Зеркала и отражения

– Не птица, а жук навозный, – пробурчал доктор, потом сжал губы, но не выдержал и продолжил:

– Считает себя сыщиком от бога, хотя ни одного серьёзного дела не раскрыл. Только семейные драмы, когда никого искать не надо, а сами виновники по пьяной лавочке что-то совершат и сразу же бегут каяться…

– Ну, таких и в столице хватает, – ухмыльнулся Яков Яковлевич.

– Неужели? А я думал…

– Руфим Иосифович, во всех городах живут люди, которые любят показывать свою значимость.

– Ладно, – прервал беседующих Шереметевский, – об этом поговорите на досуге. А сейчас… В выводах вы правы – скорее всего, преступник действует в одиночку или, в крайнем случае, имеет одного помощника. – Заметив любопытный взгляд Сеневича, пояснил: – Видите ли, девицы не пушинки и, как я вижу по отчётам, найдены не на дорогах, а в лесу или в поле, куда на санях или телеге не подъехать…

– А-а, – протянул доктор. – Я об этом не подумал.

– Нам Аполлинарий Андреевич говорил, что вы заставили исправника сделать не только фотографические карточки, но и пригласили художника для зарисования трупов.

– Да, карточки и рисунки у меня дома, я их вам представлю позже.

– Хорошо, а теперь, господа, пора вашего исправника навестить. – Шереметевский поднялся.

– Леонид Алексеевич, извините, что займу минуту вашего времени, но вы должны знать. Вы полагаете, что у нас в уездном городе, как и в столице, все зиждется на табели о рангах…

– А разве не так?

– Кто кого сильней и важней в уездном городе, вы, господин Шереметевский, не вполне себе представляете. Если хотите знать, кто кого в уезде старше, на должности не смотрите. Здесь местная табель о рангах, здесь правит бал не должность, а другое обстоятельство – финансовое. Первое место в городе занимает управляющий откупом. И не важно, кто он – чиновник или купец. Ему в первую очередь и честь, и уваженье, и прислушиваются к нему, когда городские решения принимаются. Это такого человека и в кумовья зовут, и на свадьбы в посажённые отцы. Каждый божий праздник после обедни – к нему на поклон, согласно местному рангу, а каждое первое число всем чиновникам он шлёт, как бы это сказать, свой презент: кому вина и пива, кому только мёду, а кому и толику наличности. Вот это самое презентование и есть табель о рангах: кому откупщик больше платит, тот чиновник важнее, и от него что-то в городе зависит. Важнее всех, конечно, у нас исправник, господин Гречёв – он так себя за десять лет поставил, что и откупщик к нему на поклон идёт, хотя тот и купается в деньгах, как Крёз какой-нибудь. После исправника в ранге становой, потом секретарь земского суда, за ним уездного. Это люди первого сорту, за ними идёт мелкая сошка – судья, казначей, стряпчий, винный пристав. А всех ниже – штатный смотритель да учителя: ими никто не занимается, и никакого к ним уважения нет, откуп им копейки не даёт, и даже к Пасхе полштофа полугару не пришлёт. Да и в гости их не зовут, разве только из милости или когда учитель на дому у кого-нибудь повыше рангом детей обучает. Вот такой у нас расклад, Леонид Алексеевич. Поэтому обиду нанести можно быстро, а вот расположение получить не всегда удаётся.

– Как вам? – поддел чиновник для поручений Попов.

– Как мне, – серьёзно сказал Сеневич, – хотя я никогда не стремился быть в списке отмеченных.

– Так кто в вашей табели о рангах стоит на первом месте?

– У нас – не чиновник и не купец, а епископ Исаакий.

– Настоятель Богородичного Успенского монастыря? – изумился Леонид Алексеевич.

– А что вы так удивляетесь? Его преосвященство чуть ли не весь город в руках держит. Правда, в последние месяцы он сильно болеет, но всеми делами заведует архимандрит Иоанникий, его, так сказать, правая рука. А монастырь – самое богатое, простите за излишнюю грубость, заведение: именно сюда стремятся паломники со всей России, чтобы поклониться нерукотворной иконе, – Сеневич скривился. – Простите, если затронул ваши чувства, как верующих. Но я вам всё рассказываю не для очернения, а для того, чтобы вы видели, кто есть кто в наших краях.

– Но ведь иерархам запрещено заниматься откупом? – неожиданно возмутился Гурский. – Запрещено, но во всяком деле есть обходные пути, если имеешь доверенных лиц. – Доктор поднялся первым. – Вы меня простите, но не смею вас задерживать. Вас, видимо, уже заждался господин исправник. Фотографические карточки и рисунки я вам представлю позднее… после вашего визита к нашему барину.

На удивление, господин Гречёв, уездный исправник и по совместительству божок местного розлива, с самого рассвета находился в присутственном месте, в своём кабинете, который он занимал почти десяток лет. Он приказал растопить печь и не жалеть дров, но через некоторое время пожалел о своем решении. Пришлось приоткрыть форточку, чтобы не заснуть в удобном кресле от размаривающей жары.

Ещё с вечера к нему прибежал запыхавшийся городовой с таким невнятным докладом, что ничего невозможно было понять. Только отдышавшись, страж порядка поведал, что в гостинице остановился чиновник при губернаторе господин Попов и с ним ещё три господина. Солидные такие, словно большое начальство. И, судя по разговорам, прибыли из самой столицы.

«Добился всё-таки докторишка, – со злостью подумал исправник, – приезда столичных господ. Теперь жди неприятностей! И отчего же они не сразу прибыли ко мне?»

– Сколько их?

Городовой вытянулся.

– Четверо.

– Четверо? – вслед за полицейским повторил Гречёв.

– Так точно. Трое из столицы, а четвёртый недавно у нас уже был.

– Чиновник для поручений Попов?

Вопрос остался без ответа.

– Ладно, ступай.

Андрей Иванович задумался. Было о чём. От губернатора приезжал для производства следствия этот самый Попов, но успехов не достиг, только от Сеневича вольных мыслей набрался и вот сейчас может подвести под монастырь… Ах да, монастырь. Надо Его Преосвященство попросить, чтобы не слишком уж усердствовали петербургские гости. Ну, задушили девиц, и что с того? Сами, видно, напросились. И из-за них здесь принимать нежеланных гостей? Дай бог, чтобы не стали совать нос в другие дела…

Принесённый чай уже порядком остыл. Гречёв с некоторой злостью поглядывал на дверь в ожидании, когда доложат о прибытии приезжих. Когда стали одолевать расслабленность и предательский сон, раздался довольно тихий стук – Андрей Иванович не любил, когда подчинённые показывали служебное рвение посредством штурма двери.

– Заходите, – голос исправника дрогнул и внезапно охрип. – Заходите! – крикнул повторно и поднялся с кресла, оправляя мундир. Потом спохватился и потёр ладонями лицо.

– Ваше благородие, к вам… – полицейский замялся, но тут же поправился: – Господин Шереметевский из Санкт-Петербурга.

– Зови, – Гречёв нахмурился.

Андрей Иванович сам не знал, как принимать гостей: с заискиванием, или сразу показать, кто хозяин в городе. Но всё-таки поднялся и пошёл навстречу входящим господам.

– Здравствуйте, – проговорил с такой добродушной улыбкой, словно всю предыдущую жизнь только и мечтал о подобной встрече. – Рад высоким гостям. Не так часто приходится принимать чиновников из самой столицы. – Исправник лукавил, но так натурально, что поневоле хотелось ему поверить, хотя в глазах его виднелись холодные огоньки. Мол, без вас жили в неге и спокойствии, и могли бы дальше так и продолжать.

– Здравствуйте, – произнёс в ответ Шереметевский, пожал протянутую руку и представился:

– Леонид Алексеевич Шереметевский, помощник начальника санкт-петербургской сыскной полиции. Вам, господин Гречёв, видимо, из канцелярии губернатора сообщили о цели нашего столь неожиданного визита.

– Да, я знаю, хотя… – Андрей Иванович метнул в Попова взгляд, словно стрелу из тугого лука, – господа из канцелярии не удосужились меня известить. Или, – сгладил возникшую неловкость, – вы опередили депешу.

– Произошло недоразумение, – поспешно произнёс Аполлинарий Андреевич и с извинениями в голосе добавил: – Всегда в наших учреждениях найдутся нерасторопные чиновники. – И протянул исправнику конверт, который до этого держал в руке. – Это от господина Мосолова вам лично.

Исправник нетерпеливо разорвал конверт и пробежал глазами письмо. Затем с интересом взглянул на Шереметевского и возобновил чтение, но теперь медленно и вдумчиво. Потом улыбнулся.

– Ну что ж, господа, я готов помочь вам во всём, что понадобится. Готов оказать всяческое содействие – конечно, насколько это в моих силах. Если уж в столице заинтересовались нашими девицами…

Леонид Алексеевич не стал разводить политесов, лишь натянуто улыбнулся, ибо беседовал по делам службы с не очень приятными ему людьми.

– Увы, это не мы заинтересовались этим делом. Видите ли, Петербург в последнее время прирос населением, и появились нечистые на руку деятели всякого рода, в том числе и убийцы. Так что нам дел хватает на своей земле, – Леонид Алексеевич сделал акцент на «своей». – Но о ваших девицах, как вы изволили выразиться, прослышал сам государь, поэтому он приказал господину Дурново разобраться в столь щекотливой ситуации, тем более в таком месте, где находится нерукотворный образ Богоматери. Поэтому я рассчитываю на вашу помощь.

– Можете мной располагать. – На Гречёва произвело впечатление упоминание о государе. Это ведь не министр, а сам… А там… может быть, и в столицу приставом переведут. Но его фантазии тут же были прерваны весьма бестактно. – Да, господин Шереметевский, я готов помочь вам, но мне всё-таки кажется, что дело не стоит внимания Государя. Девицы столь безрассудны, что порой после интрижек сами готовы наложить на себя руки.

– Возможно, – Шереметевский то ли согласился с исправником, то ли выказал скрытое пренебрежение. Так сразу и не понять. – Только больно уж девиц многовато для уездного города с населением в семь тысяч человек. Не находите?

– Всяко бывает, – согласился Гречёв, но тут же показал, что он здесь хозяин: – Так чем я могу помочь?

– Мне нужны все дела по убитым.

– Так дел-то и нет, есть акты вскрытия да отчёты, как и где они были найдены. Да, – усмехнулся Андрей Иванович, – и допросы тех лиц, что обнаружили тела. Вот и все бумаги. Девиц-то никто не опознал, да и пропавших в таком количестве у нас не случалось.

– Хорошо, господин Гречёв…

Исправник поморщился.

– Андрей Иванович.

– Хорошо, Андрей Иванович, распорядитесь, чтобы нам предоставили все материалы.

– Обязательно. – И как бы между прочим поинтересовался: – Где вы, Леонид Алексеевич, остановились?

– В гостинице…

– Леонид Алексеевич, – предложил Гречёв, – переезжайте ко мне в дом. У меня всем места хватит.

– Благодарю за ваше великодушное предложение, но у меня очень строгое начальство, – Шереметевский указал пальцем в потолок (на самом деле Леонид Алексеевич лукавил, но, как он считал, для пользы дела), – и оно дало мне указание никого не беспокоить, а проживать в гостиницах или в частных домах…

– Но ведь мой дом частный!

– Увы, в нём проживаете вы, чиновник Министерства внутренних дел.

– Почему такое… самодурство?

– Об этом я спрошу у статского советника Вощинина.

– Я не это хотел сказать, – смутился исправник.

– Я, Андрей Иванович, согласен с вами, что надо давать подчинённым толику свободы, чтобы они поступали в некоторых случаях на своё усмотрение. Начальству из больших кабинетов не всегда видны места, где мы находимся. Но в данном случае я иначе поступить не могу.

Оказалось, что все материалы по следствию находились у судебного следователя Подгурского, который незамедлительно явился в кабинет исправника. Хотя Болеслав Иванович и не питал пиетета к столичным гостям, но ему стало любопытно, кого прислали для расследования убийств несчастных девиц.

Судебный следователь завёл на каждое найденное тело отдельную папку, надеясь, что когда-нибудь они наполнятся документами. Но время шло, и надежды таяли, как утренний лёгкий туман под лучами восходящего солнца. Даже личности убиенных не удалось установить, а потом и вовсе руки опустились. Прав был доктор Сеневич, говоривший, что преступник – один и тот же человек, сродни тому из Лондона, о котором несколько лет кряду писали газеты. Но самое удивительное, что хвалёная королевская сыскная полиция так и не обнаружила душегуба, и вообще ничего. А что тогда говорить о грешной уездной полиции, способной только раскрывать дела, когда злоумышленник задержан на месте преступления или с орудием убийства над трупом?

Господин Подгурский не верил, что из самой столицы пришлют сыскных агентов. Где Санкт-Петербург с миллионным населением – а где Тихвин, ставший домом для семи тысяч человек.

Для семи. Не для семидесяти или семисот, а всего лишь для семи.

Болеслав Иванович придерживался мнения, что девицы – это паломницы, приехавшие отмаливать грехи у иконы Божьей Матери. А то, что никто не подал в розыск, так страна большая. Сколько недель надо, чтобы проехать с востока на запад? Не одну. В империи столько таких грешниц, что и не сосчитать. Вот и всплывут их имена когда-нибудь лет эдак через десять. Но кто о них будет помнить? Только родные, и никто больше.

Приезд столичных агентов сыскной полиции оказался для судебного следователя не то что неожиданностью, а непостижимым чудом. Когда услышал, сперва не поверил, а потом кинулся к столу, достал из ящика папки и любовно погладил шершавый картон.

– Может быть, и сгодятся, – прошептал он самому себе и стал ждать: либо явится посыльный от исправника, к которому должны нанести визит гости, либо сами пригласят его, как непосредственного участника следствия по столь деликатному делу.

Ждать пришлось недолго.

Прибыл полицейский от Андрея Ивановича и передал просьбу незамедлительно явиться к нему с документами.

Как и положено чиновнику, Болеслав Иванович невнятно побурчал и отправился к исправнику. Сердце так и заходилось от стука. Всё-таки прибыли столичные гости, и неизвестно, с какой миссией.

После формального знакомства Подгурский деликатно положил на край стола стопку папок и отвёл глаза: мол, рад бы помочь, но увы, прежние старания пропали всуе.

Судебному следователю Шереметевский понравился сразу. Показался открытым и сведущим в сыскных делах господином, не держащим за пазухой ни камня, ни потаённых мыслей.

– Как я понимаю, – Леонид Алексеевич положил руку на казённые картонные папки, – там только…

– Да-да, – поспешил перебить судебный следователь, – акты вскрытия, отчёты да допросы нашедших тела. Как говорится, никто ничего не видел, никто ничего не слышал, и даже никто не заявлял о пропаже родных и постоялиц.

Шереметевский вздёрнул бровь.

– И постоялиц?

– Совершенно, верно. Мне подумалось, что если местные жительницы не пропадали, то это могут быть приезжие паломницы, а они останавливаются не только в гостинице, но зачастую на квартирах. Вот я и подумал… – судебный следователь прикусил губу.

– Правильно подумали, э-э…

– Болеслав Иванович, – подсказал исправник.

– Да, Болеслав Иванович, вы шли в правильном направлении.

– Кроме этого, – воодушевился похвалой петербургского гостя Подгурский, – я разослал по уездным полицейским участкам запросные листы о пропавших в их краях девицах. Но результата пока нет, – судебный следователь развёл руками.

– Стало быть, убитые девицы из других губерний. Хотя… – Леонид Алексеевич скосил глаза на исправника, – уездные власти не всегда обращают внимание на присланные бумаги, если они не из канцелярии губернатора или не из столицы.

Андрей Иванович натужно засопел, но не стал возражать.

– Я в этом уверен, – слова судебного следователя прозвучали столь двусмысленно, что исправник хотел возмутиться, но не стал. Только скулы у него заалели.

– Что ж, господин Гречёв, – тон Шереметевского был не официальным, скорее примирительным, – не будем вам больше досаждать своим присутствием.

– Ну что вы… – Лицо исправника обрело привычный цвет, и он поспешно добавил: – Я всегда готов содействовать вашему расследованию. Мои двери для вас открыты.

Когда вышли в коридор, Леонид Алексеевич некоторое время думал, как бы задать вопрос, чтобы он не выглядел бестактным, и наконец всё же спросил, обращаясь к судебному следователю:

– Теперь, Аполлинарий Андреевич, видимо, стоит посмотреть… карточки господина Сеневича?..

– Леонид Алексеевич, – улыбнулся Подгурский, – я заметил Руфима Иосифовича у гостиницы. Надо полагать, он вас там ждёт.

Через некоторое время в номере Шереметевского стало тесно. Все визитёры склонились над разложенными на столе фотографическими карточками.

– Складывается впечатление, что это одна и та же девица. Только вот антураж немного отличен.

– Вы правы, Яков Яковлевич, меняется только природа. А лица на самом деле умиротворённые, словно их не душили, а они сами легли и отдали души Богу.

Гурский молчал, хотя по его лицу было видно, что он желает что-то добавить, но не решается – то ли не хочет перебивать своё начальство, то ли соблюдает субординацию.

– Что ты хотел сказать, Роман Сергеевич? – Шереметевский заметил нерешительность сыскного агента. Тот указал пальцем на свёрнутую кольцом верёвку, лежащую у головы каждой из жертв.

– То, о чём мы говорили в поезде. Складывается впечатление, что это делал один и тот же убийца – то ли оставлял свой знак, то ли… – Гурский пожал плечами, – по иной причине. Но оставил всё-таки один человек.

– Я тоже это отметил, – поддержал сыскного агента Коцинг. – И больше скажу. Убитые найдены двадцать третьего июля, шестнадцатого августа, двенадцатого августа, – Яков Яковлевич переворачивал фотографические карточки обратной стороной, на которой были написаны даты, – ну и так далее. Мне вот какая пришла в голову мысль. Стало быть, девицы лишены жизни накануне. Правильно?

– Скорее всего, – кивнул Шереметевский, сощурив глаза.

– Так вот, накануне каждой даты был праздник: двадцать второго июля – день Святой мироносицы равноапостольной Марии Магдалины, пятнадцатого августа – Успение Пресвятой Богородицы, одиннадцатого сентября – день Преподобной Феодоры, ну и так далее.

– Вы, Яков Яковлевич, хотите сказать, что убийца, как бы помягче выразиться, приурочил…

– Леонид Алексеевич вначале сжал губы, потом со злостью продолжил: – Да, именно приурочил или посвятил преступления праздникам? – И сам же ответил: – Именно так. Тогда мы имеем…

Глаза присутствующих нацелились на исполняющего должность помощника сыскной полиции.

– Имеем одного злодея, который по неизвестной причине обряжает девиц в одинаковые платья, душит верёвкой, относит или отвозит трупы в места, где убиенных должны обнаружить на следующий день. Да, – Шереметевский посмотрел на доктора, – Руфим Иосифович, мне рассказывали о вашей дотошности.

Сеневич метнул взгляд сперва на губернского чиновника, потом на уездного.

– Скажите, когда вас вызывали в последние месяцы на освидетельствование трупов, вы ничего подозрительного не заметили?

– Вы говорите прямо, Леонид Алексеевич, что вас интересует? Не юлите, как наши местные власти.

Судебного следователя при последних словах доктора передёрнуло, но Подгурский взял себя в руки и ничего не возразил.

– Следы.

– Я вас не понял.

– Когда вы осматривали тела, не заметили, сколько цепочек следов шло к убитым?

– Вот этого я вам не могу сказать. Я предвидел, что убийство в декабре – не последнее, поэтому предупредил, чтобы меня сразу же звали, когда обнаружат тело. Но кто меня послушал? Правильно, никто. Когда я приезжал, на месте преступления было так натоптано, словно стадо диких оленей прошло по территории.

– Я надеялся, что хотя бы сей вопрос вы проясните.

– Увы, – доктор развел руками, – хотя… Знаете, Леонид Алексеевич, а ведь вы правы: когда я осматривал труп, то рядом видел уж очень глубокие следы.

– То есть вы хотите сказать, – подхватил мысль Сеневича Коцинг, – кто-то нёс тело на плечах?

– Не мне делать выводы, – улыбнулся Руфим Иосифович, – а вам. Я лишь предоставляю вам факты. Но здесь я выскажусь: тело несли на руках. Когда я делал вскрытие, то обнаружил в желудках девиц сонное зелье…

– Их сперва опоили и в бессознательном состоянии задушили? – в голосе Шереметевского проскользнула заинтересованность. – Где-то в другом месте? И перенесли трупы? Или принесли живыми, и уже на месте задушили?

– На месте.

– Почему же вы не отразили такой факт в отчёте?

– А кому этот факт нужен в нашем городе? – Сеневич снова метнул взгляд на Подгурского.

– Я бы… – глухо произнёс судебный следователь, но так никто и не узнал, что бы сделал уездный чиновник.

– Как я понимаю, девиц давно похоронили. А где их платья? – спросил Коцинг у умолкнувшего Подгурского.

Тот опять посмотрел на доктора.

– В мертвецкой, каждое платье в отдельном мешке. Я знал, что они ещё пригодятся.

– Хорошо. Значит, Яков Яковлевич, займитесь платьями. Они же где-то куплены, притом в таком количестве. Не по одному же он покупал? В таком случае платья различались бы, а они, как я понимаю, из одного материала и одного фасона. Видимо, даже пуговицы от одной фабрики, не так ли, Руфим Иосифович?

– Я не специалист по женским платьям, – хмыкнул Сеневич, – но могу сказать, что эти сшиты в одном месте. И вы, Леонид Алексеевич, полагаете, что убийца готовился к преступлениям, поэтому заранее купил платья? Но тогда получается, что он не бедный человек, располагает достаточными средствами. Так, у каждой жертвы на шее на серебряной цепочке висел вот такой крест. – Доктор достал из кармана платок, положил его на стол и развернул. В свете свечных огоньков блеснули крест, цепочка и кольцо с красным камнем, тускло отливающим, словно капелька крови. – Такие были на всех, кроме первой.

– Возможно, в первом случае нашедший позарился и на кольцо, и на крест, – высказал предположение Роман Сергеевич.

– Ну да! – Руфим Иосифович хлопнул себя ладонью по лбу. – А я-то гадаю, почему у первой жертвы расстёгнут ворот, и рука не так положена, как у остальных.

– Роман Сергеевич, – хотя сыскной агент был и по возрасту младше, и по должности ниже, Шереметевский не имел привычки при посторонних выказывать недовольство, которое иной раз возникало, а относился уважительно, хотя и «тыкал» подчинённому, – придётся тебе найти свидетеля и снова поговорить с ним, хотя… Я сам поговорю со всеми заново, а тебе надо будет в лавках, где торгуют такими изделиями, поинтересоваться, не покупал ли кто по десять вещиц сряду. Теперь по поводу опроса. Это не недоверие вам, Болеслав Иванович, но я предпочитаю сам видеть и опрашивать свидетелей. Возможно, они смогут вспомнить что-нибудь новое.

– Спустя столько времени? – с сомнением спросил Подгурский.

Леонид Алексеевич не ответил, лишь собрал фотографические карточки в одну стопку.

– Таким образом, можно подвести некоторый итог нашего разговора. Преступник – один и тот же человек, скорее всего, местный. Он должен был знать, что не встретит никого стороннего там, где намеревался оставить девиц. Да, господа, не смотрите так подозрительно. Убийца заранее планировал и ждал праздника, а попутно подыскивал девицу. Пока не знаю, как подливал ей сонное зелье и убеждал надеть платье. Не знаю, но на эти вопросы мы с вами должны найти ответы – и тогда мы найдём злоумышленника. Вот вы, господин Подгурский, уверены, что женщины – паломницы, приехавшие замаливать грехи у образа Богоматери?

– Я не уверен, но согласитесь, похоже на то.

– Руфим Иосифович, а вы что о девицах скажете?

– Незачем им было замаливать грехи, – усмехнулся доктор, – ибо они все были невинны, как первый снег.

– Странно и непонятно, – покачал головой Шереметевский. – Значит, девицы, видимо, по собственной воле облачались в подаренные платья. И просил их об этом даритель.

– Всё равно мне не понять, – нахмурившийся Попов теребил ухо, – зачем такие сложности? Задушил, зарезал, по голове топором ударил – и вся недолга. А здесь платья, крестики, кольца… Ничего не понимаю.

– Вот теперь нам, любезный Аполлинарий Андреевич, и надо понять, что хотел этим самым показать преступник. Остаётся на сегодня последний вопрос, – Леонид Алексеевич посмотрел на доктора. – Руфим Иосифович, вы, случаем, не отметили на карте места преступлений?

– А как же, – Сеневич, будто истинный волшебник, достал откуда-то довольно толстый свёрток. Где он его держал, Шереметевский так и не понял. – Вот, – доктор расправил карту, проведя по ней ладонями. – Здесь я отметил не только места, где нашли девиц, но и даты, когда сие произошло.

Картина вырисовывалась довольно странная. Тела были найдены около двух монастырей, которые располагались по соседству друг с другом, – Успенского и Введенского. Но самое странное, что в первом находили спасение мужчины, а во втором – женщины.

Леонид Алексеевич внимательно рассмотрел карту, водя пальцем от одного из крестиков, которыми были обозначены места нахождения убитых девиц, к другому. Потом сверил даты, но не обнаружил никакой системы, словно убийца раскладывал пасьянс из женских тел без порядка, как в голову взбредёт (или не хотел быть замеченным за столь варварским занятием).