Цикл: Игра судьбы

Он болтал. Болтал. Болтал.

Пятнадцать минут – будто вечность.

Я сидел, сжав пульт и билет, и хотел закричать:

– Ну давай уже!

И, наконец…

Он заговорил серьёзно.

Медленно. Почти торжественно.

– А теперь – долгожданный момент!

Ваши счастливые числа…

Номер за номером…

Первое – 12.

Моё.

Второе – 18.

Есть.

Чёрт.

Третье – 21.

Я перестал дышать.

Четвёртое – 33.

Голова загудела.

Сердце – молотом.

Я был на грани крика и обморока.

Осталось два.

Те самые.

Ошибочные в прошлый раз.

Судьбоносные сейчас.

– Пятое число – 9!

– И финальное число – 10!

…

…

На секунду – всё исчезло.

Мир. Комната. Тело.

Был только один миг. Один вздох.

Одна мысль.

Я богат.

Я выиграл.

Пять миллионов долларов!

Слёзы подступили сами.

Я не плакал.

Я выдыхал жизнь, как будто весь воздух внутри принадлежал этой минуте.

Мне – двадцать четыре.

Я миллионер.

Я тот самый парень, который думал, что всё упущено.

А теперь – всё вернул.

Я рассмеялся.

По-настоящему. Широко. Чисто.

Вскочил, бегал по комнате, как ребёнок.

Кричал:

– Да! Да-да-да!!

Я прыгал. Я жил. Я светился.

Это был не просто выигрыш.

Это было искупление.

Я вспомнил, как в той жизни я не простил себе ошибку.

Как ненавидел себя.

Как проклинал судьбу.

А теперь…

Теперь я здесь.

Я счастлив.

Я победил.

И я знаю, —

я не просто так получил второй шанс.

Кто-то – что-то – вернул меня.

Почему?

Не знаю. Пока нет ответов.

Когда эмоции схлынули, а комната вновь наполнилась воздухом,

я сел. Просто сел.

Тело дрожало от пережитого, но в голове становилось тихо.

Очень тихо.

Победа…

она всегда приходит шумно,

а вот что делать после – знает не каждый.

Я не хотел быть одним из тех, кто сгорает в собственном пламени.

Деньги – это не просто счастье. Это испытание.

И если мне выпал шанс – значит, я должен быть готов.

Я взял лист бумаги, ручку.

Удивительно, как простые вещи становятся якорями в такие моменты.

Начал писать. Считать. Прикидывать.

Не мечтать – планировать.

Тридцать машин.

Каждая – по тридцать тысяч.

Надёжные. Проверенные.

Будут приносить тысячу чистыми в месяц.

Тридцать машин – тридцать тысяч каждый месяц.

Постоянно. Без истерик. Без рисков.

Я снова пересчитал. Потом ещё раз.

С цифрами я был осторожен, как с бомбой.

После покупки останется почти четыре миллиона.

Один из них – сразу родителям.

Без разговоров. Без объяснений.

Просто… потому что они – моё всё.

Остальное… не сейчас.

Пусть полежит.

Я не хочу размениваться на яхты, понты, костюмы за пять тысяч.

Пусть мечта останется чистой.

Я хочу, чтобы жизнь не изменила меня.

А только стала чуть свободнее.

И чуть светлее.

Я посмотрел на билет.

Он лежал рядом. Тихо. Спокойно.

Как будто ждал.

В этот момент я почувствовал благодарность.

Не восторг. Не эйфорию.

А именно… благодарность.

К неведомой силе. К случаю. К судьбе.

К себе.

Я прошёл через слишком многое.

Чтобы теперь не сдержать обещание.

Я не позволю этим миллионам быть случайностью.

Они – начало.

Я решил сразу:

никому не говорить.

Никаких друзей, бывших одноклассников, дальних родственников, которые вдруг «всегда были рядом».

Только близкие. Только семья.

И даже им – не вся правда.

Я скажу, что выиграл два миллиона.

Один – для них.

Один – себе.

900 тысяч – в дело.

Бизнес. Аренда машин. Стабильность.

Оставшиеся сто – я имею право.

Хочу немного пожить. Просто для себя.

Без счёта. Без отчётов.

Для души.

А три миллиона, о которых никто не узнает…

Тихо уйдут на новый банковский счёт.

На будущее. На дальний выдох. На всё то, о чём даже сейчас не могу подумать.

Я чувствовал, что всё обдумал.

Без лишней гордости, без паники.

Спокойно. Как человек, который знает цену деньгам.

Утро следующего дня было лёгким.

Я проснулся с чувством, будто впервые в жизни ничего не висит надо мной.

Больше никаких долгов. Никаких тревог. Только дорога вперёд.

Я прибыл в банк, как и просили.

С билетом в руке. С лёгкой дрожью в пальцах.

Сотрудники были внимательны.

Улыбчивы. Почти бережны.

Я заранее попросил – никакой публичности.

Анонимный победитель. Без громких заголовков.

Они поняли. Согласились.

Когда деньги оказались на счёте – я не прыгал от радости.

Я просто закрыл глаза.

И выдохнул.

Долго. Медленно. По-настоящему.

Вечером я позвал родителей.

Мы сидели за столом, ели мамины пирожки.

Говорили ни о чём. Смеялись.

А потом я встал.

И положил перед ними конверт.

Сказал:

– Это для вас. Я обещал, что однажды всё будет по-другому. Этот день – настал.

Мама долго смотрела на меня.

А потом, не говоря ни слова, обняла.

Отец лишь кивнул.

По-мужски. Твёрдо.

В его глазах было всё: и гордость, и уважение, и любовь.

– Сынок, – сказала мама позже. – У тебя теперь всё есть.

Но нет семьи.

Ни жены. Ни детей.

Нам бы очень хотелось… видеть, как ты становишься отцом.

Я улыбнулся.

Тихо. Честно.

– Через полгода, мама.

Я всё устрою. Сначала – дело. Потом – отдых.

А потом, обещаю, я сосредоточусь на семье.

– Полгода, – повторила она, будто подписывая договор.

– Не больше.

Я кивнул.

И почувствовал, как внутри стало светлее.

Прошло несколько недель. Всё шло спокойно и правильно – будто я шаг за шагом вычерчивал линию судьбы, на этот раз верную, аккуратную, расчётливую. Мои дни были наполнены цифрами, планами, новыми идеями, встречами. Я не тратил зря ни времени, ни эмоций. Всё было под контролем. До того самого вечера, когда в комнате вдруг стало слишком тихо.

Я не знал, чего именно мне не хватало – вроде всё было. Уют, деньги, порядок, перспективы. Но внутри будто что-то молчало слишком долго. То, что раньше мечтало. То, что горело. То, что шептало: «ты ведь не просто хочешь выжить – ты хочешь почувствовать». Я откинулся на спинку кресла, посмотрел в потолок, а потом резко встал. Подумал о том клубе – ночном, дорогом, где раньше я даже мимо боялся пройти медленно, чтобы не подумали, что хочу заглянуть. Тогда он был «не для меня». А теперь… теперь почему бы и нет?

Я открыл гардероб, провёл рукой по ровным плечам новых костюмов. Остановился на одном – тёмно-серый, с лёгким благородным блеском, не вызывающий, но уверенный. Надел белую рубашку, тонкий ремень, наручные часы. Завершил всё ароматом – парфюм, в котором была ночь. Пыльная, с лёгким дымом, как будто впитавшая в себя шепоты и обещания.

В зеркале на меня смотрел другой человек. Более собранный. Более прямой. Но всё ещё я. Только с новой тенью в глазах.

Я улыбнулся.

И вышел.

Пора было взглянуть на ту часть жизни, которую я себе долго запрещал.

Я вошёл в клуб впервые,

но чувствовал себя так, будто бывал здесь сотни раз.

Не потому, что знал, где что находится.

А потому что знал себя.

Знал, что теперь я – тот, кто может. Кто не просит. Кто выбирает.

Мягкий свет, звуки музыки, глубокие кресла и бар, где каждая бутылка стоила, как маленький отпуск.

Но я не смущался. Ни на секунду.

Я прошёл мимо охраны с кивком. Не вызовом – уверенностью.

Заказал столик. Не у окна. В уголке. Там, где можно видеть всех – но быть вне их взгляда.

Официантка подошла почти бесшумно.

Молодая, с прямой осанкой и внимательными глазами.

Я не смотрел на меню.

– Одну хорошую бутылку виски, – сказал я, не уточняя марку.

– Колумбийскую сигару.

– И арахис. Солёный. Без глупых украшений.

Она кивнула.

Без удивления, без любопытства.

Как будто такие, как я, заказывают это каждый день.

Я откинулся на спинку кресла и почувствовал, как всё внутри перешло на новый ритм.

Мир больше не дёргал меня за рукав.

Он теперь обслуживал.

Я устроился поудобнее, скрестил ноги, поправил манжет, и лишь тогда позволил себе расслабиться. Всё здесь будто говорило: «ты один из нас», но внутри всё ещё оставалось ощущение, что я смотрю сквозь прозрачную завесу – как человек, попавший в дорогой сон, в реальность, где всё слишком безупречно, чтобы быть правдой.

Зал клуба сиял мягким золотым светом, отражаясь в глянцевых столах, в хрустальных бокалах, в лакированных каблуках. Музыка была ненавязчивой – глубокий бит, вплетённый в лёгкий джаз, ритм которого невозможно было не чувствовать телом, даже сидя. Она не мешала говорить, не заставляла кричать. Она двигалась внутри, будто второе дыхание.

За соседними столиками смеялись мужчины – дорогие костюмы, запонки с бриллиантами, наручные часы, блестящие не больше, чем их зубы. Взгляды уверенные, движения плавные. Они разговаривали, но каждое слово было отточено, словно часть давно отрепетированной игры. Один из них рассказывал о яхте, другой – о новой девушке, третий просто смеялся и разливал вино в бокалы. Они не скрывали радость, но в этой радости не было тревоги – только уверенность, что завтра будет так же хорошо, как и сегодня.

Между столиками сновали официантки – как танцовщицы, обученные не просто ходить, а скользить. Они несли на подносах бутылки шампанского, фрукты, коктейли с ломтиками золота на краю бокалов. Они не задавали лишних вопросов. Они знали, что здесь заказывают не еду – а настроение.

На танцполе – движение. Элегантное, немного замедленное, как в замкнутом мире, где нет времени. Женщины – грациозные, тонкие, одетые в платья, которые стоили дороже многих квартир. Их волосы уложены идеально, их парфюм заполнял воздух, создавая ощущение, что здесь пахнет элитной свободой. Каждый аромат – как личная подпись. Лёгкий жасмин, мускус, горький апельсин, и вдруг – кожа, табак, специи. Всё смешивалось в тонкий, сладкий, соблазнительный туман.

Они улыбались, обнимались, танцевали так, как будто весь мир за пределами клуба не существовал вовсе. Их смех был звонким, но не вульгарным. Они были частью другого мира. И, глядя на них, я впервые понял, что богатство – это не просто деньги. Это ритуал, стиль, способность чувствовать себя свободным даже среди масок.

И я наблюдал. Спокойно. Без зависти.

Без осуждения.

С интересом.

Как будто смотрел спектакль, где сам стал персонажем – но ещё не выбрал свою реплику.

Виски согревал ладонь.

Сигара медленно тлела, излучая терпкий, насыщенный аромат.

А внутри… было странное ощущение. Как будто я не просто оказался в новом мире – а вернулся туда, где однажды уже был. Или хотел быть.

Я заметил его ещё раньше, до того, как он подошёл. Он выделялся. Высокий, безупречно одетый, с лёгкой небрежностью в осанке и слишком свободным смехом – таким, что мгновенно привлекал внимание. Вокруг него всегда было движение: женщины, коктейли, то ли друзья, то ли подчинённые. Он держался как человек, которому принадлежит не только этот вечер, но и завтрашнее утро.

Когда он направился ко мне, я уже знал, что он это сделает. Такие, как он, всегда идут туда, где чувствуют интерес. Или вызов.

– Привет, ты один? – спросил он, подходя к моему столику.

Голос – с мягким итальянским акцентом, обволакивающим и уверенным.

Я повернулся к нему, улыбнулся и кивнул:

– Да. Сегодня решил немного отдохнуть от всего.

Он легко указал рукой на свободный стул:

– Можно?

Я кивнул. Он сел, протянул руку:

– Флоренцо.

– Леон. Рад знакомству.

Мы обменялись короткими взглядами, в которых было всё – и первое считывание, и оценка, и лёгкое уважение. Он знал, как себя преподнести, и делал это не нагло, а играючи.

– Не видел тебя тут раньше, – сказал он, откидываясь на спинку стула. – Ты новый?

Я улыбнулся, отвечая с лёгким юмором:

– Да, раньше всё работал… А теперь вот – решил пожить немного.

Он рассмеялся. Смех был чистый, открытый, но с тем оттенком, который бывает у людей, давно не знающих нужды.

– Хорошо сказано. Молодец. Ты прав.

– И чем ты занимаешься?

Я знал, это не просто вопрос.

У богатых людей никто не спрашивает «где ты работаешь».

Они спрашивают – чем ты управляешь.

И я, оглянувшись на этот зал, на сигару, на виски, на свою новую реальность, позволил себе маленькую ложь, которая не была слишком далека от истины:

– Аренда машин. Почти сотня. Если точно – девяносто семь.

Он свистнул с уважением, слегка наклонив голову:

– Впечатляет. Состоятельный парень. Уважаю.

Он отхлебнул из бокала, перевёл взгляд на танцпол и добавил:

– Я же, честно сказать… ничего не делаю. Мой отец построил бизнес. Теперь он просто… живёт во мне. Деньги приходят сами. Я – просто живу.

Я рассмеялся. Было в его словах что-то неуловимо знакомое.

И одновременно – далёкое.

– Круто, – сказал я. – Кто-то строит – кто-то наследует. Но ты, похоже, умеешь этим пользоваться.

Он кивнул, как человек, который давно перестал оправдываться.

У него не было ни зависти, ни стыда. Он просто был таким. Принял себя.

И в этот момент я почувствовал – мы слишком разные.

И, может быть, именно поэтому – нам было что обсудить.

– Пойдём со мной, – сказал Флоренцо, положив руку мне на плечо. Голос его звучал легко, почти дружески, но в нём чувствовалась сила – та, которой обладают люди, привыкшие, что за ними идут. – Может, сегодня тебе улыбнётся красивая удача.

Он кивнул в сторону своего стола – длинного, дорогого, освещённого мягким боковым светом. Там сидела его компания: стройные фигуры, красивые лица, яркие платья, звонкие бокалы. Всё, как с обложки глянцевого журнала. Но не идеально. Слишком красиво, чтобы быть по-настоящему живым.

– Вон там, – продолжил он, указывая поочерёдно, – мой брат Энтони. Рядом – его девушка Клара, та, что в чёрном. Слева от неё – моя Анжела, – он усмехнулся. – А рядом с ней… – он наклонился ко мне и почти прошептал на ухо: – её подруга. Новенькая. Только пришла. И одинока.

Я перевёл взгляд. Она сидела, не слишком расслабленно. Смотрела по сторонам, будто искала, за что зацепиться. Девушка была действительно красива – тонкое лицо, длинные тёмные волосы, большие глаза с тенью недоверия.

Флоренцо продолжил, тихо, но с лукавым блеском:

– Ей всего восемнадцать. Пять месяцев назад исполнилось. До этого – приют, детдом, понимаешь? Ничего у неё не было. Бедная девочка… – он усмехнулся, но глаза остались равнодушными. – Ей нужен кто-то хороший. Кто-то, кто покажет ей, как прекрасна может быть жизнь. Парень вроде тебя.

Он повернулся ко мне и улыбнулся чуть шире:

– Тебе нравятся молоденькие, да?

Я посмотрел на неё ещё раз.

На её глаза, которые блуждали по лицам вокруг, но никого не находили.

На осанку, чуть скованную, как будто она всё ещё ждала, что сейчас её попросят уйти.

Внутри что-то сжалось.

Это не было желание.

Это было жалость.

Что-то отцовское, осторожное, неприятно щемящее.

Но я не хотел начинать эту ночь с конфликта, с объяснений, с «нет».

Поэтому соврал. Улыбнулся.

– Да… Нравятся.

– Вот и отлично, – сказал он, хлопнув меня по спине. – Пойдём.

Он сделал знак официантке, и та посмотрела в мою сторону.

– Запиши его счёт на меня, – бросил он между делом.

– Нет, – ответил я. – Спасибо, но я сам оплачиваю свой столик.

Он остановился, посмотрел на меня с тем самым выражением, в котором легко читалось: ты, конечно, можешь сопротивляться – но зачем?

Промолчал.

А потом, пожав плечами, сказал коротко:

– Как хочешь. Больше не слово.

И мы пошли.

Медленно, сквозь музыку, сквозь запах духов, сквозь золотой вечер, в сторону стола, где сидели те, у кого, казалось, всё было.

И одна – у кого, возможно, ещё ничего не было вовсе.

Мы подошли к столу, и как только я присел, Флоренцо, естественно, взял на себя роль хозяина вечера.

Он начал представлять нас друг другу, размахивая бокалом, словно дирижёр на репетиции, где всё должно звучать легко и весело.

– Это мой брат Энтони… это Клара, его милая, ты уже знаешь Анжелу…

Он повернулся к девушке напротив меня и на секунду замешкался:

– А это… хм… – взгляд его чуть затуманился, будто имя выскользнуло из памяти.

Анжела мягко перебила, с улыбкой:

– Вероника. Она моя подруга.

– Ах да, – отреагировал Флоренцо так, будто ничего не случилось. – Вероника.

Она подняла глаза, коротко кивнула мне. Улыбка – вежливая, но какая-то осторожная.

Я сел рядом. Атмосфера вокруг была привычно лёгкой: смех, звон бокалов, фразы, которые не требовали смысла – только звучания. Всё это создавалось ради ощущения: вот так должно выглядеть счастье.

Но я уже знал – если оно выглядит слишком громким, значит, в нём что-то не так.

Я перевёл взгляд на Веронику.

Она сидела немного подальше от центра внимания.

Никому не мешала, не перебивала, не тянулась за вниманием.

Перед ней стоял высокий бокал с шампанским, но она, кажется, почти не пила.

То ли касалась губами.

То ли просто держала – как украшение.

– А ты не пьёшь? – спросил я, наклонившись чуть ближе.

Она слегка улыбнулась и опустила глаза:

– Быстро пьянею.

Ответ был тихий. Почти неслышный.

Но искренний.

Прежде чем я успел что-то добавить, Анжела, уже успевшая отпраздновать полвечера, влезла в разговор со смехом:

– Ха, скажи ему правду, Вероника! Она пьянеет с одного бокала. Иногда даже с половины, представляешь? Полбокала шампанского – и она уже как роза под дождём!

Стол засмеялся. Слишком громко.

Слишком хором.

Я усмехнулся. Вежливо. За компанию.

Но не громко, не искренне, не с тем же звуком.

Я посмотрел на Веронику. Она не смеялась.

Просто смотрела в свой бокал – как будто надеялась, что пузырьки расскажут ей, как себя вести.

Что-то в её взгляде было очень простым.

Ни вызова, ни кокетства, ни желания понравиться.

В нём было… что-то доброе, невыученное, не городское.

Что-то невинное – не в смысле возраста, а в самой сути.

Она отличалась.

Не тем, что ей недавно исполнилось восемнадцать.

А тем, что внутри неё, казалось, ещё не потухло то, что у других давно сгорело.

И, наверное, именно это – привлекло меня.

Не платье. Не волосы. Не фигура.

А эта хрупкая честность,

которая почему-то выжила

в этом глянцевом, блестящем, пьяном мире.

Я прошептал это едва слышно. Даже не губами – мыслью.

Это сон?..

Но нет. Ни один сон не бывает таким долгим.

Сны не растягиваются на недели. Они не приносят запахи, которые остаются на одежде. Они не оставляют следа в сердце.

Я почти забыл прежний мир.

Почти стёр его – как плохо написанный черновик.

Теперь каждый день был как глянцевая страница новой жизни.

Где всё красиво. Всё возможно. Всё будто бы – правильно.

И всё же…

Сейчас, в этот момент, я понял:

именно она делает этот мир настоящим.

Вероника.

Не платьем. Не взглядом. Не тем, как держит бокал.

А тем, что остаётся неподдельной, даже в этом хоре блеска и лёгкой фальши.

Я видел – она не такая, как все.

Я начал влюбляться.

Без признаний. Без громких слов.

Просто – чувством, которое проникало в меня медленно, но глубоко.

Так, как проникает аромат цветов в комнату, когда забываешь закрыть окно.

Она была здесь – среди них.

Но не с ними.

Я заметил, как она отводит взгляд, когда Анжела говорит слишком громко.

Как не отвечает, когда кто-то шутит грубо.

Как улыбается только уголками губ.

Не для того, чтобы понравиться.

А потому что рядом со мной ей было спокойно.

С ней никто не разговаривал по-настоящему.

Даже подруга.

Тем, кто пытался подойти – она отвечала коротко. Одним словом. Чтобы не продолжать.

Она держала дистанцию, и это было видно даже в том, как сидела: чуть повернувшись в сторону, как будто всегда готова встать и уйти.

Но не со мной.

Мне она отвечала иначе.

Слушала.

Иногда – смеялась. Но не так, как остальные.

Не громко. Не на показ.

А по-настоящему.

И я чувствовал:

она тоже что-то распознала во мне.

Что я – не тот, кем кажусь.

Что внутри у меня тоже чужой пульс. Другая мелодия.

Между нами не было слов.

Не было флирта.

Но было то, что случается очень редко:

слышание без разговора.

понимание – без объяснений.

И я знал – я не позволю ей раствориться в этом мире.

Не дам богачам растоптать то, что в ней настоящее.

Я буду рядом.

Сколько смогу.

Как смогу.

Флоренцо вдруг привстал, хлопнул по столу и с энтузиазмом крикнул:

– Эй, диджей! Дай танца! Настоящего!

Музыка мгновенно изменилась – мягкий лаунж уступил место живому, яркому ритму. Свет стал чуть теплее, синий и золотой смешались, как вечер и шампанское в бокале. Пары начали вставать, смеяться, тянуть друг друга за руки. Кто-то двигался плавно, кто-то броско, но почти все в зале уже кружились в танце.

Почти все – кроме нас.

Мы остались за столом вдвоём.

Я чувствовал, как в груди нарастает то странное ощущение: вроде бы ничего страшного, но сердце сжимается, как у школьника перед первым приглашением.

Я не знал, как это будет воспринято, но всё же…

Я вдохнул, глотнул ещё виски – каплю смелости, запоздалую, но тёплую – и наклонился чуть ближе:

– Можно пригл…

Но она уже повернулась ко мне. И мягко, почти извиняясь, перебила:

– Не надо… Извини.

Я замолчал.

Слова застряли где-то на полпути между сердцем и губами.

Я не обиделся – просто почувствовал: для неё этот отказ – не защита от меня.

Это что-то другое.

Вероника подняла взгляд, немного неловкий, но тёплый, и тихо добавила:

– Это не из-за тебя… правда. Я просто… не умею танцевать.

Она на секунду отвернулась, будто стеснялась даже произнести это.

– Не смейся, – добавила с полуулыбкой, будто заранее защищалась.

Я рассмеялся, но не громко. Искренне. С теплом.

– Это не стыдно.

Наоборот – классно.

Значит, есть повод научиться. Давай я научу тебя. Если честно… я тоже не особо герой танцполов.

Она засмеялась. По-настоящему.

Легко, не наигранно, не из вежливости – а потому что почувствовала:

я смеюсь не над ней,

а с ней.

И мы оба – на одном уровне.

– Хорошо, – сказала она, всё ещё улыбаясь. – Но не здесь.

Я не хочу стать посмешищем для здешних.

Она указала взглядом на танцующих. Там всё было красиво. Гладко. Слишком безупречно.

Она – не отсюда.

Я это знал. И, кажется, она это знала тоже.

– Я согласна. Но в другой раз. В другом месте.

Хорошо?

Я кивнул.

Тихо. Без слов.

Потому что в этот момент слова были лишними.

Каждое её «хорошо»,

каждое «извини»,

каждый звук, каждый взгляд,

были как прикосновение, которое не коснулось кожи, но прошло сквозь грудную клетку прямо в сердце.

Я не знал, как описать это чувство.

Но знал, что оно – настоящее.

Я смотрел на неё и чувствовал, как всё внутри медленно меняется.

Я хочу прожить эту жизнь.

Не просто примерить. Не просто поиграть в неё, как ребёнок в дорогой костюм отца.

А по-настоящему – с каждым днём, с каждым взглядом, с каждым шагом.

Я чувствовал это: мне здесь хорошо.

Мне здесь – по-настоящему хорошо.

И Вероника…

Я не мог объяснить, что именно между нами.

Это не страсть. Не влечение.

Это – тёплая волна. Плавное притяжение. Как будто мы не просто встретились, а вспомнили друг друга.

Как будто это чувство уже где-то было. Когда-то. В другой жизни.

Но я не хотел торопиться.

Не хотел казаться навязчивым, рваться ближе с первого шага.

Я уже чувствовал, что пьянею. Не от виски.

От неё.

Я сделал паузу.

Затем взял салфетку, аккуратно записал номер.

Подал ей – без слов.

– Я ухожу, – сказал я спокойно. – Тоже не хочу напиваться.

Если… если захочешь – позвони. Я приду.

Она взяла салфетку.

Посмотрела на меня.

А потом – в сторону.

Так, будто что-то хотела сказать.

Останься.

Она не произнесла это вслух.

Но я почувствовал.

И этого было достаточно, чтобы уйти с улыбкой.

Я позвал официанта.

Попросил счёт. И посттерминал.