Зеркала и отражения

– Вы оставите мне карту? – спросил Шереметевский.

– Да ради бога, – пожал плечами доктор и добавил: – У меня ещё несколько есть.

– Благодарю. Да, ещё, Руфим Иосифович, – вы, видимо, всех девиц вскрывали?

– Да, – кивнул Сеневич, но тут же нахмурился:

– А что не так?

– Всё так. Извините, но я забыл ещё об одном обстоятельстве.

– И о каком же?

– Вы осматривали руки покойниц?

– Ну да, – с некоторой подозрительностью ответил доктор.

– Что о них можете сказать?

– Не совсем понимаю вас, Леонид Алексеевич.

– Руки крестьянок, мещанок или прачек?

– Ах, вы об этом… – смутился Руфим Иосифович. – Честно говоря, мне даже в голову эта мысль не пришла. Я не слишком пристально их… исследовал. Мне показалось, что это не слишком важно.

– Ладно уж. Что ж, господа, пора приступать к дознанию. Яков Яковлевич, вам самая трудная задача: найти продавца платьев. И мне кажется, что преступник их приобрёл в другом городе, возможно даже, губернском, или в столице.

– Такое количество наш разыскиваемый мог купить сразу на фабрике, – дополнил Коцинг Леонида Алексеевича, но тут же спохватился: – Мне задание понятно.

– А ты что, Роман Сергеевич, притих? Мысли есть?

– Кое-какие есть, тем более что Болеслав Иванович сможет подсказать.

Упомянутый Подгурский приосанился.

– Конечно, одну имеем цель.

– Вот и ладушки. Тогда в путь, господа.

2

Андрей Иванович расстегнул ворот мундира. Теперь ему доставляла неудобство жара. Кабинет более стал походить на баню, нежели на присутственное место. Хотелось не только скинуть форму, но и забыть о петербургских гостях и о тех неприятностях, которые, как исправник полагал, ещё впереди. Столько насильственных смертей молодых девиц – и ни одного задержанного. Да что там задержанные! Их можно целый уезд найти, а вот ни одной личности так и не установлено. А всё этот Подгурский, будь он неладен. Судебный следователь! Только штаны на службе протирает, а не преступников ищет. Хорош уезд! Ни одного толкового чиновника, одни бездари и тупицы.

Исправник хотел помолиться, но только поморщился. Хотел было повесить икону в кабинете, но посчитал такое действо кощунственным. Сюда приходят разные люди, в том числе и церковные служители. Подошёл к окну, из которого были видны луковки куполов Богородичного Успенского монастыря, осенил себя крестным знамением.

– Господи, пронеси напасти стороной. Не дай рабу твоему Андрею пропасть в геенне огненной.

Дай силы вытерпеть беззакония и поношения, – снова крестное знамение.

Знал же ранее, что стоит самому вмешаться в расследование этого Подгурского, но лень-матушка взяла верх и нашёптывала, что, мол, и так все обойдётся. Ан нет, из самой столицы пожаловали, и по глазам видно, что не с простым заданием, а хотят, ироды, то ли в отставку отправить без содержания, то ли в какую-нибудь глушь загнать, в лучшем случае – становым. К его преподобию надо бы наведаться, хотя болен епископ, которую неделю с ложа не встаёт… Хотя чем тот может помочь? Благословением на правое дело? Нет, надо к архимандриту Ионникию – с ним и столковаться можно, и помощи и заступничества в нужную минуту попросить.

Но потом настроение изменилось. «Что это я всё об этих святошах? Ничего ещё не случилось. Ну, приехали господа из сыскной полиции нам, сирым и убогим, помочь. Ведь не только девицами приходится заниматься, а всем уездом, а это серьёзнее каких-то гулящих женщин. Так что страшного ничего нет – приехали, походили, поговорили и… уехали восвояси».

Но потом исправнику захотелось навестить уездного предводителя дворянства действительного статского советника Буткевича, памятуя о бурной юности последнего. Будучи студентом Императорского Санкт-Петербургского университета, юный Миша связался с народовольцами, даже распространял печатные издания противоправительственной организации, а после покушения на шефа жандармов генерала Дренте льна 13 марта 1979 года был заключён в Литовский замок. Но папенька, имевший в Тихвинском уезде самое большое поместье и около десяти тысяч десятин земли, задействовал все свои столичные связи, и… сын отделался лёгким испугом.

По распоряжению санкт-петербургского генерал-губернатора от 9 июня 1879 года он был выслан под гласный надзор в Вологодскую губернию. Там у Михаила Николаевича достало разума понять, что детские игры завершились и пора браться за серьёзные дела, и через три года он окончил юридический факультет. Ещё черед два года, опять же стараниями папеньки, получил место мирового судьи Тихвинского уезда, на котором прослужил до 1890 года, и тогда же получил чин действительного статского советника. И вот теперь избран предводителем дворянства. Имел большой вес и связи не только в губернском, но и в столичном обществе. С Михаилом Николаевичем Гречёв поддерживал отношения, назвать которые близкими или приятельскими было нельзя, – скорее нейтральными.

Андрей Иванович знал, что Буткевич находится не в поместье, а в городе. Приехал по каким-то общественным делам и, как всегда, остановился в своём доме. Хотя и не проживал в нём постоянно, но обзавёлся, так сказать, на всякий случай. Вдруг понадобится – гостей принять, или ещё по какой надобности. Не всегда удобно зазывать приезжих в поместье.

Исправник накинул на плечи тёплую шинель и приказал полицейскому подогнать к крыльцу сани. Зима выдалась снежной, и не видно было ей конца. Когда-то ещё потекут по улицам ручейки талой воды, размывая улицы и дороги…

Михаил Николаевич оказался дома и сразу же распорядился принять исправника.

– Андрей Иванович, какими судьбами! – предводитель дворянства шёл по кабинету навстречу исправнику, протягивая руку.

Буткевич даже в домашнем халате выглядел элегантно и по столичному изысканно. Бритое круглое лицо, короткие волосы с небольшой проседью у висков.

– Здравствуйте. – Андрей Иванович торопливо пожал протянутую руку и при этом щёлкнул каблуками, наклонив голову, словно гвардейский офицер.

– С чем пожаловали? – спросил хозяин и тут же спохватился: – Может быть, чаю или чего-нибудь более приятного? – Вернулся к столу и позвонил в колокольчик.

На пороге появился слуга, Андрей Иванович так и не понял откуда. Создалось впечатление, что из воздуха.

– Послушай, дружочек! Принеси-ка нам чаю и вишнёвой. И побыстрее. – Потом повернул голову к исправнику, указал рукой на кресло около низенького стола: – Садитесь, любезный Андрей Иванович. В ногах, как говорится, правды нет. – Сам опустился после того, как Михаил Николаевич грузно сел. – С чем пожаловали?

У исправника дёрнулся кадык от такого вопроса, но теперь было не до обид.

– Михаил Николаевич, вы, видимо, слышали о том, что в городе произошло несколько тяжких преступлений? – не стал говорить «убийств», как-то не очень было уместно в таком доме, такому хозяину.

– Да, мне говорил об этом господин Сеневич.

«И здесь этот докторишка отметился», – промелькнуло в голове Гречёва.

– Мы своими силами не смогли распутать сей клубок.

– Да, я говорил и с господином Подгурским.

«И этот туда же!»

– Так вот, из столицы к нам прибыли чиновники сыскной полиции.

– Об этом мне прислал телеграмму губернатор.

Андрею Ивановичу так и хотелось вскричать: «Все всё знают, один исправник, как китайский болванчик, только головой трясёт в незнании!».

Воцарилась неловкая пауза, которую прервало появление слуги. Поставив поднос на стол, он посмотрел на хозяина. Михаил Николаевич кивнул и разлил чай по чашкам, затем с хлопком откупорил бутылку и наполнил маленькие рюмки тёмнобордовой жидкостью.

– Прошу, – указал рукой и сам взялся за ножку рюмки. – В прошлом году получилась замечательная наливка. Попробуйте.

Гречёв поднял рюмку и пригубил. Напиток действительно был ароматным и оставлял во рту вишнёвое послевкусие.

– Стало быть, столичные сыщики уже взяли след? Или только намереваются начать расследование? – Буткевича, честно говоря, не интересовало само дознание, но он чувствовал определённую ответственность. Ведь его выбрали в уезде предводителем дворянства, и хотя должность не предусматривала вмешательства в полицейские дела, спокойствие мещан было важнее. Не хотелось, чтобы распространялись по городу слухи один нелепее другого и чтобы об этих слухах приезжие гости доложили вышестоящему начальству, в том числе и самому государю.

– О! Слишком ретиво. Боюсь, как бы они не поломали в спешке ног.

– Ух вы какой! – Михаил Николаевич погрозил пальцем исправнику. – Надо было раньше, Андрей Иванович, найти преступников. Тем более вы говорили, что хотели назначить каких-то крестьян убийцами.

После пятого смертоубийства исправник Гречёв на самом деле подыскивал кандидатуры для назначения убийцами. И чтобы слухи пресечь, и чтобы народ успокоить. Но как узнал об этом господин Буткевич, было не совсем понятно. Андрей Иванович говорил об этом только судебному следователю Подгурскому. Неужели тот обо всех разговорах докладывает предводителю дворянства?

– Так и сейчас не поздно, – проговорил Гречёв, глядя в глаза Буткевичу.

– Непременно попробуйте. Не хотелось бы выносить сор из нашей избы. Мы сами за собой можем убрать. Не так ли, Андрей Иванович?

Глава 3

1

Шереметевский знал по опыту, что спустя несколько недель, а не то, что месяцев, как сейчас, свидетель вспоминает не то, что было, а свои рассказы сторонним людям, дополненные фантазией. Но всё равно имелась необходимость «перерасспросить», как он иной раз называл эту процедуру.

Первым опрашиваемым оказался молодой человек двадцати с небольшим лет, с рыжими, словно мех лисицы, волосами и с веснушками не только на щеках, но и на лбу. Жиденькие волосы неопределённого цвета кустисто росли на скулах. Бледные, почти прозрачные глаза смотрели заискивающе, словно хотели сами, независимо от хозяина, угодить собеседнику.

– Так, значит, ты с утра выехал? – спросил Леонид Алексеевич.

– Не, – покачал головой молодой человек, – не с утра. Я так-то встаю рано, с нашим хозяином не забалуешь. Но сперва я по приказу Матвея Семёныча…

– Хорошо, пусть будет не с утра, но час-то припоминаешь?

– Ну да, – юноша почесал затылок, словно от того зависел точный ответ. – Часу эдак в восьмом. Ага, как раз в ту пору в монастыре колокола пробили. Вот меня Матвей Семёныч и направил на Красную улицу – забрать товар. Я хотел сперва по мосту через ручей ехать, ну, тот, что по Устюговской улице, но стало времени жалко, и я мимо пруда двинул, а там дальше через ручей. Место для переезда там очень хорошее, ног и тех не замочишь. Так вот, ещё не доехал до ручья, я ж на телеге сидел, с высоты видел, так вот, глянул в сторону, а там вроде цветного мешка что-то лежит.

– Мешка?

– Ну да, я сперва платье увидел. Думаю, дай посмотрю, может, кто-то что ценное обронил. Вот, я туда, а там баба молодая. Я ж думал, прилегла отдохнуть. А оно вона как… Лежит и не дышит. Я испугался – и мигом за городовым, благо он недалеко службу несёт. Вот и всё.

– Стало быть, – Шереметевский так пристально смотрел в лицо молодого человека, что тот не выдержал и отвёл взгляд в сторону, – мешок заметил?

– Ну да, – кивнул собеседник, – мешок. Сдалека не видно. Если б я мёртвую заметил, то ни в жисть бы не подошёл. С детства покойников боюсь.

– А чего тогда с убиенной кольцо и крест снял? – Леонид Алексеевич не отводил взора, да и говорил тихим уверенным голосом.

– Я… – И молодой человек прикрыл рот ладонью, словно высказал крамольную мысль. – К-к-какое кольцо? – заикаясь, спросил он, но глаза у него забегали, и стало видно, что ему будто некуда деть руки. Словно они живут помимо хозяина.

– Вот такое, – и Леонид Алексеевич достал из кармана кольцо, снятое с одной из девиц.

Собеседник отшатнулся:

– Свят, свят, свят, – и начал истово креститься. – Не брал я ничего, не брал я… Не я это, ей-богу, не я, – он по-прежнему беспрестанно крестился.

– Не поминай Господа всуе, – покачал головой Шереметевский, – и язык, и рука отсохнут от неправды твоей. Господь всё видит и тебя накажет за твои нечестивые поступки.

– Свят, свят, свят, я… бес меня попутал, – затараторил парнишка, – бес. Он, лукавый, меня соблазнил. Я же что подумал: ей уже ни к чему, а мне деньги нужны на свадьбу. Вот бес и попутал, я не хотел, а взял.

– Значит, ты руку покойной убрал и ворот расстегнул, чтобы крест достать?

– Бес попутал, – твердил в ответ собеседник.

– Ладно уж, – Шереметевский покачал головой. – Господь сам решит, как тебя наказать. Ты мне лучше скажи: по дороге, когда к ручью ехал, никого не встретил?

– Никого, – почему-то обрадованно ответил молодой человек.

Леонид Алексеевич догадывался, что собеседнику неприятен разговор об ограбленной покойнице, и он облегчённо вздохнул, когда беседа повернула в другую сторону.

– А впереди никто не ехал? Как я понимаю, справа от дороги луг, а далее, – предположил исполняющий должность, – лесок. Так?

– Истинно так. Не лесок, а полоска деревьев.

– И там ты никого не видел?

Собеседник нахмурился, зашевелил губами, даже прикрыл глаза.

– Всадник впереди был, но я его не рассмотрел. Далеко было, да и ни к чему мне. Скрылся-то он раньше, чем я покойницу нашёл. Так что мне не до разглядывания было.

– Обрадовался, что «мешок» заметил?

Молодой человек потупился, покраснел и красноречиво промолчал.

– Стало быть, не обратил внимания на всадника?

– Так точно, – юнец поднял глаза, в которых блестели слёзы. – Я ж не знал, что надо запомнить. Ну, едет всадник, и что с того?

– Может, что приметное у него было? Конь хромал, одежда странная была, или ещё что заприметил? Ты ж глазастый, не так ли?

Молодой человек нахмурил брови, шепча что-то бескровными губами.

– Истинно так, но не заметил ничего. – И добавил с обидой: – Уж если б я знал, что надо, то запомнил бы. А так… – махнул с досады рукой. – Далеко он ехал, я и масть его лошади не разглядел, не то что его самого.

– Примятой травы много вокруг покойницы видел?

– Не, – сперва сказал, и только потом подумал. – Да я на следы и внимания не обратил. Меня страх обуял: а вдруг кто скажет, что это я её… того.

– Значит, ты осмотрелся, никого стороннего не заметил и только потом у неё ворот расстегнул?

– Да. Я что подумал: ну, не я колечко сниму, так кто-нибудь другой. Вот и позарился.

– Что ж, и на том благодарствую, но… – Шереметевский театрально умолк и, приблизив губы к уху молодого человека, зловещим голосом прошипел: – А колечко с крестиком принесёшь сегодня же.

– К-куда? – испуганно прохрипел собеседник.

– Найдёшь меня, в твоём городе несложно это сделать.

Ничего более важного ждать от такого свидетеля не приходилось.

Хоть что-то запомнил и рассказал – и то хлеб.

– Вам, Яков Яковлевич, – говорил Попов Коцингу, – не очень-то повезло с заданием. В Тихвинском уезде, да и в губернии у нас, нет ни одной швейной фабрики, всё только кожевенные заводы.

– Кожевенные, значит, – задумчиво произнёс петербургский чиновник для поручений.

– Совершенно, верно. Я вам, конечно, предоставлю список фабрик губернии, но…

– Аполлинарий Андреевич, если таковых нет, то остальные мне ни к чему. Подойдём к вопросу с другой стороны. Десяток одинаковых платьев можно сшить в какой-нибудь швейной мастерской, но это привлечёт ненужное внимание к заказчику. И любой работник не сразу забудет о таком, хотя… – Яков Яковлевич щелкнул пальцами. – Да, для десяти платьев необходимо время, а это говорит о чём?

– О чём? – повторил вслед за Коцингом Попов.

– О том, что наш малый готовился к этим убийствам задолго до совершения.

– Вы хотите сказать, что убийца больной человек?

– Не знаю, но в здравом уме и твёрдой памяти человек не готовится убивать. Ладно уж, порассуждаем позже. Теперь вернёмся к нашим баранам. – Коцинг вытянул губы трубочкой и задумался, потом, словно очнувшись от сонного состояния, добавил: – Аполлинарий Андреевич, а ведь мы упустили существенную ниточку. Обычный портной не сошьёт женского платья, здесь нужна опытная модистка. Я, конечно, не видел платьев, но мне кажется, что сшиты они профессиональной рукой. Попробуйте заставить девушку надеть не очень тщательно сшитый наряд! Притом добровольно.

– Вы хотите сказать, что платья сшиты опытной швеёй?

– Вполне может быть. Вот мы наведаемся к нашему общему знакомому Сеневичу, возьмём платье, поедем с ним к модисткам. Надеюсь, таковые имеются в этом славном городке? И там попросим дать нам исчерпывающие сведения.

Руфим Иосифович приготовил мешок, в который упаковал платье последней жертвы. Прежде чем уложить, проверил на наличие меток, которые, как ему показалось, он мог пропустить из-за того, что невнимательно осматривал платья. Но не нашёл ничего, что помогло бы расследованию.

Когда пришли Яков Яковлевич и Аполлинарий Андреевич, доктор стоял, опершись руками о стол.

– Господа, – сказал он вместо приветствия, поскольку голова ещё была занята другими мыслями, но тут же опомнился: – Простите, – и поздоровался.

Первым кивнул Коцинг.

– Мы к вам.

– А я собирался к вам, занести вот это, – и указал на платье.

– Есть что-нибудь примечательное? – поинтересовался чиновник для особых поручений.

– Ни меток, ни иных приметных бирок. Ничего. Я уж, грешным делом, подумал, что забыл посмотреть ранее. Ан нет, – погрозил в шутку указательным пальцем, – старого доктора не проведёшь.

Всё заметит, – не без хвастовства добавил Сеневич.

– Стало быть, Руфим Иосифович, нас вам обрадовать нечем. А я очень надеялся на вашу помощь, – с серьёзным видом произнес Коцинг, едва сдерживая смех. И хотя Сеневич так изменился в лице, что Попов забеспокоился о самочувствии доктора, глаза его по-прежнему блестели озорными искорками.

Аполлинарий Андреевич недоумевал, что такое происходит. Только накануне обменивались любезностями – а тут такая резкая перемена.

Доктор и Коцинг рассмеялись: каждый из них понял настроение другого, и оказалось, что разыграли чиновника по особым поручениям.

– Ну, господа, от вас я такого ребячества не ожидал, – Попов покраснел от столь неуместных шуток в таком заведении.

– Аполлинарий Андреевич, если ко всему подходить со всей серьёзностью, то можно до срока оказаться в том месте, в котором пребывают наши с вами девицы. Значит, надо показать платья нашим модисткам. Надежды мало, но мне только это и остаётся сделать. Надеюсь, – Яков Яковлевич повернул голову к чиновнику по особым поручениям, – у вас имеются списки всех модисток губернии.

– Конечно, – Аполлинарий Андреевич здесь ступал по своей территории, где знал, в каком уездном городе или посаде работают модистки. Именно они обшивали женское общество платьями и иной одеждой, так быстро входящей в моду. Отсюда и название их профессии.

– Придётся у вас реквизировать одно из платьев.

– Пожалуйста, я здесь и мешочек приготовил. Только мне кажется, что это пустая трата времени. Конечно, могла какая-нибудь из модисток сшить столько платьев…

– Я об этом подумал, – перебил доктора Коцинг, – платья могли быть сшиты быстро, если имелись помощники.

– А-а… – протянул Сеневич, – понимаю. Вы в первую очередь будете проверять швейные мастерские, где имеются рабочие.

– Здесь тоже не всё гладко, – дополнил доктора Яков Яковлевич. – Где много рабочих и подмастерьев – там много заказов. Модистка не будет держать лишних людей в мастерской. Но вы мыслите в нужном направлении. Вы никогда не хотели служить в сыскном отделении?

– Упаси бог, – не задумываясь, произнёс Руфим Иосифович, но тут же поправился: – Мне и докторских забот хватает, куда ещё сыщицких. – И постарался перевести тему на другой предмет: – Есть верёвка, но, по всей видимости, она вам не понадобится. Её в таких количествах в скобяных лавках продают, что никогда вам не найти покупателя.

– Верёвка у вас?

– Вот, – Сеневич пошарил рукой под столом и достал кусок верёвки длиною в аршин. – Я же говорю, ничем не примечательна, такие в любой лавке продают. Ну, если не в любой, так во многих.

Коцинг покрутил верёвку в руках, посмотрел на срез.

– Вы правы, отрезана от мотка острым ножом. Ничего примечательного.

– Я вот задумался: почему злодей душил девиц, а не резал ножом или не бил топором? – сощурил глаза Аполлинарий Андреевич.

– Да потому, – начали доктор и Яков Яковлевич одновременно, замолчали и, взглянув друг на друга, засмеялись.

Потом Коцинг указал рукой на Руфима Иосифовича и сказал:

– Говорите вы. Отдаю вам пальму первенства.

– Почему я? Давайте вы. – Но затем Сеневич слегка поклонился и продолжил: – Благодарю за доверие, Яков Яковлевич. На мой взгляд, причины довольно банальны: убийца боится крови или не хочет, чтобы даже маленькая капля попала на одежду. Так что выбирайте, какая из них вас больше устраивает.

– Меня устроит та, где злоумышленник боится крови, – пожал плечами Коцинг, – тем более, что в убийстве этот человек видит некое театральное действо. Именно действо – ведь он укладывает всех девиц в одну и ту же позу.

– Одним словом, педант, – сказал чиновник по особым поручениям.

– А ведь вы правы, Аполлинарий Андреевич, – задумался о чём-то петербургский гость. – Нашего убийцу может выдать не только внешность, но и манера поведения. Он, должно быть, всегда опрятен, с аккуратной причёской. Растительность на его лице либо полностью отсутствует, либо хорошо ухожена. Он никогда не позволит себе появиться на людях в помятой рубашке, пиджаке или недостаточно чистой обуви. Его гардероб должен состоять из новых вещей или таких вещей, на которых незаметны следы ношения. Но самое основное, что он не должен выделяться среди других.

– Вы, Яков Яковлевич, часом, с убийцей не знакомы? Уж очень вы его хорошо живописуете, – Попов опять прищурил глаза, глядя на сыскного чиновника, – словно, простите, за одним столом сидели.

– Что-то нашло после ваших слов, и так явственно представил злодея, что не удержался и описал.

– Но есть в ваших словах крупица смысла, – теперь доктор вертел в руках верёвку. – Представьте себе, что девицы одеты в одинаковые платья, руки сложены у них одинаково, даже волосы причёсаны, словно убийца хотел придать картине законченный вид. И последний штрих – верёвка: посмотрите, она обрезана строго перпендикулярно, без единого торчащего волоска. Может, вы, господин Коцинг, насчёт убийцы и правы. Хотя, честно говоря, такое прозрение попахивает новомодным увлечением мистическими науками.

– Надеюсь, когда поймаете злодея, тогда и проверим, верна ли ваша, Яков Яковлевич, теория или нет, – Попов явно ёрничал, но скорее беззлобно, нежели с намерением уязвить.

– Вашими бы устами… – сказал Коцинг и хитро улыбнулся.

– Я тогда откланиваюсь, Яков Яковлевич, ибо необходимо подготовить вам список всех модисток губернии.

Сыскному надзирателю Турскому по служебным делам пришлось общаться с почти тёзкой по фамилии – господином Подгурским.

– Ваше благородие, – начал Роман Сергеевич, но был тут же перебит судебным следователем:

– Болеслав Иванович.

– Простите, Болеслав Иванович. Я привык соблюдать в наших рядах субординацию, поэтому…

– Ничего, это у вас в столицах всё по регламенту, а у нас тут запросто. Вы, как я понимаю, хотели бы уточнить, сколько ювелирных мастеров в нашем городе…

– В губернии, – мягко поправил Гурский.

– Да, вы правы, в губернии. Сейчас могу сказать про Тихвин: у нас только один мастер золотых и серебряных дел, но он больше по церковным…

– А крестики девиц? – напомнил Роман Сергеевич.

– Я не подумал, – признался Подгурский.

– Вот его и нужно навестить. Вы не хотите составить мне компанию?

Болислав Иванович на миг задумался. Конечно, имелось желание посмотреть, как проводят дознание петербуржцы. Но об этом наверняка доложат исправнику, и тот затаит обиду. Представители сыскной полиции укатят в столицу, а Гречёв останется здесь.

– Нет, – ответил он слегка раздражённо, – у меня сегодня очень много дел, так что, простите, не могу. А наш местный мастер проживает на Московской улице в собственном доме, вы сразу его заметите, Роман Сергеевич.

2

Дом действительно оказался приметным. Каменный, в три этажа, крытый железом. Соседские же, в которых только первый возводился из камней, а второй – из брёвен, смотрелись недомерками на фоне такой громадины.