Унум

– Как будто параллельный мир, – произнес Майкл, паркуясь у входа в Технологический корпус.

– Ерунда. Всего лишь иллюзия нормальности, – ответила Ребекка, собирая свои вещи. – Даже здесь все говорят о религиозных противоречиях, просто в форме академических дискуссий, а не уличных драк.

Майкл выключил двигатель и повернулся к ней:

– Во сколько тебя забрать?

– Не нужно, – покачала головой Ребекка. – У меня сегодня до вечера консультации для аспирантов, потом заседание кафедры. Доберусь на университетском шаттле.

Она потянулась к дверной ручке, но вдруг остановилась и повернулась к Майклу:

– Спасибо за помощь. Правда. И… может, заедешь вечером? Я хочу показать тебе кое-что из моей новой работы. Возможно, тебя это заинтересует больше, чем ты думаешь.

Майкл пожал плечами:

– Буду к восьми. И Ребекка… будь осторожна. Даже здесь.

Она кивнула и вышла из машины. Студенты приветственно махали ей, узнавая одного из самых молодых и перспективных профессоров университета. Город за пределами академического квартала горел в религиозной ненависти, но здесь, среди книг, компьютеров и научных дискуссий, теплилась надежда на другое будущее. Будущее, которое Ребекка надеялась приблизить своим проектом.

Она оглянулась – Майкл все еще сидел в машине, наблюдая, как она входит в здание, готовый в любой момент прийти на помощь. В этом был весь он – скептик, не верящий в возможность мира между религиями, но всегда готовый защитить тех, кто в этот мир верил.

Познакомилась она с ним при обстоятельствах, которые могли показаться почти символическими – на перекрестке технологии и религиозного конфликта.

Это произошло на международной конференции «Технологии для мира» в Нью-Йорке, где обсуждались инновационные решения глобальных конфликтов. Ребекка, уже зарекомендовавшая себя как талантливый инженер, представляла свой проект по анализу языка ненависти в социальных сетях. Ее алгоритм мог идентифицировать зарождающиеся религиозные конфликты по изменениям в риторике пользователей, предупреждая о потенциальных вспышках насилия.

Майкл присутствовал на конференции не по своей воле. После ранения и последующей реабилитации военное командование направило его как консультанта в группу, изучавшую использование искусственного интеллекта в зонах конфликтов. Изначально он относился к заданию скептически, считая его бюрократической формальностью перед неизбежным увольнением из армии.

Их первый контакт произошел во время открытой дискуссии, когда Майкл задал Ребекке неудобный вопрос:

– Ваша система может распознать ненависть в словах, но как она определит искреннюю веру? Где грань между религиозным рвением и экстремизмом?

Вопрос прозвучал почти вызывающе, с нотками горечи человека, видевшего слишком много насилия, творимого во имя веры. Зал замер, ожидая ответа.

Ребекка, не привыкшая к конфронтации, сначала растерялась, но затем ответила с неожиданной прямотой:

– Вы правы, эта грань очень тонка, и я не претендую на то, что алгоритм безошибочно её определит. Технология лишь инструмент, требующий человеческой интерпретации и мудрости. Моя цель – создать систему раннего предупреждения, а не автоматического вынесения приговоров.

После дискуссии Майкл подошел к Ребекке, чтобы извиниться за агрессивный тон своего вопроса. Короткий разговор в кулуарах конференции затянулся на часы в небольшом кафе недалеко. Они обнаружили удивительный контраст своих мировоззрений: она – воспитанная в атмосфере межрелигиозного диалога, и он – выросший в традиционной католической семье парень из рабочего квартала Бостона, потерявший веру в войнах.

– Я видел, как люди взрывали друг друга, читая одни и те же священные тексты, – говорил Майкл, вращая чашку в руке. – Как после этого можно верить в идею объединяющей духовности?

– Может быть, проблема не в вере, а в том, как люди её используют? – мягко возразила Ребекка. – Топор можно применить, чтобы построить дом или чтобы убить. Дело не в инструменте, а в намерении.

Их спор был прерван новостной сводкой на экране кафе: новое столкновение, на этот раз в Нигерии. Они оба замолчали, глядя на кадры разрушенных храмов и мечетей.

– Вот с этим я хочу бороться, – тихо сказала Ребекка. – Не с верой, а с ненавистью, которую люди оправдывают верой.

Что-то в её искренности затронуло Майкла. Возможно, он увидел в ней то, что сам давно потерял – надежду на то, что мир можно сделать лучше.

После конференции они поддерживали связь, обмениваясь идеями и статьями по теме религиозных конфликтов. Когда шесть месяцев спустя Майкл окончательно ушел из армии, Ребекка предложила ему должность консультанта по безопасности в своем новом проекте. К тому времени её исследования эволюционировали от простого анализа к более амбициозной идее – созданию системы, способной находить общее в различных религиозных традициях.

– Извини, но я не верю, что это сработает, – честно признался Майкл, принимая предложение. – Но, черт возьми, мне жутко интересно увидеть, как ты попытаешься.

Так начались их профессиональные отношения, которые со временем, через все противоречия и споры, переросли в глубокую личную связь – союз скептика и мечтателя, объединенных общей целью сделать мир менее разделенным.

Профессор Генри Кауфман медленно прошёлся вдоль рядов амфитеатра, где каждое место было занято студентами, жадно записывающими его слова. В свои семьдесят два года он оставался звездой Университета Сан-Франциско, а его курс «Сравнительная теология и единство мировых религий» неизменно собирал полные аудитории.

– Во все времена человечество стремилось разделить себя на «своих» и «чужих», используя веру как один из главных маркеров, – его глубокий голос разносился по залу. – Но если мы посмотрим глубже, то проникнем сквозь обрядовые различия, мы обнаружим поразительное сходство основополагающих этических принципов.

Ребекка, сидевшая в первом ряду, почувствовала, как от этих слов по коже пробежали мурашки. Именно это она и хотела реализовать в своем проекте.

После лекции она с улыбкой подошла к профессору:

– Найдётся минутка?

– Ребекка! Для тебя – всегда! – улыбнулся старик, глаза которого сохранили юношескую живость. – Как прогресс с вашим проектом?

Они устроились в небольшом кафе на территории кампуса. Уютное помещение с окнами, выходящими на внутренний двор, где под вековыми дубами студенты отдыхали между лекциями.

– Я собрала команду, – Ребекка аккуратно разложила на столе документы, – и мы разработали предварительную архитектуру «Унума». Теперь мне нужен ваш совет по систематизации материалов.

Профессор внимательно изучил план сбора и обработки данных.

– Амбициозно, весьма амбициозно, – произнёс он, наконец. – Вы понимаете, что одни тексты существуют только в устных традициях, а другие имеют десятки противоречивых толкований?

– Поэтому я и пришла к вам, – Ребекка улыбнулась. – Нам нужна ваша экспертиза и помощь с доступом к закрытым архивам университета.

– А какова конечная цель? – пристально посмотрел на нее Кауфман, словно экзаменуя бывшую студентку.

Ребекка на мгновение замолчала, подбирая слова:

– Создать систему, которая выявит единые нравственные принципы во всех верованиях. Показать людям, что их объединяет гораздо больше, чем разделяет.

Профессор задумчиво помешал ложечкой чай:

– Это напоминает мне идеи Вивекананды или Бахауллы… но с использованием современных технологий. – Он помолчал, затем кивнул. – В наше время, когда религиозная нетерпимость снова подняла голову, такой проект однозначно заслуживает поддержки. Сочту за честь помочь вам в таком благородном деле!

Исследовательский центр Ребекки расположился на третьем этаже восточного крыла главного корпуса. Просторное помещение было разделено на несколько функциональных зон: центральная часть с мощными серверами и рабочими станциями, библиотечный уголок со всевозможными книгами и зону отдыха.

Рабочая атмосфера в команде «Унума» сложилась с первых дней. Каждое утро начиналось с короткого, но содержательного совещания, где участники проекта делились результатами и обсуждали возникающие трудности.

– Алгоритм затрудняется согласовать буддийскую концепцию анатмана с христианским пониманием души, – Раджив потер переносицу, глядя на экран своего компьютера. – Технически это противоречивые концепции, но оба учения приходят к схожим этическим выводам.

Сара кивнула, перелистывая открытую перед ней старинную книгу:

– Я тоже столкнулась с похожей проблемой в суфийских текстах. Их язык крайне аллегоричен и метафоричен, системе сложно отделить буквальный смысл от символического.

– А что если мы заложим в основу анализа не понятия, а ценности? – предложила Аиша. – Сострадание, честность, справедливость… Эти категории универсальны, хотя их богословское обоснование может отличаться.

Ребекка задумчиво постучала карандашом по лбу:

– Мне нравится эта идея. Пусть «Унум» ищет не доктринальное согласие, а этическое единство. – Она повернулась к большому экрану на стене. – Джек, ты записываешь?

Виртуальный ассистент, который помогал команде с организационными вопросами, отозвался спокойным голосом из динамиков:

– Да, Ребекка. Я сохранил предложение внести коррективы в базовую парадигму анализа и создал соответствующую задачу.

Любопытной особенностью работы команды стали «погружения» – дни, когда каждый из участников полностью погружался в изучение одной конкретной религиозной традиции, стараясь не только анализировать её, но и переживать. Эти практики помогали обогатить алгоритмы «Унума» той глубиной понимания, которую невозможно передать только через сухие тексты.

В один из таких дней Сара сидела на полу в позе лотоса, медитируя под руководством Раджива, Аиша совершала намаз, а Ребекка изучала христианские практики созерцательной молитвы. Эти необычные методы исследования вызывали недоумение у традиционных академиков, но профессор Кауфман горячо поддерживал такой подход.

– Чтобы по-настоящему понять веру, недостаточно изучать её извне, – говорил он. – Нужно хотя бы на время стать её частью.

Работа над созданием «Унума» продвигалась неравномерно. Были дни блестящих прорывов, когда алгоритм демонстрировал поразительную точность в выявлении параллелей между, казалось бы, несопоставимыми вещами. В такие моменты в глазах Ребекки загорался особый огонь, а команда засиживалась до глубокой ночи, забывая о времени. Но случались и тяжёлые периоды, когда возникали, казалось, непреодолимые технические и концептуальные трудности. Особенно сложным оказалось научить систему распознавать контекст и исторические обстоятельства создания священных текстов.

– Проблема в том, что мы пытаемся алгоритмизировать то, что по своей природе не поддаётся формализации, – обреченно вздыхала Ребекка после очередного неудачного тестирования.

Однажды ранним утром, когда кампус ещё спал, а лаборатория уже кипела работой, их посетил неожиданный гость – профессор теологии из Токийского университета, приехавший в Сан-Франциско на конференцию.

– Доктор Танака! – Ребекка почтительно поклонилась. – Для нас большая честь.

Японский учёный с интересом осмотрел их лабораторию, особенно задержавшись у стены, где были развешены схемы взаимосвязей между различными религиозными концепциями.

– Впечатляющая работа, мисс Браун, – наконец произнёс он. – Но позвольте задать вопрос: что если различия между религиями не просто культурный шум, который нужно отфильтровать, а сущностная часть каждой традиции?

Ребекка задумалась:

– Мы не стремимся к созданию универсальной религии, доктор Танака. «Унум» ищет общие этические основания, но он также уважает уникальность каждой веры.

– А если ваш «Унум» обнаружит, что некоторые традиции просто несовместимы? Что тогда?

– Тогда мы представим эти результаты честно, – уверенно ответила Ребекка. – Наша цель – не подогнать реальность под желаемую картину мира, а увидеть её такой, какая она есть.

Профессор улыбнулся, словно услышав именно тот ответ, который ожидал:

– В таком случае я хотел бы предложить свою помощь. У меня есть доступ к редким синтоистским и даосским текстам, которые могли бы обогатить вашу базу данных.

– Доктор, мы были бы чрезвычайно признательны вам за это! – радостно, словно ребенок, которому пообещали купить долгожданную игрушку, ответила Ребекка.

Пополнение коллекции происходило постоянно и часто довольно неожиданными способами. Однажды утром курьер доставил тяжёлую посылку с копиями древних манускриптов из архивов Ватикана – помощь пришла от кардинала, с которым профессор Кауфман вёл многолетнюю научную переписку. В другой раз электронной почтой пришли оцифрованные копии редчайших зороастрийских текстов от общины парсов из Мумбая.

Шли недели напряжённой работы. «Унум» постепенно обретал форму, его алгоритмы становились всё более изощрёнными и чуткими к нюансам религиозных языков.

– Просто поразительно, как часто в разных традициях встречаются одни и те же метафоры, – заметила Сара, работая над модулем распознавания символического языка. – Вода как очищение, свет как просветление, путь как духовное развитие…

– Эти архетипы укоренены в самой структуре человеческого опыта, – кивнул Раджив. – Юнг назвал бы их проявлениями коллективного бессознательного.

В особенно напряжённые дни Ребекка оставалась в лаборатории до глубокой ночи, иногда засыпая прямо за рабочим столом. В такие моменты она часто просыпалась от лёгкого прикосновения к плечу – это Аиша приносила ей кофе и домашнее печенье.

– Ты не обязана оставаться со мной, – говорила Ребекка, с благодарностью беря кружку.

– Я знаю, – улыбалась Аиша. – Но мы команда. И я искренне верю в то, что мы делаем.

Ребекка выбежала из университета на дождливую улицу, и едва не врезалась в припаркованный у тротуара знакомый черный внедорожник.

Стекло опустилось, и она увидела улыбающееся лицо Майкла.

– Подбросить?

Ребекка помедлила лишь секунду. Они не всегда сходились во мнениях, но предложение было слишком заманчивым – волосы уже начали промокать.

– Спасаешь меня, – выдохнула она, забираясь на пассажирское сиденье.

Салон автомобиля встретил её теплом и приглушённым джазом. Майкл был верен своим пристрастиям – Чарли Паркер разливался по салону умиротворяющими нотами саксофона.

– Тяжёлый день? – спросил он, выруливая на улицу и ловко встраиваясь в поток машин.

– Скорее напряжённый, – Ребекка немного опустилf сидение, с наслаждением вытягивая ноги. – Мы наконец-то закончили базовую архитектуру алгоритма анализа текстов. «Унум» теперь может самостоятельно сопоставлять этические концепции из разных религиозных традиций, даже если они выражены разной терминологией.

Майкл бросил на неё быстрый взгляд, в котором мелькнула плохо скрываемая ирония:

– И как продвигается создание вашего цифрового мессии? Уже подбираете ему апостолов из программистов или обойдётесь существующими религиозными деятелями?

Свет уличного фонаря скользнул по его лицу, выхватив из полумрака характерную полуулыбку, которую Ребекка хорошо знала – смесь дружеского подтрунивания и скептицизма. Несмотря на усталость, она почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения.

– Это не мессия, Майкл, – она старалась говорить спокойно, но в голосе всё равно проскальзывала нотка раздражения. – И не пророк, и не очередная догма. Скорее… универсальный переводчик.

Вместо ответа Майкл включил дворники на повышенную скорость – дождь усилился, превращая городской пейзаж за окном в размытую картину. Несколько кварталов они проехали в молчании, лишь изредка нарушаемом приглушёнными звуками саксофона.

– Знаешь, – наконец произнёс он, останавливаясь перед очередным красным сигналом светофора, – я своими глазами видел, как люди хладнокровно убивали друг друга из-за расхождений в толковании одной и той же книги. – Его голос стал неожиданно серьёзным, глаза неотрывно смотрели на россыпь капель на лобовом стекле. – Я сам видел, как одна деревня, шииты и сунниты жили бок о бок десятилетиями. А потом начались взаимные убийства. И каждая сторона была глубоко убеждена, что защищает истинную веру.

Он посмотрел на неё, и Ребекка увидела в его глазах отблеск старой боли:

– Честно говоря, я не очень-то верю, что ещё одна интерпретация священных текстов, пусть даже самая продвинутая и технологичная, что-то изменит.

Ребекка почувствовала, как её первоначальное раздражение сменяется чем-то более сложным. Она знала о прошлом Майкла, но он редко говорил о своём опыте в горячих точках.

– А что ты предлагаешь? – спросила она, уже без прежней остроты, но всё ещё с вызовом. – Сидеть сложа руки и просто наблюдать, как мир все глубже погружается в эту пучину? Бездействие – это тоже выбор, и не самый благородный.

Светофор переключился на зелёный, и Майкл плавно тронулся с места. Его руки на руле были расслаблены, но Ребекка заметила, как чуть напряглись желваки на его скулах.

– Я просто предлагаю быть реалистами. Вера – это далеко не только логические построения и рациональные аргументы. Это сложнейший комплекс эмоций, культурных традиций, вопросы личной и коллективной идентичности. – Он на секунду отвлёкся, пропуская пешехода, перебегающего дорогу. – Люди не изменят свои убеждения только потому, что какой-то, пусть даже безумно умный алгоритм укажет им на противоречия или нестыковки в их верах.

Мелодия Чарли Паркера сменилась чуть более спокойной композицией Майлза Дэвиса. Ребекка смотрела на проплывающие за окном витрины магазинов, размышляя над словами друга. Она готовилась возразить, собирая в голове аргументы о важности диалога и понимания, когда телефонный звонок прервал ее размышления.

Ребекка быстро достала смартфон из сумки. Увидев имя звонящего, она нажала кнопку громкой связи:

– Сара, ты на громкой, я в машине с Майклом.

– Привет, Майкл, – голос Сары звучал встревоженно даже через динамик. – Ребекка, у нас возникли серьёзные проблемы с доступом к коллекции эзотерических суфийских манускриптов. Они хранятся в частном собрании какого-то богатого коллекционера в Стамбуле. Раджив вышел на связь с владельцем через своего знакомого из Стамбульского университета, но тот категорически отказывается даже обсуждать возможность предоставления цифровых копий. А без этих текстов наша модель исламского мистицизма будет существенно неполной.

– Насколько это критично для проекта? – спросила Ребекка, уже прикидывая возможные обходные пути.

– Достаточно критично, – вздохнула Сара. – Эти манускрипты содержат уникальные комментарии к суфийской практике, которые могли бы заполнить значительные пробелы в нашем понимании мистического направления ислама. Без них «Унум» будет анализировать исламскую традицию с существенным перекосом в сторону ортодоксального богословия.

Ребекка поморщилась. Такой дисбаланс мог серьёзно повлиять на точность выводов системы, а значит, на всю концепцию проекта.

– Я посмотрю, что можно сделать, – сказала она без особой уверенности. – Может быть, профессор Кауфман сможет использовать свои академические связи…

– Я могу попробовать помочь, – неожиданно вмешался Майкл, не отрывая взгляда от дороги.

Обе женщины замолчали от удивления.

– У меня есть… определённые контакты в Турции, – продолжил он после небольшой паузы. Машина свернула на улицу, где жила Ребекка. Дождь сменился лёгкой моросью, и лучи заходящего солнца уже кое-где пробивались сквозь разрывы в облаках, придавая мокрому асфальту блеск.

– Спасибо, Майкл, это было бы здорово, – растерянно отозвалась Сара через динамик. – Я отправлю тебе всю информацию о коллекционере и манускриптах. Пока, ребята!

Майкл припарковал машину, и Ребекка удивлённо посмотрела на него:

– Я думала, ты считаешь наш проект бессмысленной тратой времени и ресурсов? – в её голосе звучало неподдельное недоумение. – Зачем помогать, если ты не веришь в саму идею?

Майкл выключил двигатель и повернулся к ней. На его лице играла мягкая улыбка, в которой не было привычной иронии:

– Я считаю ваш проект наивным и чрезмерно идеалистичным, – уточнил он, заглядывая ей прямо в глаза. – Но это совершенно не означает, что я не хочу внести свой вклад. В конце концов, – он слегка пожал плечами, – что мы теряем, кроме времени?

Он помолчал, рассматривая каплю дождя, медленно скатывающуюся по лобовому стеклу:

– А если есть хотя бы один шанс из тысячи, что ваша работа поможет кому-то преодолеть предрассудки и взглянуть на религиозные различия иначе… – его голос стал тише, – может быть, все усилия того стоят. Мир не становится лучше от цинизма таких, как я. Возможно, он нуждается в таких идеалистах, как ты.

Ребекка почувствовала, как её сердце замерло – не от слов Майкла, а от неожиданной искренности, прозвучавшей в его обычно ироничном голосе.

– Спасибо, – тихо сказала она. – За поддержку и за то, что подвез.

– Не за что, – ответил он с лёгкой улыбкой. – Завтра я свяжусь со своими контактами в Стамбуле. Посмотрим, что можно сделать с этими вашими манускриптами.

Когда Ребекка выходила из машины, держа в руке маленький складной зонтик, ей показалось, что между ними что-то неуловимо изменилось. Словно в противостоянии скептика и идеалиста наметилась тонкая трещина, через которую начало просачиваться взаимопонимание.

– Это невозможно! Абсолютно невозможно! – Раджив в отчаянии откинулся на спинку кресла, запустив обе руки в свои густые черные волосы. Перед ним на экране мерцали строки кода и графики отклонений, показывающие очередной провал в тестировании. – Мы словно пытаемся заставить младенца одновременно понять квантовую физику, баскетбол и оперное пение! Эти тексты созданы в совершенно разных культурных контекстах, на языках с несопоставимыми семантическими структурами, с системами, которые даже люди понимают только после многолетнего изучения. Он просто не находит модель для обучения.

Сара, обычно уравновешенная и собранная, нервно накручивая локон на палец. Перед ней лежала распечатка последних результатов тестирования «Унума».

– Согласна с Радживом. Модель захлебывается в объеме информации.

Ребекка медленно прошлась по комнате, останавливаясь у большой схемы, изображавшей архитектуру их нейросети. Усталость последних недель отражалась в легкой сутулости и темных кругах под глазами, но во взгляде по-прежнему горел огонь решимости.

– Проблема в том, – произнесла она, проводя пальцем по схеме, – что мы пытаемся применить стандартные архитектуры обучения к материалу, который принципиально отличается от обычных данных. Религиозные тексты – это не просто информация. Это многослойные системы смыслов и символов, где одно и то же слово может иметь десятки различных значений в зависимости от контекста.

В дальнем углу лаборатории Аиша, не отрываясь от монитора, где она тоже анализировала отчеты последнего тестирования, неожиданно сказала:

– А что если… – начала она таким тоном, который все члены команды уже знали как признак того, что в ее голове родилась новая идея. – Что, если нам нужно перестать думать о религиозных традициях как о чем-то монолитном? Возможно, наша ошибка в том, что мы пытаемся создать единую модель для понимания всего.

Она встала и подошла к центральному столу, пересев поближе к остальным.

– Предлагаю радикально изменить подход. Давайте создадим не одну модель, а несколько специализированных. Отдельную нейросеть для каждой религии, которая будет обучена на текстах только этой конкретной веры, впитает ее специфическую терминологию, символизм, логику аргументации. А затем построим метамодель, суперструктуру, которая будет анализировать выводы этих нейросетей и искать корреляции между ними.

Раджив заерзал в кресле, в его взгляде появился проблеск интереса:

– Это… может иметь смысл. Как разные отделы мозга, каждый со своей функцией, но работающие вместе.

– Мультимодальная архитектура с перекрестными связями? – Ребекка задумчиво покусывала кончик маркера. – По сути, мы создаем своеобразный «парламент религиозных умов», где каждая традиция сохраняет свою уникальность, но одновременно ведет диалог с другими. Это действительно может сработать!

В воздухе повисла почти осязаемая энергия воодушевления, которая всегда сопровождала прорывные моменты в их работе. Минуту спустя Сара сделала звук громче на настенном экране, заметив всплывающее уведомление о срочном выпуске.

– …сообщается о не менее чем двадцати семи погибших и более сотни раненых, – голос диктора звучал напряженно, за его спиной мелькали кадры горящих зданий, полицейских кордонов и машин скорой помощи. – Столкновения между радикальными группами католиков и протестантов начались вчера вечером после провокационного выступления пастора Уильямса на городской площади Питтсфилда и быстро переросли в массовые беспорядки. Губернатор штата объявил о введении комендантского часа и…