Инфер

– Пускай думают, что хотят! Поворачиваем коней! – горячо зашептал Питит, уверенный, что монбон проявил упрямство, лишь потому что страшился быть осмеянным. – Я не хочу, чтобы Ваше малородство по глупости сгинуло на чужбине!

– По глупости? Да это ты – глупец! – не сдержал грубого тона Мангольд. – Вересковые земли остались без хозяина! Посмотри вокруг! Гниляки, пьяная солдатня, ни одного дозора на границе! Ты разве не понимаешь?! Возможно, старик Орби на смертном одре! Или уже сгинул! Никто не управляет этими землями! Если не я, то другой – более умный и решительный – тут же приберет их к своим рукам!

– Мы не разбойники! И вообще, что если Вы ошибаетесь, монбон, и Орби жив?!

– Если ошибаюсь, то исправлю это досадное недоразумение в один миг! Что может быть проще – придушить немощного старика в постели, выдав смерть за болезнь?! Ну, же! Ты – мой Ворон! Ты должен поддерживать своего монбона! Вот они – Вересковые земли! О владении которыми утром я мог лишь мечтать! Сейчас они лежат у наших ног. Стоит просто спешиться, и поднять это богатство!

Питит морщил лоб. Мангольд видел, что Ворон не одобряет его затеи.

– Да провались ты во Тьму-под-Инфером! – вдруг выругался Мангольд. – Какого черта я вообще советуюсь с тобой?! Я приказываю тебе слушаться своего властелина! Слышишь, Ворон? Кодекс первой крови не дает тебе права ослушаться!

– Да будет Ваша воля, монбон, – сипло ответил Питит и «одарил» Мангольда колким взглядом.

– Возвращаемся к отряду, и… – Мангольд приложил палец к губам, – стражникам Орби не следует знать о наших предстоящих планах, так что, помалкивай, и вели это сделать остальным.

На улицах грода вересковиков царили гробовая тишина и хаос.

Прямо на земле, возле глиняных, просто скроенных, лачуг, в канавах, да и просто на дороге валялись трупы. Повсюду. Родовиты вперемешку с пагнами. Женщины и дети. Воины и простолюдины.

Двери приземистых жилищ были плотно заперты, в темных провалах небольших окон-бойниц гнездился страх. Казалось, всё вокруг вымерло. Лишь цоканье копыт лошадок паганов, сопровождавших отряд Мангольда и факелы в руках сычей, колыхали мертвую гладь опустившейся ночи.

Отряд выехал на центральную площадь грода– небольшой пятак, окруженный пустующими торговыми рядами и мастерскими на любой вкус. Днем здесь, вероятно, шла бойкая торговля.

– Быть может, здесь покоится даже старик Орби, – присвистнул Мангольд, остановив жеребца подле внушительной кучи грудой сваленных друг на друга тел, судя по одеяниям, достойных высокородных родовитов. – Но что с ними случилось?! – его голос вдруг сорвался на предательский дискант. Мангольд закашлялся, пряча оплошность.

Ворон протянул своему господину флягу с крепким вином, Мангольд сделал несколько крупных глотков – сейчас было самое время приободриться и смочить перехватившее горло.

– Примитивные паганьи заговоры бессильны перед мощью настоящей самородной магии, – предположил Питит, разглядывая трупы. – И если этих бедолаг не излечили паганы, значит, им досталось от какой-то могущественной мерзи. На востоке отсюда находится большой лес. На картах указан, как Гиблый. Сразу за ним лежит болото. Тоже Гиблое. Возможно, порождение ничейных самородных земель пришло оттуда.

– Почему все они гиблые?! Все эти леса и болота! – нервно передернуло Мангольда. – Неужели не нашлось других – не таких мрачных – названий?

– Для мест, кишащих мерзокровками, нет. Лес и болото – непроходимы. Ни одной тропы. Все когда-либо отправленные туда разведчики не вернулись.

– Из-за самородной магии?

– Из-за нее самой.

– Ты когда-нибудь ее видел, Питит?

– Нет. Но говорят, что похожа на жидкое золото. В озерцах скапливается.

– А озера, откуда они берутся?

– Магия бьет родниками прямиком из нижнего мертвячьего мира – Тьмы-под-Инфером. В нашем остается. Только кто прикоснется к такому золоту хоть пальцем – не жилец. А мерзь, все эти порождения ничейных самородных земель, пьют жидкое золото, как воду.

Вдали на дороге мелькнул тусклый отсвет.

– Факел! – предупредил головной сыч.

– Приведите этого человека! – потребовал Мангольд. – Если, конечно, это человек.

Питит указал на двух крепких разведчиков, и они, не проронив ни слова, схватившись за поводья, растворились в ночи. Их сосновые чурбаки-лошади, ведомые силой тирий, скользили над землей абсолютно бесшумно.

Вскоре воины привели родовита. Из местных. Его лицо было испещрено складками весьма и весьма почтенного возраста. Старец держался с достоинством, хотя, судя по отсутствию символов превосходства, к высокородным родовитам отношения не имел.

– Кто ты такой? – потребовал представиться Мангольд.

– Уставший от жизни вересковик[4], – бесстрашно взглянул в глаза Мангольда старикашка.

– Что ты тут делал? Один, в ночи. Тебе разве не страшно? Говорят, что вокруг всё кишит гниляками.

Старец печально ухмыльнулся:

– Где-то здесь, – он указал на сваленные в кучу тела, – все мои близкие. Страшно ли мне?

– Ты знаешь что произошло? Почему вы все умираете?

– Говорят, это всё из-за проклятого Седьмого корина[5]… Я слышал, что он принес нашему властелину какой-то дар…

– Что?! – с ужасом вскричал Питит и побледнел. – Ваши земли топтала нога этого отступника?! Того самого, изгнанного из Башни Черепов? Почему же Орби не приказал его тотчас убить?!

– Хм… Он приказал, – прошамкал старик. – Корина схватили, наложили печать беспробудной смерти и повесили изгоя на благородном висельном вязе.

– И он даже не сопротивлялся? Корин? Избранный маг, пускай и отступник! – поразился Мангольд.

– Нет, – помотал бородой вересковик, – не сопротивлялся. Многие из нас даже пришли, чтобы поглазеть на него. Многие… Почти весь грод.

– Может быть, поэтому улицы завалены мертвыми?.. – мелькнула догадка в голосе Питита. – Или от того, что ваш властелин принял дар из рук проклятого изгоя?!

– Нет, причина была в ином… Змеи.

– Змеи?! – нетерпеливо поморщился Мангольд. – Старик! Ты можешь поторопить свой язык!?

– Наш монбон был счастлив, мы все были счастливы, ведь такой подвиг, как убийство такого великородного отступника, в качестве награды даровал бы Орби новый титул и настоящее название для нашего грода! – будто не услышав недовольства, степенно продолжил старец, дребезжа, как высохшая ветка.

– И что же пошло не так?! – почти рассвирепел Мангольд.

– Всё! Всё пошло не так! Тело корина проболталось на висельном дереве ровно до заката. Потом оно исчезло. А ночью некоторые видели, как мертвый Седьмой корин, прямо с веревкой на шее, шел по улицам и выпускал из правого рукава сотни змей, которые заползали в жилища… После этого и начался мор.

– Так Орби, ваш господин, он мертв?! – Казалось Мангольд на миг перестал дышать.

– Мне неизвестно это, – пожал плечами старик. – А значит, мой малород, великий Орби-с-Вересковых-земель живее всех живых! Живее вас! Меня!.. – у ноги старика вдруг расползлась зловонная лужа.

Мангольд поморщился.

– Уберите его! – скомандовал сычам Питит.

Полусумасшедшего обгадившегося старца отволокли в сторону и дали пинка.

Отряд спешил к дому властелина Вересковых земель– к самому высокому и ладному зданию, заметному с любой улицы этого небольшого, запущенного и неуютного грода. Вел отряд Питит.

Любопытство одолевало Мангольда:

– Как думаешь, зачем Седьмой корин появился здесь? Какие у него могли быть дела с прохвостом Орби? И что еще за дар?! Какая-то магия?

– Не знаю. Ну, уж точно их связывал не мешок зерна. – Питит проверил легко ли выхватывается клинок. – Надеюсь, мы скоро это узнаем, если Орби уже не успел до этого времени ускользнуть в чертоги Безбрежья[6]! Хотя о чем это я?! Если он принял в своих покоях отступника, ему одна дорога – во Тьму-под-Инфером!

– Так поторопимся! – азартно присвистнул Мангольд. – Ну, что? Этих злодеяний Орби хватит, чтобы забрать его земли?

– Если он действительно виновен, то несомненно, хватит, – на ходу кивнул Питит. – Долг каждого высокородного родовита – без жалости уничтожать в бою всех мерзокровок и отступников, поправших догмы Кодекса первой крови! А то, что добыто войной – добыто с честью!

[1] Охх – душа

[2] Тирион – колдун

[3] Медведь – рядовой мечник, стражник (охрана, патрулирование), в военной иерархии Инфера.

[4] Вересковик – житель Вересковых земель

[5] Корин – жрец

[6] Безбрежье – верхний мир духов, тот свет.

Глава 3 – Прекрасная мерзокровка

Пустая зала с низкими закопченными, местами до угольного тона, сводами была усеяна оплывшими свечами. Часть свечей коптила и резала полумрак острым кинжальным блеском. Часть, давно превратившись в застывшее месиво из огарков, так и осталась никем не тронутой. Казалось, громадная зала, как заброшенный гигантский очаг, медленно дотлевала изнутри.

Упершись кулаком в подбородок, на неказистом деревянном троне – слишком маленьком для этого пространства – в полном одиночестве сидел властелин Вересковых земель. Рука Орби сжимала наполовину опорожненный кубок с вином. К вискам и лбу старика прилипли мокрые пряди редких седых волос. Голова, облаченная в тонкий неказистый серебряный венец с каплей рубина на лбу – традиционная печать власти малорода, бесстыдно тряслась. Властелину нездоровилось. Грузное тело облепила несвежая ночная рубашка, вся в крупных пятнах пота и потеках от пролитого вина.

Орби тяжело пьяно вздохнул. Он не лелеял надежд пережить свой шестьдесят третий кругляг[1] – мор, так неожиданно ворвавшийся в его земли, забрал почти всех близких. – Четырех сыновей! Двух любимых дочерей! Даже старая кошёлка-женушка – и та провалилась во Тьму-под-Инфером! Хотя Орби всегда считал, что прежде сдохнут все губольты[2] Тьмы, чем эта мегера! Так почему же Бойша[3] должна была щадить его? Старец обреченно покачал головой. – Конечно, не должна. Вскоре она явится и к нему. Властелин достаточно пожил на этом свете и научился чувствовать даже самый призрачный шлейф тлена, окутавший сейчас единственную ступень основания его холодного трона.

Бойша приползла, она где-то здесь – в щелях старых растрескавшихся половиц.

Орби допил вино и в яростном бессилии отшвырнул пустой кубок. Тот гулко покатился по грязному деревяному полу опустевшего чертога…

Тяжелая дверь тронного зала приотворилась, в щель просунулась голова. Орби повел лишь глазами, в проеме маячил какой-то мерзкий паган.

Если бы властелин умел плакать, он бы зарыдал от позора! Смерд сует нос в тронный зал – в святая святых всех Вересковых земель! Но выбирать не приходилось. Советник – правая рука, знатный родовит, даже он оставил Орби – вчера провалился во Тьму-под-Инфером – корчась в страшных конвульсиях и задыхаясь от собственных криков. Орби не выдержал и избавил старого товарища от мучений одним взмахом тяжелого меча. Теперь приходилось гадать – остались ли в его обители живые родовиты?

– Боишься меня? – презрительно сощурился Орби, разглядывая тупое выражение животной покорности на некрасивом лице пагана. – Я знаю о чем вы там шепчетесь у меня за спиной, недоношенное племя, рожденное от ослов и потаскух! Вы считаете, что мор принес я! Так, смерд?! Отвечай!

– Я… Не… – растерялась голова. – Как вашему малородству будет угодно…

– Заткнись!.. – горько, без злобы, попросил Орби, и обхватил голову руками. – Глупцы… Ничего-то вы не знаете! Ни-че-го!

За плотно закрытыми ставнями заржали лошади.

– Что это?!

– У дверей путники. Чужаки. Из южных родовитов, кажись. Важные. С отрядом лучников. А лошадки, которые живые, – то их слуг лошадки. Я потому-то и здеся… – залопотал паган, жаля уши Орби просторечным говорком. – Они требуют войтитя…

– Что?! – тяжело заклокотало внутри Орби, и он ощерился, как цепной пес. – Требуют?

Малорода затрясло, будто в лихорадке. Он грузно подкатился к окну с плотно закрытыми деревяными ставнями и приник к щели, рассматривая незваных гостей внизу, у высоких входных дверей.

– Вонючие овечечники! Клянусь родом, если ошибусь – пока я обескровлен, эти разбойники собираются поживиться моими землями! Но как они разнюхали про свалившиеся на нас беды?..

Орби обернулся к ожидавшему пагану:

– Иди, и передай всем, кто еще остался в живых: пришлых – на мечи, и в костер – обуглить до белых косточек! Ну, чего уставился?!

– Некому передавать, – робко извинился безымянный смерд. – В покоях одни дохлецы.

– Никого не осталось? – ужаснулся Орби.

– Повсюду пусто, мой малород…

Орби взревел и с достоинством шибанул кулаком по дряблой груди:

– Значит, наступил мой черед! Иди, и скажи голодранцам проваливать! Да погрубее! Только не вздумай открывать им запоры! Разговаривай с разбойниками через запертые двери!

Голова пагана исчезла, Орби услышал семенящее, будто захлебывающееся, шарканье стоптанных подошв и брезгливо поморщился – паган стелется к земле перед любым родовитом. Вот и сейчас этот гадкий смерд приготовился лизать задницы новым хозяевам – наверняка впустит головорезов, ослушается своего погибающего властелина.

Смерда не убьют – паган, это же скот, он любому пригодится. А Орби обязательно лишат головы, ведь на ней сидит венец власти! И пока существует властелин и его венец, Вересковые земли принадлежат только ему!

– Ну, ничего, встречу гостей сам! – зловеще прошептал Орби, близость смерти придала старцу сил. Он с грацией юноши выхватил стилет и несколько раз ловко проткнул его острием воображаемых недругов.

Спрятав оружие под складками ночной рубахи, Орби направился в дальний угол тронного зала. У него оставалось мало времени, но властелин жаждал попрощаться…

Низкая потайная дверь в темном, спрятанном от любопытных глаз, углу была практически незаметна. Орби подошел и отворил замок, заглянул внутрь, вытер слезящиеся, уставшие от свечного пламени глаза.

В темнице на подстилке из сена лежала пленница – прекрасного, изящного сложения, с густой копной каштановых кудрей, собранных в пышный хвост. Ее нежные бедра заголились, предоставив властелину возможность почувствовать тягучую, медленно разливающуюся по сердцу боль. – Это совершенное создание никогда не позволило и не позволит ему ласкать их. Даже прикоснуться.

Пленница села, встречая властелина презрительным молчанием.

Орби остановился в проеме, не решаясь подойти к чаровнице:

– Я должен убить тебя, моё сокровище… Никто не должен обладать тобой… Никто!

Дикарка поднялась и подошла к старику, ее руки были стянуты красным матерчатым жгутом.

– Я и так никому не принадлежу. Если бы не путы, заговоренные тирионом!.. – ее глаза сверкнули всполохом ненависти.

– Глупышка, – мягко осадил ее Орби. – Ты имела честь быть плененной самим Седьмым корином. Одним из избранных обитателей Башни Черепов.

– Изгнанным из Башни Черепов! Это все знают, даже в Самородных землях!

– Нет! Он открыл мне глаза – его не изгнали, Седьмой корин покинул Башню Черепов, следуя зову охийя[4]. Но, тс-с! Я и так сказал лишнее.

Старик затих, потупил взор, будто мальчишка, и тихо попросил:

– Могу ли я надеяться, что перед нашим расставанием, ты все же оставишь на моей щеке единственный поцелуй?

Красавица покачала головой:

– Нет, сумасшедший старик. Тот, кто променял всех своих подданых на какую-то дикарку, достоин лишь похвалы Анфера[5]!

Орби взвыл и в исступлении схватился за жидкие волосенки, по его щекам покатились крупные слезы:

– Но ведь ты достойна этой жертвы!.. Я бы не раздумывая уничтожил и весь Инфер ради мига в твоих объятиях, о, прекрасное, неукротимое дитя Самородных земель!

С хлопком распахнулись тяжелые двери тронного зала. Орби, закрывая, толкнул створку темницы, и обернулся, вглядываясь во мрак.

Внутрь ввалились двое родовитов, их сопровождал небольшой отряд сычей.

– Я – Мангольд! Сын Чарда-с-Овечьих… – подал голос один из незваных гостей.

Орби взревел. Без слов, отчаянно, как смертельно раненый вепрь! Старик выхватил приготовленный стилет, пока могла скрывать полутьма, пробежал несколько шагов навстречу врагам и выверенным движением метнул его, удачно попав в надменного болтуна.

Мангольд завопил и здоровой рукой схватился за рукоять впившегося кинжала, насквозь пронзившего его левое плечо.

Засвистели стрелы, одна – застрявшая в горле Орби – распахнула для него врата во Тьму-под-Инфером. Старик заклокотал, рванул за древко, чем вызвал лишь мучительную боль.

Уже оседая, он столкнулся взглядом с кроткими водянистыми глазами пагана-предателя. Тот с садистским интересом наблюдал за мучениями хозяина из-за широких спин чужаков.

Мертвый Орби, как подкошенный, рухнул на пол. Летопись Вересковых земель была дописана…

Победители расположились в трапезной. Все остальные комнаты в чертоге Орби были завалены трупами. Оставаться в гроде не хотелось, но на дворе стояла глубокая ночь.

Плечо Мангольда всё еще ныло от боли – даже силы грязной паганской магии не хватило, чтобы полностью излечиться. Хотя кровотечение остановить удалось. Правда смерда после этого бесконечно долго рвало кровью, из-за чего он и издох. Хорошо, что доходяга был из местных – это он открыл двери чертога Орби. Вот и сейчас пригодился.

Слабосильные паганы в Вересковых землях, – отметил Мангольд. – Хилые, даже одно колдовство их губит. Свои-то посправнее будут.

За длинным столом в трапезной, по правую руку от Мангольда, сидел Питит. Остальные места занимали воины отряда. Мангольд настоял на том, чтобы все родовиты разделили с ним честь ночной трапезы. Так было спокойней: лучники пробовали еду первыми, – не отравлена? – и никогда не расставались с оружием.

– Не нравится мне здесь, – зябко поежился Питит. – Будь моя воля, уже бы этот грод покинул! Хоть в лесу под кустом готов просидеть!..

– А что тебе тут не сидится? – ухмыльнулся Мангольд.

– Тут… зловоние в воздухе какое-то!.. Будто мерзь расползлась, в каждый уголок темный забилась, и поджидает!.. Отравлены Вересковые земли!.. Проклятым Седьмым корином и Орби-отступником!

– Нельзя оставлять грод, – возразил Мангольд, отправляя в рот приличный кусок жареной фазанятины. – Прежде мне следует установить здесь свою власть, а после уйдем. Ведь мы не нарушили Кодекс первой крови? Имеем право на захваченные земли?

– Имеем. Орби запятнал себя порочной связью с мерзокровкой. Он больше не родовит, как и весь его ныне покойный проклятый род. Готов подтвердить перед Советом Шести коринов лично.

Мангольд потянулся за новым куском дичи:

– Как поступим с пленницей?

– Убьем, – пожал плечами Питит. -Что же еще? Это мерзокровка.

– Может быть, сначала узнаем, зачем она понадобилась Орби?

– Не думаю, что с ней стоит разговаривать.

– Хм… А я бы рискнул! – азартно стукнул кулаком по столешнице Мангольд.

– Мой малород, она может оказаться сильной тирией…

– Питит! Разве ты не видишь? Оххбохк[6] благосклонен ко мне! Ты не заметил? Я пережил все покушения! Неужели, в качестве подарка я не могу узнать последнюю тайну властелина Вересковых земель? А вдруг эта плутовка хранит секрет вечной жизни?

Питит поджал губы, закачал головой:

– Кому нужна вечная жизнь, если ты окажешься навечно проклят? Мерзь следует казнить. Так велят догмы Кодекса первой крови!

– Мы казним ее, – хитро улыбнулся Мангольд. – Но… Прежде я узнаю тайну Орби! Я не буду болтать с мерзью! Я допрошу ее!

Ворон вздохнул. Уж, кто-кто, а Питит знал норов Мангольда. Этот упрямец стоит на своем до последнего. Только всё дерьмо, случающееся после, приходится расхлебывать другим.

– Хорошо, как пожелаете, монбон, – недовольно кивнул Ворон.

– Тогда не будем откладывать. Ведите мерзокровку! – радостно оживился Мангольд.

Из-за стола тут же поднялись двое крепких воинов. Вытерев руки об одежду, они отправились выполнять приказ.

Когда привели пленницу, Мангольд с трудом сдержал вздох восхищения – дикарка оказалась той редкой степени привлекательности, какой обладает цветок дурмана – очарование не отпустит никогда, потому что смерть придет раньше…

Мангольд заметил, как в глазах всех присутствовавших за трапезой мужланов-Сычей загорелся недобрый блеск вожделения. Лучники, и даже Питит!, все они оказались очарованы пленницей.

Она должна стать моей! – пронеслось что-то звериное и злое в голове сына Овечьих земель. – Только моей!

– Воины – вон! – резко скомандовал Мангольд.

Сычи повиновались. Рядом оставался только верный Ворон.

Мангольд тайком взглянул на друга, тот силился отвести взгляд от чаровницы.

– Мой малород, Вы разве не чувствуете, она же ворожит! – с усилием выдавил Питит. – Ее нужно немедленно повесить на висельном вязе! Иначе она вот-вот заставит нас убить друг друга!

– Убить? Я ни в чем не провинилась перед вами!.. – бархатным голоском проворковала мерзокровка и улыбнулась Мангольду жемчужными зубками. Качнув широкими бедрами, красавица сделала шаг в сторону малорода.

Дрожащей рукой Питит потянулся за кинжалом, но Мангольд предупреждающе схватил его за руку, прошипел:

– Не смей.

Повинуясь приказу, Ворон остановился. Дикарка благодарно поклонилась Мангольду. Так, чтобы он мог оценить белизну кожи ее обнажившейся на миг груди.

– Как тебя зовут? – Мангольд взглянул в бездонные глаза девы и почувствовал, как по членам мягкой волной растекается блаженство. Нестерпимо захотелось прижать горячее тело этой богини к полу и раствориться в бесконечной нежности ее объятий.

– Яция. Меня зовут Яция…

Мангольд с жадностью ловил каждое движение ее губ и дразнящего, такого верткого розового язычка… Он вдруг явственно почувствовал на губах терпкий вкус поцелуя дикарки:

– Странное имя…

Ворон заметил, что оцепеневший Мангольд не слышит его и больно двинул монбона локтем в бок. Мангольд охнул и перевел на товарища затуманенный взгляд.

– Монбон, прикажете повесить мерзь? Дикарка посмела без повеления отвечать высокородному родовиту!

– Нет! – встрепенулся Мангольд. – Мы же еще ничего не узнали! – Мангольд снова уставился на дикарку. – Яция… Что же означает твое имя, мерзокровка?

– На языке тех, кто живет в свободных Самородных землях, за пределами зловонных провинций Инфера, мое имя звучит как «Красотка».

– Закономерно. – Мангольд с трудом контролировал каждое своё движение и слово, страшась снова попасть под гипнотическое обаяние чаровницы.

– Монбон! – сквозь сцепленные зубы натужно выдохнул Питит, умоляюще глядя на Мангольда. – Поскорее заканчивайте! Или!..

Мангольд качнул головой, отгоняя морок и приосанился:

– Яция!.. Почему Орби держал тебя в плену? Ты знаешь какую-то страшную тайну?

– Всё гораздо проще. Он тщетно желал тепла моего лона.

Мангольда бросило в жар, он тряхнул светлой копной, отгоняя фантом представившейся оргии. Мерзокровка, внимательно наблюдавшая за ним, еле заметно усмехнулась.

– Тщетно желал? – брезгливо захохотал Питит, все еще уворачиваясь от взгляда красавицы. – Разве высокородному родовиту может потребоваться разрешение грязной потаскухи? Хотя я сомневаюсь, что родовит может вожделеть мерзь!

– Выходит, Вы ошибаетесь. Может, – спокойно ответила Яция. – Вы оба. Сейчас. Вожделеете меня. Но никто не получит ласк Яции, пока она сама того не разрешит.

Питит вскочил из-за стола:

– Я же говорю, она – тирия! Монбон, разрешите прикончить ее! А повесим уже после!

Мангольд перехватил его за рукав:

– Остынь!

Ворон вырвался из хватки, не желая подчиняться приказу, против которого бунтовало всё его естество. Мангольд глазами приказал Ворону остаться на своем месте, перевел взгляд на запястья пленницы:

– Почему ты не снимаешь красную ленту со своих рук? Разве это так сложно?

– Путы заговоренные. Это всё Седьмой корин. Я не могу развязать узлы по своей воле, как и покинуть пределы этих чертогов.

– А я… смогу?.. Развязать?

– Сможешь, Мангольд-сын Овечьих земель.

Яция вытянула руки навстречу Мангольду.

В трапезной воцарилась гнетущая тишина. Мангольд нахмурился. Лишь дикарка была безмятежно спокойна и по-прежнему бесподобно прекрасна.

– Мой малород! – Дрожащий как в лихорадке Питит вновь схватился за рукоять кинжала. – Вы ведь не собираетесь дарить свободу этому исчадию?! Мы обязаны чтить Кодекс первой крови! Мерзокровка должна провалиться во Тьму-под-Инфером! Слышите, монбон?!

– Я знаю!.. – Мангольду всё труднее становилось сбрасывать с себя тяжелую влажную простыню морока мерзокровки. – Просто… казним ее на рассвете! Как положено!

Питит с облегчением выдохнул, обернулся, громко и взволнованно, будто страшась, что Мангольд передумает, закричал в соседнюю залу:

– Забрать мерзокровку! Живо!

Ворон одном движением сгреб льняную скатерть со стола и, свернув ее в несколько слоев, набросил на голову пленницы.