Последний чекист

С учетом полученной информации, Сазонов составил подробные задания службам поддержки. «Наружка» через пару дней выставила за объектом «топтунов». Для установки необходимой аппаратуры по месту жительства Сатрапа технарям пришлось поломать голову, как отвлечь внимание обитателей двора от их тайной работы. Разыграли целый спектакль: организовали ремонт в подъезде и устранение «аварии» в подвале… Установка прошла благополучно. Дворник, хотя и поглядывал на технарей подозрительно, но с расспросами не подошел.

Чтобы установить прослушивание по месту службы Сафронова, затратили немало усилий. Туда специалисты прибыли под видом установки охранной и пожарной сигнализации. Сазонов поехал вместе с ними. Ему пришлось провести доверительную беседу с генералом, прямым начальником Сафронова. Этот генерал был непростым «вертухаем», а выходцем из центральных партийных органов, знакомым Сазонова еще по времени службы в особом отделе КГБ СССР по Внутренним войскам. Сазонов проинформировал его о том, что берет Сафронова «под колпак», и по-товарищески намекнул, что тот плохо о нем, о своем начальнике, отзывается в разных ведомствах и в телефонных разговорах. Это, к слову, было чистой правдой: уже в первой из сводок, полученных от «прослушки», отмечалось, что Сатрап в разговоре с неустановленным собеседником разносил свое руководство и в хвост, и в гриву. Это обстоятельство произвело на генерала впечатление: он пообещал лично расправиться с зарвавшимся майором… Сазонов еле уговорил его не подавать вида о своей осведомленности и потерпеть еще самую малость… Разгневанный генерал пообещал держать язык за зубами и оказывать всяческое содействие Конторе в проверке его подчиненного и дал добро на установку прослушивающей аппаратуры в служебном кабинете Сафронова.

Благодаря предпринятым мерам, к Сазонову ежедневно начала стекаться информация, да такая полезная, что Виктор Леонардович только в ладоши прихлопывал и даже перестал гнать его к тетке-кандидату наук, с которой все дело и закрутилось.

– Ну, ты с этим Сатрапом попал на золотую жилу, Сазонов… Рой глубже! Не спеши… – наставлял он.

Впрочем, терпения начальнику надолго не хватило, и спустя несколько дней он снова начал подгонять:

– Давай, давай, активизируйся!.. Работай на результат!

Впрочем, Сатрап и так жил жизнью активной и изобилующей разными контактами – телефонными переговорами, короткими и продолжительными встречами с самыми разными людьми. Он ежедневно раскатывал по Москве на такси. К нему в квартиру заявлялись разные женщины, некоторые оставались до утра. Квартирный телефон Сатрапа не умолкал в выходные дни, и в утренние часы, и поздней ночью. И все эти личные контакты фигуранта, и его телефонные разговоры фиксировались и докладывались Сазонову.

«Наружка» сообщала, что 13 августа 1993 года в 17.00 объект разработки Сафронов встретился в коммерческом кафе «Ритм», расположенном в поселке Переделкино Солнцевского района Москвы с двумя неустановленными лицами. В ходе приватного разговора ими было предложено объекту организовать дачу взятки соответствующему должностному лицу Тимирязевского межмуниципального суда, от которого бы зависело непризнание особо опасным рецидивистом подсудимого Папия, ранее неоднократно судимого и обвинявшегося в покушении на кражу чужого имущества. Неустановленные лица особо напирали на то, что срок наказания Папии не должен превышать два с половиной года лишения свободы. Сафронов дал согласие на это предложение, сказав, что сумму, необходимую для решения проблемы, назовет позднее.

15 августа в 15.00 Сафронов провел встречу в юридической консультации № 24 Московской городской коллегии адвокатов с адвокатом Осинцевой Марией Михайловной и обменялся с нею визитными карточками.

«Прослушка» доложила, что вечером того же дня на домашний телефон Сафронова с таксофона позвонил неустановленный мужчина. Разговор шел о рулонах обоев. Называлась цифра пять метров. Сафронов и его собеседник согласились, что такого количества метров будет достаточно.

Поток сообщений от техподдержки все нарастал.

По данным наружного наблюдения, 20 августа в 18.30 Сафронов встретился с адвокатом Осинцевой в Манеже. В разговоре он предложил ей взять на себя защиту подсудимого Папии и подыскать должностное лицо Тимирязевского межмуниципального суда, которое согласилось бы за вознаграждение вынести необходимый приговор. Осинцева дала согласие выступить в качестве адвоката, но стоимость своих услуг, очевидно из осторожности, не назвала.

23 августа зафиксирована встреча адвоката Осинцевой с адвокатом той же коллегии Петровым Николаем Егоровичем, который пообещал Осинцевой, что его однокурсница по юридическому институту легко решит волнующую Осинцеву проблему. Фамилия однокурсницы Петровым не называлась. Дальнейшее наблюдение позволило установить контакт Петрова и судьи Тимирязевского межмуниципального суда Склонных Людмилы Павловны, действительно учившейся с ним в одно время в Московском юридическом институте. Склонных пообещала, что возьмет дело Папии к себе у ведущего его в настоящее время судьи Жукова.

25 августа в 22.00 состоялся разговор по домашнему телефону между Сафроновым и адвокатом Осинцевой. Говорили о рулоне обоев. Фигурировала та же цифра пять метров. Осинцева сказала, что нашла нужного мастера, который обои поклеит. Сафронов обещал, что задержки с обоями не будет.

26 августа к адвокату Осинцевой в юридическую консультацию № 24 Московской городской коллегии адвокатов пришла супруга подсудимого Папии – Ламзира Бардувелидзе и заключила договор по защите Папии в суде.

28 августа в 21.30 состоялся очередной телефонный разговор между Сафроновым и Осинцевой. Последняя сообщила, что изучила дело «грузина». Оправдать его невозможно, так как он задержан на месте преступления и следствием все оформлено юридически грамотно. Сафронов спросил: «Можно ли помочь клиенту в суде?» На что Осинцева ответила, что попытаться можно и человек ей пообещал. Надо только не затягивать по известному Сафронову вопросу. Сафронов ответил, что задержки не будет и он уже обо всем договорился.

7 сентября в 18.15 у магазина «Балатон» по адресу: город Москва, Мичуринский проспект, дом 8 Сафронов встретился с неустановленными лицами и получил от них пакет. На такси он приехал домой и больше в этот вечер из своей квартиры никуда не отлучался.

Однако в 20.00 он позвонил Осинцевой и сообщил ей, что наконец получил те самые обои в количестве пяти метров. Один метр он оставит себе на личный ремонт, а остальные готов передать ей хоть сегодня. Осинцева пообещала, что приедет прямо сейчас.

«Наружка» подтвердила приезд Осинцевой к Сафронову по адресу: Москва, улица 8 Марта, дом 2-а, квартира 4 и пребывание ее в квартире с 21.00 до 22.30.

Видеонаблюдение и «прослушка» также подтвердили передачу Сафроновым Осинцевой пакета и зафиксировали разговор, в котором Сафронов пояснил, что четыре метра Осинцевой надо использовать по собственному разумению, но сделать это необходимо оперативно, ибо те, кто передал обои, люди – опасные и шутить не будут. Осинцева заверила, что один метр, по его примеру, оставит себе, а три в импортном варианте передаст нужному человеку завтра же. Она развернула пакет и проверила его содержимое.

Исходя из анализа этих встреч и бесед, Сазонов сделал вывод, что под словами «обои», «рулон», «метры», «импортный вариант» фигуранты подразумевали суммы в рублях и валюте. В данном случае разговор между Сафроновым и Осинцевой шел о пяти миллионах рублей, что и было зафиксировано на фото и на видео.

Восьмого сентября наружное наблюдение засняло покупку Осинцевой долларов США на сумму равную трем миллионам рублей и ее встречу с адвокатом Петровым, которому она передала конверт с валютой.

Прочитав это сообщение, Сазонов, несмотря на приказ активизироваться, решил, что тот, кто долго ждет, может подождать еще немного, ибо реализация, то есть захват с поличным части участников преступной группы, пока ничего не даст. Чтобы она была успешной, нужно вскрыть всю цепочку. Для пущей наглядности своих выводов он решил начертить схему.

В «Детском мире» Сазонов купил лист ватмана, тушь и пачку плакатных перьев. Вспомнив, чему его учили в военно-политическом училище на занятиях по техническим средствам пропаганды, тушью, большими печатными буквами старательно написал на листе заглавие: «Дело оперативного учета Сатрап». В центре циркулем нарисовал круг и написал в нем фамилию главного фигуранта этого дела – Сафронов Михаил Иванович.

3

В сентябре девяносто третьего Москва снова забурлила.

Сазонов как-то столкнулся в одном из подземных переходов «планеты Лубянка» со своим бывшим начальником.

– Россия снова беременна революцией… – поставил он происходящему точный диагноз.

Бывший начальник находился в приподнятом настроении – революционная стихия его всегда возбуждала. Придержав Сазонова за рукав ветровки, он, слегка приглушив голос, стал перечислять все, что не так сделал «уральский сувенир ЕБН, который продался америкосам», и что этот «пьяница погубит Россию», ибо человек, облеченный в государстве высшей властью, должен думать о государстве, а не о том, как эту власть удержать. Проходящие мимо сотрудники начали оглядываться на них. А бывший начальник, продолжая удерживать заерзавшего Сазонова рядом с собой, заявил, что Верховный Совет в ближайшие дни отрешит предателя интересов государства от власти, а пока, в критической обстановке двоевластия, должны сказать свое веское слово настоящие чекисты…

Бывший начальник Сазонова, и впрямь, был верным продолжателем чапаевской традиции – первым в бой ломануться на лихом боевом коне, в развевающейся на ветру черной бурке. Причем даже тогда, когда командиру надо бы стоять поодаль и с холма наблюдать за своими подразделениями, идущими в атаку. Сазонов уже ждал, когда же бывший начальник задаст ему вопрос из легендарного фильма: «А ты за кого, Михаил Иванович: за большевиков али за коммунистов?» – и решил ответить уклончиво, мол, мы, сотрудники органов государственной безопасности, стоим за соблюдение законности и вообще с сентября девяносто первого года мы – вне политики…» Но бывший начальник не поставил его перед выбором: за Президента он или за Верховный Совет, но огорошил известием:

– Дело серьезное. ЕБН готовит переворот. За подготовку и организацию отвечает начальник его личной охраны. Начнется все двадцатого или двадцать первого сентября… – Он перешел на звенящий шепот: – Я получил информацию, что в Москву через Кишинев прибыло около сотни молодых людей из Израиля. Многие в прошлом – граждане СССР, все хорошо знают русский язык. Прибыли они небольшими группами, самолетами и разными поездами. Здесь расползлись по гостиницам. В «Космосе» я с ребятами из нашего отдела решил задержать одну из таких групп и проверить, кто и что… Рядом же – Останкинский телецентр, объект государственной важности. Однако несмотря на внезапность нашего визита и все меры конспирации, кто-то успел израильтян предупредить. В номерах мы застали только недопитые, еще теплые чашки с чаем и кофе… Кто предупредил – догадаться нетрудно, хотя прямых доказательств у меня нет. Ведь привезли эту группу в гостиницу люди из охраны гаранта конституции… Бывший сотрудник Конторы из службы безопасности «Космоса» сказал, что один из сопровождающих свои корочки перед ним засветил… Ничего не боятся, гады! Приезжие – все короткостриженые, накачанные, по выправке – спецназовцы… Поутру всей группой организованно делали пробежку и зарядку… Вежливые и молчаливые. Неукоснительно слушаются старшего. И приехали явно не на экскурсию в Третьяковку! А фамилия-то у их старшего известная – Яков Кезик, бывший советский диссидент, а ныне – генерал, глава одной из спецслужб земли обетованной…

Сазонов слушал бывшего начальника с легким недоверием: плохо укладывалось в голове то, что он рассказал, хотя и повода не верить ему не было.

– Наше дело теперь, Михаил Иванович, не допустить в столице кровопролития… Надо собирать общее собрание офицеров министерства безопасности и заявить о своей позиции открыто… Я сейчас иду в Белый дом налаживать мосты. Вернусь – договорим! – неожиданно оборвал разговор бывший начальник и умчался в здание мятежного Верховного Совета. Сазонов пребывал некоторое время в состоянии ступора. Он не знал, как поступить: идти ли немедленно, согласно заведенному правилу, к новому начальнику с докладом о необычном разговоре с бывшим начальником, или все же выждать немного, сесть и подумать.

Сазонов в конце концов выбрал второй вариант, посчитав значимым аргументом в пользу такого выбора хорошо известный ему факт, что бывший и новый начальники знакомы друг с другом уже давно, еще задолго до того, как с ними обоими познакомился он сам. И если уж бывший начальник не побоялся поделиться такой информацией с ним, Сазоновым, то со своим старым сослуживцем и товарищем Виктором Леонардовичем точно обменяться ею успел.

Успокоив себя таким образом, Сазонов вернулся в рабочий кабинет и занялся привычным делом – изучением сводок и донесений. Но разговор с бывшим начальником покоя ему не давал, навевал грустные аналогии двухгодичной давности.

Летом девяносто первого в Москве стояла невыносимая духота, мешающая дышать и думать. Но даже не эта природная аномалия, а какая-то наэлектризованная политическая атмосфера тогда повисла над столицей и всей страной: полемика в газетах и на телевидении, выборы первого президента России и последовавший за ними указ Ельцина о департизации всех государственных и хозяйственных структур, явное безволие Горбачева и его окружения, непрекращающиеся митинги и собрания простых людей, уже переставших верить в обещание власть предержащих навести порядок, и уже упомянутое ощущение взрывоопасности сложившейся ситуации и назревающих неотвратимых перемен…

В один из таких душных летних дней в клуб Дзержинского на встречу с партактивом военной контрразведки прибыл секретарь ЦК недавно созданной коммунистической партии РСФСР Геннадий Андреевич Зюганов. Коммунисты-контрразведчики встретили его тепло, как одного из подписантов «Обращения к советскому народу», опубликованного в «Советской России». В обращении, адресованном в первую очередь к армии и КГБ, говорились правильные слова о Родине и государстве, данном современникам для сбережения славными предками, критиковалась неразумная политика схлестнувшихся друг с другом в борьбе за власть Горбачева и Ельцина, вследствие которой страна разрушается, погружается во тьму и небытие.

– Эта погибель происходит при молчании и попустительстве нас, коммунистов… – подтвердил Зюганов свою позицию во время пламенной речи. Эти слова были встречены аплодисментами, но, когда они утихли и в свете перестройки и гласности разрешили задавать оратору вопросы, Сазонов вскочил с места в зале:

– Что же нам делать, товарищ секретарь ЦэКа? Мы, чекисты и коммунисты – меч партии и ее щит. Вы прямо, а еще лучше – поименно укажите нам врагов, которых нужно арестовать. Только дайте распоряжение – мы выполним приказ партии, возьмем предателей в ежовые рукавицы!

Реплику Сазонова сослуживцы тоже встретили бурной овацией.

Но Зюганов, до этого момента такой решительный, как-то вдруг растерялся, заюлил, стал бормотать что-то невнятное, дескать, он не уполномочен центральным комитетом на какие бы то ни было заявления, и быстро-быстро покинул сцену.

После собрания партактива начальник управления генерал Казимир вызвал Сазонова к себе и отчитал за недопустимое поведение на встрече с высоким партийным руководителем:

– Ты, конечно, Сазонов говорить умеешь, аж звенит! Не зря, видать, в свое время политическое училище окончил. Но язык твой, он же – злейший твой враг! Скажи, какого рожна ты к Зюганову с вопросом полез? Нельзя аппаратчику такого ранга… – генерал закинул голову с высокими залысинами к потолку, – такие провокационные вопросы задавать… Да еще свое мнение при этом высказывать! Ты и себя подставляешь, и все наше управление! Ведь вроде же опытный кадровик, а ведешь себя, как молодой опер: сам в дерьмо с размаху вступаешь и коллег с панталыку сбиваешь, аж звенит!

Сазонов и рта не успел раскрыть, чтобы объяснить генералу, что ничего такого он партийному вождю не сказал.

Казимир не дал ему этого сделать:

– И не оправдывайся… Лучше молчи! – приказал генерал. – И давай-ка рапорт мне на стол, с завтрашнего дня ты – в отпуске… Да смотри там, где отдыхать будешь, поосторожнее с высказываниями, лишнего не болтай… Но при этом помни: мы все готовы встать на защиту страны, вплоть до самопожертвования!

В отпуске, свалившемся как снег на голову, Сазонов поехал в родную деревню. Помогал родителям по хозяйству, ездил с другом детства Александром, ставшим директором сельского клуба, на рыбалку, встречался с родней и одноклассниками, беседовал с односельчанами.

Запомнился ему разговор с соседом дядей Ваней – фронтовиком. Он, как и Макар Григорьевич Кленов, служил в конце войны на Западной Украине и тоже в ведомстве госбезопасности, только не офицером, а солдатом – возил на машине начальника районного управления НКВД. Дядя Ваня очень гордился своей «секретной» службой и полученной медалью «За боевые заслуги», не забывая, когда выпьет, а абсолютно трезвым он бывал редко, похвастаться, что он тоже – настоящий чекист и с бандеровцами имеет свои счеты, ибо их, гадов, из схронов выковыривал и к ногтю прижимал.

Как-то, будучи уже изрядно под турахом, дядя Ваня подсел к Сазонову на завалинку и выдал такое, от чего у генерала Казимира, будь он свидетелем их разговора, последние волосы на голове встали бы дыбом:

– Мишка, ты же там в Москве, около Кремля крутишься… Со служебным наганом, поди, за пазухой ходишь… Так вот, ежели бы ты из револьвера долбанул этого Мишку-«меченого», весь народ тебе бы в ножки поклонился…

– Дядь Вань, что ты такое говоришь? – профессионально озираясь, попытался урезонить фронтовика Сазонов. – Забыл, что ли, где я служу? Ты же сам чекистом был – понимать должен, что мне по долгу службы тебя арестовать надо за такие антигосударственные речи…

– А заарестуй! – взъерепенился вдруг дядя Ваня. – Может быть, в тюрьме хоть кормить будут по-человечьи… И слышь-ка, Мишка, пока меня не заарестовал, сделай еще одно доброе дело: Борьку Эльцына заодно с Горбатым к стенке поставь! Он хоть водку и пьет вроде бы по-нашему, крепко – даже вон, окосев, с моста в речку жахнулся, но чую – толку от него простым людям не будет никакого… Вот попомнишь мое слово, Мишка, энтот Эльцын – всех продаст!

Еле угомонил тогда Сазонов соседа, проводил, нетвердо стоящего на ногах, до его дома и тетке Зинаиде, его супруге, на руки передал. Но сам долго не мог успокоиться: была в словах соседа вовсе не пьяная боль за страну, которую он защищал в годы войны и которую защищать теперь доверено Сазонову. И своим, конечно же, абсурдным призывом разобраться с разрушителями этой страны по-чекистски дядя Ваня от лица всех фронтовиков прямо взывал к Сазонову воздать разрушителям страны по справедливости, остановить таким образом грядущую катастрофу…

Отпуск Сазонов до конца не догулял. Его отозвали на службу так же неожиданно, как и отправили отдыхать. В управлении сразу вручили командировочное удостоверение, согласно которому он направлялся в Алма-Ату для проверки подведомственных особых отделов.

Во время этой командировки Сазонов облетел столицы всех среднеазиатских союзных республик, побывал в нескольких областных центрах, где дислоцировались внутренние войска, и по результатам своей инспекционной поездки подготовил докладную записку, в которой отметил, что все проверенные части верны присяге и готовы стоять за Советский Союз до конца и вплоть до самопожертвования, как требовал генерал Казимир.

В Москву Сазонов прилетел накануне августовских событий, которые впоследствии окрестят «путчем». Хотя какой же это путч, если в нем, с негласного одобрения самоустранившегося президента СССР, участвовали все высшие сановники страны и высший генералитет всех силовых ведомств?

Утром, услышав по радио обращение к народу вице-президента страны Янаева, возглавившего Чрезвычайный комитет национального спасения, Сазонов тут же включил телевизор. Из пяти каналов работал только один, и по нему транслировалось «Лебединое озеро» Чайковского.

«Началось…», – подумал Сазонов. Он с трудом дозвонился до дежурного по управлению и его уведомили, что он включен в созданную оперативную группу и ему надлежит срочно прибыть на службу, но не на Красноказарменную улицу, а прямо на Лубянку.

В Третьем Главном управлении КГБ, куда Сазонов прибыл незамедлительно, опергруппу из шестидесяти пяти человек разбили на двадцать троек, а Сазонова назначили старшим резерва из пяти человек. Вскоре на Лубянку прибыл заместитель Казимира – генерал со смешной украинской фамилией Брага. Он сказал, что вся оперативная группа переподчиняется лично ему и им поручена охрана Ельцина.

Сазонов и тут не удержался от уточняющего вопроса:

– Товарищ генерал-майор, поясните: мы – охрана или конвой?

Брага погрозил ему кулаком и коротко приказал:

– Получить всем автоматы и боекомплекты. Через десять минут выезжаем к Белому дому…

В автобусе Сазонов, сжимая АКМ, припомнил слова своего земляка дяди Вани и поймал себя на мысли, что одной меткой очереди, действительно, будет достаточно, чтобы народ «спасибо» чекистам сказал. Но тут же мысленно сам себя приговорил к «расстрелу»: законность – превыше всего. Что будет со страной, если каждый, кто считает себя патриотом, самосуд без суда и следствия устраивать будет?..

Вся Москва стояла в пробках. В центре не ходили троллейбусы и другой наземный общественный транспорт. Главные улицы, по которым двигались колонны боевой техники, для движения гражданских автомашин были перекрыты. Но их автобус со спецпропуском сравнительно быстро добрался до гостиницы «Украина». Там, на берегу Москвы-реки, его и оставили. Сазонов и Брага направились к Белому дому по пешеходному мосту.

В Белый дом их не пустила охрана. Брага, размахивая красными корочками, потребовал пригласить к ним председателя недавно созданного КГБ России Иваненкова. Генеральские лампасы, а пуще того – гневный генеральский рык сыграли свою роль, и генерала Иваненкова вызвали.

Генералы обменялись рукопожатиями, и Брага доложил коллеге, что их группа сформирована для оказания помощи по охране Президента России.

Иваненков кивнул в знак того, что задачу прибывших уяснил, но отказался пропустить группу в здание:

– Троянский конь нам здесь не нужен! – довольно жестко заявил он. И они вернулись к своему микроавтобусу.

Несколько часов зачем-то ожидали прибытия к Белому дому батальона десантников во главе с генералом Лебедем. Не дождавшись, выехали ему навстречу в сторону МКАДа, но разминулись с военными и снова вернулись к гостинице «Украина». Узнали, что Лебедь за время, пока они отсутствовали, привел сюда батальон и снова увел его, ссылаясь на то, что якобы не получил от своего руководства из Министерства обороны боевой задачи…

Когда стемнело, опергруппа генерала Браги вернулась на Лубянку, так и не выполнив поставленную ей утром задачу: проникнуть в Белый дом, взять под свою охрану цокольный этаж и легендировать проход туда офицеров из группы «Вымпел» и «Альфа» под видом саперов, якобы для разминирования находящихся в здании подозрительных предметов.

Как выяснилось только теперь, «альфовские» легендарные спецы должны были без применения оружия вежливо вывести Ельцина и его ближайших сторонников из здания и транспортировать их в Подмосковье, в одну из подчиненных Конторе воинских частей, где и содержать до тех пор, пока ситуация не успокоится и окончательно не прояснится… Но генерал Брага проявил нерешительность. Такую же нерешительность проявили и руководители на Лубянке. Время было упущено, и демократы в Белом доме сумели подготовиться к возможному штурму.

Наутро для опергруппы, в которую входил Сазонов, повторилась та же неразбериха с выездом к Белому дому, бесцельным стоянием поблизости и полной невозможностью как-то повлиять на происходящее.

И на третий день они до обеда проторчали на набережной, наблюдая за Белым домом и его окрестностями. Там, где Калининский проспект пересекался с Садовым кольцом и далее до Москвы-реки, улица была перегорожена тяжелым автотранспортом. У бывшего здания СЭВ все развязки моста и эстакады перекрыли баррикады, сложенные из строительных блоков, арматуры и металлических листов. Толпы людей сновали туда-сюда, заполоняя все пространство. Сам Белый дом по всему периметру тоже обзавелся баррикадами, у которых выстроилось много бронетехники: БМП, танки и БТР. Возле них толпились солдаты и офицеры в полевой форме. В бинокль Сазонову было видно, что москвичи, именующие себя «защитниками демократии», братаются с военными, подкармливают фастфудом, бесплатно доставленным из «Макдональдса». В стволах орудий и крупнокалиберных пулеметов торчали букетики цветов, и над всем этим скопищем техники и людей висел в небе белый аэростат с огромным триколором – новым российским флагом…