Волхв

– Деда, а сколько ему лет?

Несмеян поправил сползший клок сена:

– А никто не знает. Когда я мальцом бегал, он уже стариком слыл. Мне, тудымо-сюдымо, восьмой десяток, так что считай.

Горий присвистнул:

– Так ему, может, годков сто пятьдесят?

– Не меньше.

Приглушённое расстоянием, но узнаваемое «крь-кррь-крррь-крюйу» долетело до слуха людей.

– Мородунка! – дед встревожено оглянулся.

Горий тоже забеспокоился:

– Деда, ты чего?

Не отвечая, Несмеян впервые за весь путь дёрнул вожжи:

– Ну, Трудень, шире шаг, – он ещё раз оглянулся. – Скоро подъём, с телегой там не проедёшь. Пешком надоть. Ты уж держись за мной, не отставай.

– Не отстану. А что там, деда?

– Идёть, тудымо-сюдымо, кто-то за нами.

– А кто?

– Да кто ж его знает. Может, лось воды вышел попить, а может, тот лось на двух ногах.

Беспокойство человека передалось и животному. Задрав морду и, сторожко прижимая уши, жеребец оскалился.

Старик ласково погладил по напряжённой шее:

– Но, но… Труденёк, не балуй. Тише, тудымо-сюдымо.

Конь, пофыркивая, зашевелил ушами.

Лес густел с каждым шагом. В стройные ряды сосен замешались тонкие ели и корявые лиственницы. Потемнело, и комары атаковали людей с новой силой. Всё трудней приходилось и жеребцу. Мох на скользких камнях сменили редкие лишайники. Корни деревьев, змеями расползающиеся по каменистому ложу в поисках хотя бы ямки с землёй, буграми переплетали чуть заметную тропинку. Рассыпающиеся камешки шуршали под копытами и ногами. Чтобы не оступиться, шагали сторожко. Трудень переносил копыта степенно, стараясь попадать между корней. Движение замедлилось. Перед первым крутым подъёмом дед, изредка настороженно оглядывавшийся, остановил телегу:

– Распрягай пока, а я отлучусь ненадолго. Надо, тудымо-сюдымо, проверить.

Прислушиваясь к чему-то, Несмеян передал вожжи внуку. Вполголоса помянув Тарха Перуновича и сотворив перуницу[5], осторожно свернул с тропинки. В три прыжка преодолев нагромождения камней, исчез. Всё произошло так быстро, что Гор даже не успел спросить, куда это дед собрался.

На склоне Несмеян разогнался. Уже невидимый с тропинки, быстро перебирая ногами, посеменил под откос.

Пожав плечом, парень потянулся к супони. Умело развязал. Посматривая по сторонам, взялся за хомут. Ему хотелось распрячь Трудня до возвращения деда. Чтобы тот, едва заметно улыбаясь, сказал: «Ну, ты шустрый, я и обернуться не успел, а конь уже охаженный».

На бегу Несмеян умудрился зацепиться за крупный камень, из-под ног полетел мелкий камешник, и он остановился. Он на месте. Тропка здесь круто поворачивала, скрываясь между высокими, выше человека булыгами. Отличное место для засады. Несмеян выбрал подходящий валун. Расслабленно кинув руки вдоль тела, старик прижался к прохладному камню спиной. Пройти по переплетённым корням и каменной крошке бесшумно невозможно – хоть человеку, хоть сохатому, и он рассчитывал услышать преследователя или преследователей.

Несмеян только и успел привести в лад сбитое на бегу дыхание. Отмахнувшись от обнаружившего новую жертву комарья, старик прислушался: на тропинке скрежетнули камни. «Саженей десять», – определил он, тихонько вытягивая из ножен на поясе нож. Пальцы нащупали коловрат на груди: «Тарх[6] не оставь».

Шорох повторился громче – кто-то приближался. Старик уже не сомневался: никакой не зверь – человек. Слишком уж неумело двигался. Зверь ходит по-другому, мягко, выбирая куда лапу или копыто поставить. А этот топает, как стадо коров. Точно не лесной житель. Выходит, горожанин? А раз из города, то послан варяжским наёмником Тагром – сотником княжеской дружины. Или попом Никифором. Нынче они самые ярые преследователи старой веры. Уже много лет не оставляют надежды подчистую истребить засевших в уральских камнях волхвов. На совести этой парочки гибель нескольких ведунов. А вот до Воинко пока добраться не могут. Самого старика, они, сильно захоти, наверное, взяли бы, но ворогам надо капище. За его уничтожение князь хорошо заплатит. Да и дары на капище часто богатые копятся. Лихим людям всё едино: Богу, не Богу. Загребут и не покаются. Но вот туда им путь закрыт. А Белогост, они знают, не выдаст, под любыми пытками. Единственный способ – проследить. Но пока Белбог не спит – отсекает преследователей. Старик дорожки за собой так путает, что ни один лиходей не распутает. «Но как же, тудымо-сюдымо, они нас вычислили? Надыть, апосля покумекаю».

Шорох повторился, уже ближе. Приближаются. Надо пропустить гостя. Или гостей? До слуха долетел слабый шепоток. Разговаривают. Значит, не один. По следам тележным идут, выродки. Застучал дятел почти над головой, да так резко и неожиданно, что Несмеян вздрогнул. Но разума не потерял. «Ага, а вы, ребятки, настороженные да прячитесь ото всех, наверное, тоже испугались, да покрепче моего». Выждав пару мгновений, вдохнул глубоко. Перекатываясь с пятки на носок – бесшумно, выскочил из-за валуна. Две пригнувшиеся спины замерли в сажени от него. Задирая головы, люди шарили взглядами по кронам деревьев.

Один быстрый шаг, и он уже рядом. Пока не обернулся, Несмеян молча ткнул ближайшего в бок ножом и, оттолкнув согнувшееся тело, бросился ко второму. Но того нахрапом взять не вышло – опытный тать. Не дожидаясь, пока старик приблизится, ворог изловчился, и здоровенный кулак вылетел навстречу. Несмеян, не ожидавший такой прыти от горожанина, гагнул, челюсть хрустнула. Ноги подлетели, и он грохнулся всем весом о жёсткую подстилку. Сосны вдруг поплыли, и силуэт человека размазался по хвое.

Пришёл в себя Несмеян от того, что кто-то тяжёлый, воняющий потом и чесноком, упал сверху, и горло сжало, словно стальными тисками.

Напрягая последние силы, старик попытался приподнять насевшего варяга. Где там! Такого здорового он и в молодости, когда был не в пример сильнее и ловчее, не смог бы скинуть, а сейчас и подавно. В глазах потемнело, сосны заволокла сизая дымка. Титаническим усилием воли, вдруг вспомнив детский не совсем честный приём, применяемый очень редко, только, когда враг сильней и побеждает, а на кону не просто победа в кулачном бою, а жизнь, он подтянул колено между ног варяга. И сразу понял, что попал. Руки врага ослабли, задохнувшись, он начал валиться на бок. Сорвав ещё пытающиеся цепляться пальцы с шеи, извернувшись, Несмеян скинул воина с себя. Тот медленно сворачивался калачом, перекосив рот и выпучив глаза. Рука нащупала выпавший нож и, кое-как упёршись рукой в камни, другой воткнул его в туго лопнувшее горло врага. Там булькнуло и, варяг, вытянувшись на буграх, ухватился ладонью за рану. Ноги заскребли по тропинке. Кровь залила лишайники, растеклась в узловатых сплетениях корней. Варяг был мёртв, только его мозг ещё не знал об этом.

Дождавшись, пока тело перестанет дёргаться, дед, покряхтывая, поднялся. Саднила придавленная шея, стучало, как загнанное, слабое сердце, кашлялось и плыли бледные полосы по сосновым и еловым стволам. Придерживаясь за камень, Несмеян сполз вниз. Грызли комары, но он долго не обращал на них внимания. Наконец, губы его скривились, ладонь растёрла защемившую грудь. Два тела неподвижно скорчились на залитой кровью тропинке. Зашумел лес, и в его звуках уже не ощущалось опасности. Снова застучал дятел над головой. Старик приподнял голову. Прищурившись, углядел нарядную птицу на сосне. «Благодарю тебя, Тарх Перунович».

И почти сразу отлегло.

Устало оттолкнувшись спиной от валуна, старик поднялся. Качнувшись, шагнул. Выдохнув, склонился над первым врагом. Молодой, только-только жидкая бородка отросла. Башмаки остроносые кожаные, с двойной подошвой – точно, горожанин. Простая посконная[7] рубаха, небогатый, скорее всего из прислуги. На груди в распахнувшийся вырез рубахи вывалился крест с новым богом, распятым. «Как же можно носить на теле образ страдающего человека? Он же из тебя силу пьёт через свое мучение. Вот и выпил. А если бы они голову вашему Богу отрубили? Пенёк с топором носили бы, что ли? – он тяжело вздохнул. – Нет, никогда не видел, как и второго – здорового, матёрого варяга в мягких узорчатых сапогах с перевязью. На боку короткий меч, хорошо, что не успел достать. Под дорогой рубахой, вышитой золотой нитью, кольчужка – иди он позади, а не тот из прислуги, ножом бы ничего не сделал. Повезло. Воин. Из дружины князя, похоже. На шее только ладанка. Не идейный, значит. Так, деньгу заработать приехал в наши края. Варяг – он и есть варяг, без роду и племени. Где платят, там и родина. Оба не наши. Пришлые. Ну, видать, тудымо-сюдымо, так на вашем роду написано».

Ухватив первого врага под мышки, попятился. Надо их за камень, чтобы воргу[8] не поганили. Хотя, здесь в глуши день-два, и от варягов и костей не останется, всё лесные жители погрызут, растащат. На это Несмеян и рассчитывал. «Когда в городе хватятся пропавших, уже не найдут. Поди, и в какой стороне искать-то не ведают. Мы же никому не говорили, куда пойдём. Из села выехали, будто в город, а потом уж свернули. Как же они нас вычислили? Не иначе, направление знают и на тропе где-нибудь в кустах сидят. Плохо дело, надо старику сообщить». Кинув второе тело, наклонился, снимая с вражеского пояса меч: «Внуку трофей, пригодится». Распрямился, отирая пот со лба. Прислушался. Обычные звуки наполняли лес. По дереву пронёсся рывком поползень, замер. Увидел человека, смешно повертел серой головкой, разглядывая его через черную полоску, забежавшую на глаз-пуговку. И помчался дальше по стволу, куда-то вверх по своим делам.

Палец прошёлся по ножнам. Кожа ощутила холод хорошо выделанной бычьей шкуры. Железные бляхи крепились лишь у основания и на самом конце. Старик вытянул меч. Покачал в руке, проверяя балансировку. «Однако, хорош!» Голомня[9] засеребрилась, заиграла в ровном свете подлеска волнистым узором – ёлочкой. «Вот это оружие! – восхитился дед. – Дорогой внуку подарок будет». Для верности щёлкнул ногтём по гибкому металлу. Долгий ровный звон подтвердил догадку. Харалужский клинок! Довольно улыбнувшись, старик сунул оружие обратно в ножны. Развязав пояс, пропустил его через кольцо ножен. Приладив на боку, ещё раз придирчиво оглядел место сражения. «Ни за что, тудымо-сюдымо, не найдут. А кровь – она первым дождиком смоется». Успокоившись, Несмеян зашагал по тропе, по пути с удовольствием замечая, что следов телеги почти не заметно. А пройдёт дня три, их и вовсе не останется.

Гор ожидал в тенёчке, спрятавшись в густой еловой поросли. Завидев деда, с улыбкой вышёл навстречу, ведя Труденя в поводу. Старик устало присел на телегу:

– Молодец, – нашёл Несмеян силы похвалить внука. – Правильно сделал, что сховался. Шли за нами.

Внук скинул улыбку:

– Кто?

– Ведомо кто, недруги наши. Варяги. Не даёт им покоя капище Белбога. Всё, тудымо-сюдымо, дорогу отыскать пытаются.

– А ты их?..

– Да, – старик опустил голову.

– И что мы им, православные, сделали, что они за нами, как за ворогами, охотятся?

Старик хмыкнул:

– А теперича они себя православными называют.

– Как так? – не понял Горий. – Это ведь мы мир богов наших – Правь – славим, а не они?

– А христиане говорят, что, мол, они Христа своего правильно славят, оттого тоже православные.

– Ну, дают. Как же это можно нашу Правь переиначивать?

– Можно, внучок, можно. Тем, у кого ни чести, ни рода нет, кто от своих богов и предков отказался, им всё можно… Потому как потерянные души.

Возмущённо качнув головой, Гор прижался щекой к морде послушно замершего коня:

– Но ведь наши боги им отомстят, правда, деда? И за моих папу и маму тоже.

Старик помрачнел:

– Отомстят, тудымо-сюдымо. Когда-нибудь. Тёмное время на Руси. Ведуны говорят, на много столетий. Уснёт Русь, забудет славу свою и имена предков, которые Боги наши. И будет спать, пока русичи снова о Макоши и Велесе не вспомнят. Не начнут Белбогу требы носить. А вот как вспомнят, тогда и возродится Святая Русь, новым светом озарится и поведёт за собой все белые народы. Так в Ведах сказано. Но правда эта никому не нужна.

– Что же нам делать, деда?

Дед мягко спрыгнул с телеги:

– К старику идти, тудымо-сюдымо. Он, поди, заждался.

– Трудень с нами пойдёт?

– С нами. Не оставлять же его волкам на поживу.

Несмеян закинул раздутый сидор, в который упаковал шкуру, на плечо. Почесал за ухом жеребца, косившего глазом на травяную подстилку:

– Пошли, а то скоро смеркаться начнёт, а нам ещё топать и топать.

– Деда, а можно твой меч посмотреть? – внук, на ходу накидывая лямки котомки за спину, пристроился сбоку, разглядывая кожаные ножны.

– Почему мой? Твой это меч. – И остановил уже потянувшегося с горящими глазами к оружию внука. – Придём – отдам. А пока, тудымо-сюдымо, у меня побудет.

Горий тяжело вздохнул. Пропустив деда вперёд, зашагал следом. За спиной потянулся к траве непослушный Трудень.

Глава 2

К вечеру вышли на хребет. На высоте метался холодный ветер, а в ямах на северных склонах ещё светлел серый ноздреватый снег. Жара осталась позади, в долине. Придерживаясь за спину, старик опустился на остывший валун. Неспешно развязал сидор. Порывшись, извлёк из него два мятля – домотканых плаща из грубой ткани. Один протянул внуку, второй накинул на плечи. Укутавшись, обвёл взглядом окоём:

– Красота какая!

– Да! – застегнув последние палочки мятля на груди, внук присел рядом. – Дойдём-то скоро?

Трудень, не найдя травы, прошёлся мокрыми губами по камням: может, хоть лишайник какой попадётся.

Внизу бескрайним морем стелилась тайга. Расползаясь по террасам и меняя оттенок на более яркий по мере снижения, лесное море водопадом стекало в долину, а там – у горизонта – дымка постепенно растворяла деревья. Извилистая речушка Илыч прорезала тайгу по всему видимому пространству, деля на две половины: ближнюю и дальнюю. Осиновые, еловые и берёзовые вершины разнообразили почти сплошной сосновый ковёр. По правую руку вырастал из тайги сказочным исполином величественный Горючий камень, его тупое наконечие светлело под низкими облаками в вечернем сумраке. Комары не беспокоили: здесь на вершине их и так мало, а к вечеру на крепком ветру и вовсе пропали.

Дед Несмеян вдохнул полной грудью. Опёршись на валун, не торопясь поднялся:

– Потерпи внучок, до распадка спустимся, там родник, у него заночуем. Ворги здесь уже нет, но я путь знаю, – он оглянулся. – Ночи светлые, не заплутаем.

Горий легко поднялся следом:

– Идём тогда уже.

– Торопишься. Поди, проголодался как волчонок.

– Ну, не то чтобы как волчонок, – смутился парень. – Потерплю.

– Ничё, придём, я кашу сварганю. Осторожней, тудымо-сюдымо, здесь осыпи.

Спускались, как и шли: впереди старик, за ним Горий, ведущий в поводу тормозящего копытами коня. К середине спуска над головами сомкнулись тяжёлые еловые лапы. Разлапистые сосны и неряшливые лиственницы окружили путешественников. Как-то само собой сбавили ход, наслаждаясь тихим лесным сумраком и хвойными ароматами. Десятка через три саженей на каменистом голом плато деревья ненадолго расступились, и Несмеян замер.

– Стой, – он принюхался. – Тудымо-сюдымо, дымом тянет.

Запах поднимался от распадка, где путники собирались переночевать.

Горий тоже повёл носом:

– Вроде пахнет.

– Не вроде, а точно пахнет. Кого это Боже нам на пути послал? Ты, вот что… – Он внимательно осмотрелся, – вон там уступчик проглядывает, в ёлках. Там посидите тихо. А я разведаю.

– Деда, можно я с тобой?..

Закрепляя тюк с кожами на спине жеребца, Несмеян строго глянул на внука:

– А коня на кого оставишь?

Горий покраснел:

– Я не подумал, деда.

Парень, потянул повод, разворачивая Трудня к ельнику. Дождавшись, когда они удалятся саженей на пяток, дед положил ладонь на оберег, рельефно выступающий под рубахой. Коротко прошептал славу Тарху Даждьбогу. В следующий момент он уже спускался по камням, обходя распадок по широкому кругу.

Нагромождения булыг вынуждали пробираться осторожно, не дай бог зашуметь, неведомый странник сразу услышит. В густом лесу, наконец, появились проплешины, на одной из них он задержался, проверяя меч и нож. Поразмыслив, отдал предпочтение мечу: у родника хватало места для замаха. Несмотря на почтенный возраст, старик владел оружием справно. Как собственно и почти любой русич, с детства обученный воинским искусствам.

Подобрался удачно: не покатился ни один камушек, ни одна веточка не треснула под лаптём. Не раздвигая веток цветущего, обдающего резким пряным запахом, ярко-сереневого багульника, медленно осмотрелся сквозь его узорчатую листву. Широкая спина в белой рубахе заслоняла маленький костерок. Старик чуть подался вперёд, присматриваясь, и… застыл на вздохе.

– Ну, и чего ты там таишься, выходи ужо.

Не сразу Несмеян избавился от короткого столбняка. Наконец, смущённо возвращая меч в ножны, с шумом выбрался из кустов.

– Воинко, тудымо-сюдымо! Как ты меня напугал.

На Несмеяна с лёгкой усмешкой смотрел высокий старик с крепкими руками и подтянутой фигурой. Волосы цвета золы шевелил ветер. Длинная борода, тоже седая, обвязана верёвочкой, чтобы за ветки не цеплялась. Удобно устроившись на валежине, старик помешивал варево в котелке.

– Вот уж не знал, что ты такой пугливый.

– Я же тебя за ворога принял. Чуть не прибил даже.

– Ну, это ты заливаешь, прибить меня не просто. А вот подкрался хорошо, я не услышал. Если бы не вёл вас взором, врасплох застал.

Несмеян, довольно улыбаясь, подошёл поближе:

– Умеем кое-чего.

– Это хорошо, что умеете. Что так долго-то?.. Я уже заждался. Решил – пойду навстречу, подсоблю, вот кашу приготовил. Надоть, голодные.

Склонившись над котелком, Несмеян втянул горячий аромат гречневой каши:

– Ах ты, вкуснотища-то кака. А у нас с утра маковой росинки во рту не было.

– Чего так?

– Торопились к тебе засветло поспеть. Да вот, малость не успели.

– Ладно, потом обсудим, как шли и что видели. Шкуру не забыл?

– Как ты просил. Правда, одну только захватил. Больше не донести.

Старик кивнул, соглашаясь:

– Давай за внуком. Он там, поди, извёлся, тебя ожидаючи.

– Ага, – легко согласился Несмеян, – счас приведу.

Качнулись кусты запашистого багульника, и Несмеян исчез.

Проводив друга задумчивым взглядом, ведун снова сосредоточился на внутреннем взоре. Поймал взглядом парящего коршуна, мысль молнией метнулась к птице, и старик слился с сущностью гордого хищника. Теперь зоркие глаза коршуна стали глазами Воинко. Под ногами раскинулись знакомые места, пади, взгорья. Разглядел спешащего Несмеяна, и Гория с конем, спрятавшегося в ельнике. Закинул взгляд ещё дальше, насколько мог увидеть коршун и… успокоился. Никого из людей в пределах десятка вёрст не наблюдалось. От глаз коршуна ещё можно спрятаться под деревьями, но от взгляда волхва никакие заросли не укроют.

Поблагодарив птицу за помощь, он вернулся к костру, щурясь: глаз не сразу возвращал человеческое зрение. Ответно махнув крылом, коршун скрылся за скалой. Ведун потянулся ложкой к котелку, несколько крупинок гречки зацепились за её край. Дунув, острожно попробовал. Каша подошла. Приподнявшись, старик снял котелок. Завернув в серую свиту[10], чтобы не остыла, уселся, поджидая гостей.

На этот раз путники не скрывались, и их приближение Воинко услышал загодя. Захрустели камни под обуткой, зашуршали ветки кустов черёмухи, и на полянку вывалились старик с Гором. Над плечом Гория покачивалась морда жеребца. Трудень пытался ухватить губами складку плаща. Парень нехотя отпихивал нахальную морду плечом.

– Здрав будь, Светлый.

– И ты здрав, Гор. Давненько тебя жду.

– Так всему своё время.

– Каков пострел!

Смущённый Гор отпустил коня, и тот уткнулся мордой в сочный травостой. Воинко протянул юноше берестяное ведёрко:

– Пока каша не остыла, сбегай к ручью – он вот там, вниз по ворге.

Кивнув, Горий заторопился тропинкой вниз.

Подкинул сухие ветки в костерок, Воинко повернулся к Несмеяну:

– Значит, шли за вами.

Несмеян не удивился осведомлённости волхва, они давно знали друг друга, и Воинко не в первый раз демонстрировал необычные способности. Кивнув, Несмеян покосился на заросли:

– Шли.

– Думаешь, следили за вами из деревни?

– Нет, – дед почесал переносицу. – Скорей всего, сидели на тропе в засаде. Похоже, знают примерное направление на капище.

– Я так и думал. К нашему счастью, они считают, что светлое место находится на той стороне хребта. Там и ищут.

– Ну и нехай ищут.

– Опасаюсь я князя. Злой, умный. Попы ему голову заморочили. После пропажи двух своих людей, как бы дружину сюда не перебросил. На наши сёла с огнём не пришёл…

Несмеян повесил голову:

– Это он может. Мы, тудымо-сюдымо, посопротивляемся, но супротив его наемников не устоим.

– Уходить придётся. Навстречу солнцу, на восток. В Асгард, на Иртыше который. Там наши, одноверцы. Помогут на первых порах.

– Многие не захотят. Не верят, что наш князь на своих же, русичей, войной пойдёт.

– Надо убедить.

– Легко сказать… Может, ты сам по сёлам пройдёшь, с людьми поговоришь? Тебя уважают, послушают.

– Может, и пройду. На Купало собираюсь с отроком в Коломны, пусть попрыгает с девушкой своей через костёр очистительный, да и сыромять в город пора доставить. Кузьма ждёт материала, говорит, не хватает. Что-то последнее время дружина княжеская упряжь только и заказывает. Не к добру это. – Он помолчал, что-то обдумывая, и будто с плеч упала тягомотина. – Ну, ладно, то дела следующие.

– Добро, – отозвался Несмеян. – Заходи, родичи рады будут. Волхва-то нашего нет теперь.

По тропинке с полным ведром родниковой воды поднимался улыбающийся Горий. Мокрые пшеничного цвета космы облепили высокий лоб – парень уже умылся. Старики потянулись личными кружками к ведру. Зачерпнув, напились. Горий полил на руки сначала ведуну, потом деду. Оставшуюся в ведре воду отставил для Трудня. Тот потянулся к берестяной посудине. Гор легко оттолкнул коня:

– Ну тебя, не остыл ишшо.

Светлая ночь опустилась на уральскую землю. Размытые вечерние тени обрели чёткость, резкость. Из низины следом за отроком прилетел гнус. Выбрав полено посырей, Несменян кинул в огонь – дым немного отгонит ненасытную тварь. Ведун достал из небольшого мешка с перевязью на горле ржаной каравай:

– Ну, гости, пора и отужинать, чем Бог послал, – он отхватил от каравая три щедрых куска. Раздал. Ложка, полная горячей каши, перевернулась над тарелкой, протянутой Гором. – Завтра на хуторе я вас по-настоящему попотчую. У меня на льду хариус и таймени. И десяток крохалей припасён – на озере в силки попались. Но сначала баньку истоплю.

Выложив последнюю кашу в свою тарелку, старик хватнул горячего. Задышал, как рыба на берегу. И промычал:

– Приятно отужинать.

– И тебе того же, – закивали дед и внук.

После недолгой трапезы Воинко уложил в костёр два коротких сухих бревна. Пламя ожило, обволакивая дерево. Поёрзав, завернулся в плащ, и огонь согрел спину. Гор поставил перед конём ведро. Запихнув в узкое жерло еле уместившуюся морду, жеребец сипло потянул, а парень погладил коня по длинной гриве. Дед тоже укладывался. Гор опустился на траву за его спиной. Подложив под голову котомку, натянул до макушки плащ, чтоб комары не донимали. Дед с внуком так устали за длинный насыщенный событиями день, что, как только головы коснулись мягких дорожных сидоров, глаза закрылись сами собой.

Потрескивал чуть слышно огонь, поскрипывала какая-то сушина неподалёку, да иной раз тонко звенели комары. А на высокой скале, ухватившись когтистыми лапами за каменный выступ, вертел головой коршун. Воинко оставил птицу в охранении.

Старики проснулись первыми, на заре. Низкое солнце, угадываемое по осветившимся вершинам деревьев, поднималось где-то за клыкастыми вершинами гор. Дул свежий ветерок, раскачивая ветки черёмухи. Зябко передёргивая плечами, поднялись. Несмеян растолкал внука. Тот живо подскочил, потирая заспанные глаза. Втроём встали рядом. Ощущая трепетное утреннее тепло, исходящее от далёкого светила, как по команде, подняли руки. Утреннюю тишь разорвало приветствие русичей: «Ура! Ура! Ура!» Ещё постояли, дыша глубоко и набирая в грудь свежести и бодрости солнечного заряда. И Воинко повернулся к гостям:

– Ну что, русичи, двинули с божьей помощью? – и, не дожидаясь ответа, потянул с земли собранный сидор.

Наскоро умылись. Накинув мятли, застегнули на все палочки – прохладно с утра. Не забыли тщательно убрать следы пребывания на полянке. На ходу подбирая остатки каравая и запивая водой, вышли.

Дорога на хутор Воинко заросла молодым березняком. А кое-где попадались и стройные пушистые кедры. Спасибо запасливой кедровке, закапывающей в мох каждый год тысячи орешков на зиму да забывая про многие из схронов. Но даже по частому молодняку идти было сподручней, нежели по заваленной буреломом окрестной елово-пихтовой тайге.