Лыскина любовь

В деревне вдруг раздалась стрельба. Мы залегли, рассредоточились. Ребята стали обкладывать себя камнями, подтягивая их к себе сапёрными лопатками. Рыть скальный грунт было почти невозможно. На деревню, где была стрельба, стал опускаться «мирный» вертолёт. Вдруг сквозь его гул мы услышали крики внизу, в бурлящем потоке. Любопытство заставило нас забыть об опасности, и мы поползли к обрыву. И увидели что-то невероятное: над поверхностью воды была видна женская голова. Все лежали, свесив головы, и смотрели, как поток её несёт к нам, чтоб ударить о скалы.

– Назад, окопаться! – заорал командир.

«Мирный» вертолёт, летевший над рекой, стал разворачиваться. И в дверном проёме мы увидели автоматчика. Из ствола вырывалось лезвие пламени. Недалеко от плывущей женщины вырастал частокол всплесков от пуль. Вдруг Ваня произнёс:

– Убьёт, гад, женщину! – И наш тихий Ванюша, который чуть ли не зубами цеплялся когда-то за лестницу парашютной вышки, оставив автомат и скатку, прыгнул вниз.

Мы видели, как он летел, кувыркаясь и растопырив ноги и руки. Затем неожиданно крутнулся, вытянулся и свечой вошёл в воду. По-видимому, в деревне он всё-таки прыгал с берега в речку. Вынырнул и, сильными взмахами рук сопротивляясь течению, поджидал несущуюся к нему женщину. Она буквально повисла на нём. Он нырнул, утащив её за собой. Вынырнули они уже в стороне от нас. Поток нёс их на ту сторону, к пологому берегу реки. Вертолёт, можно сказать, в пике устремился туда же. Мы видели, как Ваня на руках вынес женщину на берег, положил и стал ждать, пока её, бесчувственную, не загрузили в вертолёт. После этого он залез в него сам. Вертушка поднялась и опустилась в нашем расположении. Спасённую (это была не женщина, а девочка) выгрузили из вертолёта. Она без испуга, но с открытой ненавистью смотрела на солдат. Вся мокрая, в красном платье с чёрными полосами, обтягивающем её тело, она с виду была уже вполне сформировавшейся девушкой.

Неожиданно она кинулась бежать. Солдаты даже не дотронулись до автоматов. Хотя впоследствии мы узнали, что эта девчонка была в какой-то боевой группе и именно в её дворе нашли в яме лётчика. Любой солдат был вправе поступить с ней как с врагом. Ваня побежал за ней, крича:

– Не надо!

Он уже догнал её и, взяв за плечо, повернул к себе, когда взорвалась граната. Мы мгновенно упали на землю. Над головой комариным писком просвистели осколки. Солдат упал на неё. Их тела содрогались, и жизнь уходила от них…

Кликушечным криком заплачет афганка-мать, зарыдает, завоет, вскинет руки к небу, проклиная войну. А в далёкой Сибири русская мать Ванюши встанет на колени перед ликом Христа Спасителя и, каменея сердцем, будет смотреть на него. Подойдёт отец со скорбным лицом, положит руку ей на плечо и скажет:

– Мать, ты поплачь, легче будет…

Поднимет её, обессиленную, прижмёт к груди, и зарыдает она, согретая теплом и участием мужа. И будет он делать привычную работу, но всё будет валиться у него из рук. Прижмётся он вспотевшим лбом к притолоке дверей, обессиленный от тоски и тяжёлых дум, и тайно всплакнет, бормоча: «Эх, Ванюша, Ванюша…» И войдёт тоска нарывчатой болью в сердце и на долгие годы поселится в нём.

А в хвосте вертолёта лежит юноша, теперь уже «Груз-200». Тело было накрыто парашютом. Ткань на лице облеглась, и были видны впадины глаз и выпирающий нос. Вдоль бортов на касках сидели солдаты (для того чтобы пуля не достала снизу) и, не глядя друг на друга, щурили глаза, смахивая тайную слезу.