Сказ про Заказ

И, словно одобряя, поддерживая этот стальной, угольный и жебэишный стиль, торчал и батальон дорожной инспекции, куда они и заехали на обратной дороге. Началось, правда, с того, что, пока Карпыч стоял у окна дежурного, на Андрея долго смотрел охранник. Карпыч занервничал, а охранник подошёл и спросил: «Вы никак Андрей Шляхов? У меня отец с Севера, вы у него любимый писатель».

Пока Карпыч сидел в кабинете, Андрей слонялся по коридорам, разглядывая фотографии аварий, а потом задержался возле стенда, с портретами разыскиваемых преступников и потерявшихся людей.

Рядом с мрачного вида субъектом висел портрет некоей разыскиваемой Щукиной Марии, несмотря на синюшность исполнения – необыкновенно красивой девушки.

– Хороша Маша, да не наша, – хлопнул Андрея по плечу Карпыч, и тот взрогнул сначала один раз, а потом ещё и второй, потому что у него зазвонил телефон.

– Ты знаешь Снитенко? – спросил Андрей, положив трубку и произнеся: «Снитэнко».

– Это который в Чокурдахе командиром эскадрильи был? Знаю. Чё он?

– Да в «Удакан» пригласил. Говорит, разговор есть. Скорее всего, боится, что его участок под заказник отойдёт. А он не попадает.

– Ну, надо сходить – отношения поддержать. Вдруг улететь надо будет? Он же сейчас в «Север-Авиа».

7. Синий пламень

Весь следующий день Андрей проездил по городу, а вечером после «Удакана» передохнул и сел за стол готовиться к совещанию. Начал набрасывать:

1. Зачин для администрации. Сказать, что администрация молчала 15 лет, глядя, как выбивается река, а когда мы добились подвижки, вдруг рьяно подключилась, но в свою пользу.

2. Когда Кустов доложит о желании оттяпать наш заказник, – обязательно спросить: «Значит, это ваша инициатива?» Если ответит: «Да», сказать: «Ну хорошо, вот и работайте с ней, обращайтесь в администрацию региона. Убеждайте руководство… А заказник – это моя забота».

3. Обязательно прочитать письмо мужиков с наукообразными фразами и сказать, что так-то они нормальные – но «от ить не могут по-простому»… А так отличные мужики. Это чтоб отделиться от них, чтоб не подумали, что я за них написал.

4. Как бывает, одно яркое слово становится украшением целой строки, так и перенасыщение самыми удачными и драгоценными словами может начисто загубить дело. Слова отнимают друг у друга красоту, подавляют друг друга. Вроде бы закон должен работать во всех областях. Но нет! Есть случаи, когда напротив! Это женский случай. Не заметил я, чтобы в данном случае, какое-нибудь одно подавляло другое. Напротив, сосуществование черт даёт погибельное ощущение… ввиду отсутствия каких бы то ни было «зато». Эльвира поразительно красива, и несмотря на то, что центр притяжения – её лицо, остальные части абсолютно и вызывающе прекрасны, хотя… Что хотя? Хотя любая из них могла стать украшением целой женщины!» — Андрей поставил точку, прилёг и, прикрыв глаза, снова представил свой поход в «Удакан».

Андрей приехал туда раньше, когда ещё на было Снитенко. В фойе в креслах за столиком сидел хозяин ресторана Борисыч. Похожий на вышибалу, круглобошкий, с неровной кожей, особо побитой на лбу, и прозрачным ёжиком. Одет в великолепный костюм. Сам с брюшком, ходит чуть враскорячку – ступни в острых ботинках врозь.

– О, здоро́во! – Борисыч посмотрел на часы, большие, блестящие и похожие на морскую мину – все в торчках, тоже сверкающих: – Ты во сколько с Эльвирой встречаешься?

– Как с Эль… – открыл рот Андрей, – та-а-ак, теперь всё понятно. А ведь он ничего не сказал! От артист! Сказал, переговорить надо. Я думал, по участку…

Борисыч хрюкнул в нос и покачал головой:

– Это только Снитенко такой хреновиной может заниматься.

Андрей знал лично только двух туровозов, а Эльвиру, никогда не появлявшуюся в посёлке, не видел и специально не изучал, зная, что она «видная», и опасаясь человеческой нотки, которая обязательно будет мешать и подталкивать к послаблениям. «Противника лучше держать на расстоянии, – философствовал Андрей, – чтобы, не дай бог, не почувствовать себя на его месте!»

Сейчас времени на философию не было: «Как можно меньше говорить и больше слушать. Ты наблюдаешь, она себя показывает. В этом твоя сила. Будет спрашивать про заказник – расслабить, сказать, что много вопросов… Застраховаться от её резких ходов, попыток найти кого-то влиятельного, чтобы выйти на министерство… Пусть думает, что ничего страшного не происходит. С другой стороны, чем раньше она поймёт, что дело – труба, тем меньше будет вкладываться, и тем легче расстанется с накопленным… Можно, конечно, радикально всё присечь и сказать: «Чтоб духу твоего не было на реке!» Но должна быть полная уверенность, что победишь. Она у тебя есть? Нет. Значит, сиди и слушай».

Приехал Снитенко, солидно-породистый, с незагорающей кожей – в молочную поросятинку с нежными морщинками.

– Привет! А ты чё не сказал мне, что Эльвира будет?

Снитенко развёл руками:

– Ну-у… – замялся, забегал глазами, – она всё-таки наш заказчик… Попросила…

– Ты даёшь!

– Ладно, пойдём. Скоро подъедет.

Снитенко повёл Андрея в особый гостевой зальчик к столу, заставленному тарелками: тонко нарезанная кварцево блестящая нельма, чир, муксун. Веером красно-рыжий голец. Бутерброды с красной икрой. Кедровый какой-то самогон. И тут же шаги: официант несёт жареную, в корочке, зубатку.

– Ну что, за встречу? – с надеждой спросил Снитенко, потянувшись к бутылке.

– Не, я не буду, – сосредоточенно сказал Андрей, продолжая раздражаться на Снитенко и зубря: «Молчать, слушать, и не ставить себя на её место».

Раздались лёгкие шаги и открылась дверь.

Как только он её увидел – сразу почувствовал себя на её месте. В её облике было главное – вольное и естественное «вполсилы». Налитая светлая порода. Никакого выпячивания, обозначения сильных черт, посмотрите, какая у меня талия… Нет. Светло-зелёные жакетик, юбка. Такие же сапожки. Волосы светлые, своего цвета, только чуть подпалённые с поверхности, в хвостик собранные. Лоб открытый, с пробором. Щёки, подбородок – всё плотное, богатое. Губы полные? Нет. Тугие. Нет. Всё не то. Наощупь? Как виноград, наверное… Прохладные…

И, как у людей с сильным подбородком, улыбка торжествующая, буквально врезается в щёки, великолепно обнажает зубы – как когда чистят передний ряд или показывают прикус.

И, наконец, глаза. Синие до халцедоновости. До арктической ясности… Почти не подкрашенные… И словно прозрачные – так в кварце свет играет… Не в кварце – во льду. Синева яркая, светлая, холодная. С цветовым переходами – синь разной игры… – от горной воды до плавника хариуса. И главное – глаза длинные, и когда прищуривает, становятся ещё длиннее, и сильней бьёт синева.

Официант предложил вина.

– Нет, что вы.

Андрей:

– Так, давайте сразу к делу, пока это совместное застолье нас не объединило, а то тут Пётр Петрович издипломатился весь…

Она будто не слышала:

– Мне очень нравятся реки, у них такая хорошая энергетика… Вода, мне кажется, намного добрее суши. У меня бабушка – эвенкийка. У нас намечаются новые локации.

– Актуальные? – спросил Андрей, не выносивший свиньяз. «Свиньязом» Карпыч называл иностранное безобразие в нашем языке.

– В каком смысле? – не поняла Эльвира и улыбнулась, снова ослепив собеседников.

– Ну… актуальные локации. Это новый швайнстрим. Швайншпрех, в смысле. Я думал, вы знаете.

Он смотрел в её глаза. Вворот про бабушку-эвенкийку выглядел, как попытка усиления прав на речки с тайменями. Но и объяснял сильный, монументальный очерк скул и бровей. А главное, небывалое, запретное сочетание раскосости с холодной, пылающей синевой. Когда она прищуривалась, глаза выглядели как два длинных полумесяца – углами вниз. Официант пошёл за кофием.

– И воды минеральной принесите, пожалуйста! – обернулась вослед Эльвира. Волосы, собранные в хвост, держала опалово-зелёная прихватка в виде рыбки. С боков головы пряди лежали не внатяг, свободным пластом, угловым свесом, прикрывающим уши.

– Андрей, я хотела узнать, что с заказником? На реке должен быть порядок. Я за экологию.

– Экология – это вообще наука… – Андрей хоть и цеплялся к её словам самым нудным образом, но пожирал глазами каждое её движение, каждую черту, словно она было топливо, а он самолёт.

– Насколько это реально?.. – сказала Эльвира и, почувствовав, что слишком показала тревогу, неосмотрительно отдала синего пламени сквозь полумесяцы глаз, добавила равнодушно-певуче:

– Обожаю икру…

И медленно взяла в руки бутерброд с икрой. Ломтик косо отрезанной длинной булки, тонкий слой масла и икринки, крупные, оранжево светящаяся… Открыла рот и очень нежно, отведя губы и обнажив дёсны, откусила. Ровные длинные зубы поблёскивали – он почти слышал, как под ними лопнула икринка. Положила бутерброд на тарелку – и он видел след её зубов на масле – нежный и тонкий.

– Это неотвратимо… – завороженно ответил Андрей.

– Да ну, – пренебрежительно бросил Снитенко, – кто разрешит-то? Так все начнут заказники требовать. Тут только начни. Х-хе… – И покачал головой.

– Кстати, Петрович, твой участок не подпадает.

Петрович сделал вид, что не слышит:

– Мы что, чиновников не знаем, что ли?! Заберут базы, ещё и своих понастроят, и вы вообще там никто будете…

Эльвира вдруг встала, и Андрей по-дурацки вскочил, словно находился с ней в связке. Но она вышла, прильнув к телефону… а он сел… как обесточенный.

– Не знаю, – продолжил Снитенко, – по-моему, ты не подумавши заварил кашу. Она правильно говорит, к вашим-то мужикам тоже вопросов много.

– Знаешь, что она говорит, мне вообще по боку.

Эльвира вошла и села.

– Я только за, – сказала она, снова взяла бутерброд, внимательно глядя на икринки, поднесла к лицу и, открыв рот, вдруг замерла и вскинула на Андрея глаза. Оба нелепо засмеялись.

– Ну вы тут пообщайтесь, а я пойду с Борисычем переговорю.

Андрей не собирался ничего важного раскрывать, перевёл на Кустова и Звиру, про которых Эльвира прекрасно знала:

– Район с заповедником хотят делать охранную зону вместо нашего заказника.

– И что?

– Да пока ничего. Совещание будет.

– Вы держите меня в курсе. Телефон мой запишите. Вот. – Она протянула визитку с рыбкой.

И посмотрела в упор и чуть поджав веки. В длинном прищуре стояло полярное электричество, голубая дуга.

Визитку Андрей выкинул.

* * *

– Я так и не понимаю, на хрена они меня пригласили!

– Как на хрена? – отвечал Карпыч. – Посмотреть, что за фрукт и можно ли договориться. Увидели, что нет.

– Дак они и так всё могут узнать, у них человек есть в министерстве.

– Ну, во-первых, не всё, а во-вторых – ты зачинщик. Не будешь министерство тыркать, всё и заглохнет. Потом, Эльвира – не ты, тебе бы с глаз долой и тяжёлыми бомбами, а она женщина, ей врага увидеть надо, прочувствовать… А главное, чтобы… он её прочувствовал. Ты прочувствовал? – со значением спросил Карпыч. И добавил со смешком:

– Можешь не отвечать…

– Не. Ну хороша, кто спорит. И вроде не дура. Только почему таким способом-то топорным стрелу назначила? Так же не делается…

– Потому что знала, что не пойдёшь. Хотя всё равно непонятно. Для таких людей важно, что б всё по понятиям было. Так что… здесь даже не в невоспитанности дело… В чём-то другом.

– Так ты не ответил: ради чего вся эта бадяга?

Карпыч устало вздохнул:

– Чтобы убедиться, что ты не отступишься.

8. Совещание

Странное чувство испытал Андрей после встречи в ресторане – при всём великолепии Эльвиры на отдалении её образ отступал, как отлив, словно место, отведённое для неё в душе, было ровным, как плоскость. При этом он вдруг пережил простейшее, на первый взгляд, открытие, неожиданный прилог, поместившийся в долю секунды. «Вот смотри. Я сейчас абсолютно недвижен. Как скальный надлоб над Делимакитом. И моя сила в том, что я могу подумать о чём хочу и поступить так, как захочу и решу. И это власть, которая даёт силу и поступку, и этой минуте. Поэтому! Я верен идеалам товарищества, чести и Родины и не отступлю от своих планов. Я ими горю, и любое препятствие до рельсового звона доводит мою волю и решимость. Так же, как и мои обязательства перед этой чудной и такой бр-р-р-р холодной Щучкой.

Значит! Я могу представить своё прикосновение к этой Эльвире, и оно совершенно ничего не значит! Если я представлю себе несколько поцелуев, то они не повлияют на рельсину моей решимости, устремлённую в будущее заказника. На государственные процессы, идущие неотвратимо… Или почти неотвратимо… Тем более она прекрасно знает, что меня не своротить с рельсины… Это разное. Одно дело камерное, будуарное, другое – историческое. Да и как мужчина я решаю, определяю, так сказать… жанр… и насколько я мастерски всё разрешу. Моё дело – заказник, а какие у меня попутные прикосновения, никого не касается. И всё может даже очень по-гусарски получиться! Но сейчас главное – совещание!»

Совещание настало.

Евгений Анатольевич Кустов недавно сделался директором заповедника, и Андрей его никогда не видел. Он оказался крупным, осанистым, лет 65 и без чего-либо эвенкийского в облике. Красноватое лицо, стальные глаза навыкате, седые усы и ярко-седые, очень плотные волосы. В сером костюме и с медалями. Когда вошёл Андрей, он встал, протянув руку, и оказался невысоким и от этого ещё более широким и неуклюже объёмистым. Звира же Львовна на совещание не явилась – прислала «представителя».

Министр ввёл собрание в курс дела и, доложив об инициативе района, сказал, что надо определиться стратегически, по какому пути идти заказнику.

Затем выступил Звирин представитель, сказал, что и администрация в свою очередь обеспокоена ситуацией на реке, но в связи с письмами жителей, встревоженных перспективой создания новых заповедников и заказников на территории, в качестве решения предлагает включить акваторию Кандакана в охранную зону заповедника Восточно-Сибирский.

– Да, Андрей Викторович, – подтвердил министр, – и, по нашим данным, население относится весьма неоднозначно к организации заказника…

– А можно посмотреть письмо?

Помощник поискал в папке и протянул письмо. Там говорилось об опасности создания заказника, который лишит население возможности существовать охотой и рыбалкой на землях, «где испокон веков промышляли деды и прадеды». Подписались четыре человека, которых выловил глава посёлка по Звириной команде.

– Понятно, – сказал Андрей, глянув на бумагу. Андрей знал, кто подписывался, и с двоими из них уже разговаривал.

– Письмо это абсолютно безосновательно, так как никто не приезжал и не разъяснял ни режим, ни цели заказника, который как раз и задуман для защиты прав наших мужиков, а никак не для ущемления. Повторяю: никакой разъяснительной работы не проводилось, так же как и никакого схода по поводу предполагаемого заказника. Вот, кстати, письмо об этом за подписью главы Кандаканска.

Андрей протянул письмо и перешёл к делу:

– Прошу обратить внимание на следующее. Я считаю, что заказник – это наше с районом общее и важное дело. Несмотря на то, что я являюсь инициатором проекта, от Земфиры Львовны мне не было ни одного звонка. Это нормально?

– Нет, конечно! – сказал представитель.

– Я тоже так считаю. И вообще, выглядит подозрительным, что администрация молчала пятнадцать лет, глядя, как уничтожают реку, а едва мы добились подвижки, взялась за дело, пытаясь повернуть в свою пользу. Поэтому я считаю работу администрации района по организации заказника регионального значения на Кандакане неудовлетворительной.

Настала очередь Кустова:

– Андрей ошибается, – очень самоуверенно начал он, – идея регионального заказника критики не выдерживает. Наш вариант имеет очевидные преимущества. Первое: включение территории в наш заповедник даёт значительный выигрыш во времени – бюрократически всё решается намного быстрее. И второе: я уже говорил, в регионе нет денег, а контролировать территорию очень затратно. У заповедника же многолетний опыт, квалифицированный штат и прекрасная материально-техническая база. Да, «поймал – отпустил» полная, конечно, ерунда… Как эколог подтверждаю. И порядок наводить надо. Я переговорил с Кузубовой. Мы согласовали… А что касается территории, я всегда говорил, что Нанта – это наша речка. Она с одной тундры течёт с Дэлингдой.

Кустов закончил и втиснулся в своё место.

Кузубова эта непонятная работала у министра в Москве, Нанта – была река, впадающая в Кандакан, а Делингда – река в Заповеднике.

Андрей:

– Кто знает, сколько стоит минута телефонного разговора по «Северо-Восток-Телекому»? Сколько? Один рубль. Спасибо. Так вот, Евгений Антонович, порядок на реке стоит примерно пять рублей и наводится одним звонком главы района нашим уважаемым туроператорам. В день вынесения постановления об организации заказника.

– Андрей ошибается… – начал было Кустов.

– Можно я закончу? Я живу на Севере с рождения и ошибаться не имею права. А то, что в регионе нет денег на охрану – странно. Если б это было так, губернатор бы не дал ход нашей идее. И в отличие от вашей охранной зоны – мы просим только гидросеть, которую надо охранять только четыре месяца в году! Ну и раз уж начистоту разговор… Евгений Антонович, вот вы проработали план охранной зоны, да?

– Да, – солидно сказал Сергеич.

– То есть это ваша инициатива?

– Ну как… – замялся Кустов, чуя подвох…

– Ну вы это разработали, вышли с этим предложением, обсуждали с помощницей Кобылкина, – Андрей, назвав федерального министра, намекнул, что знает структуру системы, – значит, это ваша инициатива.

– Ну да. Если хотите… Да, моя.

– Вот и хорошо. А моя-то инициатива – этот заказник. Мы её обсуждаем. Если хотите, чтоб обсуждали вашу – работайте, пишите губернатору, собирайте подписи. Действуйте. При чём тут наша история?

Кустов окончательно сбился, но включился министр:

– Ну что, коллеги? Заслушав всех участников, хочу вернуться к главному вопросу. Напомню, что руководством региона дано поручение разобраться в ситуации, сложившейся на водном объекте Кандакан и его притоках. Так вот, повторю, на основании сигнала, поступившего из района, нами сделан вывод о неоднозначности отношения населения к вопросу организации особо охраняемой территории регионального значения… Поэтому… э-ээ…

– Позвольте внести ясность! – встал Андрей.

– Да, пожалуйста.

– Как я понимаю, вся неоднозначность сводится к четырём подписям при полном отсутствии какого бы то ни было общественного обсуждения. Это абсурд, поскольку именно местное население выступило с инициативой, более того, его самая граждански сознательная часть… Подчёркиваю: самая сознательная! К сожалению, среди граждан есть равнодушная прослойка, но государство в решении своих стратегических задач, слава богу, опирается не на неё. Чтобы рассеять сомнения присутствующих в необходимости заказника на Кандакане, доложу, что жители нашего посёлка написали губернатору письмо, где не только подтверждают своё отношение в части (Андрей с удовольствием ввернул словечко) необходимости организации заказника, но и аргументированно высказываются о попытке подмены этого самого заказника охранной зоной Восточно-Сибирского Биосферного Заповедника. Копия письма у меня с собой. При том что половина мужиков в тайге, здесь сорок семь подписей, среди которых – прошу заметить – как раз двое из тех, кто осенью, не разобравшись, подписал ту злосчастную бумагу, которую мы мусолим больше часа. Если вы не против, а зачитаю письмо.

– Пожалуйста. – Все аж вперёд подались.

Андрей, внутри у которого на протяжении всего совещания гудела от азарта упрямая рельсина, натяжка этой рельсины достигла высшей точки зазвона. Он довольно спокойно прошёл вступительно-ознакомительную часть, начинающуюся с обычного для такого рода бумаг – что-де, мы, охотники села Кандаканск, поддерживаем инициативу писателя Андрея Шляхова по организации ООПТ местного значения, призванного остановить поточный коммерческий туризм на реке Большой Кандакан и её притоках… Что в нелегальном этом туризме главный упор делается на «охоту на тайменя», любая рыбалка которого полностью запрещёна… И так далее. Ну и дальше идя по всем излучинам документа и замедлившись, Андрей с наслаждением подобрался к тому месту, ради которого и разгорелся весь сыр-бор:

«Мы узнали, что наша идея создания ООПТ местного значения трансформировалась… – Андрей не удержался, покачал головой и абсолютно искренне поднял глаза в поисках сочувствия: – Я вот поражаюсь… Вроде нормальные же мужики! Ну нет чтобы сказать «преобразовалась»! Где они нахватались-то?! Ответьте мне! Да… – Он издал хрюкающий смешок и помотал головой: – Трансформировалась в план создания охранной зоны Восточно-Сибирского Биосферного Заповедника, не связанной с его территорией, что само по себе бессмысленно без прилегания площадей.

В настоящее время федеральное руководство заповедной системы требует от заповедников развития туризма. Поэтому при предлагаемом варианте заповедник будет решать вопрос туризма за счёт нашей реки, при этом сохраняя в неприкосновенности территорию собственно заповедника. Возникает вопрос: для чего заповеднику брать под свою юрисдикцию территорию, отстоящую от границы на расстоянии 160 км по реке?

Мы считаем единственно правильным изначальный вариант – ООПТ регионального значения, у которого есть чётко прописанное Положение, прорабатываемое краевыми органами во взаимодействии с нами. Тем более защита интересов местного жителя является в первую очередь прерогативой именно местной власти. Спасибо!» – закончил Андрей, намекая, что губернатор не будет губернатором, если отдаст территорию федералам.

Андрей победно осмотрел собрание. Кустов пожал плечами, подняв брови, тоже хрюкнул и помотал головой из стороны в сторону.

– Вы оставите нам это письмо? – почти заискивая, спросил помощник министра.

– Это копия. А письмо у губернатора. Вам его спустят.

Выйдя от министра, Андрей протёр Зеркальце и отчитался о работе. Щучка поздравила. Оба посмеялись над вворотом про «трансформацию…»

9. Дама с собачкой

– Жениться тебе надо, Андрюха, – говорил Карпыч, наливая в рюмки что-то самодельно-самогонное, выдержанное в бочках из особого дуба, который выращивает его особо особый знакомый из особого района Липецка, и в которых хранился особый коньяк, который делает его ещё более особый друг из… В общем, коньяк этот был выпит по особому случаю особой подвижки в организации особо охраняемой территории на реке Кандакан.

Завязывалось застолье по поводу отъезда Карпыча в Иркутск, который он не называл иначе чем Град Иркуцкой, и куда уже отбыли его жена с сыном. На Байкале они должны были наслаждаться открытым и великолепным тёмно-синим льдом – бороздить его не то на туере, не то ещё на чём-то. Попутно выяснилось, что Карпыч задержался только ради Андрея – заботливо и без битья в грудь.

Карпыч любил навязывать свой пример. Например, заведёт какого-нибудь особого индюка или выпишет мощнейший охотничий лук… и начинается:

– Андрей, а как ты относишься к лукам? – И далее рассказ: – Я вот лук взял… такой-то такой-то… – И вывод: – Тебе обязательно лук надо: во-первых, бесшумно, во-вторых, не надо патроны покупать…

Андрей подозревал, что с женитьбой тоже было желание поделиться достижениями.

– Да надо, согласен. Только на Севере не так просто жену найти. Мне же охота, что б не только огород да банки, но и… чтоб про стихи можно было бы поговорить…

– Тебе тогда поэтессу надо!

– Ни в коем случае. Проходили. Дети орут от голода, а она сидит и вдохновенья ждёт.

– Ну да… Точно никаких теплиц не будет, ни хлеба не постряпает. А как ты относишься к журналисткам?

– Да они верхоплавки, по-моему…

– Необязательно! Вот моя Ольга, например… Она же до этого на радио работала. Ты не знал? Ну и всё… Тебе надо журналистку. Тебе должны журналистки нравиться: они и Пушкина читают, и стихи не пишут! С них Музы идеальные…

– У меня уже есть Муза… – сумрачно сказал Андрей.

– Не, ну тебе точно жениться надо… – сказал Карпыч и продолжил командно-бодро: – Ну что? По одной – и на улицу, чудеса смотреть! А то так ничего и не увидишь… с этими делами. – Он взглянул на часы, зелёно-камуфляжные: – Скоро люди придут.

Провожать и везти Карпыча в аэропорт должна была приехать компания.

– Начнём с тройки! – бодро сказал Карпыч.

Года два назад он ездил на Алтай, и между Новосибирском и Барнаулом в Тальменском районе («Таймень водился везде!» – Карпыч поднял вверх указательный палец), нашёл базу – «Русский Дом. Поляна сказок», где его поразила «автоматическа избушка» на курьих ножках, которая замечательно кругом себя поворачивалась. Он мгновенно сошёлся с хозяином и заказал поставить у себя такую в «Кедровой Усадьбе».