Полная версия
Царские письма. Александр III – Мария Федоровна. Николай II – Александра Федоровна
Заверения царя произвели лишь краткосрочный эффект, и слухи не стихали. Весной 1889 года тема «прусской партии» снова всплыла; берлинские газеты снова и снова к ней возвращались. На очередном докладе министра иностранных дел Александр III оставил письменную резолюцию: «Ничего подобного нет, и это произвело бы в России самое дурное впечатление»[24].
С сыном Николаем царь все эти слухи и сплетни не обсуждал. Когда же в начале 1894 года тот высказал намерение поехать в Германию и добиваться руки гессенской принцессы Алисы, то возражать не стал. 8 апреля 1894 года из Кобурга пришло известие, что Алиса дала согласие на брак. Царь сердечно радовался за сына, нашедшего невесту по любви. Через несколько дней послал Николаю нежное отеческое письмо: «Признаюсь, я не верил возможности такого исхода и был уверен в полной неудаче твоей попытки, но Господь наставил тебя, подкрепил и благословил и великая Ему благодарность за Его милости»[25].
Помимо семьи существовало ещё две области интересов, которым царь посвящал свой досуг всегда с большой охотой. Первая – занятия историей. Александр III знал историю России и немало сделал для ее изучения её. Когда в 1866 году возникло Русское историческое общество, то цесаревич не только горячо поддерживал учредительскую идею – способствовать развитию правильных знаний о прошлом России, но и стал деятельным участником собраний общества.
Местом заседаний сделался дом цесаревича, а затем царя. Библиотека Аничкова дворца превратилась на длительное время в центр регулярных собраний как маститых историков, так и любителей. Здесь читались доклады на различные темы, велись дискуссии по спорным вопросам, оглашались и обсуждались неизвестные до того документы. При прямой финансовой и моральной поддержке Александра III издавались объемные фолианты – сборники Исторического общества, содержавшие множество уникальных материалов.
По инициативе Александра Александровича начался сбор воспоминаний участников обороны Севастополя 1854–1855 годов, которые потом публиковались в сборниках Исторического общества. Близко к сердцу он принял и создание Исторического музея в Москве. Сама мысль организовать доступное для обозрения публики национальное хранилище предметов русской старины существовала давно. Однако лишь в 70‑х годах XIX века приступили к строительству большого здания на Красной площади, которое было открыто для публики в год коронации Александра III.
Ещё одной душевной привязанностью для Александра III являлось собирание произведений искусства. Он не имел никаких специальных знаний, его вкус и представления формировались постепенно и со временем сделали из него завзятого коллекционера-любителя.
В начале всё было невинно. Оказавшись впервые в Дании, ему приглянулись некоторые изделия из стекла и фарфора, которые и приобрел «для украшения своего дома». Первые годы интерес дальше собирания случайных вещей, изделий из стекла, бронзы и фарфора не распространялся. Живопись не занимала. Своему учителю живописи признался, что «должен любить картины старых мастеров», ибо «все признают их великими», но «собственного влечения не имею»[26].
Уже в 70‑х годах цесаревич начал проявлять «влечение» именно к изобразительному искусству и почти оставил собирание прочих вещей. Его пристрастия скоро стали вполне определёнными: картины русских художников. Хотя в его коллекции находились работы и европейских художников (Ватто, Жером, Галлэ, Робер, Мебиус, Бонвен и др.), но бесспорным приоритетом пользовались отечественные школы живописи.
В середине 70‑х годов цесаревич прибрел коллекцию разорившегося предпринимателя В.А. Кокорева, и его собрание обогатилось рядом первоклассных полотен русских художников: К. Брюллова, В. Боровиковского, Ф. Бруни, М. Клодта, П. Басина, Н. Сверчкова. Став царем, собирательские увлечения не оставил. Именно благодаря Александру III было приобретено для Эрмитажа парижское собрание древних раритетов известного коллекционера А.П. Базилевского (русское и западноевропейское оружие, изделия из серебра и слоновой кости), за которое из собственных средств царь заплатил 6 млн франков (более 2 млн рублей). В силу природной экономности Александру III было очень непросто решиться на такую трату.
Когда в 1870 году возникло Товарищество передвижных художественных выставок, а в 1871 году начались регулярные выставки передвижников, то Александр Александрович сделался непременным посетителем вернисажей. Русская реалистическая школа живописи ему была близка и понятна. Он не только посещал, но и непременно покупал. Со временем установилась даже традиция на выставках передвижников: не продавать никаких работ до приезда Александра III.
Хотя некоторые картины вызывали неудовольствие своим «резким содержанием» (картины И.Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» и Н.Н. Ге «Что есть истина?» по воле монарха сняли с показа), но на расположении к передвижникам это не сказалось.
То, что покупал Александр III, размещалось в Эрмитаже, в Гатчине, в царскосельских дворцах. Наиболее близкие по духу вещи находили пристанище в Аничковом дворце, где под коллекцию хозяин отвел два больших зала, примыкавшие к столовой. Здесь все было заставлено и завешено бронзовыми и серебряными вещали, фарфоровыми вазами и тарелками, металлическими безделушками, гравюрами и художественными полотнами. Картины и гобелены висели и во многих других помещениях. Во дворце находились и замечательные мраморные изваяния: «Святая Варвара» (В. Беклемишева), «Амазонка» (Н. Либериха), бюст императрицы Александры Федоровны (Х. Рауха), «Пробуждение» (Л. Эпинэ), «Раздумье» (А. Клезантера).
Несколько великолепных работ скульптора М. Антокольского украшали комнаты дворца: «Мефистофель» и «Нестор-Летописец» (мрамор), «Ермак» (бронза), «Ярослав Мудрый» (горельеф, бронза).
Кабинет царя в Аничковом походил на музей. Среди значимых живописных вещей: «Приготовление к Варфоломеевской ночи» (К. Гуна), «Искушение» и «Торквато Тассо в заключении» (Л. Галлэ), «Тайная вечеря» (Н. Ге), «Баня в серале» (Л. Жерома), «Вид Версаля во время революции» (Г. Робера), «Возвращение после дуэли» (К. Гоффа)[27].
В последние годы своей жизни Александр III увлекла мысль создать большой музей национального искусства. Он об этом не раз говорил с президентом Академии художеств великим князем Владимиром Александровичем и с другими людьми, имевшими отношение к искусству. Открытие для публики картинной галереи русской живописи братьев Третьяковых в Москве в 1892 году, которую царь посетил и «получил истинное наслаждение», утвердила его в желании организовать аналогичное общедоступное собрание живописи и в столице империи. Однако осуществить намерение не успел. Лишь только при его сыне Николае II, в 1898 году, в Петербурге, в огромном Михайловском дворце, открылся подобный музей. Основу его коллекции составили произведения из собраний Романовых, в том числе и приобретения покойного царя. На фронтоне величественного здания значилось: Русский музей имени императора Александра III…
Среди желанных встреч и любимых занятий неизменно на самом-самом первом месте всегда находился только один человек – супруга Мария Федоровна. Его чувства к Минни не поблекли со временем, они приобрели лишь новые оттенки, раскрывались неведомыми в молодости широтой и глубиной. Никогда не сомневался, что именно дорогой Минни он нужен не как повелитель, а как человек. Что бы ни случилось, она-то никогда не оставит.
Привязанность к жене с годами лишь возрастала. Разлука становилась пыткой. Ждал письма от нее, как пылкий юнец, и когда выдавался день без весточки, то настроение портилось. Письма от Марии читал по нескольку раз, изучал во всех деталях.
Александру всё время не хватало её общества. Он был снисходителен к ней, как только и может быть снисходительным влюбленный. Когда она уезжала, то он следил за тем, чтобы ее комнаты не потеряли жилой вид. Их убирали и отапливали, как всегда, и во всех вазах непременно стояли цветы, так любимые хозяйкой. Он приходил сюда каждый день и нередко сидел подолгу в одиночестве.
Только ради нее последние годы он выдерживал эту «муку адову» – зимние балы в Петербурге. Последний полный бальный сезон при Александре III был в первые месяцы 1893 года, когда веселились «как угорелые». Брату Сергею царь писал 11 февраля 1893 года: «Прости, что так поздно отвечаю тебе, милый Сергей, на твое письмо, за которое сердечно благодарю, но времени у меня свободного было немного на масленице и мы все порядочно были утомлены невозможной неделью. Как я счастлив наступлению поста; просто наслаждение отдых и можно опомниться, а то я чувствовал, как с каждым днем я тупел и все забывал, а ложиться спать часто приходилось в 5 часов утра! Мы все-таки, несмотря на короткий сезон, дали 4 бала в Зимнем Дворце, 1 – в Эрмитаже и 2 – в Аничкове. На масленой Алексей дал бал у себя, а, кроме того, был ещё на балу у французского посла Монтебелло»[28].
В следующую зиму такого веселья уже не было. В январе 1894 года царь заболел пневмонией. Несколько дней его положение оставалось очень тяжелым, и у многих стали возникать мысли о трагическом исходе. Потом вроде бы всё нормализовалось. Царь стал появляться на официальных церемониях, принимал, посещал смотры и парады. 26 февраля ему исполнилось 49 лет, и никто не предполагал, что это последний день его рождения.
Летом же состояние заметно ухудшилось, обострилась старая почечная болезнь. В августе для консультаций был приглашен известный врач-терапевт из Москвы Григорий Захарьин. После осмотра пациента он без обиняков сказал царице, что опасается за ближайшее будущее и что следует принимать решительные меры. Во-первых, необходима строжайшая диета, а во-вторых, надо немедленно перейти на лечебный режим и покинуть столицу. Во второй половине сентября 1894 года царская семья прибыла в Крым. Врачи считали, что сухой южный климат может улучшить состояние. Но этого не произошло.
К началу октября 1894 года почти все приближенные чувствовали, что царь долго не проживет (об этом вполне определенно говорили врачи). Врачи осматривали умирающего, что-то советовали, но Александр III отказывался исполнять их предписания, и лишь мольбами и слезами жене удавалось заставить мужа принять лекарство, сделать новую перевязку, согласиться на осмотр медиков. Но все усилия оказались тщетными. 20 октября 1894 года в 14 часов 15 минут император Александра III скончался в Ливадии.
Письма императора Александра III императрице Марии Федоровне
I.Гатчина[29]1884 г. 9 мая
Моя милая душка Минни!
Вот уже пять лет, что мы ни разу не разлучались и постоянно были вместе, исключая мою поездку в Данию в 1881 г., но это было всего неделю. Пусто и грустно сделалось в Гатчине, а особенно в твоих маленьких комнатах, которые остались совершенно как при тебе с цветами и букетами.
Теперь начинаю свой журнал: вчера, простившись с тобой, я вернулся домой, и сейчас же лег спать у себя в уборной. Утром, как всегда по вторникам, были у меня Ванновский[30] и Гирс[31], а кроме того, гр. Воронцов[32], так как он сегодня уезжает по казенным заводам[33]. Завтракал с детьми, Воронцовым и Гирсом. Мишкин[34] сам пришел к завтраку, был очень умен и ел хорошо. Потом мы курили и разговаривали в твоем кабинете и приходила беби[35], как всегда.
В 3 ½ пошли гулять с Ники[36] и Жоржи[37] и катались на «Славянке» по озеру. Посадили на острове все наши вербы вместе. Дети хотели посадить там же вербу Гоши и посадили ее отдельно, на другом маленьком острове. Камчатка[38] все время плавала через озеро и кругом фрегата и наслаждалась водой. Погода были приятная, солнце еще не летнее, а в тени просто холодно.
Вернувшись, я пил чай у себя в кабинете и приходили ко мне беби и Миша. Обедали с Ники и Жоржи, так как это последний день праздников[39] и сегодня у них начались уроки. После обеда были у Миши и беби, которые уже спали, а потом, простившись с Ники и Жоржи, я пошел к себе заниматься, писал письма и читал бумаги до ¾ 1 часа, а потом лег спать, потому что сильно хотелось спать.
Сегодня встал в ½ 8, но, к сожалению, погода серая, без солнца, но до сих пор нет дождя. Надеюсь, что сегодняшний Кирасирский парад пройдет благополучно; всего 7 градусов тепла. Поздравляю с Кирасирами Шефа![40] Очень досадно, что ты не могла остаться на их праздник, и Кирасиры, я уверен, очень сожалеют об этом. Сегодня не успею описать парада, так как кончаю письмо до него, потому что потом надо будет проводить принца Вильгельма, который сегодня отправляется в Москву.
Сегодня решительно больше не о чем писать и, так я думаю, мое письмо прескучное. Не забудь целовать от меня Мама Louise[41], милейшую Alix[42], Louise[43], Victoria[44] и Mand[45]. Остальных кого хочешь, кажется интересных больше никого нет. Если будет там Дядя Александр[46], то ему передай мой искренний поклон.
От всей души обнимаю тебя, моя милая душка Минни, крепко, крепко. Целую крепко милую Ксению[47]. Мой поклон всем нашим.
Дай Бог до скоро свидания! Христос с вами, мои душки! Обнимаю еще раз.
Твой верный друг Саша.
Гатчина 9 мая 1884 г.
Моя милая душка Минни! Вот я опять пишу тебе, чтобы продолжить мой журнал. К сожалению, сегодняшний Кирасирский праздник был прегрустный; погода к параду окончательно испортилась, и пошел дождь, сначала небольшой, а потом все больше и крупнее, при этом ветер и сразу осенняя погода.
Братья, дядя Миша[48], принц Вильгельм Прусский[49], Николаша[50], Петюша[51] и Георгий Михайлович[52] были на параде, тоже приехала Михень[53] и все время, несмотря на дождь, оставалась на дворе с нами. Потом мы все пошли в Кирасирский госпиталь, а оттуда на солдатский обед, где я пил здоровье полка от имени Шефа и потом за здоровье принца Вильгельма, который был очень тронут, и благодарил меня несколько раз. Потом все собрались к завтраку в Арсенале[54]; всего было около 100 человек; были генерал бар. Штакельберг и[55] Арапов[56]. Михень играла в некотором образе твою роль и сидела на твоем месте и была очень в духе. В ½ 3 все разошлись и поехали на станцию. Я пошел к себе заниматься, а в ½ 4 пошли с Ники и Жоржи гулять, несмотря на проливной дождь, который не переставал до 9 часов вечера. Теперь лучше и тихо.
Обедал в 7 ½ с Рихтером[57] и Барятинским[58]. Мишкин и беби приходили ко мне в 6 часов после чаю; я хотел показать беби музыку и начал играть на моем маленьком органе, но она так испугалась, что страшно расплакалась, и бросилась к Нана[59], так что этот дивертисмент совершенно не удался, к большому сожалению Мишкина, который радовался услышать орган.
Сергей[60] уезжает на два дня в Ильинское, посмотреть и устроить все для лета[61].
Теперь кончаю, иду спать, уже ¾ 1 часа. S…(не знаю, как писать?) snell min angel!
10 мая. Четверг.
Утро провел как всегда за докладами. Завтракал с Ники и Мишкиным. В 2 часа отправился в Петербург и в это время погода поправилась и показалось солнце, так что со станции я прохлыщил по Вознесенской, Морской и по Невскому в Аничков[62]. В 6 часов обед прощальный для принца Прусского. Пригласил к обеду: Владимира[63], Михень, Алексея[64], дядю Низи[65], дядю Мишу, тетю Ольгу[66], Анастасию[67], Аби[68], Швейница[69], гр. Бисмарка[70], Вердера[71], 4‑х пруссаков из свиты принца, Ванновского, Рихтера, кн. Долгорукова – Московского генерал-губернатора[72], Черевина[73], В.В. Зиновьева[74], адмирала Шестакова[75], Нарышкина[76] и гр. Келлера (дежурного)[77] – всего 25 человек. Играла наша музыка. В ½ 8 мы проводили принца на станцию, и он отправился вместе с Аби в Москву.
Я поехал прямо с одной станции на другую и в 9 часов вернулся в нашу милую Гатчину. Зашел простится к детям и занимался до ½ 11, а потом пошел с Барятинским на озеро ловить рыбу и поймал 37 штук. В 2 ¼ вернулись, закусили и лег спать в 3 часа. Утро было ясное, светлое, но 0 градусов, заморозки.
11 мая. Пятница
Утро как всегда. В 12 часов набралось столько представляющихся, до 40 человек, что я принимал в Арсенале. Были тоже Алексей, так как представлялись моряки и между ними Рагуля[78], которого я не видел уже 4 года, и он нисколько не переменился. Завтракали с детьми, Алексеем и гр. Шереметевым[79], который приехал представляться как новый шталмейстер[80] и был очень в духе и разговорчив. В 2 часа они уехали, а я читал до 3 ¼. Потом пошли гулять с детьми и Мишкиным тоже, и ловили рыбу, поймали много карасей.
Сегодня днем погода была хорошая – 10 градусов и тихо, но вечером опять дождь и сильный. Обедал в 7 ½ с Черевиным, Барятинским и Зеленым[81], который сегодня дежурный. Получил сегодня письмо от Пица[82] из Иствеля; он очень доволен быть у Мари[83] и в первый раз в Англии; собирается ехать на скачки в Дарби. Мари приглашает его ехать вместе в Россию; она собирается идти морем на Осборт и взять с собой всех детей, чему я очень радуюсь. Выйти она полагает 24 или 25 мая.
12 мая. Суббота.
Только что получил твою телеграмму, что письма наши дошли к тебе. Жду с нетерпением твоего письма. Погода стоит опять отвратительная, дождь проливной и только 7 градусов тепла. Просто отчаянная весна и в Петергоф[84] не стоит переезжать до окончательного поправления погоды. Написал телеграмму королеве Английской[85] по-английски, так как Ники был у меня в кабинете и я ему диктовал. Мы только что кончили завтракать и все дети у меня.
Теперь кончаю, уже 2 часа и фельдъегерь должен ехать. Обнимаю тебя, милая душка Минни от всего сердца и крепко целую милую Ксению. Поклон всем от меня. Христос с вами, мои душки!
Твой верный друг Саша.
(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 709. Л. 19–22 об.)
IIГатчина 1884 г. 13 мая. Воскресенье.
Моя милая душка Минни!
Нам с детьми очень, очень скучно и грустно без Тебя и Гатчина совершенно изменилась – без твоего присутствия здесь все не то! Твой маленький кабинет весь в цветах и вазы все со свежими букетами. Беби приносит мне по утрам букеты фиалок и кузлипы (? – А.Б.) и я их ставлю в маленьких вазах в твоем кабинете, где мы бываем иногда после завтрака и обеда. Вчера я кончил свое письмо в 2 часа, перед самым отъездом фельдъегеря, и пришлось торопиться, так как меня задержали с докладами. После этого, в 3 ½, мы отправились гулять с Ники и Жоржи и, несмотря на дождь, который лил все время, мы сделали большую прогулку в зверинец и гуляли два часа. После пил чай у себя в кабинете и приходили, как всегда, Мишкин и беби, потом я читал и пошел спать. Так как я обещал Ники и Жоржи, что по субботам они будут обедать со мной, то мы вчера обедали втроем и Жоржи страшно лает на Ники, которому разрешено есть пирожки и огурцы, а ему нет. После обеда они возились у меня в кабинете, а потом мы пошли проститься с маленькими; в 8 ¼ они пошли к себе. Я занимался до 10 часов, а потом пошли с Барятинским на озеро ловить рыбу и поймали 49 штук и я двух больших язей, одного в 4 фунта. В 2 ½ вернулись, закусили и легли спать.
Сегодня, в Воскресенье, были с детьми в церкви у обедни, а потом завтракали одни с детьми у себя. Большого завтрака в Арсенале я не хотел без тебя; слишком скучно и надоело! Потом я занимался до 3 часов. Петя и Кира[86] не могли приехать, у них экзамены, Воронцовы уехали в деревню, Сергей Михайлович[87] болен, а Павел Шереметев наказан[88]8. С нами гулял еще А.Б. Перовский[89].
Сегодня утром опять был дождь, но к 3 часам показалось солнце и прояснилось, но не тепло, всего 7 градусов. К чаю приехали Владимир и Михень, пили чай у тебя в кабинете, но на твоем месте никто не сидел. Обедали в Арсенале без музыки, кроме Владимира и Михень были: Алексей, Рихтер, Черевин, Барятинский, Перовский, гр. Стенбок[90] и Ф.А. Пашков[91] (дежурный).
В 9 часов разошлись, Владимир и Михень уехали в Петербург, Алексей отправился на охоту на тетеревов за ремизом[92]. Простившись с детьми я сел заниматься, написал письмо Мари, а теперь пишу тебе. Поздно, ½ 2 часа и пора спать. S….snell min engel![93]
14 мая. Понедельник
Утро как всегда и доклады возобновлены. Был с прощанием митрополит Платон[94], он уезжает к себе в Киев на все лето и очень сожалел, что не мог проститься с тобой. Он подарил мне в воспоминание коронации маленькую губку, которой он обтирал места после миропомазания; губка помещена в серебреный футляр очень милой работы, в виде кубка с крышкой. Это меня очень тронуло со стороны почтенного и милого старика, что он подумал обо мне.
Завтракали у меня кроме детей: Алексей и Сергей, который вчера вернулся из Ильинского; поезд их был задержан на 7 часов, потому что почтовый поезд, шедший перед ними, сошел с рельсов и, к несчастью, один пассажир убит и несколько тяжело ранены. Посылаю при этом телеграмму Посьета[95], которую я получил вчера с места происшествия. Бедный Берс, бывший преображенский офицер, я его знал, когда командовал полком. У него три ребра сломано и поражена в нескольких местах голова. Сергей привез его в своем вагоне в Петербург и поместил в барак Мама[96]. Бедная дама со сломанной ногой оставалась 4 часа под вагоном и истекала кровью. Несчастный машинист попал рукой в топку и так как долго не мог освободить ее, то ожоги были так сильны, что пришлось ее ампутировать. Все это страшно печально и грустно.
В 3 ½ пошли гулять с Ники и Жоржи и Мишкиным. Отправились мы, наконец, ловить ослов[97]; Мишкин был в таком восторге, что наконец придет домой с ослом, что всю прогулку только об этом и говорил и приготовлялся, но когда мы, наконец, пришли к ослам и они начали все разом орать, Мишкин струсил и остолбенел от удивления. Мы выбрали двух небольших серых ослов, они большие друзья и постоянно и в конюшне и на прогулке бывают вместе как объяснил нам сторож чухонец[98]. Обратное шествие домой с ослами было довольно затруднительно и порядочно мы с ними возились: то они совсем не идут, то побегут так шибко, что насилу остановишь. Жоржи совсем не мог удержать своего осла и я должен был вести его почти всю дорогу. Однако после долгих приключений доставили ослов благополучно и сдали их на нашу конюшню. Не понимаю, почему Хакстаузен[99] не присылает заказанную для ослов тележку в Копенгагене.
Все мои мысли сосредоточены теперь на воспоминании о прошлогодних днях в дорогой Москве![100] Никогда не забуду сегодняшний вечер и завтрашний торжественный день, который так видимо был благословлен милосердным Господом. Эти дни останутся на всю жизнь отраднейшим воспоминанием и утешением. Очень и очень грустно, что первый прошедший год этого важного события мы не проводим вместе и не можем вместе возблагодарить Господа за все его милости к нам!
Обнимаю тебя, моя милая душка Минни, крепко целую и благословляю. Ксению поцелуй от меня, тоже и милейшую Alix. Всем мой искренний поклон. Христос с вами, мои душки.
Твой верный друг Саша.
(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 709. Л. 23–24 об.)
IIIГатчина. 16 мая 1884 г.
Моя милая душка Минни!
Благодарю тебя очень, очень за твое длинное и интересное письмо, которое, наконец, получил вчера вечером и которого я ждал с большим нетерпением. Я читал детям твое письмо, они очень просили прочесть и интересовались подробностями, так как письма Ксении кратки и, конечно, она может мало рассказать.
Вчерашний день, 15 мая, счастливейший день по воспоминаниям о том, что было в Москве год тому назад и вечное благодарение Господу, благословившему этот священный день для нас и всей России, которая с таким трогательным участием и вниманием ждала и встретила это великое событие для нас и доказала всей изумленной и испорченной нравственно Европе, что Россия самая святая, православная Россия, которой она была и при Царях Московских и каковой, дай Бог, ей остаться вечно! Так грустно и тяжело было этот чудный, по воспоминаниям и ощущениям день провести без тебя и знать, что ты далеко от нас, конечно, только расстоянием, а не мыслями и чувствами, потому что я уверен, что ты перечувствовала все то же самое, что и я во время благодарственного молебна. Да, хорошее и отрадное это было время в Москве.
Вчера все семейство приехало в 12 часов и мы все пошли в церковь к молебну, за которым я горячо молился за тебя, моя милая душка Минни. Потом все мы завтракали в Арсенале; я сидел между тетей Сани[101] и милейшей Ольгой[102]. Тетя Ольга не могла быть, у нее опять сильные ревматизмы. После завтрака молодежь возилась усердно на горе и принимали участи Ольга, Вера[103], Ежени[104] и Анастасья[105]. В 2 часа я должен был уйти к докладу Гирса, а семейство разъехалось. Анастасья уехала вчера в 2 ½ часа за границу. Вера уезжает завтра. В 3 ½ пошли гулять с Владимиром, Ники, Жоржи и Мишей; погода ясная и на вид чудная, но в тени только 10 градусов и зелень туго распускается. Березы до сих пор еще не распускаются, сиреневые кусты тоже, так что ты застанешь еще полное цветение сирени, которая раньше 10 или 12 дней не будет.
