сведения из фантомов. А Диоген подарил мне щенка призрачного пса, которого я назвала Дё-Киник, исходя из того, что «дё» – это «два» по-французски. Он тоже хорошо чувствовал опасность. Горничные приняли новую хозяйку благосклонно, обращаясь в её присутствии в прекрасных Аполлонов с восхитительными обнажёнными торсами. В общем, спектакль обещал быть завораживающим и опасным.

Когда пришло время уходить, Сара Бернар любезно помогла мне правильно наложить призрачно-театральный грим, за счёт которого я теперь выглядела, как она. Такая вот рокировка. Меня сопровождали Базиль, Клодина и моя некробригада, исключая рыцаря с амнезией, который остался защищать дом на случай вторжения. В путь я отправилась налегке, захватив только оружие некромантов, пару алхимических снадобий да фонарь уфолога.

– Эх! Как же ты к жениху без приданого приедешь, да ещё в таком затрапезном виде?! – недоумевала Выква, пока мы шли по тёмному межпространственному тоннелю. – Что он о тебе подумает?!

В отличие от меня, предпочитавшей удобную и проверенную одежду для любых длительных походов с возможными драками и побегами, Выква была при полном параде, попросив завязать ей на хвостик два разноцветных банта и надвинуть золотую диадему почти по самые глаза.

– Бери пример с меня! – вещала она. – Вдруг в потустороннем мире встретится мужская тыква? И – вуаля! – вот она, я! Вся в золоте и бантах! Закачаешься!

Я представила себе, как прибываю в потусторонний мир, надев на себя всё лучшее с мешком вещей наперевес и садовой тачкой, полной всякой всячины, типа нарядов и драгоценностей в придачу, и рассмеялась. Люрор де Куку, конечно, мужчина крепкий и много повидавший в этой жизни и в этой смерти, но от такого зрелища, пожалуй, тоже мог закачаться, а то и вовсе выпасть в осадок.

– Тихо! – сказала Клодина, с опаской озираясь по сторонам.

Она шла впереди в полной боевой готовности, а Базиль следовал за мной, готовый выцарапать глаза каждому, кто посмеет причинить мне вред. Ящур плёлся последним, замыкая шествие. Мы уже приближались к выходу на Пер-Лашез, когда Дё-Киник, до этого тихо сидевший у меня в сумке, неожиданно разразился заливистым лаем. Призрачный пёс чувствовал опасность. У Базиля тоже вся шерсть против его воли встала дыбом. Сейчас он был похож на атакующего дикобраза или на человека, прикоснувшегося к генератору Ван де Граафа: роскошная шевелюра эффектно торчала в разные стороны во всю длину.

– Быстрее! – крикнула Клодина, переходя на бег.

Мы ускорились, а я позволила фонарю разгореться в три раза ярче. Те, кого учуял Дё-Киник, были очень далеко от нас и, вроде бы, шли в совершенно противоположном направлении. И опять же никто из нас не смог увидеть возмутителей нашего спокойствия, но на полу за ними оставались вереницы уже знакомых когтистых следов.

– К дому пошли! – прошептал Базиль. – Вовремя мы убрались оттуда.

– А как же Сара, Лютомир и все остальные?! – поздно спохватилась я, только теперь осознав всю серьёзность положения.

– Сара Бернар выкрутится из любой ситуации и очарует любого врага своей игрой, дворцовый и горничные умеют гениально прятаться, с философом и его псом никто не станет связываться (себе дороже – мозг сломаешь), а у рыцаря амнезия, значит, он не пригоден для допросов. К тому же все они сами вызвались исполнить свои роли и остаться в особняке, – сказал Базиль. – Сейчас главное – спасти тебя. Таков был приказ!

– Чей приказ?! – вздрогнула я от пронзившей мой мозг догадки.

– Люрора де Куку! – холодно обронила Клодина, а Базиль подхватил меня на руки.

– Сейчас же отпусти нас, кот несчастный! – воскликнула Выква, попытавшись укусить оборотня за руку, но мурный лохмач держал меня очень крепко и ловко, так что тыква осталась ни с чем.

– Вот именно – несчастный! – шептал он мне на ухо, игнорируя возгласы тыквы и ускоряясь до такой степени, что у меня всё поплыло перед глазами. – А если с тобой что-то случится, шер ами, я стану ещё несчастнее! Ты же не хочешь этого, да?

Мы выбрались из тоннеля как раз у места перехода, которым служил склеп без опознавательных знаков, затерянный в глубине Пер-Лашез.

– Все готовы? – спросила Клодина, окинув взглядом меня, Базиля и Ящура.

– Готовы… – проворчала Выква, у которой от скоростного перемещения развязался один бант, а диадема ввиду отсутствия ушей заметно сползла набок. – Ты готовить-то хоть научись!

– Не беспокойся! – сказала Клодина, одарив её холодной улыбкой, от которой на Выкву напала внезапная дрожь. – Там, куда мы направляемся, у меня есть прекрасные личные повара, которые знают много рецептов блюд из тыквы.

Ритуал перехода, который применили Клодина и Базиль, был мне не знаком – вернее, я знала его лишь в теории, найдя это описание в старинных книгах. Судя по всему, они собирались сделать так, чтобы портал перехода намертво закрылся за нами и не впустил незваных гостей в потусторонний мир. Клодина быстро и нервно читала какое-то странное заклинание на латыни, а Базиль, заявив, что это для него плёвое дело, показал класс в скоростном начертании тетраграмм разноцветными мелками прямо на кладбищенской брусчатке. Тетраграммы в его исполнении походили на неправильные «классики».

– Чего она там бормочет?! – встревоженно спросила Выква, которую, видимо, очень впечатлило замечание о рецептах блюд из тыквы.

– «Голова мертвая, приказывает тебе через посвященного и живого змия…» – перевела я с трудом припоминая значения слов.

Когда далее по тексту вышеупомянутый «змий» оказался ещё и зелёным, Выква окрестила произносимые Клодиной фразы и чертежи Базиля заклятием Алкаши, смешав, таким образом, магию, пагубную человеческую страсть и имя великого математика. Всё-таки она была очень начитанной тыквой, а это крайне важное качество для любых тыкв! С каждым новым словом воздух заполнялся усиливающимся шелестом. Я не сразу поняла, откуда он происходит, пока к склепу не слетелась целая туча бражников. Они вились над нами, оглушительно шелестя крыльями, и я вспомнила, что ещё одно название этих крупных и тяжёлых, как бомбардировщики, бабочек – «мёртвая голова».

Когда к границе тетраграмм начали подползать и упомянутые в заклинании змеи, Базиль взял меня за руку и потянул за собой внутрь разноцветных «классиков». Детская игра в моей жизни снова обернулась магическим ритуалом. Подпрыгнув над землёй, я увидела, как вспыхивают линии тетраграммы, а брусчатка под ними проваливается в темноту, увлекая за собой склеп и клёны в последний раз сыпавшие алой листвой. За границей тетраграммы, за шелестом бражников и шипением змей, где-то за доступным уровнем восприятия ощущалось присутствие чего-то неведомого и жуткого приблизившегося к нам, но не успевшего войти в контакт. Мгновение падения, словно отчаянный полёт в темноте, неожиданно вывело нас к величественному фонтану, воды которого были похожи на струящуюся тьму, усыпанную кровавыми листьями клёнов.

– Ну вот мы и на месте! Остановка «Люксембургский сад»! – тяжело переводя дух, радостно объявил Базиль, отпустив мою руку и быстро приобняв Клодину. – Как говорится, «кот сделал своё дело – кот может уходить»!

– Уходить?! Но почему? – удивлённо спросила я.

– Ты скоро поймёшь, что мы здесь лишние, – с хитрой улыбкой заметила Клодина.

Они ушли в туманное марево по одной из аллей, оставив меня с тыквой под мышкой и скелетом ответственного теропода за спиной. На шее Ящура красовалась моя сумка с аксессуарами некромантов и спящим щенком призрачного пса.

– Где это мы?! – изумилась Выква, осторожно открыв один глаз и осветив лучом жёлтого света фигуры скульптурной группы, украшавшие фонтан: влюблённых, над которыми, словно злой рок, нависало изваяние тёмного могучего великана.

– Фонтан Марии Медичи в Люксембургском саду потустороннего Парижа, – сказала я, не отрывая глаз от алых листьев, словно пятна крови, застывших там, где у влюблённых бились бы сердца, если бы эти статуи могли вдруг ожить.

Мелкий дождь сыпал из нависших облаков, и мне казалось, что его капли вот-вот закипят, касаясь моих пылающих от волнения щёк.

– Значит, мы уже прибыли?! – оглушительно, на весь сад заверещала Выква. – Эжени! Скорее завяжи мне заново банты и поправь диадему!

– К чему такая спешка?! Невеста-то у нас не ты! – резонно заметил Ящур.

Я же молча приступила к завязыванию бантов. Получалось это плохо: руки дрожали, отчего банты выглядели какими-то несуразными, и я судорожно распускала их, чтобы начать заново. Это моё нервное состояние объяснялось приближающимся звуком чётких, как выстрелы, размеренных шагов, пока ещё слабо раздававшихся позади меня, сопровождаясь размеренным постукиванием, которое могла издавать только трость, ударяясь о мостовую. У меня не было сомнений в том, кто приближается ко мне, но пока не хватало духу оглянуться и встретиться взглядом с возмутителем моего спокойствия.

Завязывая последний бант, я вспомнила, что на лице у меня остался слой призрачного грима и быстро стёрла его влажной салфеткой, которые Ящур таскал с собой, чтобы перемывать кости. Не хватало ещё, чтобы собственный жених меня не признал! Приведя себя в относительный порядок и судорожно поправив растрёпанные волосы, я, наконец, решилась повернуться навстречу судьбе и была сразу же психологически смята увиденным. По увядшей аллее, полной торжественно замерших сухоцветов и врастающих в сумрак мёртвых стволов величественных платанов, шёл высокий статный мужчина в чёрном сюртуке с алым подбоем. Как рана от удара мизерикорда, у него на груди красовался кровавый кленовый лист, поблёскивавший то ли каплями слёз дождя, то ли драгоценными камнями.

Люрор де Куку абсолютно не изменился внешне, словно мы расстались вчера, а не пятьдесят два года назад: та же гордая осанка, та же мрачная улыбка, тот же завораживающий блеск глаз поверх разноцветного пенсне, сдвинутого ближе к кончику длинного породистого носа. Наши взгляды встретились, и ни один мускул не дрогнул на холодном и безукоризненном лице некроманта; впрочем, я тоже давно уже научилась держать себя в руках и не подавать виду, да и причём здесь вид, если мы оба уже знали, что рады видеть друг друга. Я не могла бы объяснить, откуда берётся моя уверенность в этом, но ошибки быть не могло.

– С прибытием в потусторонний мир, Ваша Созидательность! – с изящным поклоном приветствовал меня некромант.

Это официальное обращение, против ожидаемого и привычного «ма флёр» («мой цветок»), которое Люрор де Куку применял ранее, почему-то неприятно царапнуло душу, хотя именовать меня так требовал этикет. К тому же Люрор де Куку уничтожил свой гербарий и, возможно, не желал больше ассоциаций с какими-либо цветами, или это просто игра, блеф, в котором некромант – большой мастер. Но ради чего?

– Благодарю Вас, Ваше Бессмертное Высокоужастие! – сухо сказала я в ответ, припомнив его титул. – Мне жаль, что наша встреча омрачена тенью нависшей над нами опасности.

– Тени исчезают при ярком свете, который вы привнесли в мою жизнь! – парировал Люрор де Куку.