Когда засияет Журавль

Навечно завязан.

– Вот как чувствуют себя псы.

Торей вскинул голову, словно позабыл, что теперь его жизнь омрачала шиньянка.

Я приподняла запястье.

– На привязи.

Он на миг воздел глаза к потолку и продолжил обматывать руку.

Чего к лекарю не сходит?

– Ты отпустишь меня?

Он молчал. Закончив с перевязкой, он уселся на кровать и уперся локтями в колени. Вид у него был задумчивый, но каждое мое слово, напоминание о себе – злило: он хмурился, шумно вдыхал. И все же я произнесла:

– Отпусти, прошу. Ты же дал мне слово.

– Сколько раз надо обвить твою шею нитью, чтобы ты умолкла? – Он все-таки поднял взгляд: так хозяева смотрят на больной скот, от которого хлопот больше, чем пользы.

Я прикусила язык и потупила взгляд. Если Торей поднимется с постели – я забуду, как дышать.

Отец поколачивал маму, и я знала: тишина и покорность не спасали. Даже молчание могло породить желание ударить, и потакание каждому слову – тоже. Так было у родителей, но меня отец никогда не трогал, да только всегда так быть не могло. Я знала, придет день, и я тоже попаду под его руку. Так почему же это не взрастило во мне опаску к мужчинам? Почему я все равно подошла в поисках спасения в лесу к незнакомым людям? Почему теперь не могла умолкнуть и вымаливала свободу?

Торей поднялся, и я дернулась в сторону, но ему было не до меня – он шагнул к окну и отдернул ткань. Тусклый свет ворвался в покои.

– Ты внимательна? – Торей все же повернулся. – Что умеешь делать? Быстро назови!

– А… я… готовлю вкусно и дом в чистоте содержу, – выдала я первое, что пришло на ум.

Негодование на его лице сменилось удивлением. Он моргнул, и я решила, что с испуга ответила на шиньянском языке, но тут Торей рассмеялся.

– Пища и порядок, – он покивал, – за это стоило расплатиться ухом.

– Да не принесу я тебе никакой пользы! – Я поднялась. – Ты мой враг. Хранить твою жизнь я не стану. Отпусти.

Он дернул бровью и нахально скривил губы.

– Неудивительно, что ты мертва. Твой язык явно живет отдельно от головы.

«Дочка, прибьет тебя однажды за твой язык либо батюшка, либо Тифей», – вспомнились причитания матери.

И хоть мой голос дрожал, смолчать я не смогла:

– Я мертва из-за вас, дикарей. Клятва для вас была пустым звуком, раз на наши земли вторглись! И так отхватили себе большую часть давигорских земель во время Братской войны, оставили нам клочки. Ты хоть знаешь, что такое голод? Попробуй вырастить пшено на тех пожитках, что нам достались!

Торей сделал шаг ко мне, и я попятилась. Он глядел исподлобья, но ухмылялся. Мой страх забавлял его, как дикого зверя – беспомощность раненой жертвы.

– Ты что несешь? Наши воины не пересекают границу, только охраняют ее.

– Меня убили валгомцы.

– На ваших землях?

Я смотрела на него с таким же удивлением, что и он – на меня.

– Валгомцы не просто перешли границу – они топчут почти середину Равнин! Моя деревня далеко от выжженной полосы, но я встретила их в нашем лесу.

Торей уже не пытался меня перебить. Он слушал, казалось, внимательнее.

– Я знаю историю своего народа, знаю, как ваш князь столетие назад продал страну соседней Иирдании, пошел против брата и уничтожил Давигор. Теперь же вы пытаетесь прибрать к рукам все земли. Да будь я проклята, если стану помогать тебе!

– Умолкни, – холодно произнес он и взмахнул рукой, отчего я вздрогнула и затихла.

Торей задумчиво посмотрел в окно, и я невольно проследила за ним взглядом. А там меня ждало диво. За окном виднелась огромная река, уходящая вдаль. Ветер с силой толкал к краям земли темную воду, и она билась о подножья высоких бугров, тянущихся к небу.

Уж не вижу ли я пристанище валгомской богини Видавы? Говорили, что она обитает в самой большой воде на давигорских землях.

У берега стояло два деревянных изогнутых сооружения с синими полотнищами на высоких толстых палках, на каждом была вышита морда медведя. Рядом, на земле, ходили валгомцы – перетаскивали бочки с рыбой, отмахивались от прожорливых птиц. Я привыкла к солнцу, зеленым полям, цветам и теплу. Здесь, на валгомских землях, тепла словно никогда и не было, и все же этот вид из окна, он был… прекрасен.

– Я не отпущу тебя.

Чуть обернувшись, он смотрел мне под ноги, и на мгновение мне почудилось, будто ему жаль произносить это.

– Пусть ты и не воин, от тебя может быть толк. Либо тебя в хранители, либо совсем ничего не получить, а я все же себе ухо отрезал. Так что ты останешься.

Его слова обжигали душу, оставляли на ней шрамы, болезненные, нестерпимые.

Мне захотелось позвать маму, убежать к ней, спрятаться в ее объятьях от страшного мира, в котором я очутилась. Никогда еще я не чувствовала себя такой беспомощной, такой безвольной. От этого на глазах выступили слезы, и я подняла лицо к потолку, чтобы они не побежали по щекам.

Я здесь. Я правда здесь. Это не сновидение, я умерла и теперь привязана к незнакомому мужчине из вражеской страны. Милостивый Кшай, за что?

– Да… да не реви ты! – вдруг пробормотал он. – Это же не на всю жизнь… мою… Не реви, дуреха! Разберусь с угрозой, и уйдешь в Тонаши.

– Врешь, ты меня никогда не отпустишь. – Я закрыла лицо ладонями. Остановить плач я уже не могла, а если бы Торей меня ударил, разрыдалась бы еще громче. Казалось, он тоже понимал это, поэтому не трогал. – Валгомцы слов не держат!

Это была последняя попытка обрести свободу – через жалость и слезы. Мадага говорила, что молодые мужчины не выносили девичьих слез и делали все, лишь бы те прекратили плач. Подруга сама так часто поступала перед женихом.

Сквозь пальцы я все равно видела, каким напуганным выглядел Торей, а когда заплакала еще громче, растерянно произнес:

– Сказал же, что отпущу. Послушай, всего семиднев, и будет тебе свобода, даю слово.

Я притихла.

Торей стоял с поднятыми ладонями.

– Сдалась ты мне, право слово, – буркнул он и опустил руки. – Но о своей гибели ты должна мне рассказать.

– Потехи ради?

– Хочу понять, что происходит.

Я утерла рукавом щеки и шумно вздохнула.

А Торей вдруг улыбнулся, и на мгновение его лицо перестало пугать. Это был обычный мужчина, чуть старше меня, с усталым взглядом и шрамами, у каждого из которых была своя история.

Он поморщился – от улыбки заболела рана, – и присел на край кровати.

– Напомни имя, – попросил он.

Я опустилась на пол, поджав под себя ноги.

Семиднев? Куда он потащит меня за семиднев? Что заставит сделать? Неужто решил, будто я поверила ему, что войны нет? Что ж, пускай думает, но защищать я его не стану. Я никогда не предам свой народ.

Торей наклонился и пощелкал перед собой пальцами.

– Эй, если имя слишком шиньянское, получишь новое, – не то пошутил, не то всерьез сказал он.

– Ава. Меня звали Ава.

– Ава, – протянул Торей, будто пробовал имя на вкус. – В честь всех богинь?

Я кивнула.

Покои снова погрузились в тишину: мы будто обдумывали, что делать дальше, ведь доверия между нами не было и быть не могло. Хранитель из меня тоже не выйдет – мне попросту безразлична его жизнь.

Я перевела взгляд на нить. Она была такой же призрачной, как и мое тело, и все же и я, и Торей могли касаться ее.

Касаться друг друга через нее.

В дверь громко и отрывисто постучали.

Торей произнес непонятное слово, грубое на слух, и в спальню вошел молодой мужчина, такой же высокий, но куда худее Торея. Он замер на пороге. Взгляд темных глаз пробежался по хозяину покоев, и тот поднялся. Незнакомец что-то ему сказал и возмущенно взмахнул рукой. Он казался моложе Торея, на лице не было ни бороды, ни щетины. Волосы, собранные в низкий хвост, напоминали огонь в камине. Несколько прядей падали на лоб и щеки.

Я тоже поднялась, и сначала взгляд незнакомца прошел сквозь меня, будто девушки в этой спальне не были редкостью, а затем его глаза округлились. Он приоткрыл рот, но так и не задал вопрос, только взор его метался с меня на Торея и обратно.

Торей устало вздохнул. Он выглядел недовольным.

– Эй! – Этот возглас я поняла. Дальше последовала валгомская речь. Незнакомец отвечал на вопросы, пояснял, но поглядывал на меня. Я же от смущения обхватила себя руками и отвернулась к окну.

Они недолго о чем-то спорили, а когда дверь захлопнулась, я услышала:

– Вызывают на военный совет.

Торей распахнул сундук и нырнул туда, вынул простую белую рубаху. В темных покоях она казалась луной на черном небе. Бросив ее на кровать, он распустил шнуровку на своей безрукавке, стянул ее и бросил туда же, а затем принялся расстегивать пуговицы.

Внутри меня что-то дернулось, когда оголился смуглый участок кожи.

– Эй, эй! – Я прикрыла глаза ладонями. – Совсем стыд потерял? Я же здесь!

Послышался ехидный ответ:

– Ты что же, не видела мужчин без рубахи?

Я прижала ладони к глазницам сильнее. Провалилась бы сквозь землю, кабы могла.

– Не обязана смотреть на тебя нагого. Будь так добр, не забывай, что я теперь тоже здесь!

– Будто ты дашь забыть, – хохотнул Торей. Позади меня шуршали ткани. – Тебе тоже надо переодеться. Я попросил Кисея принести одежду. Тебя что, прямо во время свадьбы убили?

– Нет.

– Почему тогда в свадебном покае?

Отвечать я не собиралась, и чуть погодя Торей тоже это понял.

– Ладно. Но отныне ты в Овтае[6], и будешь выглядеть как валгомка.

В столице Великих лесов?

Я повернулась, но его нагота заткнула мне рот. Торей стянул с себя рубашку. Лучи солнца скользнули по обнаженной груди. Его кожа была куда темнее моей, напоминала хлебную корку, хорошенько запеченную в печи. Живот Торея перечеркивал шрам, длинный и неровный.

Я замерла от смущения. Торей явно не заметил этого, потому что спокойно натянул на себя рубаху и безрукавку.

– И как же я переоденусь, коли я дух?

– Перетянешь к себе, как в легенде о давигорском князе-духе. – Торей поправил повязку там, где раньше было ухо.

Я глядела на него в ожидании.

– Ты же слышала эту легенду?

– О Ранее, что после смерти заключил со Кшаем сделку на десять зим?

– И мог вытягивать душу из любых вещей, – кивнул тот. – Да, я о ней. Ясно представь, что вещь уже у тебя в руках, и так и станет.

Торей огляделся и схватил с кровати медвежью шкуру, протянул мне с приказом: «Попробуй!»

Отец рассказывал мне легенду о князе-духе так часто, что она стала едина со мной, будто воспоминание из иной жизни. Теперь же я стала этим князем, только без выбора и воли.

Моя ладонь замерла над шкурой, а я постаралась представить, какая она на ощупь. Наверняка мягкая и густая, будет щекотать ладони и тянуть к полу своей тяжестью.

Я опустила руку, и она скрылась под шкурой, а я почувствовала твердость в ладони, сжала пальцы и потянула ее к себе. И вот у меня в руках была такая же шкура, что и у Торея.

– Милостивая Светава, – сорвалось с моих губ.

Я не ощущала ни тяжести, ни мягкости, но она была в моих руках.

– Все же удивительно, – выдохнул Торей. Хоть он и ожидал чуда, скрыть удивление не смог.

В дверь снова постучали, но не стали ждать разрешения. В покои вошел Кисей со стопкой одежды. Ни единой яркой ткани там не было, лишь земляные, черные и серые тона. Они будто напоминали, что жизнь валгомцев была такой же мрачной, как они сами. Будь на мне наша одежда, я бы стала ярким пятном среди этих унылых стен.

Кисей положил одежду на кровать и поспешил уйти, напоследок бросив на меня внимательный взгляд.

– Одевайся, – снова приказал Торей и принялся стягивать завязки на своей безрукавке.

Я посмотрела на него, как родители – на детей в ожидании верного ответа, но Торей был слишком занят завязками. Пришлось прокашляться.

Он вскинул брови, заметив мою нерешительность.

– Смущаешься? – серьезно спросил он.

– В отличие от тебя – да. Исчезни куда-нибудь. – Я помахала ладонью в сторону двери.

– Но это мои покои, – напомнил Торей. Ему понравилось меня злить или что?

– Тогда будешь объяснять, почему у тебя на привязи мертвая невеста-шиньянка. – Я нежно улыбнулась.

Он закатил глаза, взъерошил волосы и отвернулся.

Я обошла кровать, подступила к одежде и тут меня осенило. Нить! Как он умудрился переодеться с ней на запястье?

– А как…

– Нить? – Он чуть повернул голову, и мне снова стал виден шрам. – Она заметна лишь нам, и касаться ее можем только мы. Ни люди, ни предметы, лишь мы.

Вытянув в свой мир вещи, я огляделась в поисках любого укромного уголка, но в этих покоях не было ничего подходящего.

Ты ничего не можешь сделать. Ты никогда ничего не могла сделать. Смирись с этим так же, как смирилась с замужеством.

Стало противно от собственной беспомощности, да только сделать я и вправду ничего не могла. Что живая и дома, что мертвая и у врага за спиной, я оставалась духом: без выбора, без воли.

– Ава. – На сей раз его голос был мягок. – Знаю, как неприятен тебе, но ничего не поделать.

Я сняла бусы, которые мать надела на меня перед самым погребением. При жизни красные, теперь они ничем не отличались от новой меня: бледной и прозрачной. Опустив украшение на кровать, я едва сдержала удивленный вздох, когда оно исчезло. Прямо как я из маминой жизни.

– И я хочу услышать, что с тобой случилось и как ты оказалась здесь.

Ты меня призвал!

Я стянула с себя покай и прижала к себе на случай, если Торей все же повернется. Одной рукой надевать платье было неудобно, зато я чувствовала хоть какую-то безопасность.

– Ты же поможешь мне разобраться?

– Да помогу, помогу.

– И вредить не станешь?

Я усмехнулась от его наивности. Будто бы я могла ему навредить!

– Не стану.

– Обещаешь? – все так же мягко протянул Торей.

Покай выпал из рук, и я выругалась, на мгновение оставшись почти голой. Наспех надернув платье, я завязала на талии пояс.

– Да обещаю!

4. Военный совет

Валгомцы выгнали шиньянский народ на край Давигора холодной зимой. Многие люди погибали от голода, замерзали в полях. Если умирал родитель, то вскоре Кшай прибирал к рукам и дитя – оно не могло выжить в одиночку, а брать себе нахлебника никто не решался.

Спустя много зим народ все же расплодился, и тогда семьям запретили рожать больше двух детей, а у тех, кто ослушался, отбирали чад и… здесь мама всегда вздыхала и благодарила Светаву, что та позволила ей родить только одно дитя.

Минуло еще несколько зим, и на Великие равнины пришла засуха, люди голодали. До нас долетали слухи, что в землях валгомцев случались бунты: подданные негодовали от равнодушия князя к их бедам. И тогда наш правитель согласился выдать старшую дочь за наследника валгомских земель в знак союза и помощи друг другу. Да только поганые валгомцы подвели, и свадьбу отменили. А после я встретила тех незнакомцев в лесу…

Нить между мной и Тореем сократилась, но не давала идти рядом. Мы были привязаны друг к другу за левые руки, и мне приходилось держать ладонь возле живота, чтобы нить не мешала. Я пыталась встать справа от Торея, но он быстро возвращал меня на место.

– Идти неудобно! – прошипела я, но больше это было похоже на плач.

Мы свернули со ступеней в широкий коридор с оконцами.

– Ты не должна идти рядом. Заклинание заставляет духа следовать за своим хозяином, – холодно пояснил Торей.

– Как собака?

– Как собака.

Я фыркнула и тут же осеклась – он мог бы снова накинуть мне нить на шею.

Прикуси язык, Ава!

Коридор вывел нас к большим деревянным дверям. Они были украшены коваными узорами, напоминающими пики. Те тянулись одна за другой, создавая очертания медвежьей морды. Когда дверь открылась, половина морды отъехала в сторону, пропуская нас.

Это было просторное темное место, с круглым каменным столом посередине и с тремя окнами в одной из стен. За столом сидели мужчины с густыми бородами и смурными глазами. Каждый из них прожил свои зимы, кто-то больше, кто-то меньше, это было видно по волосам и коже. На каждом – темные одеяния. Такой мне и запомнится столица Великих лесов – мрачной, что ночь без звезд.

Торей вышел к ним, как князья выходят на встречу с народом: статный, высокий, широкоплечий, с высоко поднятой головой.

Голоса смолкли, и я была уверена: причина не во мне. Все смотрели на Торея, будто желали поприветствовать его преданными взглядами.

Все же воевода? Но эти мужчины выглядят так, будто обсуждают княжеские дела.

Все поднялись, кроме мужчины во главе стола. Седовласый, с бледной морщинистой кожей, обтягивающей острое лицо, он устало улыбнулся. Темные глаза смотрели в такие же напротив. Если бы он был моложе на десятки зим, я бы раньше разглядела их сходство с Тореем.

– Князь, – учтиво склонился он перед ним.

Князь?

Отец рассказывал об этом человеке. Некогда сильный князь Торай, в юности терзаемый проклятием, сумел за свое правление привести валгомские земли к процветанию и почти покончить с голодом, но ввел непомерную дань. Многим обнищавшим валгомцам пришлось оставить родину, перебежать на наши земли и даже дальше в надежде найти новый дом.

– Сын, – коротко обронил мужчина и уперся руками в стол.

Я без смущения раскрыла рот. Меня взял на привязь не просто валгомец, а их будущий правитель!

Торей кивнул, и стулья заскрипели – мужчины усаживались. Постепенно все взгляды переходили на меня, и люди не скрывали своего удивления. Чем дольше на меня смотрели, тем больше округлялись глаза. Неясно было, что завораживало их больше: прозрачное тело или светлые волосы?

Я провела ладонью по косе, которую заплела перед самым выходом из спальни. Мне хотелось, чтобы все в этом зале знали, как оплошал их будущий правитель.

Повязка на его голове, скрывающая отрезанное ухо, вызывала такое же любопытство, как и я.

Снова зазвучала валгомская речь. Торей указывал на меня рукой и размахивал ею так, что нить между нами болталась. То, что он умолчал о моем происхождении, я поняла, когда светлейшество прошел к своему стулу и потянул за собой. Ни слова не проронил, потому что валгомский я бы не поняла, а давигорский выдал бы его оплошность.

Поначалу я стояла подле Торея и отчаянно пыталась вникнуть в их разговор – язык, пусть и чужой, был похож на шиньянский.

Они напали на Равнины? Но Тифей – дружинник князя, ему бы не позволили покинуть войско, если бы началась война, но он приехал, чтобы проститься со мной. Тогда что делали валгомцы подле моей деревни? Зачем жгли костер в нашем лесу?

Зачем меня убили?

Совет окончился, когда солнце почти скрылось.

Я сидела у стены и провожала глазами мужчин: они уходили друг за другом, но прежде бросали на меня любопытные взгляды. Я обхватила руками колени и притянула их к себе, желая укрыться от этих взглядов. Благо я была мертва, и они меня не коснутся.

Отец Торея оставался за столом, когда к нему подошли мужчина и женщина. На них были багряные одеяния и белые передники. Посреди унылых темных стен ткань словно светилась.

Они ухватили мужчину под руки и помогли подняться. Он же слабо улыбнулся стоящему рядом сыну и положил ладонь на его щеку. Князь валгомцев выглядел худо. Стоять ему было трудно, потому он цеплялся за руку мужчины. Женщина держала кружку, наверняка с отваром.

Он при смерти?

Торей произнес несколько слов, и его отец посмотрел на меня, нахмурился.

Я поднялась под его тяжелым взглядом и отряхнула подол. Не нарочно, но выглядело так, словно я выказывала неуважение этому человеку. Да и за что бы мне, шиньянке, уважать валгомского князя? Я росла в ожидании войны между народами, и даже мне, темной девке, было ясно, что только князьям под силу эту войну извести. Наш правитель пытался сгладить беду, готов был отправить свое дитя этим извергам, а они и того не оценили!

Князя вывели из зала. Торей же подошел ко мне и навис, как паук над добычей:

– Из какой ты деревни?

– На кой тебе знать?

Он дернул бровью и опустил подбородок к груди, но улыбнулся так, словно набивался ко мне в женихи.

– Разве мы не договорились дружить?

– Ты всех друзей привязываешь к себе колдовством?

Не успела я договорить, как на плечо Торея легла чья-то ладонь и толкнула его сквозь меня. Мир снова смолк, и я успела напугаться. Отскочив в сторону, увидела: Кисей придавил Торея к стене, заломив ему руки за спину. В весе и росте он явно уступал будущему князю, но был напорист.

Кисей что-то пробурчал на валгомском, отчего Торей тихо засмеялся.

– Говори на общем языке, она не понимает по-нашему.

Взгляд темных глаз метнулся с княжича на меня, и Кисей прищурился. Так пристально отец разглядывал древесину для своих работ: тоже с прищуром, желая выведать все подвохи, отсечь лишнее, извести то, что могло бы навредить изделию.

Кисей расправил плечи:

– Шиньянка?

Его давигорский звучал грубее, будто выговаривать слова было трудно.

Он повернулся к Торею и указал на меня рукой:

– Правда – шиньянка? Как? Отца решил позлить?

– По-твоему, в заклинании можно указать происхождение? – Торей поднял руки и потянулся, покачался в разные стороны. Вся эта история с неправильным заклинанием явно беспокоила его меньше, чем Кисея.

Тот же замахал ладонью, словно пытался отогнать мошкару от лица.

– Мне почем знать! Я был уверен, ты шутил о духе-хранителе, а теперь здесь шиньянка, да еще и девка. Какой из нее хранитель, когда она даже меня испугалась?

– Потому что ты страшный, – Торей по-доброму хлопнул его по плечу. – Ава, знакомься, это мой друг и воевода княжьего Западного лагеря Кисей. – Торей кивнул в его сторону, а затем указал на меня. – А это Ава…

– Да я понял, ты же только что назвал ее имя. Здравствуй. – Воевода кивнул мне. – Кажется, я напугал тебя. Извини.

Его холодная вежливость удивила, и оставалось лишь молча кивнуть в ответ. Но все же, пусть он смотрел на меня с подозрением, ненависти во взгляде не было.

Я потупилась, чем вызвала гогот Торея. Он что-то произнес на валгомском, подтолкнул Кисея локтем и двинулся к выходу.

Нить потянула меня за ними.

– Ты зачем вернулся? – спросил княжич и притворно ахнул. – По мне тосковал?

– По теплу и возможности помыться не на глазах у всего отряда. – Кисей почесал щеку. – В лагере стало куда спокойнее с твоим уходом. Никто не жалуется на смрад, и воды в купальне всем хватает. К слову, рядом с лагерем есть деревушка, Коновкой зовется. Местные топят для нас бани да едой иногда помогают. Можем чем отблагодарить?

– Отдам поручение, – незамедлительно отозвался Торей. – Мог бы и в письме прислать свою просьбу, не гнать коня.

– Просьба к случаю пришлась, я приехал тебя от глупости удержать. – Он указал на свое левое ухо, но глядел на друга. – Тебе идет. Другое отрезать не думал?

Теперь лицо княжича выглядело глупо из-за хмельной улыбки.

Он провел широкой ладонью вдоль хребта Кисея и сжал его безрукавку на пояснице.

Я же раскрыла рот от такого зрелища.

– До чего же мне не хватало твоих шуток и тебя, – нежно, как полюбовнице, прошептал Торей, глядя на друга.

Воевода отскочил в сторону:

– Торей! Просил ведь перестать так делать, в замке шептаться начнут! – Его голос стал куда выше, в нем звучало раздражение.

Торей лишь заржал, ухватившись за живот.

– Мне это никогда не надоест.

– Уж кто бы сомневался, – проворчал воевода. Расстояние между ними он сокращать не собирался. – Дурень. Я еще жениться хочу, в отличие от тебя.

В моей деревне мальчишки частенько так дурачились, хлопали друг друга по ногам и заду, приговаривая любовные слова, но увидеть это на чужой земле, да еще и между будущим князем и воеводой, было дико. Равно как и находиться одной с двумя мужчинами! Почему эта мысль пришла мне в голову лишь сейчас?

А что ты можешь сделать? Ничего. И я лишь обхватила себя руками, будто пыталась оградиться от их общества.

Мы спускались по ступеням. Торей и Кисей перешли на валгомский, а я от скуки разглядывала стены. Как воевода назвал это место? Замок? Замок. Я и слова-то такого раньше не слышала. У нашего правителя дом звался хоромами и был построен из бревен и досок. Здесь же, среди бесконечных лесов, возвышались хоромы из камней. До чего странно.

Наше бесцельное шествие закончилось подле широких дверей, ведущих во двор.

Кисей произнес очередную речь на валгомском. Его голос звучал грозно, будто он требовал у чада признаться, кто разбросал по избе вещи.

– Да не убьет она меня, – отмахнулся княжич и поглядел в мою сторону. – Так ведь, Ава? – Он подмигнул.

Торей хотел, чтобы я услышала это. Хотел указать на мою беспомощность, потому что знал – я не смогу причинить ему ни малейшего вреда.