Эссе

Пусть всё то, что мы зовём Удачей, станет для тебя лишь материалом, а не игрой. Большинство людей азартно рискуют с ней: то выиграют всё, то потеряют всё, поскольку колесо её вращается. Ты же не принимай участия в этой игре, а заключи сделку с Причиной и Следствием – канцлерами Божьими. Пусть твоя Воля трудится и приобретает, и тогда тебе удастся сковать колесо Случая, сесть рядом без страха, наблюдая его обороты. Политическая победа, повышение арендной платы, выздоровление больного, возвращение отсутствующего друга или любой другой удачный случай поднимает тебе настроение, и ты считаешь, что впереди – хорошие дни. Не обманывайся. Ничто не принесёт тебе покоя, кроме тебя самого. Ничто не принесёт покоя, кроме торжества принципов.

Некоторые исследования о «Самостоятельности» Эмерсона

• Pattee, Fred L. «Critical Studies in American Literature. II. An Essay: Emerson’s Self-Reliance.» Chautauquan 30 (March 1900): 628—33.

• Klammer, Enno. «The Spiral Staircase in „Self-Reliance“.» Emerson Society Quarterly, no. 47 (II Quarter 1967): 81—83.

• Woodruff, Stuart. «Emerson’s „Self-Reliance“ and „Experience“: A Comparison.» Emerson Society Quarterly, no. 47 (II Quarter 1967): 48—50.

• Anderson, Quentin. The Imperial Self: An Essay in American Literary and Cultural History. New York: Alfred A. Knopf, 1971.

• Bottorf, William K. «„Whatever Inly Rejoices Me“: The Paradox of „Self-Reliance“.» ESQ 18 (IV Quarter 1972): 207—17.

• Bloom, Harold. «The Freshness of Transformation or Emerson on Influence.» In Levin, pp. 129—48.

• Bloom, Harold. «Emerson: The Self-Reliance of American Romancism.» In Figures of Capable Imagination, pp. 46—64. New York: Seabury Press, 1976.

• Ramaswamy, S. «Emerson: The Ambivalence of His Self-Reliance.» Literary Criterion 18 (1983): 98—107.

• Joswick, Thomas P. «The Conversion Drama of «Self-Reliance’: A Logological Study.» American Literature 55 (Dec. 1983): 507—524.

• Hughes, Gertrude Reif. Emerson’s Demanding Optimism. Baton Rouge: LSU P, 1984.

• Cavell, Stanley. «Being Odd, Getting Even: Threats to Individuality.» In Reconstructing Individualism, Thomas C. Heller ed., pp. 278—312, 350—351. Stanford: Stanford UP, 1986.

• Jacobson, David. «Vision’s Imperative: «Self-Reliance’ and the Command to See Things as They Are.» Studies in Romanticism 29 (Winter 1990): 555—570.

• Masur, Louis P. ««Age of the First Person Singular’: The Vocabulary of the Self in New England, 1780—1850.» Journal of American Studies 25 (Aug. 1991): 189—211.

• Hodder, Alan D. ««After a High Negative Way’: Emerson’s «Self-Reliance’ and the Rhetoric of Conversion.» Harvard Theological Review 84 (Oct 1991): 423—446.

• Harris, Kenneth Marc. «Emersonian Self-Reliance and Self-Deception Theory.» Philosophy and Literature 15 (Oct 1991): 286—294.

• Patell, Cyrus R. K. «Emersonian Strategies: Negative Liberty, Self-Reliance, and Democratic Individuality.» Nineteenth-Century Literature 48:4 (1994 Mar): 440—79.

• Kateb, George. Emerson and Self-Reliance. Thousand Oaks, CA: Sage P, 1995.

• Cavell, Stanley. «Betting Odd, Getting Even.» In Rosenheim, Shawn (ed.) & Rachman, Stephen (ed.). The American Face of Edgar Allan Poe, pp. 3—36. Baltimore, MD: Johns Hopkins UP, 1995.

• Stephenson, Will & Stephenson, Mimosa. «Emerson’s «Self-Reliance’.» Explicator 53:2 (1995 Winter): 81—82.

• Lyttle, David. «Emerson’s Transcendental Individualism.» CS 3 (1995): 89—103.

• Sloan, Gary. «Emerson’s «Self-Reliance’.» Explicator 55:1 (1996 Fall): 19—22.

• Mitchell, Verner D. «Emerson’s Self-Reliance.» Explicator 55:2 (1997 Winter): 79—80.

• Jin, Wenjun. «Cohesion and Emerson’s Prose Style.» L&L 21 (1996): 17—28.

• Vallins, David. «Self-Reliance: Individualism in Emerson and Coleridge.» Symbiosis: A Journal of Anglo-American Literary Relations 5:1 (2001 Apr): 51—68.

• Buell, Lawrence. «Emersonian Self-Reliance in Theory and Practice.» Глава 4 в книге Emerson. Cambridge: Belknap, 2003.

ВОЗДАЯНИЕ

Крылья Времени – чёрно-белые,

Пёстрые – сумраком и рассветом.

Горы высоки, океан глубок,

Но дрожащее равновесие всё удержит как должно.

В переменчивой луне, в приливе и отливе

Зреет вечная распря «Хочу – Имею».

Вселенский волшебный циркуль,

Электрическая звезда с огненным грифелем,

Меряет «больше» и «меньше» во всех пространствах.

Одинокая Земля среди мириадов сфер,

Кружится в безбрежных чертогах времени,

Словно лишний балласт, летит во мрак —

А может, добавочный астероид,

Или искра возмещения,

Пробивающаяся сквозь нейтральный Мрак.

Человек – могучий вяз, а Богатство – виноградная лоза:

Крепко, надёжно обвивают её усики —

И даже если хрупкие завитки обманут тебя,

Никому не вырвать ту лозу из самого корня.

Так что не трепещи, немощное дитя:

Ни один бог не осмелится обидеть и червяка.

Лавровые венки ложатся лишь на достойных,

И сила даётся тому, кто сам её являет.

Тебе не достаётся доли? Гляди, на крылатых ногах

Она уже мчится тебе навстречу;

И всё, что Природа заложила в твоё право,

Хоть витающее в воздухе, хоть скрытое в камне,

Проломит горы и переплывёт моря,

И, как твоя тень, неотступно пойдёт за тобой.

С юных лет я мечтал написать трактат о Воздаянии. Мне казалось, что в этой области сама жизнь опережает богословие, и люди давно знают больше, чем им внушают проповедники. Материалы, из которых вырастает данная доктрина, восхищали меня бесконечным разнообразием и всегда лежали перед глазами – даже во сне. Ведь они и есть наши орудия, наш повседневный хлеб, все дела улицы, поля и дома, все «приветствия» и «долги-кредиты», все, что связано с влиянием характера, природой и дарованиями людей. Мне казалось также, что через неё можно показать людям луч божественного света – действие мировой души здесь и сейчас, свободное от наслоений преданий, и тогда сердце человека окунётся в волны вечной любви, соприкоснувшись с тем, что, как он чувствует, было всегда и всегда будет, потому что реально существует сейчас. А ещё мне думалось, что если эту доктрину удастся изложить примерно в том сиянии интуиции, в каком она иногда нам открывается, то она станет для нас путеводной звездой во многих тёмных часах и извилистых дорогах, не давая сбиться с пути.

Недавно мои старые чаяния укрепились ещё сильнее, когда я услышал проповедь в церкви. Проповедник, известный своей правоверностью, разъяснял по привычной схеме учение о Страшном суде. Он исходил из того, что воздаяние не совершается на земле; что злые процветают, а добрые страдают; и делал вывод, опираясь на разум и Писание, что обеим сторонам всё воздастся, но уже в жизни будущей. Никто из прихожан не выказал неудовольствия этой доктриной. Когда служба закончилась, люди разошлись безо всякого обсуждения проповеди.

А что по сути значили его слова? Как понять заявление, будто добродетельные люди в настоящей жизни «несчастны»? Имеется в виду, что дома и земли, должности, вино и лошади, наряды и роскошь достаются беспринципным, а «святые» бедны и презираемы? И что в будущем им всё это компенсируют, даровав те же самые наслаждения – банковские акции, дублоны, дичь и шампанское? Выходит, именно в этом состоит воздаяние? А ведь что иное? Дадут ли им разрешение молиться и славить Бога? Служить людям и любить их? Но ведь всё это они и сейчас могут. Логично тогда ученик Евангелия рассудит: «Значит, у нас будет всё то веселье, что сейчас у грешников», или, доведя это до крайности: «Вы сейчас грешите, а мы погрешим потом; и мы бы грешили сейчас, да не умеем, зато отыграемся завтра».

Ошибку здесь сделали колоссальную: допущение, будто злой – «преуспевает», а правосудие сейчас не свершится. Слепота проповедника была в том, что он без спора принял низменные мерки успеха, навязанные миром, вместо того чтобы разоблачить их светом истины, объявить присутствие души и всемогущество воли, и тем самым указать, что есть истинное благо и что – ложь.

То же убогое настроение я встречаю в популярных религиозных книгах наших дней, и аналогичные идеи высказывают литераторы, когда невзначай затрагивают близкие темы. Думаю, что в «народном богословии» больше приличий, чем было в суевериях, которые оно вытеснило, но в сути не прибавилось. А между тем люди сами лучше этой теологии. Их повседневная жизнь ей противоречит. Каждый чистый и высокочувствующий человек опровергает церковные догмы собственным опытом; все люди время от времени чувствуют, что проповеданная схема ложна, хоть и не умеют это чётко выразить. Потому что люди мудрее, чем сами знают. То, что они слушают в школе и на проповедях без лишних мыслей, – услышь они то же самое в повседневном разговоре, им бы наверняка пришло в голову усомниться, пусть и молча. Если кто-то начнёт в смешанной компании говорить догматически о Провидении и божественных законах, ему ответят тишиной, которая, однако, ясно выдаёт неудовлетворённость слушателей, хотя они и не способны пока изложить собственную точку зрения.

В этой и последующей главе я хочу привести некоторые факты, указывающие на путь закона Воздаяния, и буду счастлив, если сумею хоть немного наметить дугу этого круга.

ПОЛЯРНОСТЬ, или «действие – противодействие», встречается повсюду: во тьме и свете, в жаре и холоде, в приливе и отливе, в мужском и женском, во вдохе и выдохе растений и животных, в равновесии количеств и качеств в жидкостях организма, в систоле и диастоле сердца, в волновом колебании жидкости и звука, в центробежной и центростремительной силе тяготения, в электричестве, гальванизме и химическом сродстве. Если на одном конце иглы навести магнетизм «юга», то на другом обязательно возникнет «север». Тут притягиваешь – там отталкиваешь. Если здесь опорожняешь, где-то уплотняешь. Неизбежный дуализм рассекает природу надвое, делая каждую вещь лишь половиной, требующей дополнения, чтобы стать целой: дух – материя, мужчина – женщина, нечёт – чёт, субъективное – объективное, внутреннее – внешнее, верх – низ, движение – покой, да – нет.

И если мир таков – двойствен, то и каждая его частица двойственна. В каждой крупице представлена вся система. Что-то напоминает прилив и отлив, день и ночь, мужчину и женщину даже в маленькой иголке сосны, в зёрнышке кукурузы, в любой особи из любого животного племени. Великое противодействие стихий повторяется и в этих узких пределах. Например, физиологи отмечают, что ни у одного существа нет «привилегий»: у каждой способности есть своя противовесная плата. Если одно качество у существа увеличено, то другое урезано. У кого выше шея, у того короче туловище.

Вот вам и механический принцип: выигрыш в силе оборачивается потерей во времени, и наоборот. Периодические, «компенсирующие» отклонения планет – ещё пример. Влияния климата и почвы в политической истории – тоже. Холодный край бодрит, а бесплодная почва не порождает ни болотных лихорадок, ни крокодилов, ни тигров со скорпионами.

Та же двойственность лежит в природе и условии человека. Каждый избыток ведёт к недостатку, каждый недостаток рождает избыток. Каждое сладкое имеет кислинку, каждое зло – долю добра. Всякая способность, способная дарить наслаждение, несёт себе равный штраф за злоупотребление. Её умеренность оплачивается самой жизнью. На каждую крупицу ума приходится крупица глупости. Всё, чего мы недополучили, даёт нам что-то взамен; и всё приобретённое заставляет что-то потерять. Если богатство растёт, умножается и число тех, кто его использует. Собиратель, кто складывает слишком много, теряет себя, ведь природа берёт у человека ровно то, что вложила в его сундук: она раздувает состояние, но губит его владельца. Природа не терпит монополий и исключений. Как морские волны стремятся выровняться, так и все условные неравенства тяготеют к нивелировке. Некая уравнительная сила всегда низводит надменных, сильных, богатых и удачливых на одну ступень с остальными. Если человек слишком свиреп и необуздан для общества, упрям и по своей сути дурной гражданин – мрачный грубиян, в котором есть что-то от пирата, – природа часто дарует ему целый выводок прелестных сыновей и дочек. Они пойдут в обычную деревенскую школу, а любовь и забота о них постепенно смягчают его дикость, преображая хмурое лицо в приветливое. Так природа выменивает «кабана» на «ягнёнка», удерживая баланс.

Фермер считает, что власть и положение – это чудесно. Но президент очень дорого платит за свой Белый дом: это обычно обходится ему во внутренний покой и лучшие мужские качества. Чтобы короткое время блистать перед миром, он готов унижаться перед истинными хозяевами, которые незримо стоят за троном. А может, кого-то манит «самое» величие – гений? И у него нет поблажек. Человек, что возвысился силой воли или мысли, стоит над тысячами, но платит за своё возвышение. При каждом новом приливе света его подстерегает опасность. Обрёл озарение – будь готов свидетельствовать в его пользу и идти дальше вперёд, вырываясь из круга сочувствия, которое прежде радовало, ибо ты остаёшься верен постоянному голосу души. Придётся «возненавидеть» отца и мать, жену и дитя. Есть у тебя всё, чем мир восхищается и что он жаждет? Придётся отринуть эти восторги, обидеть близких верностью своей истине и сделаться для них предметом насмешек и глума.

Этот закон вписан в кодексы городов и народов. Напрасно против него что-то строить и замышлять. Мир упорно сопротивляется неправильному управлению. Res nolunt diu male administrari – вещи не желают долго быть управляемы плохо. Пусть никакого противодействия злу пока не видно, но оно существует и рано или поздно проявится. Если правитель жесток, он сам не в безопасности. Слишком высокие налоги – и казна окажется пустой. Если ужесточить уголовный кодекс, присяжные откажутся выносить приговоры. Если закон слишком мягок, граждане будут мстить сами. Если в стране суровая демократия, то в ответ у рядовых граждан рождается избыток сил, и жизнь горит еще ярче. Подлинная жизнь и удовлетворение человека ускользают как от крайних тягот, так и от крайних удобств, обретаясь почти с равным равнодушием при всех переменах обстоятельств. При любом строе влияние характеров остаётся прежним – и в Османской империи, и в Новой Англии. А в Древнем Египте, при деспотах, история признаёт, что человек оставался настолько свободен, насколько достигла его культура.

Все эти явления указывают на то, что вся вселенная отражается в каждой её частице. В каждой вещи заложены все силы природы. Всё сотворено из одного таинственного вещества. Натуралист видит один и тот же «тип», скрытый за всеми метаморфозами, и рассматривает коня как «бегущего человека», рыбу как «плавающего человека», птицу – как «летающего человека», а дерево – как «укоренённого человека». Всякая новая форма не только повторяет общий характер типа, но и несёт ту же систему целей, препятствий и сил. Любое ремесло, занятие, искусство, сделка – это целый свод мироздания, соотносящийся со всеми прочими. Каждое – это эмблема человеческой жизни с её добром и злом, испытаниями, врагами, путем и концом. И каждая деятельность должна каким-то образом вместить в себя всего человека и пересказать всю его судьбу.

Целый мир заключён в капле росы. Даже самый сильный микроскоп не найдёт там микроба, который оказался бы «неполноценен» оттого, что он крохотный. У него есть глаза, уши, вкус, обоняние, движение, защита, аппетит и репродукция, тянущаяся к вечности – всё умещается в этом миниатюрном создании. Точно так же мы вкладываем всю свою жизнь в каждое наше действие. Подлинная доктрина вездесущия гласит: в каждом мхе и паутине Бог вновь появляется во всей своей целостности. Ценность мира изобретательно проецируется в любую точку. Где есть добро, там же заложено и зло; где связь, там и отталкивание; где сила, там и ограничение.

Так весь космос одушевлён. Всё носит моральную окраску. Душа, что внутри нас является чувством, вовне оборачивается законом. Мы вдыхаем её вдохновение, а глядя на историю, видим её неумолимую мощь. «Она в мире, и мир ею сотворён». Правосудие не откладывается на потом. Безупречное равновесие уравновешивает себя во всех измерениях жизни. Оi chusoi Dios aei enpiptousi – «кости Зевса» всегда подделаны так, чтобы выпадать справедливо. Мир похож на таблицу умножения или математическое уравнение, которое, как ни переверни, сведётся к балансу. Какой бы «числитель» ты ни взял, тебе вернётся ровно его истинная ценность, ни больше ни меньше. Любая тайна становится явной, любой порок наказывается, любая добродетель вознаграждается, всякая обида исправляется – без шума и неизбежно. То, что мы зовём «возмездием», – это всеобщая необходимость, скрепляющая проявление целого всякий раз, когда мы видим одну его часть. Если есть дым, должна быть и огонь. Увидел руку или ногу – знай, что за ней скрыт остальной организм.

Каждый поступок сам себя вознаграждает, или, иными словами, осуществляет себя в двоякой форме: во-первых, в самой сути (в реальности), а во-вторых, в сопутствующих обстоятельствах (в кажимости). Люди называют «обстоятельства» – воздаянием. Настоящее воздаяние лежит в самом деле и видимо душе. Воздаяние в обстоятельствах видимо рассудку – оно неотделимо от дела, но порой растягивается во времени и может не стать очевидным годами. Точные удары «розог» могут настигать нас через годы, но они лишь продолжение самого проступка. Преступление и кара вырастают из одного стебля. Наказание – это плод, зреющий внутри самого цветка удовольствия, что скрывал в себе семя расплаты. Причина и следствие, средство и цель, семя и плод неразделимы: ведь следствие уже расцветает в причине, результат существует в исходном действии, а плод – в семени.

Мир, таким образом, не желает делиться, а мы всё пытаемся действовать «частями», отрезать кусочек – скажем, ради чувственного наслаждения мы отделяем удовольствие от необходимых нравственных предписаний. Человеческая изобретательность издавна бьётся над одной задачей: как отсечь у «сладкого» его «мораль», у «сильного» – его «глубину», у «блистательного» – его «справедливость»; иначе говоря, как разрезать тонко-тонко верхний слой, чтобы там снизу осталась дыра. Как заполучить один конец, не получая другой. Душа говорит: «Ешь», тело жаждет пировать. Душа говорит: «Мужчина и женщина да будут одно плотью и одной душою», а телу мил «один только союз плоти». Душа говорит: «Властвуйте над всем, но во имя добродетели», а тело хочет владеть всем для своих похотей.

Душа стремится с разбегу жить и действовать во всём, быть единственной реальностью, к которой «прилагается всё остальное» – сила, наслаждение, знание, красота. А частный человек хочет быть кем-то заметным, выговорить себе некую частную выгоду, торговаться за пользу, скакать верхом, чтобы «всех перепрыгнуть», наряжаться, чтобы «взорвать» окружающих, есть – лишь чтобы «объедаться», управлять – чтобы «все видели». Люди мечтают о величии, желают должностей, богатства, власти и славы. Они полагают, что «быть великим» значит взять лишь сладкую сторону бытия, отбросив горькую.

Но это расщепление всегда обречено на провал. И доныне ни один прожектёр не преуспел в этом хоть немного. Разделённая вода сливается сзади нашей ладони. Стоит попытаться вырвать удовольствие из предмета, как оно исчезает; выгоду из «выгодного» – так тут же иссякает «прибыль»; силу из «могучего» – сила пропадает. Нельзя брать вещи пополам и получать чувственное благо отдельно, ровно так же, как нельзя получить «внутреннее» без «внешнего» или «свет» без «тени». Гони природу вилами, а она вернётся бегом.

Жизнь обросла неотъемлемыми условиями, от которых упрямцы стараются увернуться. Тот или иной хвастает, что они ему нипочём, что они его не касаются, – но это лишь на словах, а в его душе они живут. Если он и выворачивается в какой-то сфере, они ударят в другой, более уязвимой. Если ему удаётся обмануть форму и обличье, значит, он отверг саму жизнь и бежал от себя, и тогда «воздаяние» превращается для него в «мертвечину». Так очевидны и безнадёжны все попытки изъять «хорошее» без «налога» на него, что, казалось бы, никто бы их не предпринимал, – ведь это безумие. Но увы, заразившись желанием «побунтовать и отделиться», человек поражает и свой ум, так что он перестаёт видеть целостность Бога в каждом явлении, различает только чувственный соблазн, а не видит чувственного вреда. Ему чудится «русалочья голова», но не видно «драконьего хвоста». Он надеется отрезать кусок, который хочет, от того куска, которого не хочет. «О, сколь таинственен Ты, Господи, в безмолвных высях, рассыпая Своею неустанной волей карающую слепоту на тех, чьи желания безудержны!»

Человеческая душа хранит верность этим фактам в живописи притч, историй, законов, пословиц, будничных бесед. Она находит язык в литературе помимо воли автора. Так, греки назвали Зевса «Верховным Разумом», но приписав ему по преданию бесчестные деяния, невольно «компенсировали» разум, связав этому «нехорошему» богу руки. Он становится беспомощным, как король Англии. Прометей знает тайну, которую Зевс вынужден у него выкупать; у Афины своя тайна; свою собственную громовую силу Зевс взять не может: ключи от неё – у Минервы.

«Все боги, кроме меня, не ведают:

Как отпереть те засовы,

За которыми спят его громы».

(Эсхил)

Ясное признание, что во всём действует некий Всеобъемлющий, имеющий нравственную цель. Индийские мифы сходятся к таким же выводам. Кажется, невозможно выдумать сказание, которое бы не было глубоко нравственным. Аврора забыла попросить вечную молодость для любимого, и Тифон стал бессмертен, но состарился. Ахилл не был неуязвим до конца, ведь пятку, за которую его держала Фетида, священные воды не омыли. Зигфрид в «Песни о Нибелунгах» тоже не совсем бессмертен: лист, упавший ему на спину, когда он купался в крови дракона, оставил там смертное пятно. Видимо, всё устроено так. Словно в любую «красивую вольность» фантазии человека, решившего побезумствовать в мире поэзии и освободиться от старых законов, всё равно незаметно прокрадывается это мстительное условие, этот «откат», говорящий, что закон неотменим, что в природе нельзя ничего получить даром, всё приобретается за плату.

Такова древняя доктрина о Немезиде, которая смотрит за вселенной и не даёт безнаказанно совершать зло. Говорили, что Эринии сопровождают Правосудие и если бы солнце сбилось с пути, они наказали бы и его. Поэты рассказывали о некой «тайной связи» каменных стен, железных мечей и кожаных ремней с обидами, нанесёнными владельцам: пояс, который Гектору подарил Аякс, волочил героя за колесницей Ахилла; меч, который Гектор подарил Аяксу, стал тем клинком, на острие которого Аякс пал. Также они описывали, как на Тасосе был поставлен памятник победителю состязаний по имени Феаген; один из его завистников, приходя ночью, пытался опрокинуть статую, ударяя её снова и снова, пока та не рухнула и не раздавила насмерть самого злобного завистника.

В этом голосе притч действительно звучит божественное. Он исходит из глубины мысли, а не из волевого замысла писателя. Лучшее в каждом авторе – то, что не лично его, а идёт из природной сути, а не из избыточных выдумок. То, что, возможно, не сразу обнаружишь, изучая одного творца, но поймёшь, рассмотрев многих, – это и есть общая душа их всех. Мне интересен не столько Фидий, сколько «человек эллинского мира» той ранней эпохи. Хотя для удобства истории мы говорим о Фидии, но при глубоком анализе его имя и личность лишь затрудняют путь к высшей критике. Надо видеть, к чему человек «в целом» тянулся в эту пору, и как вмешивалась воля Фидия, Данте, Шекспира, через которых род людской тогда воплощал свои стремления.

Ещё сильнее эта мысль выражена в пословицах всех народов, которые всегда были «литературой разума» – абсолютной истиной без оговорок. Пословицы, как священные писания каждого народа, – святилища наших интуиций. То, что мир, прикованный к видимым формам, не позволит сказать напрямую, – он без возражений разрешит сказать пословицей. И этот «закон всех законов», отвергаемый с кафедры и в сенате, ежечасно провозглашается на рынках и в мастерских в виде туч пословиц, столь же верных и вездесущих, как птицы и мухи.

«Всё двоится, одно против другого.» – «Око за око», «Зуб за зуб», «Кровь за кровь», «Мера за меру», «Любовь за любовь», «Дай – и тебе дадут», «Тот, кто поит других, сам напьётся», «Что ты хочешь, Бог спрашивает: заплати и возьми», «Не рискнёшь – не выиграешь», «Ты получишь ровно столько, сколько сделал», «Кто не работает – пусть не ест», «Сидел на грехе – получай вдвойне», «Проклятия возвращаются на голову того, кто их произносит», «Если ты накинул цепь на шею раба, то другой конец цепи пристегнулся к твоей шее», «Дурной совет губит советчика», «Дьявол – осёл».