Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход

Долго нынче не сидели, похлебали приготовленной девами ушицы, да полегли спать, как убитые. Одни дозорные, укрывшись за деревьями, до самого утра перекликались:

– Москва!

– Новгород!

– Усолье!

И еще один человек не спал – Маюни. Полежал немножко в шалашике, поворочался, потом вылез, уселся у догорающего костра и, уставившись в темноту вытянутыми к вискам зелеными глазами, надолго задумался. Злобные и коварные колдуны – сир-тя – не давали покоя парню! О, дед, шаман, рассказывал о них много… жаль, что Маюни тогда был еще совсем малыш, мало что понимал, хоть и внимательно слушал.

Они уже давно в их, колдовских землях! Мерзкие людоеды-менквы, огромные ужасные звери: товлынги, зубастые драконы, толстоногий ящер с длинной шеей и маленькой головой… А где же сами сир-тя? Что, не видят чужаков, не знают про них? Может, и так… Но скорее – и видят, и знают, просто до поры до времени затаились, замыслили какую-то пакость, быть может, всю ночь напролет думают, как бы половчее напасть? Или заманить куда-нибудь, в такую непроходимую трясину, что и не выберешься никогда, пропадешь, сгинешь, или… или готовятся вот-вот наслать какое-нибудь гнусное колдовство. Какое? Ах, знать бы… Жаль, жаль, толком-то ничего и не ведал о сир-тя Маюни. Знал только про колдовское солнце да про золотого идола. Ну… об этом многие из его народа знали.

Однако дед еще предупреждал, что сир-тя захотят захватить всё! Всё, до чего только смогут дотянуться, и подчинить себе всех людей. Сейчас они просто копят силы… может, казакам удастся, покуда колдуны еще не очень сильны… О, великий Нум-Торум! Если бы удалось всё… Если бы!

Оглянувшись по сторонам, отрок отвязал от пояса дедовский бубен, стукнул пальцами по туго натянутой коже, звякнул бронзовыми подвесками… Бубен отозвался сразу же, словно только того и ждал – зазвенел, зарокотал глухо, словно бившие о берег волны. Маюни улыбнулся, погладил бубен, провел пальцами и вновь принялся молиться.

Отец Амвросий, проснувшись на миг в своем шатре, прислушался и недовольно хмыкнул: опять этот язычник тешит бесов своим дурацким бубном! Младой, а упертый… так дед его был – волхв, и сам себя парень волхвом называет – шаманом. К слову Христову глух! Вон и сейчас не спит, лживых своих богов молит… чем он сам-то отличается от колдунов… которых, может, и нет вообще? Может, вымерли они все от мора да глада, сгинули – а златой идол остался. И капища… Капища – разрушить… А идола… идола – унести…

Уронив голову на кошму, священник снова захрапел под тихий рокот шаманского бубна.

А чуть поодаль проснулась в шатре Настя. Сперва полежала с закрытыми глазами, покуда не поняла, что проснулась, ушел куда-то сон, улетел, сгинул, хотя еще вчера казалось, что можно проспать и несколько дней подряд. Казалось… Да вот не спалось что-то – думалось. Об атамане думалось, об Иване, добром молодце, что давно уже смутил сердце кареглазой девы. Смутил, отдалился… но никак не хотел из сердца девичьего уходить. Вот и тогда, когда вдруг появилась та огромная зверюга, он ведь хотел защитить Настю, обнял, не оттолкнул… А потом… Потом вновь отдалился, даже не разговаривал больше. Может, потому что делами важными занят был? Или… сердце остыло? Да и не загоралось вовсе, просто показалось все… показалось… Ну и пусть! Пусть она, Настя, простого тележника дочь, но свою гордость имеет! И нечего тут… нечего… Сама не заметила девушка, как навернулись на глаза злые слезы, как губ затряслись… Едва удерживаясь от рыданий, девчонка выскочила наружу, подошла к костерку, уселась рядом с Маюни:

– Можно, я с тобой посижу? Я тихонько.

– Сиди, да-а.

Так и просидели до утра вдвоем, молча. Маюни лишь иногда трогал пальцами бубен, а Настя шевелила прутиком угольки, да запекла остаток форели. Разломила кусок пополам, протянула отроку:

– На.

Так же молча и пожевали, прислушиваясь к перекличке дозорных:

– Славе-ен город Москва!

– Град Смоленск славен!

– Усолье!

– Вычегда!

– Кострома-а-а!

– Славе-ен город Москва!

Так и не заметили, как стало быстро светать, как вспыхнули почти разом оба солнца, одно – истинное – за деревьями, второе же почти прямо над головой.

– Эй, робяты! – нагнувшись, растолкал Чугреев. – Вы тут спите, что ль?

И впрямь уснули! Прям тут и прикорнули, у костерка, оба, свалились на мягкий мох. Так и спали, обнявшись, а, разбуженные громким голосом десятника, разом вскочили на ноги, смущенно щуря глаза:

– Ой!

Глянули друг на друга – и рассмеялись.

– Ой, Маюни, у тебя травищи-то в волосах, ух!

– Ты на себя посмотри, да-а.

– Ой! – Настя вдруг замерла, бросив удивленный взгляд в блеклое синее небо. – Что это? Летучий дракон?

Казаки, и сам атаман, словно бы невзначай случившийся рядом, запрокинули головы, кто-то схватил пищаль, а Маюни, вздернув лук, живенько наложил на тетиву стрелу с перьями трясогузки.

В небе, над озером, не очень-то высоко, расставив кожистые, словно у летучей мыши, крылья, парил бесхвостый, отвратительный с виду, дракон с узкой и вытянутой, с каким-то уродливым гребнем сзади, мордой и двумя когтистыми лапами. Время от времени открывая пасть, дракон издавал омерзительный вопль, похожий на громкий крик выпи, впрочем, вовсе не это привлекло к себе внимание казаков. На холке летающего чудовища, свесив ноги, сидел человек, судя по всему, внимательно осматривающий округу! Что за человек, во что одет, было не очень-то видно из-за бьющего в глаза солнца, однако Иван поспешно послал оруженосца Якима в шатер, за подзорной трубою.

– Это что еще за чудо? – щуря глаза, переговаривались меж собою казаки.

– А крылья-то – саженей в пять!

– Не-е, помене – в четыре.

– Господи, а что там за рожа-то? Небось татарин?

– Что-то не слыхал я, братцы, чтоб кучумовы татары драконов таких приручили!

– Может, из пищали его?

– А что? А ну, братцы… Атамане, ты как? Шарахнем?

– Ой – улетает, гляньте-ка!

– Словно слова наши услышал, ага.

Оруженосец Яким, подбежав к Еремееву, протянул трубу:

– Принес, атамане. Вот.

Иван быстро приложил окуляр к правому глазу, но было уже поздно, атаман только и смог рассмотреть бесхвостый огузок чудовища да спину его седока – то ли в панцире из костяных пластин, то ли просто в коротком кафтане, и в круглой черной шапке с пришитым лисьим хвостом.

– Ну, оглянись же, сволочина, оглянись! – кусал губы Иван.

О, чудо! Всадник вдруг обернулся….

Атаман не поверил своим глазам, узрев у хозяина дракона вместо лица зияющий темными глазницами череп!

– И вправду колдун…

Опустив трубу, молодой человек потер пальцами шрам.

– Что там, атамане, что? – допытывались казаки.

Иван с ухмылкою отмахнулся:

– Так, ничего особенного… Так…

Глава 9

Как собаки, драконы

Весна 1583 г. П-ов Ямал

Иван подумывал было отправиться на разведку и самому, возглавив один из отрядов, однако появление всадника верхом на летучем драконе вконец спутало все его планы. Атаман никак не мог отделаться от мысли о том, что всадник тоже был разведчиком, соглядатаем колдунов сир-тя, и появился он здесь отнюдь не случайно.

И все же сидеть на мысу и ждать у моря погоды было бы непростительной тратой времени, поэтому Еремеев все же выслал казаков на разведку на двух стругах, а часть пушек и фальконетов велел снять, установив на берегу, между перегораживающими весь мыс камнями. Там же расположил и казаков с пищалями, оставив на стругах лишь небольшое количество воинов, в основном лучников, и – все же! – несколько пушек – мало ли что за чудище появится вдруг из воды? Здесь хоть и мелководье, а предосторожность не помешает – не зря же соглядатай делал облет!

Вернувшиеся к вечеру разведчики во всех подробностях доложили обо всем, что им удалось увидеть. С их слов атаман начертил карту, особо выделив опасные места и волоки – на этот раз не такие уж длинные, зато опасные, проходившие через густые заросли папоротников и кустов.

Ближе к ночи разговор вновь зашел о соли, о менквах, которые то ли умели выпаривать соль из воды, то ли нет…

– Да, говорю же вам, пресная вода-то! Какая из нее соль?

– Но откуда-то она у них есть! Откуда?

Вот этот вопрос хотелось бы выяснить, но еще больше хотелось поскорее добраться до золотого идола и, как выразился отец Амвросий – «до гнусных богомерзких капищ»!

– Что, правда мертвая голова у того, что летал на драконе? – не уставал допытываться священник. – Ах, жалко я не видал.

– Да и я, увы, видел мельком.

Покачав головой, Еремеев задумчиво скривил губы:

– Ну, явно череп под шапкою – аж кости блестят.

– А, может, просто маска, забрало, шлем?

– Может. Говорю же, не разглядел толком.

Вопреки подспудным ожиданиям атамана, наступившая ночь прошла спокойно, лишь где-то в отдалении, в глубине полуострова, слышались приглушенные вопли и глухое рычание какой-то зверюги. Впрочем, усиленная в два раза ночная стража ничего подозрительного не заметила – никто к мысу не рвался, не шел. Ночные птицы махали крылами, кричали… так они всегда кричат.

Иван задержался у костра, обдумывая свои дальнейшие планы и искоса поглядывая на другой костерок, соседний, где обычно собирались девушки ненэй ненэць, а с недавних пор – и Устинья с Настей. Учили язык, понятно. Вот только почему кареглазая краса давненько уже к атаманскому костру не шла? Обиделась, что ли? Так на что обижаться-то? Вроде бы никаких злых слов Иван ей не говорил, не бросал недобрых взглядов. Почему тогда? Чего дулась-то? Ну ведь явно дулась!

А вот пойти, да и спросить прямо! Да-да, пойти, вот прямо сейчас… Еремеев дернулся было, но тут же уселся обратно на камень. Нет, не сейчас! Подождать, пока все казаки улягутся, нечего слабость свою на всю ватагу показывать. Отношения атамана с девушкой только их самих и касаются, нечего, чтоб кто-то другой об этом знал.

Медленно казачки расходились, медленно, видать, не очень-то утомились, да и ночь оказалась на удивление спокойная, звездная.

Черт! А вот и Настя с Устиньей к шатру своему пошли… Нет, Настя чуть задержалась, оглянулась…

Выйдя из-за кустов, Иван взял ее за руку:

– Постой.

– Так я и стою, – с усмешкой отозвалась девушка. – Сказать мне что-то хочешь? Говори.

– Сказать? Да… сказать…

Атаман вдруг растерянно потрогал шрам, осознавая, что особо сказать-то ему нечего… То есть было что сказать, но… Иван этого сейчас стеснялся – казалось бы, такой решительный, волевой человек, командир, удачливый воинский начальник, а вот поди же ты!

– Ну, говори же!

– Говорю… – молодой человек, наконец, решился, но сказал вовсе не то, что хотел бы, зашел издалека, да так, что еще больше все отношения испортил: – Слушай, Настя, ты бы про родителей своих меньше болтала.

Встрепенувшись, девчонка вскинула голову, ожгла взглядом, сначала недоумевающе, потом – почти сразу – зло:

– Чем это тебе родители мои покойные не угодили, а?!

– Да не в том дело, что не угодили… – сконфузился Иван. – И вообще, не о них речь.

– Ты моих родителей языком своим не трогай, иначе… Не посмотрю, что атаман!

Разобиженная, девушка скрылась в шатре, а Еремеев, помявшись, махнул рукой да вернулся обратно к костру, где и просидел почти до утра, а утром…

А утро выдалось славным!

От озера к бледно-голубому, едва тронутому полосками узких розоватых облаков, небу, поднимался прозрачный, сразу же таявший в лучах колдовского солнца, туман, похожий на тот, что иногда бывает зимою, в погожий, с легким морозцем, денек, светлый и не особо студеный. Над замшелыми, выглядывающими из воды камнями, над цветущими кувшинками и камышами, играя синими крыльями, летали стрекозы, рядом, ближе к зарослям малины и ежевики, беззаботно порхали разноцветные бабочки, жужжали пчелы, видать, где-то неподалеку, в дупле, было у них гнездо.

Пахло медвяным клевером, ежевикой и еще чем-то таким, пряным, от чего хотелось не просто вдыхать полной грудью сей густой, напоенный столь вкусными ароматами воздух, а ложками его хлебать, словно застывшую до холодца форелью ушицу.

Пора было собираться в путь, что все казаки и делали, да как-то нехотя, наверное, не очень-то хотелось расставаться с этим приглянувшимся местом. И все же – дорога звала, да и атаман подгонял, а пуще того – манил золотой идол.

– Господин атаман, – подбежала к Ивану рыженькая Авраама. – А можно мы выкупаемся? Мы быстро.

Еремеев уже собирался махнуть рукой, сказать, что, конечно же, можно, почему бы не выкупаться? Только вот надо быстрее, и…

И вдруг…

Вдруг показалось, что задрожала под ногами земля!

Что-то такое случилось, или…

– Ты тоже это чувствуешь, Авраама, или мне кажется?

– Что кажется?

– Земля дрожит.

– Земля? Ах, да… дрожит! Я это чувствую тоже! Ой…

Девушка вдруг побледнела, со страхом указывая куда-то за голову стоявшего спиной к лесу Ивана:

– Та-ам… та-ам… оно!

Оглянувшись, Еремеев сразу же углядел выползавших из леса ящеров, тупорылых, шипастых, приземистых! Не таких, конечно, огромных, как то чудовище, что жрало вершины кедров не так уж давно, но все же не маленьких, размерами, наверное, с три телеги, ежели их составить цугом, да еще по телеге сверху поместить! Чудовища не ревели, не мычали, вообще не издавали никаких звуков, а просто, упрямо опустив рогатые, прикрытые костяными нашлепками головы, шли прямо на струги. Шагали, мерно переставляя лапы и помахивая увенчанными квадратными шипами хвостами, перли неотвратимо, как смерть!

Ящерам преграждала дорогу россыпь камней, здоровенных замшелых валунов, в проходах меж которыми зияли пушки. Слава Господу, казаки еще не успели перетащить их обратно на струги!

Вскочив на один из валунов, атаман взмахнул саблей:

– Заряжай! Пищальники – укрыться и ждать команды!

– Есть, герр капитан!

– Слушаем, атамане!

– Господи… – забравшись на валун к Еремееву, размашисто перекрестился отец Амвросий. – Да ты только глянь. Тут их, похоже, сонмище!

– Яким! – обернувшись, Иван подозвал оруженосца. – Живо трубу мне… и хитрую пищаль. Заряженную! Да, девок быстро на струги… и пусть отходят, на воде ждут.

Яким прищурился:

– А вдруг и там какая тварь, атамане?

– Там фальконеты есть, – отрывисто бросил атаман. – Насте скажи – она заряжать умеет. Да, скажи, пусть отойдут чуть в сторону, чтоб по ветру.

Кивнув, оруженосец ринулся исполнять приказ, и вскоре вернулся, протянул своему господину подзорную трубу.

Иван всмотрелся:

– Мать моя… Да-а-а!

Чудовища шли ромбом или, лучше сказать, «свиньею». Впереди – приземистые, величиной с амбар, ящеры с тупыми рогатыми мордами и шипами, сразу за ними и по бокам – двуногие кровожадные бестии высотой с добрую колокольню, с огромными – с воз! – клыкастыми головами и смешными маленькими ручонками о двух, увенчанных острыми когтями, пальцах.

А уж за сими ужасающими зверюгами, в центре, шла вся прочая сволочь, размерами куда как меньше, но, похоже, кровожадная ничуть не менее! Все раскрывали зубастые пасти, размахивали хвостами, рычали, мычали, пыхтели, издавали еще какие-то звуки, кои могли послышаться любому нормальному человеку лишь в кошмарном сне!

Каких только тварей здесь не было! И такие же, как и ужасные двуногие драконы, только размерами чуть поменьше, да и видом посмешнее – плоскомордые, чем-то похожие на только что ощипанную утку. И совсем мелкие – относительно, конечно – высотой примерно в сажень, с куриными лапами и змеиными мордами, уродцы, и такие же по высоте, но подлинней, поизящнее, чем-то похожие на быстроногие лани, и зубастые, с полосками по хребту, коркодилищи, так же – на куриных лапах, и совсем уж странные создания с челюстями, похожими на кузнечные клещи. Рычали, сопели, пыхтели!

А уж воняло-то от всех них – хоть нос затыкай!

Ох, чудища, ну надо же – каких только уродищ на белом свете не бывает.

Атаман, впрочем, любовался тварюгами недолго: обернулся к артиллеристам, поднял сабельку, и когда до тварей осталось около двух сотен шагов, крикнул:

– Первый залп – в самых крупных. Целься! Огонь!!!

Пушки и фальконеты рявкнули разом, окутались густыми клубищами дыма, изрыгая огонь, выбросили разящие ядра. Гнусные драконы, издавая жуткие вопли, попадали, запищали – кому-то оторвало башку, кому-то продырявило брюхо, и осклизлые вонючие кишки вывалились наземь. Какая-то зубастая тварь завалилась на спину, смешно дрыгая конечностями, завыла, выпуская фонтаном кровь…

– Огонь!

Грянули пищали, выбивая мелкую сволочь… И снова писк, и вой, и кровища…

– Заряжай! Целься! Огонь!

Следующий залп выбил оставшихся драконов и завалил пару тупорылых, с рогами и шипами, ящеров, правда, пара небольших ядер все ж таки от их костяных лбов отскочили, рикошетом ударив по мелкой сволочи.

Слава Господу, унося пороховой дым, задул ветер, иначе бы пришлось ждать, и еще неизвестно, чем бы сие ожидание закончилось, кто бы там выскочил из плотной пороховой завесы – огромный зубастый дракон, рогатая ящерица размером с избу, с увенчанным квадратным шипом хвостищем, или жуткий коркодил на куриных лапах?

Впрочем, Иван, как опытный воин, безветрие тоже предвидел, посадив на высокую сосну корректировщиков – Афоню и Маюни, к ним были приставлены вестовые, так что и при отсутствии ветра палили бы, несмотря на дым, и не на глазок, и туда, куда надо!

Ну а сейчас… сейчас вообще была красота! Чудовища тупо перли кучей, особо и цель выбирать не надо, просто пали! Вот казачки и палили, весело, с прибаутками. Еремеев только успевал командовать:

– Заряжай! Целься! Пли!!!

Бабах!!!

Вой! Писк! Мерзкий зубовный скрежет. И кровь! И вонючие сизые, с розовато-белесыми прожилками, кишки, оторванные головы, хвосты, лапы…

И холодный голос атамана:

– Заряжай! Целься. Пли!!!

Бабах!

Выбив крупное зверье, мелочь настигали плотными пищальными залпами, по сволочи палили и фальконеты, не давая прорваться ни одной твари – все прекрасно понимали, что в рукопашную-то с такими не пойдешь, не помашешь сабельками, да и панцирь и бронь не помогут – сожрут вместе с панцирем, на подавятся!

Лучники тоже делали свое дело, осыпая мелкую сволочь градом разящих стрел. Казачки, перезаряжая пищали, похвалялися:

– А вон, щас энтого петуха завалю! Прям в брюхо попаду, спорим?

– В брюхо и дурак попадет, ты в голову попробуй!

– Да голова-то больно малая…

– И никакой это не петух. На утку больше смахивает.

– Таку бы утицу да мне на двор! Вот бы мяса было.

– Интересно, какие она яйца несет? Должно быть, здоровущие.

И снова голос атамана:

– Первый плутонг… Заряжай. Целься… Пли!!! Второй плутонг… Пли!!!

Чудовища, похоже, заканчивались, погрязнув в кровавом месиве из собственных тел. До конца не выбитая мелочь поразбежалась, попряталась за кустами, и только некоторые шипастые «коровищи» упрямо ползли на камни.

– Сбоку, сбоку их надобно бить!

– Ганс! Обойди слева…

– Яволь, герр капитан!

Бабах!!!

Приземистое рогатое чудище размером с две телеги, верно, уже получило с десяток увесистых пуль, но все же не падало, ползло… хотя башка уже мотылялась на опущенной шее, а глаза затянулись мертвенной пленкою…

– Гляди-ко, – перезарядив пищаль, перекрестился отец Амвросий. – Сдохло уже, а ползет! Вот ведь дьявольская сила. Изыди, антихрист, изыди!

Словно внемля суровому призыву священника, рогатая тварь пошатнулась, упала на подломившиеся передние лапы, заваливаясь набок всей своей массивной окровавленной тушею.

Вот это была бойня так бойня! Чудища упрямо ползли, казаки стреляли… И во всем этом Еремееву виделось что-то неправильное… так просто не должно было быть! А как должно бы? А черт его знает как, но не так – точно!

– Атамане, сверху! – внезапно выкрикнул молодой казак Ондрейко Усов, указывая на появившегося в небе дракона.

Того самого бесхвостого ящера с вытянутой мордой и крыльями, как у огромной летучей мыши. Тот же дракон… И тот же всадник! С мертвой головою вместо лица.

– А ну-ка, Яким…

Спрыгнув с валуна, Иван взял у оруженосца «хитрую» винтовую пищалицу – по сути, аркебуз – приладил поудобнее на камнях, примерился… И плавненько спустил курок.

Закрутилось колесико, выбивая искры, вспыхнул затравочный порох и…

Бабах!

Похоже, пуля угодила всаднику повелителю прямо в башку. Нехристь даже руками взмахнуть не успел – просто слетел с шеи крылатого ящера и мешком упал куда-то в траву меж деревьями.

И – странное дело! – тут же послышался гнусный и, как почему-то показалось Еремееву, довольный вой! Прятавшаяся в кустах хищная мелкая сволочь, выскочив на поле битвы, принялась жадно пожирать туши, иногда грызясь меж собой и не обращая никакого внимания ни на казаков, ни на выстрелы.

– Вот, – с удовлетворением промолвил Иван. – Вот так и должно было быть, чтоб друг друга жрали. А то перли, как мадьярские гусары! Яким! Дай сигнал стругам – пусть идут к берегу. Кстати, как там у них?

– Да вроде ничего, целы все.

– Вот и хорошо, вот и славненько.

Поискать тело упавшего с дракона всадника охотники нашлись быстро: вызвались и Мокеев Олисей, десятник, и Силантий Андреев, и Чугреев Кондрат, молодой Ондрейко Усов, и бугаинушка Михейко Ослоп, коему нынче так и не удалось показать свою силушку, отчего здоровяк держался стеснительно, конфузился, опустив очи долу.

– Смотрите! – предупредил казаков атаман. – Дело опасное – мало ли там какие твари бродят.

– Ничо, атамане, сладим.

Увы, с упавшим погонщиком дракона казакам не повезло – отыскались только обглоданные кости, не стали и собирать.

– Ну и черт с ним, – махнув рукой, Еремеев зашагал к стругам, еще издали помахав рукой. – Как тут у вас, девы?

– Да ничего, отбились, – браво сверкнув глазами, доложила Настя. – Поначалу вроде все спокойно было, а потом вдруг полезли из воды всякие ящерицы да змеи – пришлось пострелять, правда, немного – они как-то быстро кончились.

– Ядра кончились? Пули?

– Да нет, – засмеялась рыженькая Авраама, опиравшаяся на борт струга рядом с Настей. – Чудища водяные кончились. Ой! – девушка передернула плечами. – А страшно было! Особливо, как змеиная морда из воды поднялася, да на струг… Устинья ее – веслом ка-ак хайдакнет! Змеища и утонула. А другую – толстую, с дерево! – Настюха из гаковницы жахнула.

– Промахнулась, – скромно уточнила Настя. – Но на струги больше не лезли, так, рядом водица кипела… а потом как-то быстро успокоилось все.

Еремеев с улыбкою перекрестился:

– Ну и хорошо, что успокоилось, девы. Ничего, недолго нам уж осталось плыть.

Перетащив пушки на струги, казаки взялись за весла и погребли к противоположному берегу озера, правда, на ночлег остановились не там, а верстах в четырех левее мыса, на небольшом островке, каменистом и настолько голом, что даже за хворостом пришлось сплавать на берег, в лес.

Немного отдохнув и расставив дозоры, атаман подозвал отца Амвросия, что-то шепнул. Священник довольно кивнул и, осенив казаков крестным знамением, громогласно объявил о вечернем молебне, не забыв предупредить отправившихся за хворостом парней, чтобы выбрали подходящие деревины для устройства Святого креста.

– А мыс тот предлагаю назвать – Кровавый! – неожиданно закончил святой отец. – А островок этот – островом Надежды и Веры.

– Остров Надежды и Веры, – повторив, Еремеев покачал головой. – Красивое название. А вот Кровавый… хотя… что ж, пусть будет. Сёдни стану чертеж рисовать – тако и запишу, обозначу.

Ругал, ругательски ругал себя атамана, за то, что не захватил с собой в дальний поход ни чернил, ни краски, ни пергамента или хотя бы доброй немецкой бумаги. Чертил – ведь нравилось же! – карты лишь на песочке, прутиком… И вот все же надумал-таки хоть как-то исправить оплошность – чернила можно было сделать из сала и сажи, точнее – из углей, в перьях недостатка не было – хоть у того же Штраубе со шлема оборвать… да и птиц в здешних местах хватало. А вот вместо пергамента или бумаги решил атаман приспособить кусок паруса – запасного, снятого с тех стругов, что пришлось бросить еще на Оби-реке.

На атаманском же, головном струге, на забранной палубою корме и разложил Иван парусину, уселся, свечки по краям зажег. Начертил реку, залив, озера с протоками, затем, увеличив масштаб, тщательно вычертил озеро отдельно, обозначив и Кровавый мыс, и остров Надежды и Веры. Изобразил все старательно и красиво, подумав, пририсовал к мысу драконов…

Кто-то покашлял сзади:

– Экхе, эгхе…

– А, Ганс! – обернувшись, воскликнул Иван. – Ну, что скажешь?

Наемник глянул на карту и восхищенно присвистнул:

– Неплохо у тебя получается, герр капитан! Где-нибудь в Нюрнберге или Аугсбурге такое вполне можно издать… и получить очень неплохие деньги.