Инфер

Веслав Верный

Инфер

Глава 1 – Охота на гниляка

Всадники въехали на холм и осадили лошадей.

Двое родовитов держались впереди, особняком. По сторонам, чуть отставая, образуя охранный полукруг, их сопровождала десятка лучников-сычей[1]. В хвосте на коротконогих чахлых лошадках плелись паганы-гнути́[2].

Мангольд спешился с дубового, богато разукрашенного, жеребца. Следом на траву спрыгнул и Питит; конь Ворона[3] тоже был деревянным, хоть и не такой искусной работы. Лучники, те правили сосновыми, отвратительно грубо выструганными лошадками, больше походившими на обтесанные чурбаки. Паганам[4] магические артефакты и вовсе не разрешались.

– Монбон[5]! Будьте осторожнее! – предупредил Питит и взглядом указал лучникам быть наготове.

Воины спешились и ощерились стрелами, вложенными в натянутые тетивы, чутко прислушиваясь к каждому шороху.

– Гниляк может затаиться в кустарнике!

– И что с того? – Мангольд продемонстрировал Пититу кинжал. – Мой клинок быстро отправит его во Тьму[6]!

– Не думаю, – усомнился Питит. В отличие от монбона, ему доводилось выслеживать гниляков. Кинжал был бесполезен против этой мерзи[7].

– Какой-то мертвый паган! – проворчал уязвленный недоверием Мангольд. – Ну, мерцает во тьме синевой, как гнилушка! Ну, бродит по свету, из-за самородной магии, хотя давно помер. Что с того? Сдается мне, что ты пользуешься тем, что я никогда не охотился на гниляков. Нагоняешь на меня жути, а на себя – излишней важности!

Мангольд потянулся к филигранно вырезанной морде дубового жеребца и вытащил из отверстия в его темени серебряную клеть. Внутри сидела молодая, полная сил крохотная тирия[8] – мохнатое человекообразное существо, своим обликом походившее на крайне уродливую паганью. Мангольд поставил клеть с тирией на ладонь. Она прикрылась от яркого света трехпалыми ручонками, но подниматься на ноги не торопилась.

– Даже мерзокровка безмятежна. – Мангольд поднял клетку над головой. – А уж она-то учует самородную магию на все три сотни шагов вокруг. Убедился, Питит?!

Мангольд неожиданно встряхнул клетку, тирия взвилась, что-то застрекотала на своем диком наречии, зыркнула единственным глазиком и плюнула в сторону засмеявшегося обидчика.

– Очнулась, плутовка? Чего чирикаешь? Наверняка, хочешь прикончить меня каким-нибудь смертельным проклятьем. А, ну-ка, повтори!

– Монбон, прошу, не заигрывайтесь! Вы имеете дело с самородной магией!

– Остынь, Ворон! Серебро прутьев ее клети надежно заговорено! Это стоило мне целых девяти паганьих жизней! – Мангольд беззлобно пригрозил пленнице пальцем в кожаной краге и вставил клеть обратно – в голову деревянного коня. Без самородной магии тирии дубовый жеребец – просто дрова для растопки очага.

Слуга Мглы[9] только вступал в права; перед глазами спутников в лучах заходящего солнца, струясь и взбегая по склонам невысоких уютных холмов, буйно полыхало пламя вересковых зарослей; сколько хватало глаз, на ветру подрагивал густой розово-фиолетовый ковер. Лишь хаотичные пучки начавшей рыжеть иссохшей травы указывали на робкую поступь нового хозяина над погодой.

Мангольд шумно втянул ноздрями бодрящий, пронизанный ароматом вереска, воздух.

– Медовые колокольцы. Как же их любят овечки… А вон те холмы, похожие на торчащие груди юной прелестницы, – они ведь тоже во владениях отца?

Питит взглянул на далекие возвышенности, также покрытые фиолетовым загаром вереска, снял перчатки и развернул карту. Ворон провел грязным ногтем по засаленной бумаге, оставив глубокую черту, прищурившись, вгляделся в местность, покачал головой:

– Нет, монбон. Я думаю, там уже Вересковые земли малорода[10] Орби.

– Жаль. Я был бы не прочь прирасти этими чудными землями.

Питит пожал плечами:

– Я понимаю, что Ваш отец, достопочтимый Чард-с-Овечьих-земель, давно ждет от Вас какой-нибудь славной победы, которую можно было бы внести в родовую летопись, но… Кодекс первой крови[11] превыше корыстного вожделения. Для схватки за земли требуется очень веский повод. Мы же не выродки, а родовиты.

Мангольд вздохнул:

– В любом случае, будь это честная битва или разбойничья засада… И те, и другие сеют смерть! Тогда чем отличаются знатные родовиты от мерзи или каких-нибудь паганов? Неужели лишь титулами и особенными предлогами для убийств?

Питит скептически ухмыльнулся:

– Кажется, Вам не по душе титул малорода, монбон?

– Хм… Чего греха таить, я бы отказался от него… – Мангольд выдержал многозначительную паузу. – В пользу титула многорода[12]! – Он захохотал, довольный шуткой и хлопнул Ворона по крепкому плечу. – Эх, нашему бы гроду, да еще три вольверта[13]!.. Только без титула многорода им не бывать. Но ничего! Стану многородом, а там!..

– А там и до великорода[14] рукой подать! – вставил Питит. – Знай – мечтай себе дальше!

Родовиты, включая воинов, одобрительно засмеялись – каждый знает, приятные мысли ласкают не хуже опытной шлюхи.

Сейчас это казалось невероятным, но в детстве Питит тоже носил титул малорода. Пока был жив его отец – Рогмунд-с-Гнилых-земель. Старика прикончил Чард-с-Овечьих земель, знатные родовиты не поделили громадную торфяную поляну, начинавшуюся во владениях одного, и заканчивающуюся за границами владений второго… Настоящее богатство и надежный источник драгоценного в этих холодных краях топлива. В итоге, вспыхнула малая война до последнего родовита – единственный, разрешенный Кодексом первой крови, способ разом ответить на любые вопросы без ответов.

Пережив двадцать зим, Питит так и не смог забыть безумные от боли и ярости глаза поверженного родителя, когда тот стоял посреди двора и пытался засунуть выпавшие кишки обратно в жирный, выпирающий словно шар, вспоротый до грудины, живот…

Вернувшись с войны Чард-с-Овечьих-земель подарил Питита своему наследнику Мангольду, в качестве поживы. Он хотел, чтобы мальчик попробовал кровь врага. Мангольд тогда пережил лишь шестую зиму, был невысок, хил и совсем не зол, поэтому он бросил стилет к ногам родителя, отказываясь лишать жизни пленника ради потехи. Раздосадованный Чард хотел покончить с этим, но сын крепко схватил Питита за руку – мальчуганы выглядели ровесниками, и трофей прекрасно годился для веселых игр. Чард махнул рукой на странности сына – развлекайся…

Так Питит стал игрушкой, а после товарищем своего хозяина, навсегда оставшись без наследных земель и своего титула…

…Отряд направился по лощине, держась звериной тропы, вдоль небольшой говорливой речушки – к северным границам владений Овечьих земель. Где-то там паслась большая отара овец – одна из десятков, принадлежавших отцу Мангольда.

Первым трупы животных завидел один из сычей:

– Овцы! Они все мертвы! – сообщил он, зорко вглядываясь вдаль.

Отряд с осторожностью приблизился к поляне, вспугнув разномастную стаю коршунов с вороньем и парой лисиц. Растерзанные туши овец успели как следует вздуться. Тошнотворный запах тлена заставил всадников прикрывать носы рукавами туник.

– Их здесь около тридцати, – прикинул Мангольд, то и дело сглатывая подступавший к горлу комок.

– Не меньше, – согласился Питит. – А вон и пастух.

Безголовое тело пагана лежало, погребенное под овечьими тушами.

– Наверное, пытался спрятаться, – предположил Питит. – Но с гниляком такие трюки не пройдут.

– Почему пастух так странно обезглавлен? – Мангольд с ужасом поглядывал на торчавшие из раны позвонки; голову пагана не отсекли, ее будто вырвали из плеч с корнем, как морковку.

– Гниляки обожают жрать человечьи мозги, – сплюнув, просветил один из лучников. – Говорят, это они таким образом вроде как в паганцев пытаются снова обратиться. Соображают, твари, хоть и дохлятина.

– Занять оборону! – скомандовал Мангольд. Привычные к муштре сычи спешились и послушно выполнили команду.

– Я вижу, Вы уже не так полагаетесь на надежность своего клинка, – улыбнулся Питит. Он был собран и напряжен, но внешне продолжал сохранять безмятежность.

Мангольд не ответил на колкость, сейчас он лихорадочно пытался не растерять уменьшившееся хладнокровие и вспомнить всё, что знал про охоту на гниляков.

– Паган! – позвал Мангольд и к нему тут же засеменил бледный доходяга, отделившийся от группки остальных гнути́.

– Мой малород! – паган упал на колени перед жеребцами родовитов, ожидая своей участи.

Мангольд замешкался, но Питит спас положение:

– Разыщи жука-мертвоеда и проведи магический ритуал. Пускай жук укажет нам на спрятавшегося гниляка.

– Спрятавшегося?.. – передернуло от жути Мангольда, окончательно растерявшего боевой пыл. – Почему ты так считаешь?

– Разве Вы не слышите, мой малород? У тирий истерика!

Действительно, из голов деревяных коней всадников исходил гул.

Мангольд нахмурился: пропустить мимо ушей вопли ведьм мог только глухой или такой растерявшийся болван, как он.

Спеша выполнить приказ Ворона, паган принялся, на манер знатного борова, рыть землю у корней невысокой осины, и вскоре принес родовитам зажатого в кулаке жука-мертвоеда. Питит с седла лягнул носком сапога пагана по плечу, отгоняя его от Мангольда:

– Чего ты тычешь им в своего властелина?! Знай свое место! Колдуй, чернь!

Паган ойкнул от больного тумака, поклонился и засеменил к вытоптанной площадке, вероятно когда-то служившей мертвому пастуху местом для отдыха. Слуга прошептал что-то в кулак, достал насекомое, сильно сдавил его брюшко и деловито высосал брызнувшее содержимое. Мангольд поморщился.

Паган разделся донага, завертелся волчком, после закричал тонким, высоким, почти детским голосом:

– Остенде михи перицулум мортиферум!

– Никогда не привыкну к этим мерзким колдовским кривляниям, – признался Питит.

Паган остановился, засунул указательный палец в глазницу и ловко поддев, выковырял глаз; по щеке гнути́ побежал бордовый ручеек. Рыдая от боли, он торжествующе вскинул руку, сжимая в измазанных кровью пальцах глазное яблоко. Замер. Поводил рукой, давая оторванному глазу осмотреться.

– Вижу! – завопил бедолага. – Я вижу притаившегося гниляка, властелин!

– Покажи его нам! – с дрожью в голосе приказал Мангольд. – Отряд – готовься!

Паган отбросил ненужный более глаз, и, болтая на бегу срамом, отчаянно кинулся в заросли.

Мангольд видел, как тело обреченного несчастного стало покрываться алой сеткой – колючие ветки кустарников вспарывали кожу не хуже лезвия ножа.

Громкий рык заставил участников похода отпрянуть. Испуганно заржали лошадки гнути́.

Перед бегущим паганом вздыбилась земля; разлетевшиеся комья брызнули высоко вверх и в стороны. Несколько из них больно попали в лицо опешившего Мангольда.

Потревоженный гниляк вырвался из-под земли, вынужденно обнаружив тщательно замаскированную западню.

Увидев мерзь, одноглазый паган потерял самообладание, завизжал и бросился обратно, но гниляк одним движением оторвал его голову. Тело пагана упало на бок и засеменило тщедушными – будто куриными – ножками. Кровь ручьем хлынула в невысокую траву. У Мангольда мелко задрожала правая нога в стремени.

Даже в закатном солнечном свете гниляк источал ровное сапфировое свечение. Без всякого сомнения так мерцала самородная магия, проступавшая сквозь каждую пору мерзи, еще недавно прозябавшей в шкуре обычного пагана.

Вопреки россказням сыча, гниляка не заинтересовали мозги жертвы – голову пагана он отбросил с полным безразличием. Зато его внимание привлек отряд родовитов.

– Приготовиться! – заорал Питит.

Мангольд заметил, как лоб товарища покрылся крупными бисеринками пота. Значит, даже Питит был взволнован. Что уж было говорить про него – неопытного охотника, храбрившегося лишь до тех пор, пока он не увидел чудовище своими глазами?!

– Никаких луков! Рубим тварь, как овечью тушу! – скомандовал Питит. – Нам нужно добраться до его сердца! Иначе всем – смерть!

– Да, наш Ворон! – с отчаянной бравадой рявкнули сычи, обнажая клинки.

Гниляк пружинисто оттолкнулся, подпрыгнул, и в следующее мгновение приземлился рядом с побледневшим Мангольдом. Зубы мерзи, промахнувшись мимо ноги малорода, клацнули и мертвой хваткой впились в деревяное подбрюшье жеребца. Мангольд закричал от ужаса и азарта и стал отчаянно вертеться в седле, вслепую – наотмашь – рубя оружием опасного врага.

Присоединившийся к бою Питит орудовал клинком более умело – он целил в грудину мертвеца. Два-три точных удара, и вот уже показалось червивое, медленно пульсировавшее сердце гниляка.

– Ну, же! – прекратив рубку, вскричал Ворон.

Один из сычей метнулся к порождению и храбро по локоть засунул руки в нутро мерзи. Что есть сил рванул, отступил на шаг. На перчатках остался полусгнивший сморщенный орган; белые черви извивались, забирались на пальцы воина, так и валились под ноги.

Гниляк взвыл и затих; казалось, даже его свечение перестало быть таким угрожающе-мертвенным. Мангольд тяжело дышал, продолжая держать меч наготове, все еще опасаясь, что поверженный враг оживет и бросится в новую атаку.

Питит взглянул на вырванный кусок древесины на брюхе жеребца Мангольда, со следами крупных зубов:

– Вот почему настоящие лошади хуже. Настоящую мертвяк обязательно бы покалечил, она испугалась и скинула Вас прямо в его объятья.

– И он тут же оторвал мне голову, – пересохшими губами просипел Мангольд.

– Можете не сомневаться, – кивнул Ворон. – Забрать кисть гниляка в качестве добычи?

– Нет!.. – передернуло Мангольда. – Пускай он останется здесь. Весь. Навсегда.

– Хорошо. – Питит обернулся. – Эй, там! Подать бурдюк с вином! Властелин хочет отпраздновать свой первый трофей! Да здравствует Мангольд-с-Овечьих-земель! – Бесстрашный убийца гниляков!

– Да здравствует! – грянул нестройный хор голосов.

Мангольд поднял измазанный в гнойном месиве меч и с облегчением издал победный рык, благодаря своих людей за верность и службу.

[1] Сыч – разведчик, в военной иерархии Инфера.

[2] Гнути́ – слуга.

[3] Ворон – воевода, в военной иерархии Инфера.

[4] Паган – низшее сословие в Инфере, бесправные, покорные рабы, принадлежащие землевладельцам. Владеют бытовой магией, в основе которой лежит самородная магия.

[5] Монбон – Господин! (обращение)

[6] Тьма-под-Инфером, Тьма – нижний мир, обитель злых духов нэлов.

[7] Мерзь – порождение, выродок, жертва магии, обитатель Самородных земель.

[8] Тирия – общее обозначение ведьм в Инфере.

[9] Слуга Мглы – осенний сезон. В Инфере отсутствует деление на месяцы.

[10] Малород – титул главы земель; младший сан землевладельца в иерархии Инфера, имеющего в своем владении лишь грод без названия и около 4000 жителей, включая паганов.

[11] Кодекс первой крови – свод непререкаемых, священных догм для каждого родовита Инфера.

[12] Многород – титул главы земель; средний сан землевладельца в иерархии Инфера, имеющего в своем владении грод с правом его названия и до пяти вольвертов (малых поселений); под властью многорода находилось около 6000 жителей, включая паганов.

[13] Вольверт – малое поселение в 400-600 жителей.

[14] Великород – титул главы земель; старший сан землевладельца в иерархии Инфера, имеющего в своем владении грод с правом его названия и до десяти вольвертов (малых поселений); под властью многорода находилось около 8 000-10 000 жителей, включая паганов.

Глава 2 – Мертвые повсюду

Истлевшее, покрошенное мечами, рубище мертвого гниляка не подсказало его принадлежности – так мог одеваться и паган из Тихой провинции, куда входили небольшие Овечьи земли Мангольда. И тот, кто жил в Южной или Озерной провинциях. Да и во всех шести провинциях Инфера паган оставался паганом – обреченным, вечно голодным, закутанным в одинаково жалкие лохмотья.

Мангольд наклонился к Пититу:

– Вот и представился случай! Возможно, что гниляк принадлежал к черни Орби-с-Вересковых-земель. Наверняка его родовиты – эти кривоногие ублюдки – вышвырнули падаль на моей земле, поближе к овечкам.

– Возможно Вы правы, монбон, – согласился Питит. – Если мертвый паган переродился в гниляка где-то поблизости, он бы первым делом заприметил этот лагерь пастуха.

– И сразу забыл дорогу домой! – довольно закивал Мангольд. – Стал бы кто-нибудь возвращаться, когда тут столько добычи?

Порой некоторые родовиты, позабыв о догмах Кодекса первой крови, грешили этим. Подбрасывали гниляков соседям.

Будничная магия. Грязная магия. Паганья магия.

Без нее ни один родовит не представлял своего быта, хотя всячески презирал колдовские ритуалы, и никогда, даже под страхом смерти, не совершал их лично.

Для бытовой магии существовала чернь – паганы. Нужно ли разжечь очаг без кресала, или успокоить зубную боль – повсюду практиковалось колдовство паганов.

Но чем мощнее были заговоры, тем сильнее калечили они тех, кто взывал к помощи сил Тьмы-под-Инфером; тех, кто черпал удивительные силы и умения в источнике самородной магии…

Магия пожирала здоровье и, подобно медленному яду, неминуемо отравляла охх[1] подневольных тирионов[2]; проступала на коже тусклым потусторонним свечением зловонных ночных болот, становясь с каждым днем ярче и сочнее.

Дни пагана, мерцавшего во тьме светлячком, были сочтены. Но даже смерть забирала бедолагу, катавшегося в корчах и нестерпимых муках, не ради покоя. Пагану еще предстояло переродиться в гниляка –в неуправляемую и беспощадную мерзь, влачившую своё существование, только благодаря самородной магии, бурлившей в его смердящих полуразложившихся потрохах… Паганьего духа – этого покорно-раболепного, пресмыкающегося по своей доброй воле – в гниляке не оставалось вовсе.

Чтобы свежий тирион-покойник не воскрес таким противоестественным образом, его мертвое, но каким-то чудом пульсировавшее сердце, скармливалось другому простолюдину. Правда, после трапезы, несчастный паган до конца своих дней лишался рассудка, а родовит – таких драгоценных рабочих рук.

Как правило, малороды владели десятком сотен паганьих туш, каждый смерд был на счету. Поэтому-то и не гнушались некоторые нечистые на руку родовиты незаметно «передаривать» свою проблему ближайшим соседям – оставляли тело будущего гниляка рядом с «приманкой» – будь то одинокое жилище семьи лесоруба, тучное стадо коров, или, на крайний случай, тощая овечья отара.

Питит разыскал в траве оторванную голову пагана, ценой жизни вскрывшего засаду гниляка, и буднично поднял ее за спутанные волосы. Единственный уцелевший глаз мертвеца приоткрылся – примитивная паганья магия еще действовала.

– Твой властелин желает знать, откуда принесло гниляка. Где был его жилище до смерти? Ты видишь это, чернь?

Глаз моргнул, будто подмигивая.

– Хорошо, – обрадовался Питит. – Сыч! – позвал он, и вручил голову подоспевшему воину. – Паган укажет путь.

Ворон обернулся к Мангольду:

– Если следопыт приведет нас в Вересковые земли, потребуем от властелина Орби объяснений и пять паганьих туш в качестве сатисфакции!

– Я хотел предложить такой же план, – с достоинством приврал Мангольд. – Только считаю, что пять туш – для такого случая, будет мало. Мы чуть не погибли! Потребуем десяток гнути́!

– Но Кодекс первой крови гласит о пяти… – начал было Питит, но Мангольд махнул на него рукой: – Не люблю, когда ты начинаешь упорствовать, подобно фанатику первой крови!

– Нет ничего выше Кодекса!..

– Ворон! – раздраженно одернул Питита Мангольд.

Мангольду совершенно не хотелось вступать в полемику, сейчас все мысли были далеки от стратегических маневров; после первой в его жизни встречи с мерзью он все еще не мог унять постыдную дрожь в глубине сердца.

Мангольд заметил на обшлаге рукава обиженно замолчавшего Питита расплывшееся пятно:

– Ты ранен?

– Ерунда, – буркнул Питит. – Наверное, гниляк успел дотянуться. – Он указал пальцем на пагана из сопровождения. – Эй, ты! Останови кровь!

Гнути́, не сходя с места, прошептал заговор и выдохнул облачко серого дыма в сторону Питита. Достигнув руки Ворона облачко впиталось в его кожу. Паган тут же жалобно взвыл, схватившись за щеку.

– Мой зуб, – простонал он, обращаясь скорее к своему окружению. Грязная паганья магия в ответ за услугу забрала у тириона толику здравия.

– Благодари, что рана пустяковая, – с усмешкой «успокоил» его Питит. – А то бы чего понужнее лишился. Например, своих и без того крохотных чресл!

– Благодарю, монбон!.. – продолжая держаться за щеку, упал на колени страдалец.

Питит с удовлетворением взглянул на запястье – края раны от укуса уже успели запечататься ровным белым рубцом.

– Командуйте, мой малород, отряд ждет, – попросил воевода, забыв про стоявшего на коленях пагана.

– Сыч с оторванной паганьей башкой – веди нас за собой! – шутливым тоном распорядился Мангольд. – К новым приключениям!

Отряд тронулся в путь. Сиротливо висевшая на собственных, слипшихся от крови волосах, голова пагана вела к взгорьям – серьезный разговор со старым прощелыгой Орби был неминуем.

Путь к гроду Вересковых земель оказался тоскливым: ухабистым, с петляющими узкими грунтовыми дорогами, затяжными подъемами и бесконечными развилками без указателей. Усталые наездники давно простились с закатившимся за горы светилом и дорогими сердцу лугами Овечьих земель. Вокруг как гигантские могильники проплывали и проплывали, казавшиеся бесконечными, приземистые холмы Вересковых земель. Но отряд Мангольда так и не встретил даже крохотного – хотя бы в три всадника – патруля.

– Почему вокруг никого нет? – поделился тревогой Мангольд.

– Может быть эти трусы, завидев нас, бросились бежать? – иронично прищурился Питит.

– Всё шутишь? – вздохнул Мангольд. – Эй, сыч! Что там говорит голова пагана? Далеко еще?

– Голова… нема, – извинился родовит, не уловивший злой иронии в голосе своего монбона.

– Думаю, теперь мы и без головы справимся, – заверил Питит. – Судя по карте, скоро откроется вид на грод Вересковых земель. Гниляк жил там, если он, действительно, из местных. Больше негде.

– Просто грод? Без названия? Выходит, Орби – тоже малород?

– Да, господин, – кивнул Ворон. – Разве Вам это не известно?

– Я никогда не любил читать карты, да и к заумным книгам страсти не питаю. Для этого бесполезного и скучного знания всегда найдутся другие, – многозначительно подмигнул Пититу Мангольд.

Ворон коротко кивнул в ответ:

– Да, монбон. Моя память к Вашим услугам. Но я бы все же посоветовал Вам не гнушаться картознания.

– Хватит того, что все эти ваши манускрипты изуродовали моего младшего брата… – вдруг мрачно выпалил Мангольд.

Питит промолчал в ответ.

Крохотный безымянный грод Орби встретил путников уже в свете луны. Навскидку Питит прикинул, что в нем должно было жить не более тысячи родовитов, плюс какое-то поголовье паганов. Даже по меркам овечечников, совсем глушь…

У дороги, облокотившись на тусклые неначищенные алебарды, стояли Медведи[3]. Двое. Остальные, судя по хмельным голосам, расположились у потрескивавшего костра.

– Куда прешь?! – выступил вперед стражник и ощерился острием алебарды.

– Малород Мангольд-с-Овечьих-земель. Старший сын Чарда-с-Овечьих-земель! Ты – бараний катышек!

– Простите, монбон! Мой Ворон никого не предупреждал о высоких гостях, – струхнув, тут же опустил оружие солдат. – Возможно, из-за того, что ему нездоровится… Как же вы решились? В самый разгар этакой беды!..

Мангольд с Пититом в замешательстве переглянулись.

Заметив, что высокородные гости не в курсе событий, другой постовой услужливо крякнул и, подойдя к отряду, поспешил с объяснением:

– Мрём, как вши на сковородке, монбон! Что родовиты, что паганцы! Никакая паганья лекарская магия не помогает! Уж, и так они старались, и эдак! Все заклинания перепробовали! Да только без толку!

– Дохнем! Мертвяков считать не успеваем! А уж закапывать – и подавно! – горько кивнул напарник. – Плюнули! Теперь складываем одного на другого! Жуть!

– От того развелось столько гниляков, что со счету сбились! – вновь принялся докладывать Медведь, тот, что поуслужливей. – А гниляки – они что – они ведь тоже смертоубийствами занимаются, если не успокоить этих мерзокровок хорошенько! – Охранник услужливо заглянул в глаза Мангольда. – Так как, будете в грод проезжать? Или ну его?!

– Разворачиваемся! – решительно выкрикнул Питит.

– Будем проезжать! – встрепенулся Мангольд.

Теперь переглянулись постовые.

Мангольд кивком подозвал Питита и развернув жеребца, отъехал на два десятка шагов от стражников и ожидавшего отряда сычей. Следовало переговорить с глазу на глаз.