Человеческая ферма

А с Чисторуссией у России отношения удивительные, как любовь. У нас даже пограничной реки нет, чтобы разлить нас водой. Вот мы, а вот они, как в Европе. Никаких границ. Машины косяками гоняли раньше. Была даже традиция номерами автомобилей бары обивать. Потом вроде это почему-то прекратилось. А почему – я не знаю.

Вот ещё пока деньги разные, но говорят, что скоро и здесь разницы не будет, так как мужик этот, ну тот, что батька, буквально не спит, а всё работает над объединением стран наших. Одним словом, МОЛОДЕЦ.

Вот с такими приятными мыслями и в ладу с собой я и ехал, широко открыв глаза на этот дивный дружелюбный мир.

И, естественно, помогала мне видеть мир хорошо бутылочка с пивком.

Миновав, казалось, состоящую из одной улицы Лугу, мы свернули на Псков и, как страницы книги, замелькали начинающиеся и тут же заканчивающиеся деревеньки с непременными обелисками и воинскими захоронениями.

Тернист всё же был путь немцев до Ленинграда. И деревенек много, и обелисков полно. В каждой деревеньке в три дома, по логике, и вторые обелиски должны быть – другой стороны, для сравнения хотя бы. Но их нет.

Интересно вот, эти люди-конфеты знают, что тут было? Хотя тоже нация не подарок. Америку закусали. Загрызли просто как клещи барбоску. Те их и жгли напалмом, и дустом морили, и хоть бы хрен. В Европу теперь на работу. Хотя, что там у них, от чего уезжать? Ходи всю жизнь в трусах и тапках, купи мопед. Что ещё нужно?

Мне не нравятся азиатки как женщины. Маленькие больно, как дети, хотя всё сформировано. Улыбаются на меня. Зубы, кстати, у всех хорошие, ровные. И никакие они не узкоглазые. Просто разрез глаз иной, под другим углом что ли, и чуть припухшие веки.

Мелькнули жёлтыми фонарями улицы и переулки Пскова, и невероятный красивый памятник погибшим в Чечне псковским десантникам. Гигантский белый парашютный купол, внутри которого подписи солдат, скопированные из их военных билетов. Три выживших из роты. В наше-то время. Три!

Армия всё же в России настоящая. Что бы кто про неё ни говорил. В Чисторуссии, судя по всему, такая же. Хотя вроде нигде не воюют, но всё ведь одинаковое, как и у нас. Значит, и солдаты те же.

Паша про рейс знает больше меня. Он вьетнамцев забирал в Москве. Он имеет в телефоне географическую точку, куда мы должны в два часа ночи приехать, и там в кустах где-то или под болотной кочкой нас будет ждать проводник.

Интересно, аж жуть берёт. Но вот только уже час, а мы всё ещё под Псковом. Опаздываем же. Вопросительно уточняю у Паши:

– Чувак, не опаздываем ли мы?

Паша, не смотря на меня, что-то бормочет про то, что машина перегружена. Он гнать не будет. Он всех предупреждал. И вообще, если ему не заплатят, то всё, всем конец.

У него странная дикция. Невнятная. Обкусанные слова без последних букв. Но понятно, что недоволен. За рейс вьетнамцев из Москвы ему, как я понял, не заплатили по каким-то причинам.

А за окном уже тьма дремучая. Псковщина. Тут белых ночей уже нет, но всё же не совсем и темно, словно на лес накинут лунный шёлк, а шоссе, такое ощущение, ветками цепляется. Где-то здесь же по легенде крестьянин Иван Сусанин в трёх соснах польскую армию заблудил вроде. А может, и не здесь. Дорога мало похожа на оживлённую магистраль, связывающую две самых близких страны. А где же едут эти самые яблоки и белорусские креветки? Как белорусская косметика попадает в Питер? Трасса, однако, на Питер же, город с хорошую европейскую страну, по населению если считать.

Нет ничего и никого. Ни зги не видать. Вот, кстати, слово какое. Что такое «зга»? Или кто? Или, может, где? Но точно это где-то тут.

Платная дорога. Ого! Вот она, международная магистраль.

Ну, сейчас помчим, как болид.

Но ожидания не оправдались, даже наоборот. Дорога стала такой, словно её грызли какие-то асфальтные червяки. Развод какой-то. Ну ничего, нам до Чисторуссии дотянуть только, а там-то, говорят, как в Германии. Батька следит.

Пункт сбора денег за проезд был всерьёз, и на полном серьёзе с Паши взяли деньги.

Какой-то чувак в темноте посветил фонариком в салон, где вьетнамцы, спрятавшись под моей резиновой лодкой, сидели, не дыша, и мы проехали дальше.

Вот и всё. Мы в Чисторуссии. Добро пожаловать в хуй знает куда! В этот мир который очень похож на наш и от которого не ждёшь подвоха.

Тут-то я и бутылочку допил. Третью уже. Или пятую…

В окрестном пейзаже, проявляющемся под фарами, не изменилось ничего. Против ожиданий и под колёсами то же самое: как была разболтанная дорога, так и осталась.

Всё, что было не так, как в России, так это название деревушек через латинскую букву I, на этом всё.

– Ну и где хвалёные дороги? – с какой-то даже обидой сказал Павлик.

– Эй! – крикнул он в салон. – Мы в Чисторуссии, вылезайте.

По натянутому резиновому дну лодки пошла рябь, и стали появляться радостные чёрные головки с улыбчивыми зубками. Вьетнамские девки запели что-то далёкое.

Первую часть международного трафика по перевозке людей мы сделали. Вот кстати, слышали же вы, наверное, про поэта Артура Рембо. Ударение на «о». Очень талантливый поэт был, между прочим. И почти все свои произведения написал в 19 лет. Вот так вот. А потом бросил это дело и всю оставшуюся жизнь занимался торговлей рабами и оружием. И кто-нибудь упрекает его за это?

Всегда хотел сказать как-нибудь при разговоре с красивыми девушками что-нибудь из Рембо. Ну или фразу из Жюль Верна: «Я не Аэртон. Я Себастьян Перейро, торговец чёрным деревом». И вот теперь могу сказать, не покривив душой: «Я не Аэртон. Я торговец жёлтым деревом».

Хотя сейчас такие девушки пошли, что вряд ли знают кто такие Аэртон, Себастьян Перейро, да и, собственно, Жюль Верн. Не говоря уже об Артуре Рембо.

Стихами он прославился! Слышите. И всё до двадцати лет написал. Но потом правда бросил все эти сопли розовые и занялся нормальным мужским делом. Работорговлей.

Мы опаздывали. Это уже было понятно. Самая тёмная часть чисторусской ночи незаметно, но уже явно прошла, а дорога всё стелилась и стелилась, брыкаясь колдобинами.

– Интернет пропадает, твою мать! – шипел сквозь зубы Паша, напряжённо вглядываясь в смартфон, горящий подвисающими картами навигатора, где светились географические координаты точки, в которой мы должны были остановиться и сдать людей проводнику.

И тут мы приехали. Точка на навигаторе, которая двигалась нам навстречу, слилась со второй, и мы остановились. Координаты сошлись. Да здравствует УРА.

Мы приехали на рассвете, когда не было ещё никакого рассвета. И остановились посреди лесной дороги, не пойми где, мы напряжённо вглядывались в опущенные стёкла, вдыхая росистый воздух лесной глуши. Время показывало 3 часа ночи и 40 минут. И ни фига уже темно не было. Тишина вставила пальцы в уши и просила угадать, что будет дальше. Тут кто-то или что-то жутко проорало страшный звук как из сказки про лешего. Так могла орать только выпь или обезьяна ревун. Хотя ни первое ни второе я никогда не видел.

Впереди на дороге появилась маленькая косулька и тихонечко совсем нас, не боясь её пересекла.

Берендейский лес какой-то. Вэлком в Свиносраково.

Тут тишина, помноженная на звон в ушах, хрустнула веткой, и из каких-то лесных лопухов и кустов вдруг поднялся кабанистый мужик в тренировочных штанах и быстро, по колено в тумане словно не касаясь земли, полетел к нам. Щёлкнула дверь, автобус качнулся, и внутри запахло Лешим.

Я с опаской посмотрел на куст, из которого он появился словно, ожидая что оттуда покажется ещё кто-нибудь. Медведь-шептун вот хотя бы. Но там было тихо.

– Что случилось? Почему так долго?

– Мы опоздали.

– Уже светло и я не пойду, – голос был глухой, как будто говорили в молочный алюминиевый бидон.

– Что, никак уже? – поинтересовался я.

С одной стороны, мне очень хотелось тут всё это закончить и, высадив азиатских людей, весело умчаться туда, где ночи в это время года нет. С другой стороны, было ясно и понятно, что мы опоздали, уже светало и они не дойдут. Их увидят, поймают, и мы все пропадём.

Решение, принятое в ту ночь, не было роковым. Про него можно сказать старой русской поговоркой: «Куда ни кинь – всюду клин».

Уже всё случилось. Так или иначе, уже кто-то там за нас решил, и было по всему видно, что ничего не изменить.

Везти их назад мы уже не могли. Нас с ними не пустили бы в Россию.

Идти им с проводником под рассветом тоже не вариант. И вряд ли мы бы доехали до границы. Как всех их тут бы замели, вполне вероятно, погнались бы и за нами.

Я не спорю, погоня – это безумно весело. Но в Мексике. Или в Техасе. Когда отстреливаешься от вампиров и зомбаков из дробовика пулями с детскую головку. И ещё в машине на колёсах фирмы «стреляй-не стреляй», а спереди чтобы был ковш снегоотбойника. И сзади тоже. А так вот, по этой фронтовой дороге, с зависающим навигатором и без компаса, где из ориентиров только встающее где-то там над Байкалом красное солнышко…

Ну не уйдём же. Не получится красиво ворваться на Родину, неся на капоте порванный в клочья шлагбаум и торчавшие из шин и бампера белые сломанные клыки и стрелы.

Да блин, на этом Хёндае и капота-то нет. Нечем рвать.

Тишина в машине слилась с тишиной леса. Из какого-то, наверное, поганого болота потянуло туманом. Шумели прибоем только мысли.

– Так, – Паша первый проявил инициативу, – я свою работу сделал. Привёз. Я их высаживаю и еду домой.

– Ты же опоздал! – буркнул кабанистый черный мужик. – На полтора часа. Я не могу их сейчас вести

– М-да, – подал голос и я, – это очевидно. Не может. Но ведь и мы с ними возвращаться тоже не можем. Так?

Я вышел из машины и чуть походил туда-сюда. Штанишки окрасились в солнечный свет.

– Слушайте, давайте решать, что делать, будем где-нибудь в другом месте. Тут погранзона и мы все сядем на три года, если нас тут возьмут.

Под эти слова я сел на своё место снова.

– В смысле?! – возопил Пашка, одновременно заводя машину, бешено выкручивая руль и разворачиваясь.

– И вправду, чувак, – обернулся и я к чёрному человеку, – мы ехали и никаких знаков не видели.

Мужик посмотрел на меня тяжёлыми кавказскими глазами и, вздохнув, сказал:

– Эээ, у них так. Если мы тут, то всё, три года.

Святители! Какие страсти-промелькнуло в голове, и я крикнул – Паша, гони! – поддержал я Павлика, а и не надо было. Он и так, втопив кроссовок в пол, валил по колдобинам.

Ну и куда нам? Назад в Россию невозможно, с вьетнамцами не пустят. Вперёд пути нет, заметут. Нужен было взять тайм-аут и в первую очередь убраться с опасного места.

– Какой тут первый их городок покрупней? – спросил я судорожно укорачивающегося от ям Павлика.

Он поводил пальцем по навигатору, скользя по зелёной линии дороги, и, уткнувшись в название, ответил – Полоцк. В голове мелькнуло что-то былинное времён богатырей, нашествия Золотой орды и Владимира Красного солнышка.

«– Ну что ж», – сказал я, – надо ехать в этот город, снимать гостиницу, спокойно переночевать и доделать всё следующей ночью. Выкидывать людей не вариант. Идти сейчас мы не можем, возвратиться тоже. Ваше мнение, джентльмены?

«– Похоже, так и надо сделать», – сказал сидящий сзади леший.

– Паша? – спросил я Пашу.

– Да высажу я их на хрен. Пусть идут куда глаза глядят.

– Куда, Паша, их вьетнамские глаза будут глядеть тут, в Чисторусском лесу? В милицию, да и, думаю, денег, Паша, тебе не заплатят. Нисколько, если ты их не довезёшь до точки сброса.

– Вовремя, – добавил сидящий сзади чёрный человек из леса.

– Да я их и так из Москвы привёз. Мне за тот рейс даже не заплатили.

– Ну, ваших дел я не знаю, – не покривив душой, ответил я, – но тут-то явно платить тебе не станут, если ты их высадишь.

Я не знал их раскладов. Не мой был бизнес. Истоков его я не знал. Вполне возможно, если всё бы кончилось успешно, если бы мне заплатили по-честному то, что обещали за контроль вот этого всего, я бы и занялся этой темой более тщательно, но на тот момент бизнес этот для меня был неизвестен.

Да я не святой и давно понял, что в моей стране, работая где-то на дядю, палат каменных вряд ли наживёшь. А если и наживёшь, то жизнь свою на эти палаты надо будет потратить. А она у меня одна.

Я не кот и не буддист, у которых их до фига. Я в России живу. Тут если родился и умер, то всё. Вторую хрен получишь. Одна-единственная жизнёночка. И тратить её как кум Тыква на квартиру или домик желания у меня нет.

Поэтому я и жил как придётся, но на работу не устраивался. Понимая, что старт при рождении я проиграл подчистую детям генералов, бизнесменам, и прочим незаурядным людям. Самого захудалого лорда, который отвёл бы меня в Гарвард или Итон, в роду моём тоже в помине не было.

– Вот, сынок, тебе на совершеннолетие. То, что мы передавали из поколения в поколение уже тысячу лет.

– Что же это, родители?

– Великое. Большое. Наше ни хуя!

Я не очень умный Хомо Сапиенс, и вся моя жизнь это показывает. Но мне как-то хватило ума в 18 лет удрать из дома в незатейливом городке под Москвой в Питер и тут попробовать ухватить за яйца синюю птицу удачи породы гамаюн.

Птица эта уворачевалась как могла, но я гонялся за ней с упорством гончей и часто выдирал ей хвост. Гадина эта, оставляя клочья перьев, всё же удирала. Не было постоянства и стабильности до той поры, пока я не понял, что в Питер со всей нашей необъятной страны едут люди какого угодно пола и возраста, не говоря уже про национальность.

Всех интересовала эта посиневшая от насилия птица гамаюн. И все хотели вырвать ей хоть чуточку перьев.

Это везде так. Во всех странах есть такой город или два, ГДЕ МОГУТ СБЫТЬСЯ ВСЕ МЕЧТЫ РАЗОМ.

Ну или нет.

Везде так, но в России чуть иначе. Тут не ищут лёгких путей. Первое, с чем сталкиваются соискатели счастья в России, меняя город на более фартовый, это жильё. Тут в коробке от телевизора в трусах не поспишь. Тут, можно сказать, трусы – это вообще не нужный предмет. Как и галстук. А вот свитер нужен. У одного писателя я прочитал, что Россия – это вообще место с агрессивной средой, которая тянется больше полугода и в которой без защитной одежды жить нельзя. Борется эта среда с человеком. Словно на другой планете. Враждебна она. Вышел голый, да и сдох через час от всего вокруг. Чем не Марс?

Тут жильё срочно надо. С первого же дня. И, казалось бы, надо это всё упрощать. Нашёл, снял, да и всё. Но нет.

Прописка. Тяжёлое наследие предков. Вроде последствие родовой травмы. Ген имбецилов.       Остатки законов и правил СССР могильной глыбой лежат перед стартовыми позициями. Лежат до сих пор, несмотря на эту вот демократию, либерализм, и прочие блага.

Прописка – это чудесное изобретение, придуманное комиссарами ещё в гражданскую войну, чтобы знать, кто где находится. Справедливости ради надо отметить, что и при царях так же было. Но при большевиках это прямо стало манией власти.

Нет прописки? Всё. Считай, и тебя нет.

Бог ты мой, сколько судеб человеческих пошли околицей. Вкривь и вкось и мёртвыми петлями. Причём буквально.

Ни на работу устроиться честную, ни в библиотеку записаться. И как особое издевательство – за отсутствие её ещё и посадить могли.

Нарушение паспортного режима. Вот так вот. РЕЖИМ.

В нём и жили, что бы сейчас коммунисты ни говорили про колбасу невероятной натуральности за 220 р. и бесплатное образование.

Образование – согласен. Тут чего кривляться? Было.

Не Йель, конечно. Не Итон, да и, чего уж тут, не Гарвард. Но школу закончить можно было, не покупая учебников. Какой-нибудь незатейливый институт тоже.

Там, кстати, тоже прописка была нужна.

К чему я это всё? А ну да.

Вот такую я фирму и открыл: по пропискам, по легализациям, по лицензиям на птицу счастья. Агентство по выходу из неловких ситуаций. И люди были мне благодарны.

С моей помощью люди стали перепрыгивать эту могильную предстартовую плиту и начинать жить.

Жить в БОЛЬШОМ ГОРОДЕ, в котором простая жизнь – это секс. И в основном секс с тобой. Все хотят пристроиться. В какой-то мере пристраивался и я.

Делал я это, кстати, законно. Незаконно я только брал за это деньги.

Фирма процветала, и я ходил по району довольный как мартын, с птицей счастья, уютно спящей у меня на плече.

Так продолжалось долго. Лет восемь-десять, а потом вдруг как-то стало всё накрываться тазиком.

Да даже не в этом дело. Я знаю кучу людей, с которыми мы начинали в нулевых. Они до сих пор то же самое и делают. Но я заскучал.

Надоело. И хоть дело было богоугодное хоть с какой стороны, но я заскучал.

Много ещё было разного. И во все движения и темы я лез с интересом.

Ну интересно же. Делаешь что-нибудь эдакое с друзьями-партнёрами, а потом….

Раз. И до фига денег.

Ну вот примерно так я и до вьетнамцев этих докатился.

Во-первых, интересно было. А во-вторых, денег можно было получить. По двести баксов за одного человека с Азии. А их в нашем вагончике аж десять. Чем не счастье?

А если углубиться в дело и дойти до заказчика… Ой. Ой и ой.

Вообще игра и поездка реально стоила свеч, и надо было доводить дело до конца. Вот поэтому я и был в этой машине с невразумительным Павликом, вьетнамцами и вышедшим из леса Лешим.

С рассветом мы въехали в серый Полоцк. Это было ошибка.

Город встретил утренней усталостью от всего пережитого и отсутствием человеческого присутствия. Дома, конечно, стояли, но словно сироты. Было что-то в них эдакое… Сиротское. Словно их никто не любил. Тем не менее светофоры исправно строили глазки. Паша до этого объяснил кому-то проблему по телефону и через какое-то время получил координаты ночлега. Он был на связи с заказчиком круглосуточно. Мне это нравилось. Кто-то там, где-то за пределами этой местности, держал руку на пульсе событий и принимал решение. Оберегал, советовал, направлял.

Покружив по незнакомому району мимо советских двенадцатиэтажных домов привычного серого облика, мы подъехали к уютному гостиничному дому.

– Слышь, Паш, а с собакой-то тебя пустят?

Павлик для непонятных для меня целей зачем-то взял своего толстого ротвейлера. Бывают, знаете ли, такие собаки. Вроде природой задуманы как бы для боёв, но приходилось сражаться только с миской. Котик такой в виде собачки. С взглядом, говорящим «чешите мне пузико».

И мы пошли узнавать. По поводу собаки гостиничная тётка нам сказала «нет». И тогда я взял номер на двоих и пошёл заселяться. Вьетнамцев селить не стали. Это же микроавтобус. Там можно жить, ведь сейчас самый пупочек лета.

И я уснул.

Вот сейчас, пока я во сне, давайте уже поговорим о том, кто мы?

Ну и вот миграция эта незаконная. Перемещение народов. Хотя какие это перемещения? Вот раньше были перемещения так перемещения. Венгрия вся целиком откуда взялась? А Турция? Австралия? Америка? Обе штуки.

А Израиль? Эти вообще в полном составе сбежали из Египта и незаконно поселились между арабами. Да ещё, пока шли, дрались со всеми, кого встречали на своём пути. Прочитайте Ветхий завет. Там путь Израильтян на будущую родину очень похож на компьютерную игру стрелялку-бродилку из до фига уровней. Да ещё с поиском и применением артефактов. Идут, идут, а тут змеи. А они их жезлом Моисея хуяк. Змеям карачун, а евреи дальше идут. Уровень пройден.

Дальше идут, а тут Иерихон за стенами. Надо походить и в дудки подудеть. Херак и стены рухнули. Следующий уровень…Ну и так далее…

Вся история человечества – это перемещение и незаконная миграция с точки зрения тех, кто к ним понаехал.

Началось всё это ещё в те времена, когда на планете вовсю мамонты с шерстистыми носорогами бегали. А за ними бегали приземистые мужики и тётки. И у любого из них был топор или дубина. Этим всем они себе котлеты и добывали. Неандертальцы это были. И мы их считаем дикими людьми.

Ну, вот как англичане считали индейцев, когда в Америку приехали. Или русских, когда они в Россию приехали. Или индусов, когда они в Индию… Или в Китай, когда…Во общем куда бы ни приезжали англичане, везде, с их точки зрения, там жили дикие люди.

Самое смешное что, когда римляне приехали в Англию и увидели англичан они их тоже посчитали дикарями.

Неандертальцы эти считаются другим видом вообще. И до появления в Европе человека разумного, где-то около 200000 лет назад, жили на всей этой территории.

До Воронежа и Брянска где-то. Дальше был лёд. Другими словами, мы все, потомки ХОМО ЭРЕКТРУСА, были незаконными мигрантами с точки зрения коренных жителей Европы неандертальцев.

Вот и название, кстати, они получили от долины Неандерталь в Германии, где и были найдены первые скелеты этих чуваков. Жили тогда они в пещерах, так как в то время это считалось добротным и удобным жильём. Там у них было отопление в виде камина и иногда даже водопровод в виде ручья, ателье по изготовлению дублёнок, тёплых кальсон из кожи и фабрика-кухня, так как готовили пищу сразу на всю братву, как в сказках про справедливость. Другими словами, от жизни зверей отличались уже тогда коммунальными удобствами.

И ещё они внешне очень сильно отличались от современных людей. Климат в тех местах был тогда барахло. Примерно, как сейчас в Якутии. А так как тепло лучше всего сохраняется в форме шара, то и они тоже в высоту не росли, а всё больше вширь. И носы тоже такие были, какие в боксе обычно после двенадцатого раунда со стариной Майклом Тайсоном. Это чтобы воздух согревался хоть чуть-чуть, когда им дышишь.

Такие вот люди. Но люди же… Первые европейцы. У всех шенген паспорт.

Взялись они тоже от общего предка нашего уже в совсем дремучей древности. Когда что-то на земле произошло. Дожди лить перестали или обмелела какая-то река. И часть полулюдей-полуобезьян вдруг решила:

– А чё, парни, погнали в Европу. Там, говорят, нет никого. Что мы тут с этими вот чмошниками-куколдами будем сидеть. Тьфу на них!

Может, их и уговаривали остаться, а потом махали лопухами вслед, прося привезти магнитики. Может, свистели и улюлюкали, обзывали нехорошими словами. А может, и вообще спёрли они что-нибудь ценное и решили свалить по тихой грусти, пока все спали.

Ушли, в общем. В Европу. А те, остальные, в дальнейшем МЫ, остались.

Ну, согласитесь, неандертальцы эти по-любому были людьми смелыми и решительными. Про таких Виктор Цой пел тревожную, но очень правильную песню. Помните?

«Они говорят нам нельзя рисковать,

Потому что у них есть дом, в доме горит свет.

И я не знаю точно, кто из нас прав.

Меня ждёт на улице дождь, их ждёт дома обед.

Закрой за мной дверь, я ухожу».

Так всё и было и, как ни странно, эти парни были первыми, кто не нарушил закон о незаконной миграции.

Ушли. Потом что-то произошло на земле, может, дожди опять стали лить, и тот самый казачий брод, по которому, прыгая по камням, ушли эти парни, вновь стал бурным потоком, и переправа стала невозможна. И за ними вслед ни пошёл никто.

Но неандертальцы дошли до Европы, нашли там нормальные пещеры, выгнали оттуда вениками и ссаными тряпками саблезубых тигров с пещерными медведями, этими же метлами подмели пол, а тряпками помыли. Вставили окна, положили ламинат. Ковры повесили на стены построили камины и стали жить-поживать и от невзгод этих физические изменения в организмах наживать. Им по-любому надо было становиться сильными, ловкими и умелыми так как бананы тут просто так вообще не росли.

А те, которые МЫ, остались в Африке, пили мохито, плясали ламбаду с сальсой, пинали балду и играли в нарды.

Прошло 200000 лет, дожди перестали лить, казачий брод обмелел, и часть племени такая говорит:

– Ё-моё, речка обмелела. Давай сгоняем в Амстердам будущий. Где Париж потом появится посмотрим. Чё там вообще? Чего мы тут с этими вот куколдами? Тьфу на них.

Может, их и уговаривали остаться, а потом махали лопухами вслед, прося привезти магнитики. Может, свистели и улюлюкали, обзывали нехорошими словами. А может, и вообще спёрли они что-нибудь ценное и решили свалить по тихой грусти, пока все спали.

Ушли, в общем, в Европу.

Там же за эти 200000 лет из тех парней и тёток, что ушли раньше, выжили только те, у которых не очень высокий рост, широкая грудная клетка и плечи с руками такие, что китов душить, челюсти, чтобы мослы мамонтов лущить. С нашей точки зрения, красавцев там было мало. Всё функционально и просто. Про бином Ньютона думать некогда было. Иначе твои мослы будут лущить… Накопились различия, в общем, такие, что они стали другим видом.

Встретились и хором подумали друг про друга – вот уроды. И тюк по жбану.

С человеком так всегда. Вспомните школу. Там всегда всем классом кого-то одного хотели убить.

Короче, тут уже библия пошла.

Каин Авеля убил. Хотя всё и наоборот могло быть. Теорий много уже. И про то, что кроманьонцы говорить умели, а те нет, потом выяснили по костям и строению горла. Чушь. Говорили и те и эти.