Последняя жертва

Он пришёл к «Вялому» на квартиру, минут пять звонил в дверь – бесполезно. Потом его накрыло приступом и он, привалившись к батарее, пытался очухаться.

Егор повернулся к двери спиной и в сердцах бухнул ногой в дверь. Раз, другой. Так что по подъезду разнеслось гулкое эхо.

Зря он это сделал, притихшая боль, вновь запустила свои щупальца в его голову.

«Чёрт, с ним, с «Вялым», уходить надо. Вот только на улице холодина, не дойдёт он ни до отдела, ни до дома. Транспорт не ходит, денег на тачку нет. Звякнуть, что ли, в отдел? Пусть машину пришлют».

Он достал телефон. Вяло выругался и вновь бессильно опустился на папку. Экран китайского смартфона был тёмен. Конечно, с самого утра закрутившись, он забыл его зарядить, и старенький аккумулятор почти совсем не державший заряд сдох.

Егор запахнул пальто, завязал пояс, но теплее от этого не стало.

«Чёртов тесть подсунул это конфискованное барахло. Нет, конечно, пальто выглядело стильно – чёрное, плотное, спускающееся ниже колен. До минус пятнадцати оно ещё грело, но как только столбик термометра опускался ниже, начинало казаться, что он выходит на улицу в одном пиджаке. Конечно, какая к чёрту, верблюжья шерсть – полиэстер пополам с вискозой. Ах да, был всё-таки в ткани какой-то процент шерсти, как говорится, с паршивой овцы».

С наступлением настоящих морозов Егор мёрз в нём страшно – до поджатых яичек и зубовного перестука, и вот умудрился простудиться. Хоть обычно симптомы были другие.

Егор выругался, вышло не злобно, а жалобно и жалко.

Надо было уходить, но силы совсем покинули его. Он снова присел на ступени и уронил голову на сложенные руки. Уснуть бы.

«…Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…»

Но даже этого он был не в состоянии сделать, лишь бессильно сидеть на ледяных ступенях и ждать. Чего? Он не знал. Покоя? Смерти? Избавления? Может быть, чуда?

Егор услышал, как скрипнула дверь, как прошелестели лёгкие шаги и замерли за спиной.

– Простите.

Голос женский, спокойный и усталый.

Он хотел обернуться, но даже для такого простого действия не нашёл сил. Поэтому остался сидеть, как сидел, надеясь, что его оставят в покое и уйдут.

«А может, вызовут наряд? А что, это было бы неплохо, отвезли бы в дежурку. Он бы там отогрелся. Нет, вряд ли. Не тот район. Тут полицию не вызывают. Если только кого-нибудь укокошат, но сейчас не тот случай».

– Вам плохо? – раздалось над самой головой.

«Нет, надо что-то делать. Не сидеть же так, а то, в самом деле, окочуришься».

Егор, преодолев слабость, поднял голову и повернулся. Перед ним, присев на корточки, на расстоянии вытянутой руки сидела девушка, женщина? В тусклом свете, слабенькой лампочки, светившей ей в спину, определить возраст было невозможно. Он лишь разглядел толстый халат, в который она была закутана.

– Кха-кха, – Егор откашлялся, – да, вот, что-то не можется.

Женщина молчала.

Егор разозлился.

«Какого хрена, она тогда вышла, чтобы вот так сидеть и смотреть на него, не фиг тогда было вылазить. Или он её разбудил, когда ломился к «Вялому»? Да и хрен с ней».

Егор опять положил голову на руки.

Неожиданно он почувствовал, как его подхватили подмышки и потянули вверх. Попытка поднять его провалилась, она лишь вызвала новую волну боли.

– Не надо, – жалобно попросил он, – оставьте меня в покое. Если я вас разбудил, приношу свои извинения, только не трогайте меня, мне плохо. Я сейчас отсижусь и уйду.

– У вас голова болит, я вижу, пойдёмте. Я таблетку дам. Боль пройдёт, и вы пойдёте. Если здесь останетесь – замёрзнете, подъезд почти не отапливается. Или вас ограбят, в лучшем случае, в худшем – убьют. Пойдёмте, пойдёмте. Вот обопритесь на моё плечо. Тут недалеко.

Он тяжело поднялся, опёрся на подставленное плечо – узкое, но крепкое, постаравшись не слишком наваливаться на женщину. Они ввалились в квартиру, и он рухнул на низенький пуфик.

Уф. Егор тяжело выдохнул. Благословенное тепло. В квартире царил полумрак, скрадывавший детали, но и без деталей было видно, что здесь живут, если небедно, то уж точно не шикуют.

Женщина ушла, но вскоре вернулась. Егор увидел перед собой маленькую розовую ладонь с двумя белыми пяточками таблеток и тонкостенный стакан, до половины наполненный водой.

Он проглотил таблетки, не замечая горечи на языке, и отпил тёплой воды. Благодарно кивнул. Голова тут же отозвалась болью. Он прикрыл глаза, а через минуту, когда боль угнездилась на привычном месте, спросил.

– Как вы узнали, что у меня болит голова.

– У вас всё на лице написано.

– Да? И что же там написано?

– Складка между бровями, белки с лопнувшими капиллярами, затуманенный взгляд. Жилка на виске набухла и пульсирует.

Голову Егору, кто-то принялся неторопливо набивать ватой, и этот ком погребал под собой боль, загонял её куда-то вглубь. Мысли стали медленными, но более чёткими.

– Откуда такие познания?

Он открыл глаза, но всё ещё не мог разглядеть свою спасительницу. Бра над его головой не горело, а свет, падающий из кухни, освещая фигуру женщины сзади, не давал рассмотреть лицо.

– Я медсестрой работаю, всякого навидалась.

Вата в голове всё прибывала, и боли он почти не чувствовал, вот только слабость в теле никуда не делась.

– Можно позвонить? Мой телефон не выдержал холодов и разрядился.

– Конечно. Только, – она улыбнулась, – мой сотовый тоже без заряда остался, со стационарного наберите, он на кухне.

Егор сделал слабую попытку встать с низкого пуфика. Получилось плохо, он едва не своротил полочку с ключами, расчёской и прочей женской мелочёвкой. Женщина подхватила его под руку и помогла подняться. До кухни он добрёл сам. В небольшом помещении горел приглушённый свет, а на подоконнике тихо мурлыкал магнитофон. Егор машинально отметил, что тот был старым, можно сказать допотопным, проигрывающим кассеты. Он сел на белый табурет, и наконец, смог рассмотреть женщину.

Рассмотрел и выругался про себя. Никакая это была не женщина. Нет, в смысле гендерной принадлежности, конечно, женщина, но не тётка пятидесяти лет, как он вначале решил, видимо, из-за толстого халата и волос, забранных в пучок на затылке, а вполне себе симпатичная дама. Ненамного старше его. Лет тридцати пяти.

Овальное лицо, бледная кожа, несколько еле различимых веснушек, чуть вздёрнутый нос, печальные глаза и чётко очерченные губы со скорбно опущенными уголками. Рыжеватые волосы, сколотые на затылке, открывали тонкую, беззащитную шею. Одна прядь выбилась и падала на правую щеку. Это прядка, тонкая, чуть вьющаяся, придавала женщине загадочный вид, делая взгляд странным – зовущим и одновременно отстранённым. Словно она видела что-то такое, чего он видеть не мог.

– А вы, извините, не знаю вашего имени, как не побоялись выйти к незнакомому мужчине в такое позднее время, а потом и привести его к себе?

– Ольга, – и чуть помедлив, добавила, – Оля.

– Егор, – он слабо улыбнулся, но Ольга не ответила на его улыбку.

Ольга пожала плечами.

– Я вас знаю.

– Вот как? – Егор попытался вспомнить, где они виделись, но лицо стоявшей перед ним женщины ему было незнакомо. – Откуда?

– В ведомственной поликлинике видела и несколько раз с нашим участковым.

Ольга стояла перед ним, одну руку держа у живота, другой крепко зажав ворот халата у самой шеи.

Плотный, махровый халат с полами почти до пола, не давал понять какая у неё фигура. Егор, почему то решил, что хорошая.

Он молча рассматривал её, не зная, что сказать. Она спокойно, чуть устало смотрела в ответ.

Ольга кивнула на стол:

– Вы, хотели позвонить.

– Да, конечно.

Егор взял со стола трубку радиотелефона. Набрал номер дежурный части. Занято. Подождал, попробовал опять, теперь никто не брал трубку. Егор набрал номер соседа по кабинету Вальки Филатова. Долгие гудки. Конечно, время-то к десяти, он давно дома.

– Никто не отзывается. Я вроде как пришёл в себя, пойду. Вам, наверное, спать пора, на работу завтра.

Ольга пожала плечами.

– У меня завтра выходной, я с дежурства.

– Тем более. Я пойду.

Егор сделал попытку подняться, но слабость, как ему казалось ушедшая, навалилась снова, и он брякнулся обратно на табурет.

– Блин, голова кружится, – вырвалось у него.

Ольга сделала шаг вперёд, от движения халат на миг распахнулся, глаза Егора выхватили мраморную белизну бёдер, круглые колени и полные икры. Ольга смутилась, и быстро запахнув полы халата, приложила ладонь к его лбу. Рука её, прохладная, приятно остудила раскалённый лоб.

– У, вас, температура и высокая.

Егор почти не слушал её. Он вдыхал исходивший от женщины запах. Пахло не лекарствами, как можно было подумать, а детским мылом с земляничной, кажется, отдушкой и чистым женским телом.

Он сглотнул, кашлянул и закрыл глаза. Сидеть вот так – с прохладной ладонью, прижатой ко лбу, было приятно. Внезапно его охватила сонливость. Не свинцовая усталость, которую он чувствовал, возвращаясь домой и которая привычно валила его в кровать, словно умелый лесоруб дерево, а приятная и мягкая, словно руки матери, дрема.

– Вы больны, – донеслось до него сверху и словно издалека.

Егор чувствовал, что если он сейчас не откроет глаза, то заснёт и свалится с шаткого табурета. Губы его шевельнулись.

– Что? – переспросила Ольга.

– Поднимите мне веки, – громадным усилием воли он всё-таки открыл глаза. – Что вы мне дали?

– Обычный «Баралгин».

Всё понятно, от всех этих лгинов его обычно тянуло в сон. Егор тряхнул головой, Ольга убрала ладонь. Он мягко перехватил её руку и вернул себе на лоб. Запястье было таким тонким, что казалось, сожми он сильнее, и косточки хрустнут как лапка малой пичуги.

– Если, вы не против, – голос его хрипел, – постойте так несколько минут, а потом я всё же пойду.

– Хорошо, – покорно согласилась Ольга.

Егор смотрел на неё из-под ладони. Невысокая с узкими плечами она стояла перед ним не шевелясь. Одна рука на его лбу, другая безвольно висит вдоль тела. Между разошедшимся воротом халата он видел тонкие ключицы, впадинку между ними и голубоватую жилку, часто-часто бьющуюся на шее.

Егор прикрыл глаза.

«Вот сидеть бы так вечно. Но он и так злоупотребил гостеприимством Ольги, пора и честь знать. Но, Боже, как же не хочется идти в темноту и холод ночи».

Он собирался открыть глаза и отправиться восвояси. Но почувствовал, как Ольга шевельнулась и придвинулась к нему. Его накрыло тонким облаком её аромата, а лицом он почувствовал исходившее от неё тепло.

Егор открыл глаза, прямо перед собой, в каких-нибудь паре сантиметров, он увидел вытканных на халате пляшущих котят. Жар, пожирающий его голову, хлынул вниз и охватил всё тело, и от этого он мигом вспотел. Не отрывая взгляда от весёлых кошачьих мордочек, он осторожно положил руки ей на бёдра. Рука на его лбу дрогнула и, скользнув вниз, погладила его по щеке.

Он хотел что-то сказать, но понял, что это вряд ли удастся – слова застряли где-то в животе и никак не хотели подниматься выше. Егор сглотнул, осторожно обнял её за талию и ткнулся головой в живот, лбом ощущая мягкую трепетность её тела.

Егор замер, наслаждаясь покоем. Ольга обняла его за шею, он чувствовал, как её пальцы перебирают отросшие волосы на затылке. Прикосновение было таким приятным, что Егор замычал и, подняв голову, взглянул ей в лицо. В расширенных зрачках он увидел отражение своего худого лица с впалыми щеками и взлохмаченными волосами.

Ольга прерывисто дышала, на верхней губе выступили мелкие бисеринки пота, и ему нестерпимо захотелось слизнуть их.

Из радиоприёмника тихо лилась музыка, и знакомый голос хрипловато-протяжно пел:

…Да, ты можешь пустить в свою комнату

Пеструю птицу сомнений,

И смотреть как горячими крыльями,

Бьет она по лицу, не давая уснуть.

Что мне мысли твои?

Это жалкая нить что связала и душу и тело.

Нет, должно быть моим твое сердце,

Твое сердце вернет мне весну… 14

Ольга моргнула, ещё один локон выбился из сколотых на затылке волос, и упал на левый глаз, наполовину прикрыв его. Её лицо в обрамлении двух вьющихся прядок показалось необычайно красивым и грустным. Непонятная тоска лилась на него из светло-карих глаз. А, впрочем, почему непонятная? Вполне себе ясная. Егор, даже в своём, прямо скажем, хреновом состоянии, почти моментально прокачал Ольгу. Возраст – за тридцать, аккуратность и чистота, царящая в квартире говорившие об отсутствии в ней мужчины и детей, плюс безымянный палец без обручального кольца. Ему стало противно и стыдно оттого, что его ищейская сущность преобладает даже в такой ситуации. Песня закончилась и кассета, пошипев усталой змеёй, заиграла снова:

…А она – цветок ненастья,

Кто увидит, кто сорвет?

А она всё ищет счастья,

Всё единственного, всё единственного…

Путь свой в никуда из ниоткуда

Так пройдем, не вспомнив ни о ком,

Так и оборвется это чудо

Оборвётся просто и легко… 15

Ольга наклонилась и коснулась его губ своими. Он плюнул на всё и жадно приник к ней. Губы её, сухие и горячие, раскрылись, и Егор утонул в них и в прозрачно-карих с печалью на дне глазах, которые она не закрыла. Левая ладонь его сжала плотную ткань халата, правая обхватила хрупкое запястье прижатой к его лицу руки. Её тонкие пальцы переплелись с его и…

Она резко отшатнулась, выпуская его руку. Отступила на шаг, дрожащими пальцами заправила выпавшие пряди, и, отодвинувшись от него ещё на шаг, сказала:

– Извини… те.

Егор всё понял, шевельнул пальцами, тонкий ободок обручального кольца отразил тусклый свет лампы.

– Не надо, не извиняйся. Это я должен… – он замолчал, не зная, что сказать. – Я пойду.

– Иди… те, – Ольга не смотрела на него.

Егор видел, как по её щеке скользит слеза.

Он поднялся, слабость куда-то ушла, словно испугавшись нахлынувших на людей чувств. Он шагнул по направлению к двери, Ольга отодвинулась, освобождая ему дорогу, хоть и так стояла, не загораживая выхода.

Егор прошёл мимо, напоследок втянув в себя исходивший от Ольги запах. В спину неслось из магнитофона:

А может быть и не было меня – молчи.

И сердце без меня само стучит.

И рвутся струны сами собой.

Как будто обрывается свет,

А может быть и нет…

А может быть и нет… 16

У самой входной двери, когда пальцы обхватили дверную ручку, он обернулся. Ольга стояла спиной к нему, ссутулившись и крепко сцепив пальцы на вороте халата. Егор вздохнул и, отвернувшись, потянул на себя дверь.

– Стой… – голос Ольги был сухой и безжизненный, словно старый папирус.

Он замер, боясь повернуться и увидеть её слёзы.

– Ты не думай, что я так на каждого бросаюсь, нет. Просто… – голос её дрогнул.

Егор молчал, вслушиваясь в тишину за спиной, ожидая услышать всхлипы.

– Я не думаю что…

– Подожди, – она прервала его, голос был тихим и твёрдым, – я хочу, чтобы ты знал, такого у меня ещё не было. Просто… Просто ты показался мне таким одиноким и потерянным. Я… словно почувствовала в тебе родственную душу. – Каждое её слово было пропитано горечью и безнадёгой.

– Не надо… – он хотел сказать, что не надо перед ним оправдываться, но она снова перебила его.

– Надо! Ты выслушаешь и уйдёшь, а мне станет легче. Может быть, станет. Я так устала от одиночества и этой квартиры, от вечной зимы. Зимы даже летом. Это этой стужи, стужи снаружи и стужи внутри.

Слова тяжёлыми камнями били его в спину. Егор не был виноват перед ней, но чувствовал себя виноватым, словно посулил что-то ребёнку, а потом обманул.

– А, ты… А, я… Я на секунду уверилась, вот он тот единственный, долгожданный… Кольца я не заметила, прости. Я говорю глупости, извини, извини и уходи, уходи…

Голос прежде твёрдый, начал дрожать.

Он всё-таки обернулся. Она смотрела прямо на него. Он отпустил дверную ручку и шагнул к ней. Она замотала головой, но шагнула навстречу. Пряди волос упали на лицо, сквозь них лихорадочно блестели глаза. Он снова сделал шаг. Ближе, ещё ближе, ещё…

Егор видел только её лицо, а потом только глаза. Широко распахнутые, светившиеся затаённой надеждой, тоской, болью, ожиданием и страхом пополам с желанием.

Ольга почти упала в его объятья. Он обхватил её хрупкие плечи, уткнулся лицом в пахнущую земляникой шею и замер, опускаясь в омут нежности. А она всё гладила его по голове и что-то шептала.

Магнитофон тихо вторил Ольге, вплетая в её нежность лирику слов и музыки.

…Сказку не придумать, счастье не украсть

Кто потом поможет нам с тобой упасть?

Видишь, как за нами рушатся мосты

Остается пыль на словах пустых.

Ты слушаешь шепот неведомых слов.

И кружится голова…

Дай себя сорвать

Дай себя сорвать… 17

Егор гладил её по плечам, по тонкой спине, ловил губами земляничную кожу. Ольга плакала и смеялась одновременно.

– Иди, – выдохнула она, – иди, иначе я умру. Уходи! Умоляю, уходи!

Он еле оторвался от неё, наверно с таким трудом снедаемый жаждой отрывается от недопитого стакана, или голодный младенец от материнской груди.

– Иди… – Ольга толкнула его в грудь слабым кулачком, одновременно другой рукой, цепляясь за его плечо.

– Уходи! – почти простонала она.

Егор с трудом заставил себя разжать пальцы, держащие её плечо и, рванулся к входной двери. На пороге обернулся. Ольга сидела на полу, подобрав под себя ноги и привалившись плечом к стене. По её щекам текли слёзы.

– Я вернусь, слышишь, я вернусь.

Хлопнула дверь за спиной, а в ушах всё стоял усталый с хрипотцой голос, доносившийся из старенького кассетника:

…Мы, как трепетные птицы

Мы как свечи на ветру

Дивный сон еще нам снится,

Да развеется к утру.

Нет ни сна, ни пробужденья

Только шорохи вокруг,

Только жжет прикосновенье

Бледных пальцев нервных рук… 18

Егор вывалился в ночь и побрёл прочь от дома.

3

Сегодня. День

Догоревший до пятки окурок ожёг пальцы, вырвав Егора из воспоминаний. Машинально скатав из бычка шарик, он посмотрел на топтавшегося возле гаражей Гошу. Знал что-то старинный дворовый товарищ, знал. Егор это чувствовал – по виду, по бегающим глазам. Но почему-то мялся, не хотел говорить. Сам замаран? Да, нет, вряд ли. Жидковат товарищ для таких дел. Да и не вязались убийства и наркота, что сейчас лежала в кармане Егора. Никак не бились эти два факта друг с другом.

За спиной лязгнул проворачиваемый в замке ключ, и Егор, не дожидаясь появления разгневанного жильца дома, который будет отчитывать его за курение в подъезде, вернулся к Гоше.

– Надумал что?

Помявшись «торчок» всё же выдал:

– Сам не видел, но мне рассказывали. Были три странных типа, вроде как ты описал. Два чела и тёлка.

– Где видел, кто видел? Чего кота за яйца тянешь? Это пока вообще не инфа, а так – пустота одна.

– На хате, одной, – «Вялый» всё мялся, цедил слова по одному, было видно, ой как не хочется ему говорить об этом Егору. – Челик19 один.

– Ты утомил, Гоша. Не хочешь говорить, тогда пошли к Сидорову в гости, или другой вариант – у меня тут три «висяка»20 по «мокрому»21 нарисовались, может, слышал? Если хочешь, могу на тебя оформить. Проблема с цыганами сразу отпадёт. А, Гоша?

«Вялый» после этих слов весь как-то сник.

– Хорошо, Егор, расскажу. Только обо мне ни слова, прошу.

Егор кивнул.

– У Алика на квартире они были.

– У какого Алика?

– У «Гуманоида».

– Какого, бля, гуманоида, – Егор начал закипать, – ты, по делу «мести»22 начнёшь, или порожняк гнать продолжишь?

– У Алика «Гуманоида». Погоняло такое. Он… ну короче «банчит»23 на районе «натурашкой»24, но, только для своих.

– И…

– Ну вот он по приколу и рассказывал, как к нему трое залетело. Два мужика и баба. Все в чёрном, на готов похожие, помнишь, были такие лет 10 назад.

– Дальше.

– Всё. Банку «афганки»25 взяли и ушли. Прикинь, колько он странных типов видал, а таких первый раз.

– Банку? Какую банку?

– Да натуральную, стеклянную, литровую, в которых огурцы солят. Прикинь да, раскумарились ребята.

В голове Егора сразу всплыли слова эксперта:

– Видишь, Дымов, жестянки? В них что-то жгли. И я даже скажу, что – коноплю, и много, очень много…

В голове вспыхнуло красным семафором: горячо, Егор, горячо! Поймал ты, похоже, след. Давай крути «обдолбыша»26 дальше.

– Адрес, давай.

– Егор, на квартиру так просто не войдёшь.

– Вот ты, и поспособствуешь.

– Не, я бля буду, не могу. Ты чё, меня же тогда вообще…

– Что, поставщика боишься потерять?

– Не, ну сам посуди, если я тебя – мента, пардон, полицейского приведу. Мне всё – кранты.

Егор нахмурился, эта пустая болтовня ему порядком надоела. «Вялый», видя это, заторопился.

– Я код тебе дам, ну как войти. Там просто постучишь, особым способом. Вот так – раз, два, три, пауза, раз, два, три, пауза, раз.

«Вялый» изобразил на торпеде, как надо стучать.

– Тебя спросят – кого надо? Ответишь – Дядю Бо. Только про меня ни полслова.

– Ладно, пошли.

– Я-то зачем?

– А, ты как думал, Гоша? Я такой – спасибо тебе, братуха за помощь, держи свой «банч»27, давай краба и до свидания. Топаю на хату, а там бабка малахольная не при делах. А я такой – здрасте, пожалуйста! Гоша, негодяй такой, обманул меня, ну ладно, домой пойду, чаи гонять. Да?

Гоша пожал плечами.

– Я не вру.

– Ты своё «дерьмо» получишь, когда я на адресе побываю и проверю, гонишь ты или нет.

– Ну, ладно, – неожиданно быстро согласился «Вялый». – Не вопрос. Только это далековато отсюда. На Молодёжке. Кругляш знаешь?

Егор знал, этот сталинской постройки радиусный дом. Отсюда и впрямь было далеко, если на общественном транспорте.

– Знаю. Машину поймаем.

– Зачем? – удивился Гоша. – Я на тачке.

Егор искоса глянул на него и спросил с удивлением:

– Давно?

– Ну, как устроился курьером, так служебную и дали. Она тут недалеко.

– Потопали, тогда.

– Потопали, – согласился Гоша. – А то я околею скоро от холода.

Машина у «Вялого» оказалась не «Ока» отрыжка отечественного автопрома, как её называли в народе, на которой каталось большинство автокурьеров, а старенькая, изрядно травленная ржавчиной «восьмёрка».

«Вялый» пиликнул сигнализацией и дёрнул водительскую дверь, та закряхтела, но не открылась.

– Заедает, сука! – извиняющимся тоном произнёс он. – На морозе.

«Вялый» дёрнул сильнее, раз, второй и наконец, с третьего рывка дверь со скрипом открылась.

Рыдван на вид был полнейшим барахлом, но завёлся с пол-оборота, словно и не на морозе стоял.

– Зачётная, тачила, – Гоша любовно огладил обтянутый кожей руль от «Опеля» поставленный вместо штатного вазовского и включил печку. – Слышишь, как мотор звучит?

– Не автолюбитель, мне без разницы, – равнодушно отозвался Егор. – Поехали. Как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь.

– Типун тебе на язык, – Гоша лихо вырулил на проезжую часть. – Всё пучком будет. Я не пи..ил. Сам увидишь.

– Посмотрим, – Егор откинулся головой на подголовник и прикрыл глаза. – Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

Водителем Гоша оказался не слишком опытным, но аккуратным. Видимо, понимал, что с полкило «дерьма» на кармане, глупить на дороге себе дороже.

До радиусного дома они доехали быстро. Дороги в середине дня были полупустыми, да и мороз сделал своё дело, кто-то не завёлся, кто-то решил в такой холод вообще не выходить из дома. Гоша припарковался рядом с домом.

– Вон последний этаж, последний подъезд, квартира прямо напротив лестницы, – объяснял он, – не ошибёшься. Дверь там, как в банке. Стучишь…

– Помню, – оборвал его Егор, – три коротких, три длинных, один короткий, спросить Дядю Бо. Это вообще кто такой?

Гоша захихикал:

– Это не кто. Это что – это «травка».

Егор взглянул на него. Выглядел Гоша спокойным и расслабленным.

– Погоди, а как я в подъезд попаду? На звонок домофона они, не ответят, зуб даю.

– А то, в том и фишка, если кто в домофон звонит, значит, точно чужак. К ним по залёту не ходят. Только свои.

– С таким подходом они прогорят.

– Не скажи. У них товар высшего класса, не для уличных «торчков». Код наберёшь, технический, – Гоша продиктовал Егору ряд цифр, – и зайдёшь. Дальше знаешь.