Когда зацветут яблони

Кэти Астэр

Когда зацветут яблони

Глава 1

– Сам Ты, Творец и Создатель человека, един бессмертен, а мы – все земные, из земли созданы и в ту же землю возвратимся, как повелел Ты, Создатель: ты – земля и в землю возвратишься, – протяжные слова молитвы гулким эхом отражались от купола невзрачной церкви, затерявшейся на окраине одного из спальных районов Москвы.

– Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя, – вторил им высокий голос певчей, расположившейся прямо за спиной у Вероники.

Она задержала взгляд на зажатой в пальцах наполовину оплавившейся свечке, воск медленно стекал на картонную манжетку, скапливаясь в углублении. Огонек изредка вздрагивал, подчиняясь дуновению случайного сквозняка из-за неплотно прикрытой входной двери. Вероника давно потеряла счет времени и просто стояла на своем месте, как и остальные скорбящие, и никак не могла сосредоточиться на чем-то одном. Она честно пыталась уловить смысл произносимых священником речей, но раз за разом терпела неудачу и в конце концов сдалась, переключившись на рассеянное созерцание печальных лиц. Долго рассматривать собравшихся было неловко, и она вернулась к собственным воспоминаниям о покойной.

С Дианой они, будучи студентками, работали в кафетерии в одну смену. Приветливая и улыбчивая шатенка сразу расположила к себе Нику, и они неплохо приятельствовали, пока их пути не разошлись. После они изредка обменивались парой сообщений и дежурными поздравлениями в праздники, но подругами так и не стали. О том, что Диана умерла, Ника узнала из соцсетей и по-настоящему расстроилась. Бывшая коллега виделась ей ярким примером жизнелюбия, и казалось чертовски несправедливым, что ее земной путь оборвался так рано – той не было и тридцати. На страничке Дианы вскоре появилась информация о похоронах, и Ника отчего-то сразу решила, что пойдет.

Тем вечером, сидя на кухне с бокалом красного вина, она, вздохнув, открыла их с Дианой последнюю переписку. Тогда они планировали выбраться вместе на прогулку в парке, поболтать и сделать красивые фотографии – Вероника увлекалась съемкой с детства, с тех самых пор, как к ней в руки попала простая пленочная «мыльница». Ей особенно удавались черно-белые портреты, однако всерьез свое хобби она никогда не воспринимала: подумаешь, «большое дело – на кнопку нажать», как говаривал ее отец.

«Приезжай ко мне в мае, – предложила она приятельнице. – Когда зацветут яблони, в саду у воды будет чудесно».

Прошло без малого девять месяцев, но они так и не встретились: как это часто бывает, у обеих нашлись более важные дела, а времени на прогулку – нет.

Вероника не была знакома ни с семьей Дианы, ни с ее близкими друзьями, но посчитала правильным отдать дань памяти хорошему человеку, и теперь то и дело поглядывала из-за поникших спин родственников на Дианино бледное лицо, все еще красивое, но до странного безмятежное, лишенное привычных для веселой девушки красок и эмоций. Хрупкое тело в гробу было больше чем наполовину укрыто россыпью живых цветов, и она невольно подумала, случалось ли Диане при жизни получать такое количество букетов. Ника отругала себя за неуместную мысль, неуклюже поправила сползший с волос темно-синий платок и снова постаралась сфокусироваться на происходящем. Сделать это становилось все труднее: в пуховике было невероятно жарко, а от спертого воздуха, пропитанного ладаном и дымом, начинало щипать глаза. Ее свечка превратилась в крохотный огарок и потухла. Набитая бестолковым барахлом сумка больно оттягивала плечо, и Ника попыталась незаметно размять ноющую спину. Погруженная в собственные раздумья, она не заметила, как батюшка завершил отпевание, родственники из первых рядов медленно потянулись к гробу, чтобы проститься с покойной.

Вероника неуверенно держалась в стороне, пропуская вперед членов семьи и друзей и наблюдая, как те по очереди склоняются над телом, чтобы оставить последний поцелуй на холодном лбу. Прождав не меньше десяти минут, пока толпа рассеется, она нерешительно шагнула ближе и всмотрелась в знакомое лицо. Целовать Диану она не отважилась – от одной мысли об этом стало не по себе – и просто коснулась пальцами белой лакированной стенки гроба, тем самым обозначая свое присутствие и участие. Она постояла еще немного, силясь подобрать правильные слова для прощания, но в голове, как назло, царил хаос, и она отступила назад, подстегнутая нетерпеливыми взглядами сотрудников ритуальной службы. Когда оставшиеся формальности были улажены, хмурые мужчины, одетые в черное, закрыли крышку, и траурная процессия двинулась к выходу. Вероника бросила прогоревшую свечку, которую все еще сжимала в ладони, в подставленный служительницей мусорный пакет, машинально поблагодарила женщину и вышла на улицу одной из последних.

На секунду задумавшись о том, стоит ли подойти к кому-то из родственников, Ника все же решила, что банальные слова сочувствия, которые она способна была произнести, вряд ли принесут кому-то облегчение, поэтому, ни с кем не прощаясь, направилась в сторону парковки. Чуть потеплело, и снег под ногами превратился в бурое чавкающее месиво, пахло сыростью и выхлопными газами. Заляпанная грязью красная легковушка стояла заведенной. Пробравшись к машине сквозь снежную жижу, девушка дернула ручку пассажирской двери и, отдуваясь, плюхнулась на сидение.

– Черт бы побрал эту погоду, – пробурчала она, выпутываясь из съехавшего набок платка и закидывая назад сумку.

– Как все прошло? – сидевший за рулем молодой мужчина захлопнул пристроенный на коленях ноутбук и вопросительно посмотрел на свою пассажирку.

– Нормально, Юраш, – вздохнула та и добавила, – наверное. Сомневаюсь, как можно оценить подобное мероприятие.

– Есть хочешь? – Юра отложил компьютер на заднее сидение, снял очки и устало потер переносицу, на которой виднелись небольшие отметины.

– Давай лучше домой, – мотнула головой Ника и потянулась к ремню безопасности.

Минут пятнадцать они пробирались по пробкам под аккомпанемент мелодичных рок-баллад, пока не свернули на дорогу, ведущую в их район. Ника первой нарушила молчание.

– Это так странно. Ты знаешь, мы же с Дианой встретиться собирались, в парк сходить.

– Когда? – Юра бросил на нее короткий взгляд.

– В мае. Прошлом, – Вероника отрешенно следила за тем, как «дворники» рисуют на лобовом стекле серые полосы и тут же смазывают их, оставляя неопрятные разводы. – Она хотела фотосессию с цветущими яблонями. Получается, она их никогда больше и не увидит, яблони эти?

– Получается, не увидит, – согласился Юра, хотя вопрос был, скорее, риторическим.

– Ты когда-нибудь думал о том, что для любого из нас все может вот так закончиться? Вдруг. И не будет больше ни снега, ни весны, ни родных… Мы же все время ждем чего-то, на будущее планируем. А оно может и не случиться. Сегодня, например, думаешь: надо бы в театр сходить, давно же хотелось. Но снова не идешь – то денег жалко, то наряда нет подходящего, то постановки неинтересные какие-то. А завтра – бац! И вместо кресла в партере – деревянный ящик. Обидно.

– Ну, это вряд ли, – хмыкнул Юра. – Это живым обидно, а мертвым уже все равно – и на театр, и на снег, и на яблони. Я поэтому и не люблю волынку тянуть. Уж если что-то задумал – так лучше поскорее сделать, пока кураж не пропал. Кто его знает, что там потом.

– Скажи еще, что надо жить одним днем без планов на будущее.

– Да нет, с планами. Но не забывать, что в них в любой момент могут вмешаться обстоятельства. Вот, например, сейчас в Африке вспышка лихорадки1 началась, слышала? Глядишь, и до нас дойдет, тогда все планы коту под хвост.

– Юраш, ты ничего не путаешь? Сейчас две тысячи четырнадцатый год, а не четырнадцатый век, – фыркнула Ника. – Эпидемии остались в фильмах про зомби.

– Хорошо бы, если так, – Юра прибавил скорость, чтобы обогнать еле плетущуюся впереди малолитражку.

Вероника не сомневалась в водительских навыках друга, но все равно по привычке вдавила пятку в пол, как если бы там находилась ее личная запасная педаль тормоза.

– И что, у тебя всегда получается сразу осуществить задуманное? – она вернулась к теме, когда их машина встала в правую полосу и замедлила ход.

– Нет, не всегда.

– Почему?

– Потому что иногда это касается не только меня, – расплывчато пояснил Юра. – А за других я решать не могу.

Они завернули во двор панельной девятиэтажки и остановились напротив подъезда, часы на приборной панели показывали начало четвертого, но из-за пасмурного неба было почти темно. Вдоль тротуара громоздились рыхлые сугробы, подсвеченные тусклыми уличными фонарями.

– Поднимешься? У меня суп со вчера остался, – дежурно предложила Вероника.

– В другой раз, – отказался друг. – Работы выше крыше, сроки горят. И так прогулял сегодня.

– Извини, – Ника сделала попытку улыбнуться. – Спасибо, что свозил.

Она привычно клюнула Юрашу в покрытую светлой щетиной щеку и, прихватив сумку, выбралась из машины.

– Пожалуйста, – махнул на прощание тот. – Не загоняйся, Ник. А то знаю я тебя.

Невесело усмехнувшись, Вероника отсалютовала в ответ и зашагала к дому. В подъезде было холодно – кто-то, как обычно, забыл закрыть окно на лестничной клетке. Зажав в руке связку ключей и на ходу расстегивая пуховик, она пешком поднялась на третий этаж и, в два счета отперев замки, нырнула в уютное тепло квартиры. Ника щелкнула выключателем, и тесная прихожая озарилась приятным желтоватым светом. Глубоко вдохнув родной успокаивающий запах, она стащила куртку и ботинки, закинула на полку пропахший церковными благовониями платок и побрела в комнату, с облегчением стягивая через голову оказавшийся слишком колючим свитер.

В полумраке и практически на ощупь, она открыла платяной шкаф и, высвободившись, наконец, из свитера, сунула его поверх кучи других вещей. Она было собралась тут же снять майку, но внезапно спиной ощутила чье-то присутствие. Чувство показалось странным – прежде ничего подобного в знакомых стенах она не испытывала, здесь всегда было предсказуемо и безопасно. Встревоженная Вероника нервно сглотнула и медленно развернулась, не зная, чего ожидать. К чему она точно не была готова – так это к тому, что в просочившихся из коридора слабых отсветах увидит темнеющий на диване силуэт. Она бы вскрикнула, но возглас застрял в мигом пересохшем горле. Рука сама потянулась к выключателю на стене, под потолком зажглась лампа, и Ника все-таки закричала.

Глава 2

На краешке дивана сидел человек – по крайней мере, таковым он поначалу ей показался – и, щурясь от вспыхнувшего света, поглядывал на Нику из-под натянутого по самые брови капюшона.

– Вы кто такой?! – воскликнула она, пятясь к двери и в ужасе таращась на незваного гостя, подмечая, наконец, необычные детали его облика.

– Прости, не хотел тебя пугать, – негромко отозвался тот, теребя растянутые манжеты мешковатой толстовки. – Наверное, все же стоило подать какой-то звук сразу.

– Да уж, пожалуй, – оторопело согласилась Ника, но, опомнившись, вскинулась. – Стоп, что вы делаете в моем доме?! Как вы попали сюда вообще?

Незнакомец потупился, но с места не сдвинулся, будто вовсе не собирался никуда уходить.

– Я все объясню, – пробормотал он. – Я думал, ты меня узнаешь.

– Я вас в жизни не видела! Так, я поняла: вы сумасшедший. Я звоню в полицию.

Вероника судорожно вспоминала, куда запихнула телефон, и мысленно удивлялась, что продолжает обращаться к вторженцу на «вы» – ох уж это воспитание!

– Не надо в полицию, я всего лишь хотел поговорить, – гость вскочил на ноги, капюшон свалился с его головы, открыв взгляду Ники большие пушистые уши, похожие на собачьи, в окружении серо-коричневой копны растрепанных волос.

– Что за черт? – выдохнула Ника, застыв на месте и выставив перед собой ладони в защитном жесте. – Это что, какая-то шутка дурацкая? Кто вас подослал?

– Да никто меня не посылал, – плечи существа расстроенно опустились. – Я сам пришел. Вероника, неужели ты меня совсем забыла?

Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в его голосе, и девушка, вопреки здравому смыслу, помедлила, приглядываясь к его узкому лицу с темноватой щетиной на впалых щеках и напоминавшим собачий носом.

– Извини за мой вид, – принялся оправдываться гость, но ближе подходить не стал, – это максимум, что я смог сделать. С ушами совершенно ничего не получается. Ну, хотя бы от хвоста удалось избавиться – и на том спасибо.

Он смущенно усмехнулся, тонкие губы растянулись в кривоватой улыбке.

– Хвоста? – глупо переспросила Ника, шестеренки в ее голове крутились как бешеные.

– Ага, – уже увереннее кивнул незнакомец. – Ты что, не помнишь? А в детстве он тебе так нравился…

Осознание пришло так резко, что у Вероники закружилась голова. Пошатнувшись, она схватилась за стену, опустив глаза в пол и тяжело дыша. Она точно не планировала сходить с ума в свои двадцать шесть, но, видимо, у судьбы были другие планы. Старые часы над дверью оглушительно тикали в повисшей тишине.

– Волчок? – прошептала Ника, переводя шокированный взгляд на диковинного человека перед собой.

– Все-таки узнала, – просиял тот и неуверенно шагнул навстречу. – Привет, Ника.

По-прежнему сомневаясь в реальности происходящего, Вероника помотала головой и на секунду зажмурилась, но Волчок никуда не исчез – так и стоял посреди комнаты, робко улыбаясь.

– Я ничего не понимаю, – просипела Ника, неверяще всматриваясь в глубоко посаженные желтые глаза напротив. – Так не бывает. Это какой-то розыгрыш?

Ее вдруг охватил страх: некто проник в квартиру, притворился ее вымышленным другом детства и мог запросто напасть на нее в любой момент, ограбить или еще что похуже. Ника опасливо отступила, все еще надеясь добраться до телефона.

– Я не обижу, – Волчок с легкостью считал эмоции, отразившиеся на ее лице. – Разве я когда-нибудь тебя обижал? Я понимаю: мое присутствие кажется тебе странным…

– Это еще мягко сказано, – буркнула Вероника.

– Но я пришел из лучших побуждений. Давай поговорим. Я уйду, как только ты скажешь, и больше никогда не потревожу тебя.

Волчок выжидающе уставился на нее, давая возможность подумать. Или сбежать подальше и побыстрее в поисках помощи, что было бы намного более логично. Но Ника почему-то молча кивнула и, жестом пригласив гостя следовать за ней, пошла на кухню. Этот день и так казался ей слишком долгим, теперь он, похоже, обещал стать просто бесконечным.

Она слышала за своей спиной осторожные шаги, но оборачиваться не стала. В кухне было тесно, и наличие другого человека ощущалось еще более явственно. Вероника уловила едва заметный запах шерсти вперемешку с терпким мужским ароматом. Она вздрогнула, когда ножки стула позади нее царапнули пол, что-то зашуршало – Волчок сел за стол и затих. Включив чайник, она достала из шкафчика над мойкой пару кружек.

– Чай или кофе? – буднично спросила Ника, поворачиваясь к гостю.

– Чай, пожалуйста, – с комичной вежливостью ответил тот.

«Фантасмагория какая-то», – подумала Ника, раскладывая по чашкам пакетики и разливая кипяток.

– Конфеты? – предложила она, взглядом указав на вазочку с шоколадками.

– Кхм, нет, спасибо. Мне такое нельзя, – Волчок придвинул к себе дымящийся напиток и повел носом, принюхиваясь. – М-м-м, ягодный…

Устроившись на свободном стуле у окна, Ника постаралась взять себя в руки. Нужно было о чем-то спросить, что-то сказать, но слова не шли, как это часто бывало с ней в моменты растерянности. Чтобы скрасить неловкость, она отхлебнула из своей чашки, схватила конфету, которую совсем не хотела есть, и принялась увлеченно разворачивать фантик.

– Ника, – ее предплечья аккуратно коснулись теплые пальцы, и она подпрыгнула на стуле, роняя шоколадку в чай, – не бойся меня. В это трудно поверить, но я настоящий.

Она покосилась на его покрытую темными волосками кисть, прикосновение чужой руки было таким же реальным, как если бы на месте вымышленного друга детства был любой другой человек.

– Я расскажу тебе кое-что, – Волчок отодвинулся и снова вцепился в свою кружку. – Там, откуда я родом, все мечтают о том, чтобы помогать детям. Стать их спутниками, поддерживать их, играть с ними. Пока я был маленьким, часто представлял, как и у меня однажды появится свой друг – ребенок, которого я сопровожу во взрослую жизнь. И мы никогда не разлучимся. Только позже я узнал, что вы, люди, с возрастом теряете связь с нами, перестаете видеть нас, а то и вовсе забываете.

Он грустно вздохнул, шевельнув большими ушами, и продолжил.

– Я горько плакал тогда. Это казалось мне таким несправедливым: ведь мы друзья, почему же мы должны разлучиться так быстро? Я даже злился на людей, считая их неблагодарными и черствыми. Но постепенно свыкся, ведь слышал столько счастливых историй от своих более опытных собратьев. Они так весело и вдохновенно рассказывали о своих подопечных, что мои мечты вновь окрепли. Мне не терпелось поскорее закончить обучение и стать заступником.

– Заступником? – удивилась Ника, она и сама не заметила, как увлеклась историей гостя.

– Да, так мы зовемся в моем мире. Я знаю, что для вас мы – вымышленные друзья, но мне привычнее наше название. Заступники охраняют детскую непосредственность, свободу и искренность, защищают детей от грусти, слез, страхов, приходят на подмогу в трудные минуты и сопровождают в моменты радости. Это важная миссия, ведь счастье человека во многом зависит от того, сумеет ли он сохранить в себе частичку детства. Случается так, что заступник становится для ребенка единственным близким существом.

– Получается, я была одной из твоих подопечных? – догадалась Вероника.

– Да, – Волчок запнулся, но быстро вернул голосу уверенный тон, – да, так и есть. Я был так счастлив познакомиться с тобой! Ты была чудесной малышкой – веселой, любознательной и очень творческой. Ты помнишь, как тебе нравилось рисовать, лепить из пластилина, танцевать?

– Всем детям это нравится, разве нет? – в Нике внезапно проснулся скепсис. – Я помню тебя. Но ты выглядел совсем иначе.

Она вздернула бровь и придирчиво осмотрела довольно помятого на вид заступника. По тем отрывочным воспоминаниям, что сохранились у нее о раннем детстве, ее вымышленный друг действительно напоминал маленького волчонка и уж точно не взрослого усталого мужчину с осунувшимся лицом и темными кругами под глазами.

– Само собой, дети видят нас в другом обличье, – принялся объяснять Волчок. – Да и мы не молодеем, как и люди. Впрочем, в моем мире я все еще считаюсь юнцом – наше время течет иначе. Но здесь придется довольствоваться потрепанной шкуркой.

Он ухмыльнулся шутке, и в его облике промелькнуло что-то звериное. Нике такие пояснения мало что дали, но уточнять она не решилась.

– Так зачем ты пришел? – задала она куда более насущный вопрос.

– А я никуда и не уходил, – огорошил ее Волчок. – Просто ты выросла, и по правилам я не должен был больше показываться тебе. Но я оставался поблизости. Не всегда, но приглядывал за тобой, насколько удавалось.

– Зачем? – изумилась Ника. – Тебе разве не нужно было заботиться о других подопечных?

Заступник снова замешкался, отводя глаза, и от девушки не укрылась его растерянность. Она требовательно уставилась на него, ожидая ответа.

– Я совмещал, – негромко сказал Волчок. – Мне важно, как складывается судьба у тех, с кем мы когда-то дружили.

– И как, ты доволен тем, как складывается моя? – с нарочитым вызовом спросила Вероника, в ней росло раздражение.

– Вообще-то, не очень, если быть совсем честным.

– Это еще почему? – Ника сложила руки на груди, неосознанно защищаясь.

В тот момент она бы ни за что не призналась, что и сама была не слишком довольна собственной жизнью. Когда-то она в деталях представляла, какой успешной и благополучной станет годам так к двадцати пяти: интересная работа, значимая должность, высокий достаток, уютный дом и, конечно, любимый человек рядом. А, может, и дети. Словом, идеальное воплощение идеального плана, одобренного семьей.

На деле же Вероника, бывшая школьная отличница и дипломированная выпускница столичного ВУЗа, совершенно нелепо растерялась, выйдя в открытое море взрослой самостоятельной жизни. Оказалось, что все ее былые заслуги совсем неинтересны работодателям, которые раз за разом давали ей от ворот поворот, а личную жизнь не так-то просто наладить, не обладая, по ее мнению, ни выдающейся внешностью, ни особым девичьим очарованием. Да и к полученной профессии – по наводке родителей Ника поступила на перспективный факультет рекламы – она так и не воспылала любовью, оттарабанив пять лет скорее из чувства долга, чем по велению сердца. Ее представления о специальности шли вразрез с нудной программой, далекой от современных тенденций или, на худой конец, хоть сколько-нибудь увлекательного процесса. Профильные предметы давались ей с трудом, вызубренный материал вылетал из головы, стоило захлопнуть за собой дверь аудитории, сжимая в руке зачетку с приемлемой оценкой, а собственные идеи казались посредственными и вторичными. Но высшее образование входило в список тех обязательных достижений, без которых дальнейший путь было невозможно и представить. И Ника училась и надеялась на то, что все само образуется, когда настанет время.

Время настало неожиданно скоро, но чуда не случилось. Никто не выскочил из-под земли, чтобы с руками и ногами оторвать молодого специалиста и осыпать его почестями. Ничего не шевельнулось в душе Ники, кроме долгожданного облегчения в отсутствии опостылевшей учебы. Иллюзорные картинки родом из юности рассыпались в пыль. Пора было становится взрослой, но Вероника не имела ни малейшего представления о том, что это значит.

– Ты счастлива, Ника? – Волчок участливо заглянул ей в глаза и дернул ухом.

– Конечно, я счастлива, – голос предательски дрогнул. – У меня есть многое из того, что делает людей счастливыми: крыша над головой, неплохая работа, я могу обеспечить себя. Мои родные здоровы. Все нормально…

– Людей, – перебил заступник. – Ты сказала: людей. А тебя – именно тебя – это делает счастливой?

– Что я, не человек, что ли? – нервно хмыкнула Вероника. – Не понимаю, к чему ты клонишь. Меня все устраивает.

Она сама почувствовала, как фальшиво прозвучали последние слова, но себя не выдала, приняв еще более воинственный вид. Незваный гость не вызывал доверия, а демонстрировать посторонним свою слабость она терпеть не могла.

– Хорошо, – неожиданно согласился Волчок. – Поговорим об этом завтра.

– Завтра? Ты что, останешься здесь? – всполошилась Ника.

– Не помешаю?

– Не знаю, – замялась Ника, – у меня дела, вроде как. И зачем тебе оставаться? Ты хотел узнать, все ли со мной в порядке. Как видишь, так и есть. Разве этого недостаточно?

– Пока нет, – покачал головой заступник. – Давай-ка я кое-что тебе покажу.

Он резко поднялся, и Ника отпрянула, напуганная его натиском.

– Не бойся, – улыбнулся он, подходя ближе. – Расслабься и закрой глаза. Я обещаю, что ничего страшного не случится. Прошу, дай мне шанс помочь.

Вероника с сомнением зыркнула на заступника и уже было собралась снова возразить, что не нуждается ни в чьей помощи, но что-то в его взгляде вынудило ее подчиниться. Она бы назвала это надеждой. Ника глубоко вздохнула и прикрыла веки, поверх них тут же легли горячие шероховатые ладони.

– Раз, два, три, – с расстановкой произнес Волчок.

1991 год

Двор нашего дома засыпан снегом, местами он достает мне до пояса. На мне коричневая шубка, теплая красная шапочка и такой же вязаный шарфик. Я набираю снег в ладошки и леплю кривоватый шарик.

– Вероничка, беги сюда! – зовет дедушка, и я, отбросив недоделанный снежок, топаю к качелям, валенки вязнут в сугробе.

От яркого солнечного света я щурю глаза и прикрываю их рукой, чтобы лучше рассмотреть сидящее на качелях существо. Волчок маленький, ростом с меня, у него серая шерстка и веселые глаза с желтыми крапинками.

– Залезай – покачаю, – предлагает дедушка.

– Деда, ты что? – возмущаюсь я. – Здесь же Волчок сидит! Покачай его!

Мне невдомек, что взрослые не видят моего друга. Посмеиваясь в седые усы, дедушка послушно качает пустые качели. Я радостно улыбаюсь Волчку, и он подмигивает в ответ.

Картинка смазывается, словно кто-то накинул мне на глаза белую вуаль.

Я сижу за низким детским столиком в маленькой комнате, на кухне играет радио – поют про бухгалтера 2 , и я притопываю ногой в такт. Пахнет домом и жареными сырниками. Передо мной – альбом с акварельными разводами, я пытаюсь рисовать домик с цветущим садом. Я видела, как девочка из мультфильма такой рисовала, у нее получалось как взаправду.