Свой путь

Наконец, мы вошли в подлесок и смочили горло в первом ручье, пересекавшем тропу, с кристальной и вкуснейшей водой. Ещё через несколько минут впереди и слева показались деревянные каркасы для палаток, столовой и кухонной, бывшего базового лагеря, которые мы с Олегом сооружали два года назад. А чуть дальше – дом пастухов, обычно пустующий летом. Но всё это мы проскочили за ненадобностью остановки, желая пройти как можно дальше за день, учитывая дефицит продуктов, а значит и времени.

Через час мы подошли к нашей с Олегом переправе через бурную речку Кара-Су, вдоль русла которой вытянулся глухой ленточный лес. Толстое, поваленное стихией, дерево в два охвата лежало мостом через поток, метра на три выше водопадных струй. Вдоль этого бревна мы с Олегом в тот год приладили перила из длинного валежника и поваленного ветром молодого кругляка, для своих неподготовленных клиентов. Всё осталось невредимым, и этот факт приятно щекотал наше эго. Чистая вода круто падала со склона, перерезая его. Событие, из-за которого я назвал ущелье Ведьминским, случилось именно здесь.

Дальше Олег не ходил и до самого ледника я стал его проводником, всё время шёл впереди. Сразу за переправой началось «болото». Вода стекала со склона сквозь траву на площади в сотни квадратных метров. Утопали по щиколотку, кое-где пытаясь перескакивать по редким травяным кочкам. Тут бы в резиновых сапожках лучше ходить. А я мочил свои альпинистские вибрамы советского производства. Олегу было легче: он шёл в пластиковых импортных горных ботинках и его ноги остались сухими. А пройдя этот участок, он переобулся в кроссовки.

Из «болота» мы вошли в густой лес, состоящий преимущественно из лиственницы, придающей ему дремучести. Влажная атмосфера сырой чащи благоволила расцвету всех видов мхов и лишайников, свисающих с ветвей деревьев. Не доставало лишь избушки на курьих ножках у тропы. Теперь весь обзор окрестностей был закрыт для нас нетронутой тайгой, куда попадать могут лишь пешие смельчаки. Да и не до обозрения нам было. Чтобы не споткнуться и не поскользнуться, наступив на скользкие коренья, требовалось сконцентрировать всё внимание на узкой, извилистой и отчасти заросшей тропе. Если же, по невнимательности, человек наступает на, казалось бы, сухой корень, то почти неизбежно падение, потому что влажная кора срывается с него под давлением стопы.

Сквозь лесные заросли лишь иногда мелькала слева, внизу по склону, игривая струя потока реки, блистая отражёнными лучиками солнца, как гранями бриллиантов. И слышно, среди лесной тишины, как шипящий водный поток ворочает и несёт вниз по течению огромные валуны, которые глухо стучат о дно в ритме тяжёлых шагов огромного существа.

Угол наклона тропы постепенно рос, мы шли в верховье ущелья, к леднику и центру Северо-Чуйского хребта, набирая высоту. Вот уклон резко увеличился: мы стали забираться на селевой завал природного катаклизма. Миллиарды кубометров горной породы съехали с нашего (левого) склона распадка и запрудили поток талой воды, текущей с ледников хребта. Это произошло очень давно. И плотина эта, возвышающаяся на добрую сотню метров над рекой, уже заросла лесом и кустарником. А водный поток стал возмущённо пробиваться в узкий кулуар между завалом и правым склоном, противоположным нашему. Но часть речных струй шумно просачивались и под завалом.

При выходе на самый верх прижима нам открылся сказочный вид на длинное, серо-молочного цвета, озеро, образованное этим селевым завалом. Насыщенная известковой взвесью разрушающихся гор, вода озера выглядела мёртвой, ни кем не населённой. Из озёрной глади тут и там торчали, давно лишённые своей коры, мёртвые стволы вековых лиственниц. В воде лиственница не гниёт, а только твердеет, как и дуб. И эти, когда-то живые, деревья, не пережившие затопления, теперь будут стоять до очередного катаклизма сколь угодно долго. От этого пейзажа возникают кладбищенские ощущения. Умиротворение и мертвенный покой…

А на слонах продолжается жизнь хвойного леса, будто склонившего свои кроны к озеру в траурном почтении. Вдали, за озером, исполинами возвышаются ледяные гребни хребта, сверкая на солнце «начищенным серебром» вечного льда и снега. С них необычайно длинной змеёй извивается язык ледника, ледовой рекой стекая вниз, немного не дотягиваясь, под воздействием солнца, до озера. Подобные пейзажи могут встречаться и в других горных районах на Земле, но такой – неповторим.

Заворожённый масштабом красоты, я сделал здесь очередной трёхминутный привал. Олег впервые увидел эту чудесную картину и удивил меня своим равнодушным взглядом. Мне же местность была знакома и стала почти родной и любимой. И равнодушие моего спутника никоим образом не омрачало моего удовольствия. Не проронив друг другу с самого утра ни слова, не переглядываясь и не сговариваясь, мы стремились пройти как можно дальше за световой день, обойдясь без обеда.

После спуска с прижима нас ждал переход вдоль среза воды озера по крутому склону с конусом выноса каменной породы, состоящей из «живого» курумника (огромных камней почти равного размера, качающихся под стопой). На нём два года назад я спас от падения с кручи на камни и в озеро неопытную туристку из Германии, в последний момент схватив её за руку мёртвой хваткой. Надо было видеть её взгляд на спасителя!

Нам же привычно, по курумнику, даже с тяжёлым рюкзаком, безостановочно прыгать с камня на камень, успевая снимать с первого ногу до того, как тот «сыграет», желая опрокинуть незваного гостя. Глаз же при этом в доли секунды, по наитию, находит наиболее устойчивый камень, на который можно безопасно прыгнуть другой ногой. И ещё до касания, взгляд «ловит» уже следующий камень, как точку опоры на долю секунды. Это «бег силы», но не всякий путешественник им обладает. Меня ему научил человек, с детства выросший в горах приятель-альпинист, даже не подозревавший, что этот аллюр так можно назвать.

После курумника мы попали в сказочный лес. Слева лежало «мёртвое» озеро, тропа тянулась почти у кромки воды, а со всех других сторон звал остановиться и отдохнуть удивительно гармонично росший молодой кедровник. Но меж деревьев там, прикрывшись мхом, поджидали острые камни.

Вырвавшись из объятий чудной рощи, мы попали на просторный паводковый разлив реки, несущей талые воды с ледника в озеро. Это плоское дно ушедшего когда-то озера, раскинувшись на сотни гектаров гладко осевшей серо-голубой глины с оставшимися обширными лужами, было девственным. Глубокий след протектора наших ботинок стал первым в этом летнем сезоне, потому что смыть след предыдущих посетителей под силу лишь весеннему паводку. За этой глинистой «пустыней» снова стеной вставал на нашем пути многовековой кедровый лес. А перед ним лежала поляна разноцветного мягкого мха. Наступал вечер, солнышко уже покинуло наш крутой и высокий западный склон.

Я помнил, что с этого места до ледника оставалось пройти ещё часа три, и мы не успевали это сделать по светлому времени, надо было остановиться на ночь. Лучшего места, чем эта моховая поляна не найти и в мечтах. Такого уюта для ночёвки на природе я ещё в жизни не ощущал. Слева, со склона, круто нависал конус недавнего выноса курумника. Недавнего – потому, что камень был чист от лишайника. Из-под него струился ручей чистейшей воды, образуя у подножия небольшую ванночку для купания – только для одного человека, в естественной чаше меж камней. Вода отливала голубизной прозрачного флюорита и походила на природную отполированную линзу. От этой ванночки и до самого леса на добрую сотню квадратных метров раскинулся ковёр из толстого слоя мха, мягкого как пух. А справа и позади – пройденное только что безжизненное поле голубой глины.

– Смотри, Олег, какое шикарное место для ночёвки. Предлагаю остановиться. Дальше – сырой лес, а до следующего удобного места для лагеря по светлу не дойти, тем более – до ледника.

– А до ледника сколько ещё? – деловито и командирским тоном потребовал Олег.

– Завтра, ближе к обеду, если спать до солнечного пригрева, дойдём до него.

Более ничего не произнеся, мой хмурый спутник сбросил с плеч на мох свой рюкзак и стал распаковываться. У самой ванночки, прямо на мху, мы и поставили палатку, для которой здесь не требовалось даже колышков, ибо она утонула, как в перине.

– Предлагаю сначала освежиться в ванночке, – заявил я.

И, раздевшись донага, погрузился в обжигающе холодную ванну. Усталость от беспрерывного дневного перехода забрала проточная вода.

Олег последовал моему примеру, когда я уже готовил костёр на камнях у ручья. С момента купания мы с ним весь вечер ходили босиком по разноцветному мху, как по ковру, утопая по щиколотку и не доставая тверди. Мох при этом ничуть не страдал и поднимался через минуты до первоначального состояния. Ощущение было таким, будто сама матушка Земля берёт наши ступни в свои ладони и ласково массирует их мизерными пальчиками. Глубокий мох был сух и в середине слоя ещё сохранял тепло после дневного прогрева на солнце. Это было так кстати, после первого в этом походе марш-броска. Ноги просто млели от удовольствия. Такого отдыха после трудного дня у меня в жизни ещё не бывало.

Ещё до сумерек я успел приготовить ужин (он же и обед) и, разомлев у костра, мы, по-прежнему молча, встретили звёздную ночь. Вечер был чудный, зажигающиеся звёзды ласкали глаз. Лишь отдалённый шум реки, оставившей глинистое дно своего разлива пару недель назад и текущей теперь у подножия противоположного склона, слегка нарушал вселенскую тишину. Каждый думал о своём, любуясь космическим свечением, окаймляющим в ночное время гребни гор на границе с небом. Олег закурил свою резную курительную трубку с чёртиком, набив её заморским табаком. Я предложил ему раскурить «трубку мира», что мы с ним умиротворённо и сделали. Засыпали на моховой перине, как на пуховой, не потребовалось даже подстилать коврики.

Глава вторая. Призыв

Ночью я вдруг проснулся, словно выспался. Сквозь полотно однослойной палатки было видно, как на востоке, над противоположном склоном, начинает слегка синеть небо. Захотелось узнать: который час и сколько ещё можно будет поспать. Для этого я начал было высвобождать из спальника руку с ручными ходиками на запястье, чтобы потом, дотянувшись до фонарика, осветить циферблат.

Но не успел я даже вынуть руку, как услышал небесный призыв неземным и одновременно каким-то родным женским голосом: «Андрей!». В голосе звучал именно призыв, строгий и неумолимый, одновременно полный неизмеримой любви. Призыв был такой мощный, что пронзил всё моё тело, но в первую очередь я слышал его ушами и удивился, что спящий Олег не реагирует. Казалось, что голосом залито всё ущелье. Одновременно сквозь плотную ткань палатки, будто её и не было, я увидел исполинского роста женщину в праздничном древнерусском одеянии красно-жёлтой расцветки, в сарафане до пят. Будто сошедшая с иконы, женщина стояла на самом гребне нашего склона и смотрела прямо на меня. Она была соразмерна склону, а голова доставала зенита.

Явление было выше моих сил восприятия и я от страха отключился, так и не узнав: который был час. Проснулся, когда солнце уже взошло над горной грядой восточного склона. Олег, как истинный айтишник, пригревшись и наполовину вылезши из спальника, сладко спал ещё больше часа. Выйдя из палатки, я принял бодрящую ванну и, прогуливаясь босиком по мягкому мху, стал размышлять, находясь в выгодном, для себя, одиночестве.

Мне давно не было так хорошо и счастливо, как этим утром. Даже не хотелось торопиться на маршрут, как будто куда-то улетучился порыв идти вперёд. Очень хотелось подольше побыть одному. Состояние души и тела было необычно лёгким, будто и не было в предшествующие дни физической нагрузки; и настолько чистым, ясным сознание, словно не было раньше в жизни трудностей, забот и огорчений. Как заново родился… Райское место, райское состояние и весь мир – прекрасен!

Но что же за явление было ночью – сон? Нет же – я всё ясно, в полном сознании видел и слышал: каркас палатки, сопящего тихонько напарника, предрассветное просветление неба, рядом лежит мой фонарик – руку протяни… И спать уже совсем не хотелось.

Кто мне явился? Нет, самому не поверить…, кто я такой, чтобы мне явилась сама… И что хотела сказать, сообщить? Я, вероятно, должен был что-то узнать, понять, что-то сделать???! Теперь одни запоздалые вопросы. А может, просто остановиться и поразмыслить о том, как жить дальше? Может, я не свой путь выбрал и надо его снова искать? Ведь кроме альпинизма у меня нет больше интересов!

Семья – это тыл, опора, любовь к ближнему, уют… Необходимо найти своё любимое дело, чтобы с его помощью и семью прокормить. Душа всё время его ищет…

Прохолостил! Испугался! Но почему? Не был готов к встрече с истиной, что ли? Слабак, как стыдно перед собой! Может быть, больше это не повторится из-за моей реакции такой. А уже хочется повторения. Ничего теперь не поделаешь. Надо просто ждать, надеяться и быть готовым, «в конце концов!» – как говаривал мой отец.

Мой спутник в этом походе изначально был для меня безоговорочным руководителем. И не только потому, что маршрут был им задуман и разработан, но ещё (правда, по не проверенным мною данным) был опытнее в альпинизме и с более высоким спортивным разрядом, хотя лет на восемь моложе меня. Но не похоже, что Олег предполагал эту разницу в возрасте. А для меня сей факт не имел никакого значения. Ясным было и то, что в нашем бывшем альпклубе он состоял намного раньше меня.

За полтора дня похода стало заметно его высокомерное отношение ко мне. Ростом Олег был чуть выше моего плеча, сухого спортивного телосложения, русоволосый, с короткой стрижкой, в противоположность моей. Мелкие и резкие черты красивого лица, маленькие серые глаза, не выражающие застывшей мимикой ничего, выдавали в нём северо-западного европейца, с ярко звучащей фамилией Маузер. При общении взгляд его всегда был направлен слегка влево и чуточку вниз. В лицо собеседнику, а тем более в глаза, он не смотрел никогда. Ну и темперамент у Олега был ярко меланхоличный. Жёсткий интроверт и мизантроп.

Проснувшись в начале двенадцатого, не произнеся ни слова, напарник, с недовольным видом начал собирать свой рюкзак, причём одновременно нехотя и явно торопясь. Костёр у меня был к тому времени уже готов и мы, наскоро позавтракав, оба понимая, что сильно задержались и теряем время, стали готовиться в путь.

Мой продуктовый набор состоял преимущественно из импортных сублиматов в вакуумных упаковках. Они очень удобны в походных условиях и тогда ещё были для нас диковинкой на отечественном рынке. Вот ими я и потчевал своего спутника, включая в рацион дополнительно: сыр, сырокопчёную колбасу, сухофрукты, чай, кофе, сахар, мёд, сухари, масло топлёное и растительное, конфеты и шоколад.

После благодати на солнечном пригреве мы зашли в сырой шатёр кедрового реликта. Тропа, никем до нас не обновлённая, частично заросла и просматривалась пунктиром. Кедровые исполины в два, а то и в три охвата окружали без просвета. Влажная прохлада приятно освежала нас, охлаждая перегретое с утра на солнце тело, теперь тем более перегруженное физически. Толстые коренья и частые ручьи, пересекающие нам дорогу, не позволяли отрывать внимания от часто пропадающей тропы, которая, петляя, будто заманивала в лесной лабиринт…

Расслабив своё внимание и памятуя как ходил здесь два года назад, я, следуя единственной тропе, уверенно торил путь. Как вдруг, ничем не спровоцированное сомнение стало всё отчётливее и с каждой минутой сильнее расти в моём сознании. В чём дело – не пойму, тропа-то одна. Но она почему-то забирает всё круче в гору. «Так вообще-то не должно быть» – думал я на ходу. К тому же, на этом подъёме тропка стала похожа на парковую, городскую. Выйдя на малюсенькую полянку между деревьями, я решил сделать первый привал, чтобы отдышаться после крутого подъёма. Олег солидарно и молча согласился. Продолжения тропы после этой полянки снова не просматривалось.

С этой площадки открылся, сквозь разлапистые ветви, неплохой обзор в направлении нашего движения. Сняв рюкзак и разминая спину, я стал любоваться красотой гигантов-кедров. Впереди, меж зарослей леса, уже едва просматривались части горного пика, ослепительно блестевшие белым льдом и снегом, радующие небесной красотой и своей близостью. Опустив свой взгляд вниз по склону, я вдруг увидел далеко внизу и впереди участок тропы, по которому надо было идти… Я сразу понял свою ошибку. Это неприятно укололо моё самолюбие за легковесную самоуверенность.

Я немедленно признался в своём промахе Олегу, безучастно до этого откинувшемуся спиной на ствол дерева и смотрящему в противоположную сторону.

– Что ж ты так?! Я же на тебя всецело положился, – недовольно нахмурившись, не преминул упрекнуть меня он.

– Занесла, нелёгкая… – развёл руками я, подумав правда, что это неспроста. – Где-то я проскочил развилку, значит, по невниманию. Тропа тут хорошо набита, вероятно, потому, что люди с этой уединённой полянки, ночуя здесь, часто спускались за водой, – предположил я вполне логичную версию.

Так часто бывает: туристы находят отдалённое от тропы место для уединённого ночлега. А следующие за этой, может первой, группой, другие, как и мы, попадаются на удочку внимания к болеее протоптанной тропе. И она становится «бродвеем».

На этой петле мы потеряли около часа. Ещё через час вышли из леса на широкую и удивительно плоскую морену, оставленную отступившим при обильном таянии ледником, который теперь «бычился» на нас в полукилометре впереди. Морена была устлана однородным крупным курумником серого цвета, видно, не очень давно освободившегося из-под ледникового плена. Дойдя до её центра, где каким-то чудом из под камней росла одинокая молоденькая чахлая ивушка, Олег без обсуждений и командным тоном заявил:

– Здесь ночуем, сегодня поздно идти на ледник. А завтра пораньше надо встать – и вперёд, – и, не дожидаясь моего отзыва, вытащил из рюкзака палатку.

Моя очередь быть ведущим закончилась, и Олег воспарил в своём руководстве.

– Логично, перед маршрутом стоит лучше отдохнуть, – подтвердил я.

Слева, метрах в ста, шумел поток вырвавшейся из-под ледника «молочной» реки, а за ним – скальная грива восточного склона. Справа, в паре сотен метров, стеной, размером с трёхэтажный дом, закрывала обзор боковая морена. Выше языка ледника упирался в зенит белоснежный монумент горы. Солнце хорошо пригревало, и мы поспешили просушить до выхода на лёд свои вещи. Особенно в этом нуждались мои вибрамы. На леднике ночами зима, поэтому обувь важнее всего.

После обеда, используя свободное время, я попросил у Олега карту и схему маршрута, чтобы самому сориентироваться по абрису и самостоятельно разглядеть следующий участок маршрута. Мы же оба дальше этого места никогда не ходили. Проведя рекогносцировку и определив направление дальнейшего движения к нашему перевалу, я увидел, что путь к нему лежит через высокую стену морены, лежащую справа. За ней амфитеатром уходят ввысь волны морены уже другого ледника, поворачивая вправо и прячась за западной скальной грядой. По этой морене и надобно нам идти. А отсюда наш перевал ещё не был виден.

– Олег, а нам незачем идти на ледник. Надо двигаться направо – по морене, в сторону другого ледника. Там, на западе, наш перевал, – уверенно показал я рукой нужное направление.

– Я лучше знаю, меня подробно проинструктировали те, кто так ходил. Не надо дискуссий! – резко отрезал он, забрав у меня свои бумаги, демонстративно развернулся ко мне спиной и спешно удалился за палатку.

Я понял, что мне сейчас не доказать свою правоту. «Приехали! Кто в лес, кто по дрова! Ладно, – подумал я, – утро вечера мудренее. Может, завтра с утра поразмыслит и одумается». Так бывает в горах: по карте – одно, а глянешь вперёд – не совсем понятно, трудно бывает привязаться к месту.

Утром я разбудил Олега раньше, чем солнце появилось из-за горной гряды. А меня самого разбудил будильник, встроенный в мои механические часы. На ледник – как в бой, не то, что по «зелёнке». С самого подъёма снова молча позавтракали и собрались. Подошли к леднику одновременно с восходом солнца над гребнем скал. Сотни лучиков мелкими иглами брызнули по глазам, отразившись от кристалликов льда. Пришлось спешно надевать горнолыжные очки.

Одев на ботинки «кошки» и взяв в руки по ледовому молотку, мы почти бегом, на передних зубьях «кошек» быстро преодолели крутой участок языка ледника, высотой в пару десятков метров. Олег «рвал подмётки» впереди, я едва поспевал за ним. Видно, он был зол за вчерашний наш разлад во мнениях и хотел быстрее доказать свою правоту.

Выйдя на более пологую часть ледника, мы пошли привычным, для этого ландшафта, шагом. Нижняя часть ледника, открытая от снега в летнее время, изрыта рытвинами с лужами глубиной по щиколотку. Между ними лишь узкие перемычки из подтаявшего льда. Рытвины разного размера, поэтому шаги через них тоже разной длины. Этот неровный темп ходьбы забирает много сил. Чтобы облегчить движение, мы сняли «кошки» с ботинок, потому что они ещё больше затрудняли шаг, слишком врезаясь и цепляясь за кромки рыхлого льда. Перемычки между рытвинами зачастую были меньше длины ботинка и крошились под подошвой. Несколько часов подниматься по такому леднику – перспектива не весёлая.

Ледовая пустыня своим горбом скрывала от взора свои размеры, особенно длину, куда и вёл меня Олег – прямо к крутому ледопаду, сползающему с соседней, стоящей правее, вершины. Сначала я молча и почти безнадёжно ждал, что он вот-вот одумается. Ведь с каждой сотней метров моя правота становилась всё явнее. И чем выше мы поднимались, тем больше я в ней убеждался, поглядывая всё круче вправо, в сторону выбранного мною направления. Вот уже появился на горизонте «наш» перевал, «выглянув» из-за скальной гряды.

А Олег, как ужаленный, глядя лишь под ноги, максимально возможным темпом шёл к ледопаду, вертикально раскрывшему свою рваную гармонь ещё в нескольких километрах впереди.

С горба ледника, куда мы добрались, ещё лучше стало видно весь правильный участок, лежащий уже позади и справа. К тому же, откуда ни возьмись, у меня появилось знание, что выбранный Олегом вариант маршрута на этом участке ведёт нас в тупик, причём очень опасный. Я даже знал, что представляет из себя этот тупик: непроходимую трещину. Внезапно появившаяся интуиция, силы которой я раньше не ведал, извещала меня о том, где мы наткнёмся на эту трещину, как она выглядит и даже в какое время дня это произойдёт.

Остановившись у огромного валуна размером с маленький автомобиль, лежащего на середине пути к ледопаду, я задумался, любуясь картиной: камень по всей своей поверхности был «инкрустирован» пиритом (в простонародье – золото дураков). Идти за Олегом совсем расхотелось и я стал вычислять: через сколько лет ледник вынесет в реку этот валун. Получалось, что примерно через десяток или больше. Но это с опорой на усреднённый показатель скорости движения и таяния ледников в горах средней полосы. А сколько приблизительно времени лежать на льду этому камню, может рассчитать исследовательским путём только гляциолог.

Олег оглянулся, видимо не услышав моих шагов в окружающей тишине:

– Ты чего?! Давай быстрее!

«Ну, быстрее-то некуда» – подумал я и решил его осадить, раз сам не понимает:

– Олег, ну посмотри! Вон же наш перевал виднеется, туда надо идти, по вон тем моренам! Остынь и присмотрись внимательнее! – показал я ему снова правильное направление правой рукой.

– Не спорь! И прибавь темп! – нервно отрезал он и рванул в стремлении ускориться.

Какое уж тут ускорение? То носок ботинка клюнет в рытвину с лужей, то каблук. Рытвины образуются на леднике от нагрева солнцем камешков, лежащих на поверхности льда. Они-то и топят лёд вокруг себя, образуя лужи. Лёд же в большей степени отражает солнечное тепло, а камешки только впитывают его. Ещё и ручьи талой воды разной мощи, ширины и глубины, тут и там режут ледник, образуя в нём русла. Через широкие ручьи приходилось перепрыгивать с большим трудом.

Больше мы не останавливались. После пререкания в Олега словно бес вселился и я едва за ним поспевал. Энтузиазм у меня совсем пропал, я же знал теперь, чем в лучшем случае закончится наш аллюр. Но было очевидно, что Олега не остановить. Теперь, по технике безопасности, от меня требовалось обеспечить спасение напарника по «связке» в случае опасности, несмотря на все возможные с его стороны в таком состоянии «фокусы». Но в тот момент я даже не мог подумать, что таковые могут случиться у перворазрядника.

Конечно, я мог повернуть обратно и он бы последовал за мной. Но мой фатализм и азарт в любви к риску и приключениям, а так же природный альтруизм не дали трезвому рассудку так действовать.

Мы шли часами, а ледопад еле приближался. Вот уже и в тень от стены ледопада зашли. Про свои наручные часы я совсем забыл в тот день. Мне было не до хронометража, на ходу я уже представлял всю тяжесть предстоящего «сизифова» труда наперёд.