Cлово Огня

Теперь она была главной – Хранительница Жизни, новый голос ритуала, связующее звено между двумя мирами. Не Великий Хранитель, не прошлые наставники, а именно она должна была открыть двери для Избранных.

Барьер вспыхнул, серебряные волны побежали по его пленке, отбивая живые тени на чёрном плюще и безмолвных, изъеденных временем лицах каменных богов. Стражи и Хранители, располагавшиеся вокруг по кругу, медленно подняли руки – их ладони засветились синим светом, и в этот момент раздалось первое протяжное, древнее слово. Голоса соединились в многоголосое заклинание, низкое и настойчивое, пробирающее до костей, как старый колокол с нижнего этажа башни.

За барьером, в пульсирующем мареве, где тени смертного мира стягивались в плотную, ждущую массу, вдруг послышались крики – резкие, испуганные, срывающиеся. Не всех из тех, кто пришёл, барьер впускал: для кого-то он становился глухой стеной, равнодушной ко взмолившимся голосам, и тогда отчаяние и надежда растворялись в серебряном звоне, исчезая без следа.

И вдруг Рагана почувствовала: нечто меняется. Плёнка завесы скрипнула – нет, не звуком, ощущением, рябью вдоль нервов. В дымчатой глубине барьера проявилась тёмная тень, и вот уже из колышущейся толщи выплыла чёрная перчатка, за ней – тонкая, напряжённая рука. На границе миров возникла юная девушка, шагнувшая вперёд неуверенным, но решительным движением. Рыжие волосы были аккуратно заплетены, лицо бледное, усыпанное веснушками, серое платье простое и чистое, взгляд потрясённый и сияющий. На мгновение воцарилась полная тишина, словно вся Библиотека затаила дыхание перед чудом воли, первым шагом Избранной.

Рагана поднялась, почувствовав одновременно высоту собственной роли и хрупкость происходящего. Собрав всю внутреннюю силу, она шагнула навстречу – голос спокойный, ровный, но в каждом слове звучала магия старых клятв:

– Подойди ко мне, Избранная, – произнесла она и чуть заметно кивнула, приглашая девушку к пьедесталу. – Я Хранительница Жизни. Добро пожаловать в Великую Библиотеку.

Глава 5 – Сломанное Зеркало

Избранная ступила в круг тени, словно дрожащий призрак, и на секунду показалась себе чужой даже в собственном теле. Её взгляд метался по залу, выхватывал резкие, изломанные силуэты фигур  – лица будто вырезанные из мрамора, трудночитаемые, и всё равно на каждом – тот самый миг: испуг, сдавленная досада, ожидание. Шёпоты, стиснутые в воздухе, сгущались вязкой, невидимой паутиной; в каждом их вдохе Рагана чувствовалась примесь осуждения, хищного любопытства.

Пальцы на руке юной Избранной предательски дрожали, ногти впивались в ладонь, будто только эта боль могла напомнить, что она жива. Крепко зажмурив глаза, она различала даже дыхание невидимых наблюдателей – медленное, как сдавленный, выжидающий зверь.

В барьере у края зала, на фоне садовых зарослей, мерцало смертельно-стерильное серебро – непрочная грань, за которую ей ещё только предстояло шагнуть. Тусклый свет свечей ловил на гранях барьера рыбьи блики, и казалось, он пульсирует вместе с её сердцем. Грудь Раганы сдавило тяжёлым, отчаянным биением – сердце бухало так громко и беспокойно, будто сама магия готова сорваться с цепи и сломать выбор, подмять волю, уничтожить надежду ошибкой, за которую придётся платить навеки.

– Выпей… – её голос будто глухо откатился куда-то вглубь ритуального круга, когда она передала девушке тяжёлую, ледяную чашу воды прозрения. Серебряные узоры на ней лязгнули в пальцах, оставив ощущение инея под кожей.

Избранная поднесла сосуд к губам и зажмурилась, как перед ударом. Вода просачивалась в её тело ледяной болью, и по груди, по вискам у неё потекли чёрные тени – Рагана увидела, как тонкая плёнка томления пролетела по её лицу. Горький вкус, как пыль с гробов, как словесные клятвы давних ведьм, заставил девочку сглотнуть страх, но она осилила – допила до дна.

– Имя… впиши его… – Рагана едва сдержала дрожь в голосе, раскрывая не книгу – но живое, пульсирующее нутро Библиотеки, чьи страницы будто шевелились в её руке.

Дрожащей рукой девочка вывела: «Катарина». Чернила слегка расплылись, как кровь, и Рагана ощутила, что чудится ей здесь запах старых распятий, мокрого камня, сгоревшей магии. Рагана склонилась к постаменту, где покоилась глухая тяжёлая книга. Она провела ладонью по старой коже, вбирая в себя шершавость переплёта, терпкий запах магических чернил, чуть влажную прохладу страниц, прикоснувшихся к сотням рук до неё.

Медленно, с осторожностью, она накрыла пальцами имя: Катарина.

Мир вокруг затих и словно оборвался – только пульс собственной крови и ощущение древней, выжидающей силы под кончиками пальцев. Веки затрепетали, когда под кожей, там, где живут заклятия, раздалось:

– …Вторая Секция. Книга Прошлого. Хранитель Эйден…

Голос был не громче шелеста листьев – и всё же, это были чёткие, безапелляционные указания самой Библиотеки. Магия приглушала все чувства, кроме одного: слышать, подчиниться, не требовать объяснений.

Рагана не могла избавиться от ощущения, будто с плеч Избранной соскользнул куст терновника, но его шипы остались чесаться под её собственной кожей.

И вот барьер вновь задрожал, серебро на его поверхности потемнело и покрылось пятнами. Из лунной маревой глубины, точно выдавленный изнутри чужой волей, медленно выполз старик. Его фигура, тускло освещённая призрачными бликами, казалась едва ли не скрученной из сухих корней и ветоши: плечи сутулились от бессилия, руки дрожали, цепляясь за трость с такой судорожной жадностью

Лицо его было неприятным, искривлённым временем и недугами – сероватая, полупрозрачная кожа натягивалась на костяные скулы, а глаза казались мутными, как вода в застоявшемся омуте. Подбородок дрожал, губы неуверенно шевелились, изредка срываясь на судорожные вздохи. На руках – пятна и старческие бляшки, кожа будто давно была лишена тепла.

Весь двор будто сжался от его присутствия – казалось, он принёс с собой не только холод и старание, но и удушающий запах ветхости и чего-то ещё, тягучего и острого. Старик ковылял вперёд, не глядя ни на кого, одним усилием воли прорезая плотную магию ритуального круга. Трость его скрипнула по камню, эхом разнесясь под куполом ночного пространства. Каждое его движение было резким, дерганым, неестественным – как у марионетки, чей кукловод устал.

Когда он наконец добрался до чаши прозрения, движения его стали почти агрессивными – он выхватил сосуд, сделал хриплый, жадный глоток, и всё его лицо на миг исказилось болью. Старик зашипел, согнулся пополам, будто его болезнью становилась сама магия этого круга.

Несмотря на боль он упрямо поднялся, вскинул перо – буквы его имени, «Морголок», выплеснулись из чернильного пера, растекаясь по странице, словно чёрная зараза. Чернила с его имени тут же поползли по странице, образуя темные разводы, словно книга пыталась их выплюнуть обратно.

Хранительница Жизни, следуя ритуалу, протянула ладонь к Книге Имён – и в этот самый миг ощутила, как нечто внутри наползает, как острый жгучий ток, пробегающий  по венам. Горло свело мучительной горечью; в висках загуляли предвестники боли, тошнота поднялась так резко, что она едва не зашаталась на ногах.

И тут раздалось – не голос, а скрипучий, нескончаемый крик у неё в голове:

– …Седьмая секция. Книга Пустоты. Хранитель Жизни, Рагана…

Шёпот исходил отовсюду: из камня, из корней растений, из собственного дыхания; он сочился кровью из трещин в чернилах. Он не умолкал, не отпускал; обратился в протяжный стон, причиняющий боль. Рагана неловко провела рукой по виску, пытаясь отогнать наваждение, чувствуя: все вокруг смотрели на неё, а она – ощущала себя поломанной.

«Не потому ли? – пришла тёмная мысль. – Может быть, я сломана, не такая, какой меня ждала Библиотека…» Но вслух она не осмелилась вымолвить ни слова.

В этот момент барьер вспыхнул, озаряя двор тяжёлым, оглушающим светом – серебро обернулось клыками, багряные разводы расползлись, будто ржавчина по старому мечу. Толпа невольно отступила, а вместе с ними попятились и даже самые стойкие стражи. Все поняли: больше гостей не будет. Библиотека решила, что примет только двух гостей.

Книга Имён с глухим, почти звериным рокотом захлопнулась сама собой, подняв туман чар, а вода прозрения в остальных чашах тут же зашипела и исчезла тонкой полоской пара.

– …Седьмая секция. Книга Пустоты. Хранитель Жизни, Рагана… Рагана…

Шёпот не отпускал, гудел знаком проклятия. Мир, сжавшийся в этот круг боли и света, дышал вместе с ней, но только для Раганы воздух стал густым молоком страха – и звал вперёд, в пустоту, что теперь ждала только её. Книга, до этого лишь утробно шептавшая, разверзлась внутренним видением: яркая, резкая вспышка – и вот Рага увидела себя, ведомой этим хромым старцем сквозь узкие залы, шаг за шагом в седьмую секцию, мимо запретных шкафов вплоть до самой последней, закрытой секции.

Когда видение отступило, у Раганы тряслись пальцы. Нарушать волю Библиотеки было нельзя. Она повернулась к Хранителям, с трудом собрав твёрдость в голосе:

– Это последний Избранный на сегодня. Я провожу его сама, – сказала она, давая понять, что решение принято не ею, а самой Библиотекой.

Хранители обменялись быстрыми, невысказанными взглядами – кто-то поспешно кивнул с явным облегчением, а кто-то задержался у края круга чуть дольше, бросая настороженный взгляд на барьер. Однако ритуал был завершён. Один за другим стражи и наставники скрывались за массивной дверью Библиотеки, где в главном зале уже ждали накрытые столы, аромат фруктового вина и жаркие свечи. Там, среди многоголосья и вспыхивающих тостов, ночь обещала быть долгой – полной песен, игр и разговоров со столь необычными гостями из мира по ту сторону барьера.

Когда толпа исчезла в дверях главного зала Библиотеки, остались только они: молодая Хранительница Жизни и незваный гость, ожидающий её в тягучей, невыразимой тишине.Рагана собрала в груди хрупкий комок решимости и подошла ближе, заставив себя произнести:

– Проследуйте за мной, пожалуйста, – её собственный голос показался ей чужим, чужим же было и выражение лица старика: стеклянно-пустое, встревоженное только в глубине затянутых туманом глаз.

Ответа не было. Лишь лёгкий кивок, будто он услышал эхо слов где-то за краем памяти.Они направились к самому центру Библиотеки, где лестницы сменялись арками, арки – неправдоподобно узкими коридорами. На нижних этажах воздух быстро густел, тени сами собой сжимались в углах, казалось, время натянуто между полками, как старая паутина. Стены холодили спину.

Впереди, утопая во мраке, стоял единственный лифт – высокий, чёрный, с гравированными знаками, раскрывающийся только под прикосновением Хранительницы Жизни или Великого Хранителя. Рагана отметила, как от её ладони к двери пробежали бледные лучи – замок откликнулся, резким щелчком впуская их внутрь кабины. Когда двери сомкнулись за их спинами, гул затих, и вся Библиотека застыла снаружи в тревожном ожидании.

Они опускались всё глубже, казалось, что сама Библиотека давит на плечи, с каждым витком спирали храня всё больше невыразимых тайн. В ушах у Раганы звенел собственный пульс, а старик медленно тяжело дышал, будто наполняя лифт своим затхлым присутствием.

– Здесь мало кто бывает… – попыталась ещё раз начать она, но старик лишь сжал трость, его суставы побелели, а лицо осталось каменно-непроницаемым. Эта немота пугала сильнее любого заклинания; невидимый груз сдавливал сердце.

Коридоры Седьмой секции встретили их чёрным холодом и шелестящей мглой, полки уходили в темень, где книги лежали, как кости древних чудищ, покрытые вековой пылью и паутиной рунических заклятий. Здесь всё было подчинено тишине: ни одного движения, только неясный, назойливый шёпот за гранью слуха, давящий, как стояние под водой.

Рагана вызвала в ладонь мерцающий синий огонь. Свет отбрасывал причудливые тени на стены – казалось, коридор дышит вместе с ними и наблюдает за каждым их шагом.

Старик шёл медленно, будто тяжесть век не желала отпускать его к цели. Его дыхание смешивалось с тёплой мглой, переливалось в ритме шагов по скользким плитам пола. Каждый его шаг отзывался в пространстве тяжелой эховой волной.

Наконец, они прошли под низким арочным сводом в овальный зал. Здесь стеллажи стояли полукругом в полутени, их тёмные силуэты были похожи на тени великанов из старинных сказок. В самом центре, на пьедестале среди мрака, лежала только одна книга – огромная, с растрескавшейся, почерневшей обложкой, которую давно уже никто не открывал.

Рагана почувствовала, как её дыхание стало тише; мир затаился, и напряжение туго растягивало каждую жилку в теле. Даже самый ветхий пергамент не решался пошевелиться – казалось, всё здесь ждёт… и только она решит, что будет дальше.

– Вам туда, – выдавила Рагана, тихо, приглушённым голосом, снимая с головы капюшон.

Старик, ни разу не взглянув на неё, поковылял вперёд – медленно, с мучительным кряхтением. В это время Рагана едва держалась на ногах; напряжение уползло в пальцы, растеклось по груди.

Медленно, чтобы не пробудить древние книги, Рагана скользила вдоль стеллажей; под её ладонью потрескавшаяся древесина была шершавой, как старая кость. В этих глубинах Библиотека спускалась в самое чрево скалы, где редкие огромные окна в пол врезались в камень, но отражали только густую, безликую чёрноту Тихого Моря. Свет не задерживался здесь – он словно умирал на подоконнике, не осмелившись переступить порог этого забытого мира.

Вдруг, проходя мимо искорёженного временем зеркала, втиснутого между двумя массивными стеллажами, Рагана замедлила шаг. Потерявшее былую яркость серебрение отслаивалось хлопьями, стекло в паутине трещин и пыли исказило отражение пространства. Она увидела себя – усталую, бледную, с кругами под глазами и с напряжённой. Но – никого больше. Старик, который должен был стоять у неё за плечом, полностью исчез из отражения. Только она и ряды беспокойных книг, затухающие в непроницаемом сумраке.

От этой дырявой пустоты, где следовало быть чужому лицу, внутри у Раганы всё обмерло. На миг почудилось, что зеркало намеренно лгало, отказывалось рисовать его образ… или же причина была куда страшнее.

Глава 6 – Пепел её Имени

Пробежавший по позвонкам холод стал почти острозубым. Мысли испуганным ворохом закрутились под черепом – дыхание сбилось. Она сжала ладони, под ногтями вспыхнула магия, колючая, неспокойная. И тут же позади пространство сдавило: будто само время что-то вырвало из нутра этого нижнего уровня.

Холод прокатился по позвоночнику, мысли метнулись, как дикие птицы. Страх обрушился на Рагану ледяной волной, сковав каждую жилку. Она почувствовала, как под ногтями вспыхнула магия – инстинктивно потянулась за заклинанием, уже готовая выдохнуть смертельное слово, когда за спиной что-то сгустилось, изломалось, и вдруг словно сама тьма сомкнулась вокруг неё.

Черная лапа – будто сотканная из выкрученного мрака, липкая и изломанная, с неровными когтями длиной с кинжал – с силой прижала её к прохладной стене. Рага забилась, выпуская в эту тьму весь поток своей магии, – струи света вырывались из пальцев и рассыпались искрами по камню и воздуху, но сила выскальзывала из-под контроля, становясь всё слабее. Обычные заклинания не отзывались – всё, что Хранительница Жизни могла раньше наколдовать, сгорало внутри, оставляя вкус прогорклого пепла и ржавого металла, словно сама Библиотека отвергла её власть.

Тьма сгустилась позади, и с хрустом появилась чёрная лапа, липкая, осклизлая, когти как кинжалы – и Рагану впечатали в ледяную стену. Она забилась, выпуская потоки света и гнева, но магия исчезала, тонула в липком мраке. Боль стала остро-резкой, будто кто-то выкручивал сухожилия ржавой проволокой. Обычные заклинания лишь прожигали нутро, не давая выхода ни одному слову.

Из груди Хранительницы вырвался отчаянный, полный ужаса крик:

– Нет!

Существо бывшее когда-то старцем сбросило с себя человеческую оболочку – кожа по швам сползла, как прилипшая тряпка, под ней дрались друг с другом сгустки тьмы. На свет вырвался человекоподобный монстр – огромный и жуткий, основание его тела было вытянуто, липкие чёрные отростки-когти извивались, хищнаяпасть щёлкала двойными челюстями, по перламутровым глазам стекал вязкий туман. На груди у твари багровели пятна старых письмен, а из губ сочилась чёрная кровь.

Существо рассмеялось пронзительно, с хрипом, обнажив мертвенно-серые щёки, покрытые твёрдыми чешуйками, и перекошенный рот, в котором чернели ряды кривых зубов – паучье лицо, человекоподобное лишь отчасти. Эхо его смеха отражалось от сводов, как треск поломанного ветра.

– Вот так это чувствуется, когда ччччистое становится гнилым… Теперь скверна внутри тебя. Жалкое, заплутавшшшее создание. Ты мне ещё пригодишшшшься живой. Библиотека скоро начнёт поедать саму себя – и вы сгниёте. Но ссссперва, – голос существа осел на мерзком шёпоте, – я утолю свою жажду: все книги Слова станут моей пищщщей, а сердце Тераксы – я принесу Госсподину. Сегодня тот день когда Хранительница Жизни ссстанет…шшш…Хранительницей Сссмерти.

Рагана начала терять контакт с реальностью – воздух постепенно исчезал, словно становился густой, вязкой жижей, а пальцы лапы на её горле сжимались холодно и безжалостно, будто ледяной ошейник. Она почувствовала, как по губе поползла тёплая струйка крови. Её магия не отзывалась, как будто неведомая рука выдрала её корни из самой сути мира. Слёзы бессилия обжигали ей щёки, сливаясь с кровью и потом. Рагана яростно царапала чужую ладонь, вырываясь с отчаянной, бесплодной ненавистью, но сила ускользала, как вода сквозь пальцы.

Вдруг сквозь туман на грани сознания раздался резкий треск – разбилось окно. В зал ворвалась стая огромных чёрных воронов, их крылья шуршали так, что в ушах будто вспыхивали лезвия. С визгом и хрипом птицы налетели на чудовище, раз за разом клюя его, вырывая клочья тёмной плоти.

Часть воронов вырвалась из общего роя, закружилась в безумной воронке, что набирала обороты прямо в воздухе, словно сама тьма обретала плоть. Из вихря изогнутых перьев медленно, мучительно вытекал женский силуэт, с которого стекал черный дым – лицо оставалось размытым, затенённым.

– Я смотрю, твой хозяин совсем потерял страх… – голос прозвучал, как звон холодного железа, и вновь растворился в вихре перьев, не давая разглядеть, кому он принадлежит.

– Ты кто такая? – прохрипел монстр, отшатнувшись.

– Никто не уйдет отсюда живым, Морлок, – откликнулась незнакомка, натягивая лук и целясь. Стрела вспыхнула на фоне сумерек, но Рагана различала только контур – ни лица, ни цвета глаз, только тусклый отблеск смерти.

– Ты не удержишшшь меня, Ворона, – его голос был словно ржавый нож, скользящий по кости. – Эта оболочка почти сссломлена. Ты видишшшь, как яд впивается в её разум? Вскоре она забудет— имя и свою суть, будет только голод и гниль. Я – голод, я – разрушшшение. Библиотека падёт, книги станут моим ужином, а эта девка – просто  оболочкой. Быть может… быть может, я даже угощщщу её плотью стражей.

Рагана чувствовала, как вены медленно чернеют, кожа стягивается и по внутренней стороне ополаскивается холодной дрожью; каждый вдох давался с трудом, а тело, несмотря на её волю, дергалось от чужого голода. Слёзы резали щёки, но сейчас в них не было страха – только полная, липкая пустота. Её тело, разрываемое невидимым ядом, выгнулось дугой. Мучительный жар и леденящий холод одновременно резали мышцы и прожигали кости, как будто кто-то медленно выворачивал её изнутри ржавыми крюками.

Безысходность накрыла Рагану ледяной волной: её тело не слушалось, скрученное чужой волей, вены на руках жгли и саднили. Она чувствовала, как внутри всё разгорается голодом, стремлением к разрушению – будто гнилая паутина тянула её душу вниз. Руки дрожали, всё нутро сводило, она не могла бороться: стоило сосредоточиться, как мутная дрожь прокатывалась по всему организму, вызывая приступ тошноты.

Слова сыпались ей на ухо, будто поток яда. Внутри Раганы разгоралось чужое желание – вдруг с неистовством она захотела схватить лучницу, растерзать ускользающую фигуру, попробовать на вкус её кровь.

– Ты уже мертва, – ровно сказала лучница, по-прежнему безликая, – просто ещё об этом не знаешь. Его яд делает из людей ходячие трупы. Пути назад нет.

Рагана захрипела, попыталась бороться – ноги с трудом повиновались, она перегнулась вперёд, чувствовала, как что-то чужое в ней тянется наружу. Вокруг было мутно и зыбко, всё скользило, растворялось, как во сне под толщей воды. Только размытые силуэты – чужой монстр, безличная лучница, дрожащие руки. Разум попытался дотянуться до Даргола, Хранителей, до того сияющего мира, в который она теперь не могла вернуться. Но внутри что-то темное, чужое несло её прочь, заставляя содрогаться от ненависти и отвращения к самой себе.

Мир плыл, затянутый мутным туманом боли. Для Раганы всё превратилось в размытые горячие пятна: темные силуэты метались в вихре пепла и искр. Сквозь неумолимую ломоту она едва замечала, как лучница и паук кружили друг вокруг друга среди древних стеллажей и дыма.

Взметнулись багровые вспышки – магические стрелы вылетали из тугой тетивы, каждая сияла серебром и тёплым золотом, разрывая густую тьму. Паутина из темной магии отвечала на каждый световой луч – Морлок швырял во врага сгустки холодного мрака, клочья ядовитой черни, из его пасти выходил странный тёмный жар, и каждая капля падала на пол, прожигая в камне дыры. Стены содрогались, книги вопили умирающими голосами.

Лучница была не более чем вспышкой тени и света среди бушующего пламени. Лицо скрыто капюшоном, движения – молниеносные, невесомые, за ней оставался лишь холодный шлейф. Зрение Раганы мутнело: лишь огненные искры, смазанные серые фигуры, дыхание крови в ушах.

– Книге Слова отсюда не уйти, – бросила она, натягивая синюю пылающую стрелу. – Сдашься или продолжишь резню – если Хранительница падёт, падёт и Библиотека. Здесь останется только пепел. Мне жаль, что нет другого пути.

– Помогите… – исступленно прохрипела Хранительница Жизни, сама не узнавая свой голос.

Паук холодно усмехнулся:

– Слишшшком поздно, девчонка. Все вашшши стражи уже корчатся от яда моих детей. А ты, Хранительница, уйдёшшшшь последней. Сожри её для меня, сссладкая…

Когда монстр бросился к лучнице, Рагана вдруг ощутила, как мышцы сами двинулись навстречу его цели. Мгновение – и тело Раганы дёрнулось вперёд, мышцы выли в судорогах, воля сгорала дотла в чёрном желании рвать… Крик, больше звериный, чем человеческий, вырвался из груди. Силуэт лучницы – пятно холодного света – отпрыгнул; стрела, пульсируя магией, встретила грудь Хранительницы. Вспышка боли рассекла сознание. Мир погрузился в рев разлома и пламени, пол дрожал, камни летели в штормовом дыму.

Всё кончилось вспышкой боли и ревом обрушивающегося камня. Вековой зал взорвался криками и пламенем. Где-то рядом паук рухнул, голова его покатилась к ногам Хранительницы. Пол дрожал, разрывался, жар и сиплый крик слились в какофонию боли.

В этой катастрофе, среди пепла и ломки, Рагана почувствовала: кто-то сильно и бережно поймал её падающее тело, потянул на себя, нежной, сжимающей ладонью погладил по щеке. Было ли это реальностью, предсмертной грёзой или прощанием?

В ухо шепнул родной, до дрожи узнаваемый голос:

– Это ещё не конец…

– Что ты делаешь?! – выкрикнула лучница, но звук утонул в слепых клубах огня.

Сердце Раганы дрогнуло в последний раз – и замерло в огненном обвале разрушающейся библиотечной ночи. Земля дрогнула, пол ушёл вниз, и огонь захлестнул всё вокруг. В последний миг мир затянула пелена темноты – и внутри неё, размываясь, исчезла и сама Рага.