Унум

Унум

Марк Арнаутов

© Марк Арнаутов, 2025

ISBN 978-5-0067-0514-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Звуки сирен прорезали тонкий утренний сон Ребекки. Она медленно открыла глаза, не сразу понимая, реальность это или продолжение сна. Цифры на часах показывали 6:47 – почти на час раньше, чем должен был сработать будильник. Потянувшись, она почувствовала, как затекшие от неудобной позы мышцы неохотно откликаются на движение.

Ее квартира на 47-м этаже всегда встречала утро раньше, чем нижние уровни города – свет проникал сквозь жалюзи, которые она забыла закрыть, как обычно, заработавшись допоздна. Сейчас этот свет казался странно красноватым, пульсирующим, не похожим на обычное утреннее солнце Сан-Франциско.

Опустив босые ноги на прохладный пол и, накинув легкий халат, она подошла к окну посмотреть, что стало причиной такого раннего пробуждения. Сердце ее сжалось от представшего зрелища. Вдалеке на западе города, горизонт полыхал оранжево-красным заревом. Клубы дыма поднимались над несколькими кварталами, образуя столбы, которые ветер растягивал в сторону залива.

– Опять, – прошептала она, прижав ладонь к стеклу.

Ребекка потянулась к планшету, лежавшему на журнальном столике. Несколько быстрых движений – и экран ожил новостной лентой. Заголовки пестрели уже привычными словами: «беспорядки», «столкновения», «религиозные конфликты».

«Новое обострение религиозного противостояния в Западном секторе. Евангелисты и неопятидесятники вступили в открытый конфликт. Причиной стали разногласия в толковании Откровения Иоанна Богослова. По предварительным данным, пострадало не менее 27 человек…»

Ребекка отложила планшет и потерла виски. За последние пять лет такие зарева стали привычной частью городского пейзажа. Сначала сунниты с шиитами, потом католики с протестантами, теперь вот внутрипротестантские распри. Казалось, человечество, получив в свои руки невиданные технологии, все равно продолжало цепляться за древние способы самоуничтожения.

В ванной комнате, под прохладными струями воды она вспоминала, что послужило толчком к этой катастрофе. А началось это с искры, незаметной в потоке новостей. Небольшой религиозный конфликт на границе Индии и Пакистана – такие вспыхивали и раньше, десятилетиями тлея и затухая. Но в этот раз пламя не погасло.

В Кашмире радикальные индуистские группировки атаковали мусульманские поселения после слухов об осквернении храма. Ответное насилие не заставило себя долго ждать и привело к эскалации. В течение месяца локальный конфликт перерос в полномасштабные столкновения вдоль всей границы. Социальные сети наполнились видеозаписями жестокостей, совершаемых обеими сторонами, религиозная риторика ожесточалась с каждым днем.

Премьер-министр Индии, долго балансировавший между государственным секуляризмом и поддержкой индуистского национализма, оказался перед выбором. В какой-то момент давление радикального электората стало слишком сильным. Ребекка вспомнила ту памятную речь, в которой он заговорил о «священном долге защиты культурного и духовного наследия нации от тех, кто желает его уничтожить». Не указывая виновников, он обозначил новый курс государственной политики. Пакистан ответил мгновенно. Президент страны, чья власть и раньше зависела от поддержки исламских партий, объявил о «священной обязанности защиты общины». Военные приготовления с обеих сторон ускорились.

Первые авиаудары застали мир врасплох. Две ядерные державы перешли ту красную линию, которую все считали неприкосновенной. Пока дипломаты пытались склонить стороны к переговорам, конфликт расширялся. Бангладеш, раздираемый внутренними противоречиями между светской властью и исламистами, тоже был втянут в эту войну. В Шри-Ланке возобновилась конфронтация между буддистами и индуистами.

Глобальное информационное пространство, уже поляризованное и насыщенное нарративами, разделилось на враждебные лагеря. То, что начиналось как региональный конфликт, приобрело идеологическое измерение, находящее отклик далеко за пределами Южной Азии.

В Европе, с её неразрешенными проблемами интеграции иммигрантов, вспыхнули беспорядки. То, что политики до последнего вуалировали «инцидентами» и «всплесками групповой преступности», на деле становилось противостоянием диаспор, организованным по религиозному принципу. Пригороды Парижа, Брюсселя, Стокгольма превратились в зоны конфронтации. Европейские правительства, скованные собственной риторикой толерантности и сложными коалиционными договоренностями, реагировали медленно и непоследовательно. Президент Франции выступил с невнятной речью о «незыблемых принципах секуляризма», но когда христианские храмы подверглись нападениям, а затем последовали ответные атаки на мечети, бездействие властей воспринялось как слабость.

Крайне правые движения моментально заполнили образовавшийся вакуум. Их лидеры начали говорить о «защите христианской Европы» и «противостоянии исламизации», находя всё больший отклик у напуганного населения. На востоке континента правительства Венгрии и Польши открыто заговорили о «христианском характере» своих наций и необходимости его защиты.

На Ближнем Востоке ситуация усугубилась из-за многолетних противоречий между шиитами и суннитами. Саудовская Аравия и Иран, давние региональные соперники, воспользовались глобальной нестабильностью для усиления своего влияния. Под лозунгами защиты единоверцев они наращивали поддержку прокси-группировок в Сирии, Йемене, Ираке. То, что долгие годы оставалось «холодной войной» между двумя ветвями ислама, грозило превратиться в открытое противостояние.

В Восточной Азии древние территориальные споры между Китаем и его соседями приобрели новое религиозное измерение. Конфликты с уйгурами внутри Китая вызвало резкую реакцию в исламском мире. Пекин, столкнувшись с угрозой международной изоляции, начал позиционировать себя как защитника традиционных ценностей против «западного морального империализма».

Соединенные Штаты, некогда считавшие себя арбитром мирового порядка, оказались в плену собственной внутренней поляризации. Евангелические христиане на юге страны требовали от правительства более жесткой политики защиты христиан за рубежом. Прогрессивные же силы в прибрежных штатах выступали за невмешательство в религиозные конфликты. В итоге внешняя политика Вашингтона превратилась в хаотическую последовательность противоречивых заявлений и действий.

Африканский континент, и так уже давно страдавший от религиозных разделений, тоже погрузился в череду локальных конфликтов. Христианско-мусульманское противостояние в Нигерии, Центральноафриканской Республике, Эфиопии вспыхнуло с новой силой. Местные власти, ослабленные десятилетиями коррупции и нестабильности, не могли или не хотели сдерживать насилие. А в некоторых случаях правительства даже сами принимали сторону доминирующих конфессий.

Организация Объединенных Наций созвала экстренную сессию Генеральной Ассамблеи. Зал, где когда-то звучали речи о мире и единстве человечества, стал ареной взаимных обвинений. Резолюция, призывающая к немедленному прекращению всех конфликтов на религиозной почве, была заблокирована в Совете Безопасности. Великие державы, связанные геополитическими интересами, оказались неспособными подняться над узконациональными расчетами.

По мере углубления кризиса традиционные религиозные институты теряли контроль над своими паствами. Папа Римский, пытавшийся выступить миротворцем, был обвинен в предательстве католических ценностей. Умеренные исламские богословы, призывавшие к сдержанности, подвергались нападкам фундаменталистов. Институциональные структуры разрушались, уступая место харизматическим лидерам и радикальным движениям, не связанным традицией и зачастую маскирующим банальную преступную деятельность.

Человечество, обладая технологиями, способными обеспечить невиданное ранее благосостояние, погружалось в пучину братоубийственной вражды. Мир словно забыл уроки XX века – самого кровавого в истории – и готов был превзойти его жестокость во имя догм и верований, интерпретированных через призму ненависти.

Ребекка остановилась перед зеркалом, собирая свои чёрные волосы в высокий хвост. Она внимательно посмотрела на своё отражение. Серые глаза достались ей от мамы – яркие, выразительные. А прямой нос и упрямый подбородок были точной копией отцовских черт, выдавая его еврейское происхождение.

Разглядывая себя, она в который раз думала о том, как удивительно в ней соединились две разные культуры. С детства это заставляло её размышлять о том, почему люди разных верований часто ссорятся и враждуют. Ведь в ней самой две традиции существовали мирно, не конфликтуя, а дополняя друг друга. Может быть, думала Ребекка, и в большом мире разные религии могут найти общий язык и жить в согласии, а не во вражде?

Взбодрившись после душа, она включила кофеварку и достала из холодильника контейнер с фруктами. Аромат свежемолотых зерен наполнил кухню, создавая иллюзию нормальности в это начавшееся не по плану утро. В окне все еще был виден дым, поднимающийся над западными районами. Ребекка поежилась, представив себе людей, для которых это утро стало последним из-за какого-то очередного религиозного спора.

Дверной звонок раздался неожиданно, заставив ее вздрогнуть. Часы показывали 7:15 – слишком рано для обычных визитов. Подойдя к двери и посмотрев на экран домофона, она увидела знакомое лицо Майкла, с его вечно нахмуренными бровями и внимательным взглядом, что вызвало у нее смесь облегчения и легкого раздражения.

– Майкл? Что ты здесь делаешь в такую рань? – спросила она, открывая дверь.

Он стоял перед ней в потертой кожаной куртке, с небольшой спортивной сумкой через плечо. Запах прохладного воздуха и тяжелый аромат его парфюма смешались с кофейным ароматом, плывущим из кухни.

– Доброе утро, – сказал он, проходя внутрь без приглашения – привычка, выработанная за месяцы их знакомства. – Видела, что творится в городе?

Он сбросил сумку на пол в прихожей и направился прямиком к окну, откуда открывался вид на горящие районы. Его движения, как обычно, были точными и экономными – военная выправка никуда не делась даже спустя годы после возвращения из очередной горячей точки.

– Конечно, видела, – ответила Ребекка, закрывая дверь. – Евангелисты и неопятидесятники на этот раз. Спорят о толковании Откровения.

Майкл хмыкнул, не отрывая взгляда от горизонта:

– Все войны за веру одинаковы. Только имена богов меняются.

Он знал, о чем говорил. Несколько лет в составе подразделения специальных операций, четыре командировки в зоны религиозных конфликтов. Последняя закончилась для него тяжелым ранением и комплексом выжившего, когда из всего отряда в живых остались только он и еще двое солдат.

– Кофе? – спросила Ребекка, возвращаясь на кухню. – Я как раз собиралась завтракать.

– Не откажусь, – Майкл отвернулся от окна и последовал за ней.

Ребекка молча поставила перед ним чашку черного кофе без сахара – именно так он любил – и вернулась к нарезанию фруктов для своего завтрака. Движения ножа в ее руках были методичными, точными – почти как у Майкла, только она рассекала яблоки и груши, а не занималась подготовкой к возможной конфронтации.

– Знаешь, что самое абсурдное? – сказала она, выкладывая фрукты в глубокую тарелку. – В основе всех этих религий лежат похожие ценности: милосердие, сострадание, стремление к истине… Просто люди зацикливаются на различиях в обрядах и толкованиях.

– Ну да. И убивают друг друга из-за этих различий уже несколько тысячелетий, – Его взгляд скользнул по стопке книг и распечаток на столе у дальней стены кухни. – Что ты там изучаешь? Опять твои нейросети?

Ребекка на мгновение замерла, затем решительно отложила нож и подошла к столу. Взяв одну из распечаток, она протянула ее Майклу:

– Я разрабатываю новую архитектуру глубокого обучения. Вот, смотри – это не просто трансформерная модель, а метасеть, способная находить скрытые корреляции и семантические связи между совершенно разными концепциями.

Майкл скептически пожал плечами, с непонимающим видом просматривая технические диаграммы:

– И как это поможет остановить тех психов внизу?

Ребекка молчала, собираясь с мыслями и рассматривая фотографию родителей на стене. Она редко говорила о своих родителях, даже с Майклом. Эту часть своей жизни она держала за плотной завесой молчания, из-за которой прорывались лишь редкие обрывки воспоминаний.

Детство в доме, полном книг и дискуссий. Шаббатные свечи по пятницам и церковные гимны по воскресеньям. Ханука и Рождество, празднуемые с одинаковой радостью.

Йонатан Браун, профессор сравнительного религиоведения в Колумбийском университете, был сыном ортодоксального еврея, но выбрал более либеральный подход к своему иудейскому наследию. Он познакомился с Элизабет Мартинес, искусствоведом с глубокими англиканскими корнями, на конференции по межрелигиозному диалогу в Иерусалиме. Их любовь расцвела на фоне древних святынь, почитаемых тремя религиями.

Брак Йонатана и Элизабет вызвал неодобрение среди более традиционных членов обеих семей. Отец Йонатана временно прервал с ним отношения, а некоторые члены семьи Элизабет отказались присутствовать на их свадьбе. Но супруги построили свою жизнь как мост между традициями, своим примером доказывая, что различия в вере не должны становиться преградой для любви.

Для маленькой Ребекки это двойное наследие было не бременем, а источником богатства и вдохновения. Она росла, впитывая мудрость Торы и Евангелий, празднуя иудейские и христианские праздники, слушая дискуссии родителей о тонкостях обеих традиций. Их дом стал неформальным центром межрелигиозного диалога, куда приходили не только иудеи и христиане, но и мусульмане, буддисты, индуисты.

Профессор Браун часто повторял свой излюбленный афоризм: «Бог говорит с людьми на разных языках, но смысл Его слов един». Элизабет, с её художественным чутьем, дополняла эту мысль: «Вера подобна свету, проходящему через витражи разных цветов – источник один, но оттенки разные».

Всё изменилось, когда Ребекке было двадцать три года. Она уже заканчивала магистратуру, продолжая семейную традицию академических достижений. Её родители отправились в Иерусалим на международную конференцию «Город трех религий», посвященную 80-летию инициатив межрелигиозного сотрудничества.

Конференция проходила в то время, когда напряженность на Ближнем Востоке нарастала. Новая волна поселенческой активности на Западном берегу вызвала протесты среди палестинцев. Радикализация молодежи с обеих сторон усугубляла ситуацию. Правительство, балансировавшее между давлением религиозных партий и требованиями международного сообщества, теряло контроль над процессами.

В тот роковой день группа экстремистов из радикального движения, выступавшего против любого диалога с «неверными», предприняла нападение на конференц-центр. Их целью были «предатели веры» – религиозные лидеры, участвовавшие в межконфессиональном диалоге. Взрыв прогремел в главном конференц-зале во время дискуссии, где профессор Браун выступал с докладом о возможностях мирного сосуществования религий.

Йонатан и Элизабет оказались среди двадцати семи погибших. Злая ирония заключалась в том, что среди жертв были представители всех трех религий – люди, посвятившие свои жизни поиску мира и взаимопонимания между верами.

Ребекка узнала о трагедии из новостей. Она просматривала социальные сети в перерыве между лекциями, когда увидела срочное сообщение о теракте. Список жертв появился несколькими часами позже. Те минуты ожидания, когда она пыталась дозвониться родителям, стали самыми мучительными в её жизни.

Последующие дни слились для Ребекки в кошмар. Перелет в Израиль. Опознание тел. Бесконечные формальности. Решения о том, где хоронить родителей – в Израиле, как хотел бы отец, или в США, на семейном участке матери. В итоге она организовала двойную церемонию: первую в Иерусалиме, а затем перевезла урны с прахом в Нью-Йорк для второго прощания.

На похоронах присутствовали представители различных конфессий – живое свидетельство того мира, о котором мечтали Йонатан и Элизабет. Раввин читал кадиш рядом с англиканским священником, произносившим христианскую молитву.

Но за пределами кладбища мир продолжал раскалываться по религиозным линиям. Теракт в Иерусалиме вызвал волну возмездия. За насилием последовало новое насилие. Экстремисты с обеих сторон получили то, чего добивались – очередную эскалацию ненависти.

Ребекка вернулась в университет опустошенной, но с зарождающейся идеей. В течение полугода она погрузилась в учебу и исследования с одержимостью человека, пытающегося убежать от горя. Её академические интересы сместились от чистой компьютерной науки к искусственному интеллекту и анализу естественного языка. Она начала посещать лекции по сравнительному религиоведению и антропологии.

Профессор Ричард Ливитт, старый друг её отца, заметил эту трансформацию:

– Ты идешь по стопам Йонатана, только с современным поворотом.

– Я хочу закончить то, что они начали, – ответила Ребекка. – Но традиционные методы диалога недостаточны. Нужен новый подход.

Именно тогда у нее в голове и сформировалась первая концепция «Унума» – не как панацея, а как робкая попытка найти в водовороте ненависти островок надежды, точку соприкосновения, с которой могло бы начаться долгое и трудное исцеление. Это должна быть не просто база данных религиозных текстов или система их анализа. Это должно стать принципиально новым способом взаимодействия между разными религиями. Системой, способной понять внутреннюю логику каждого верования и найти точки соприкосновения, недоступные человеческому восприятию, ограниченному культурными и историческими рамками.

В своем дневнике Ребекка однажды записала: «Мама и папа верили, что диалог между религиями возможен, потому что в основе всех духовных традиций лежит стремление к одной истине. Они пытались построить мосты своими словами и действиями. Я построю новый мост – универсальный язык, понятный всем».

Каждый вечер перед сном она смотрела на фотографию родителей, стоящих у Стены Плача. Йонатан в кипе и Элизабет с нежной улыбкой, их руки переплетены – символ союза, преодолевающего древние разделения.

– Я сделаю так, чтобы ваша смерть не была напрасной, – шептала Ребекка. – Я создам то, что невозможно уничтожить бомбой или пулей. Что-то, где все веры смогут говорить на одном языке.

«Унум» родился из личной трагедии, но был призван стать универсальным лекарством от ран, раздирающих человечество. Технология, вдохновленная самой человечной из всех эмоций – стремлением исцелить разбитое сердце мира.

Эта идея зрела в ней уже несколько лет, но сейчас, когда она собиралась произнести её вслух, все казалось безумием.

– Я хочу создать нейросеть, которая поможет людям увидеть общее между разными верованиями, а не только различия. Систему, которая сможет найти… универсальную гармонию религий.

– Что, прости? – Майкл удивленно на нее посмотрел. – Ребекка, половина этих людей готова умереть за свое «единственно верное» видение священных текстов. Ты действительно думаешь, что какая-то программа сможет переубедить этих фанатиков?

– Не переубедить, нет. Я хочу показать, что они могут верить в свое без необходимости ненавидеть чужое.

Майкл хотел что-то возразить, но в этот момент зазвонил его телефон. Взглянув на экран, он удивился – звонил Джейсон, его товарищ по службе – как раз один из тех двух выживших в той злополучной операции.

– Мне нужно ответить, – сказал он, выходя на балкон.

Ребекка медленно возвратилась к своему недоеденному завтраку, но аппетит уже пропал. Она бросила взгляд на свой рабочий стол, где на мониторе светилась строка кода новой программы. Программы, которую она назвала «Унум» – от латинского «единое». Возможно, этот день, начавшийся с огня и хаоса, был именно тем моментом, когда ей нужно было перейти от теории к практике.

Майкл вернулся с балкона с напряженным выражением лица. Он сунул телефон в карман и взглянул на Ребекку, которая с любопытством смотрела на него, ожидая новостей.

– Джейсон звонил сказать, что центральные кварталы перекрывают из-за беспорядков. Полиция опасается, что конфликт может распространиться, – он сделал паузу. – Тебе же в университет?

Ребекка кивнула, бросив взгляд на настенные часы. Ее лекция начиналась в 10:30, и опаздывать было нельзя – группа аспирантов представляла сегодня промежуточные результаты своих исследований.

– Да, к десяти тридцати нужно быть в кампусе, – она вздохнула и начала собирать разбросанные по столу бумаги в тонкую папку с логотипом университета. – Планировала выехать через час, но если перекрывают дороги…

– Тогда рекомендую поторопиться, – предупредил Майкл, допивая кофе. – Джейсон сбросил мне обновленную карту перекрытий.

Ребекка благодарно улыбнулась. Майкл всегда ей помогал, когда это требовалось.

– Спасибо. Моя «красотка» все еще в ремонте. Обещали вернуть на этой неделе, но пока тишина.

– Тебе повезло, что твоя машина просто остановилась, а не врезалась в стену, как у некоторых, – заметил Майкл. – Собирайся, я подожду.

Через десять минут она была уже готова. Строгий костюм, планшет и недоеденный завтрак в термоконтейнере, который ей предстояло съесть по пути. Майкл наблюдал за ее методичными сборами со смесью восхищения и недоумения – она всегда была такой организованной, даже в хаосе.

Они спустились на лифте в подземный гараж, где Майкла ждал черный внедорожник – большой и надежный, как и подобало машине бывшего спецназовца. Ребекка иногда подшучивала, что эта машина больше похожа на мобильный бункер, чем на средство передвижения, но сегодня была благодарна за его выбор. В дни беспорядков лучше иметь именно такую.

– Система запрашивает маршрут, – произнес электронный женский голос, когда они устроились в салоне.

– Технологический университет, Северный кампус, ручное управление, – ответил Майкл, игнорируя автопилот.

Машина выехала из гаража и влилась в утренний поток транспорта. Движение было более плотным, чем обычно – многие выехали на работу раньше, опасаясь перекрытий и беспорядков.

– Сводки с западного сектора, – запросил Майкл у бортового компьютера, когда они выехали на магистраль.

На экране появились кадры с дронов новостных служб: пожарные тушили несколько горящих автомобилей, полиция оттесняла группы разгневанных людей друг от друга, медики оказывали помощь пострадавшим. Ребекка отвернулась и начала просматривать заметки к предстоящей лекции на своем планшете.

– Выключи, пожалуйста, – попросила она. – Я не могу на это смотреть.

Майкл молча отключил трансляцию и сосредоточился на дороге. Он выбрал маршрут в обход западных районов, через старую часть города – более длинный, но безопасный путь. Когда они свернули на Оук-стрит, Ребекка заметила свежие граффити на стене заброшенного магазина: «Еретики, покайтесь!» и «Ложные пророки сгорят в геенне» – красные буквы на сером бетоне выглядели как свежие раны.

– Видишь? – Майкл кивнул на надписи. – И это в относительно спокойном районе. Представь, что сейчас происходит там.

Ребекка отвлеклась и молча смотрела на проплывающие за окном дома. Чем дальше они продвигались, тем больше подобных надписей встречалось. На стене баптистской церкви кто-то вывел: «Ложные толкователи», а напротив, на заборе синагоги красовалось: «Христиане – идолопоклонники». Крест католического храма был обмотан какими-то черными лентами.

– Раньше такого не было, – тихо произнесла Ребекка. – По крайней мере, не так открыто.

– Потому что раньше за подобные вещи арестовывали, – справедливо ответил Майкл, объезжая большую выбоину в асфальте. – Но теперь полиция слишком занята реальными столкновениями, чтобы гоняться за граффитистами.

Они проехали мимо пункта временной регистрации беженцев – людей, потерявших жилье во время предыдущих беспорядков. Очередь из усталых фигур с небольшими сумками тянулась вдоль целого квартала.

– Знаешь, что самое ироничное? – Майкл кивнул в сторону очереди. – Там стоят люди всех вероисповеданий. Когда дело доходит до настоящих проблем – еды, крова, безопасности – никто не спрашивает, как ты молишься.

Ребекка задумчиво кивнула, делая мысленную пометку использовать это наблюдение для «Унума».

Постепенно пейзаж за окном начал меняться. Покинув старые районы, они въехали в Академический квартал – островок относительного спокойствия и порядка. Здесь располагались основные научные и образовательные учреждения Сан-Франциско, и территория охранялась лучше, чем большинство жилых районов.

Несмотря на напряженную обстановку в городе, студенты спешили на занятия, профессора с кофейными стаканчиками в руках обсуждали последние научные публикации, садовники подстригали и без того идеальные газоны перед главным корпусом. Казалось, что известия о беспорядках обошли это место стороной.