Зеркала и отражения

– Вам виднее, – Мосолов всё-таки поморщился, но тут же добавил: – Я полагаюсь на ваш опыт. И попытайтесь. А теперь, господа, к более земному. Мне бы хотелось, – господин Мосолов выделил последние слова, – чтобы вы держали меня в курсе всего расследования. Сами понимаете, что мне надо докладывать не только министру, но и самому государю, – Александр Николаевич поднял указательный палец вверх. – Поэтому с вами в Тихвин отправится господин Попов. Смею надеяться, вы уже познакомились с ним? – Леонид Алексеевич кивнул. – Тогда позвольте мне пожелать вам удачного и скорейшего окончания дела. Засим не смею вас более задерживать, – добавил губернатор, показав тем самым, что аудиенция завершена.

4

Аполлинарий Андреевич держал перчатки в правой руке и хлопал ими по ладони левой.

– Вы, господа, не притомились после дороги?

– Нет, – категорически ответил Шереметевский, – не притомились, но вот отобедать было бы не лишним. – И пояснил: – Мы сегодня кроме пустого чаю ничем не трапезничали.

– Так за чем же дело? Тем более что до Тихвина придётся нам ехать на перекладных, сперва по железной дороге, а далее… – и махнул рукой.

Леонид Алексеевич покачал головой.

– Теряем время. А иным способом не добраться?

– Господин Шереметевский, простите, но мы живём не в Европе, а в грешной России, так что… – и чиновник развёл руками. – Тем паче что наш тихвинский Лекок с июля прошлого года следствие довершить не может. Даже личности девиц и те не соизволил установить, а вы об одном дне…

– Аполлинарий Андреич, не скажите, каждый день важен. Пока мы здесь, в Тихвине, возможно, новое преступление происходит.

– Вполне может происходить, но, как я понимаю, всё равно мы с вами не в состоянии его предотвратить?

– Верно, не в состоянии.

– Вот, господа, утренним поездом и отправимся в Тихвин.

– В котором часу?

– В седьмом, а к полудню будем на месте.

– Что ж, нам не приходится выбирать. Вы по должности знаете всех чинов в губернии? Так?

– Так, – старший чиновник смущённо улыбнулся.

– Тогда с вас, Аполлинарий Андреевич, рассказ о вашем тихвинском Лекоке.

– Хорошо. Только, господа, не обессудьте, что приглашаю вас не в ресторацию, а в простой трактир.

Уже позже, когда голод перестал тревожить и выпитая лишняя чарка способствовала не мрачности, а весёлости, Шереметевский напомнил губернаторскому чиновнику для поручений о «тихвинском Лекоке».

– Никакой он не Лекок, – попытался отмахнуться Попов, но так просто от вопроса исполняющего должность помощника было не уйти.

– Так что вы хотели о нём сказать?

Аполлинарий Андреевич скривился.

– Исправником в Тихвине шестой год состоит Андрей Иванович Гречёв, человек, конечно, достойный, но к сыскному делу, увы, отношения не имеющий. Если, допустим, застанут преступника над трупом с ножом или с топором, то он целую историю вам расскажет, как это он в одиночку выслеживал злоумышленника. Здесь ждите таких подробностей, какие в голову не приходили господину Габориоту. Он и личности убитых девиц выяснить не мог по причине того, что не знал, с какой стороны к делу подойти. Вы и сами завтра его увидите.

– А помощник его?

– Михаил Васильевич Беляев – так тот только и ждёт, когда срок подойдёт, чтобы выйти в отставку. Каждого дела боится, чтобы, не дай бог, без пенсиона не остаться.

– Что, некого было командировать в город для ведения дознания?

– Некого, Леонид Алексеевич, некого, – повторил Аполлинарий Андреевич. – А судебный следователь Подгурский – так он стал исполняющим должность только с месяц тому назад, а до той поры место считалось вакантным. Никто не хотел взваливать на себя труд по поиску преступников. – Чиновник помахал рукой в воздухе, выписывая ею кренделя, и констатировал: – Уездное болото. Они бы всё похоронили под сукном, если бы не Руфим Иосифович Сеневич.

– А это что за птица?

– Городской врач. Между прочим, лучший в нашей губернии. Ну, по крайней мере, таковым его считают местные жители. Это он поднял шум вокруг убийств. Будь он попокладистей, так и списывали бы убиенных как погибших от несчастного случая либо наложивших на себя руки.

– Не питаете вы, Аполлинарий Андреевич, уважения к тихвинским властям, – засмеялся Шереметевский.

Попов, не принимая весёлого тона собеседника, со всей серьёзностью ответил:

– Не питаю.

Дальше исполняющий должность помощника начальника сыскной полиции столицы расспрашивать про тихвинские власти не стал. Просто спросил:

– А вы сами какой линии в следствии придерживаетесь?

Аполлинарий Андреевич зажал губами ус, словно пытался им закусить только что выпитую рюмку чёрносмородинной наливки, в которой больше было спиртного компонента, чем ягодного. Потом всё-таки набрался смелости.

– Я, конечно, не чета вам, сыскным агентам: вы, – окинул взглядом петербургских гостей, – провели не одно расследование, и опыта у вас в таких делах, видимо, столько, сколько у наших губернских полицейских вместе взятых не имеется. Но вот что показалось странным. Все мёртвые девицы найдены около Тихвинского мужского монастыря. Кажется, кто-то настойчиво хочет привлечь к нему особое внимание. Не знаю, с чем это связано, но складывается у меня такое впечатление. Тем более что там хранится такая реликвия…

– Кто-то из местных?

– Не знаю, – откровенно ответил Попов. – Но согласитесь, что это неспроста?

– Возможно. Ничего более существенного сказать не хотите?

– Я же сказал вам, что я не полицейский и никогда расследованиями не занимался. Конечно, было бы интересно, но увы, я даже не знаю, с какого узелка начинать.

– Но вы же размышляли о преступлениях? – то ли подсказывая, то ли направляя старшего чиновника для поручений, спросил Шереметевский.

– Ну да, – Аполлинарий Андреевич густо покраснел. – Господа, вы… вы… – Потом отёр рукой лицо. – Мне кажутся странными несколько обстоятельств: место убийств, выбранные жертвы… – Он нахмурился. – Пожалуй, это – больше всего.

– А вы говорите, что не склонны к дознанию, – засмеялся Коцинг, – а сами, любезный, уловили самую суть. Сами же упомянули: место. Место действительно примечательное. Я, конечно, там ни разу не был, но представляется мне, что монастырь расположен на берегу реки. Значит, с этой стороны к берегу могла подойти лодка, так?

– Так, – нетерпеливо бросил Шереметевский, – но вы, Яков Яковлевич, рано делаете выводы. Вот завтра увидим с вами места преступлений. Я надеюсь, ваш Лекок в состоянии будет указать не на карте, а на месте, где совершены убийства?

– Нет, наш Лекок до этого своими мозгами не дошёл, а вот Руфим Иосифович не только составил карту, но и заставил Гречёва сделать фотографические карточки или рисунки тел убиенных.

– Вам этот Сеневич фотографические карточки или рисунки не отсылал?

– Нет, он, видимо, надеялся, что всё-таки к нам пришлют сыскных агентов из столицы. Простите, если разочаровал.

– Нет, Аполлинарий Андреевич, мы прибыли к вам выполнять наш долг, поэтому у нас нет никаких к вам претензий. Хотелось бы, чтобы в Тихвине нам откровенно отвечали на вопросы, а не утаивали то, до чего мы всё равно докопаемся.

– Чем могу. – Попов, хотя и был немного навеселе, но голову сохранил довольно ясную, поэтому решил, что говорить лишнего не стоит. Ведь он сам напросился у Александра Николаевича на командировку в Тихвин. Хотел в краткие сроки провести расследование и вернуться «со щитом» в губернское управление. А вышло иначе: провёл почти неделю в уездном городе, расспросил почти сотню обывателей, монахов, полицейских (это, не считая исправника и его помощника, предводителя дворянства и церковного начальства), а всё без толку. Так ни на йоту и не продвинулся, только прислушался к Сеневичу.

«Аполлинарий Андреич, – вкрадчивым голосом говорил Руфим Иосифович, крещёный бывший иудей, – вот вы всё правильно делаете, но недостаточно. Девицы не опознаны, а местные власти попросту врут, прикрывая неправду отсутствием опыта в таких делах. Вы же умный человек, в университетах учились, столичные газеты выписываете – и знаете, что в Санкт-Петербурге создана ещё при прежнем государе сыскная полиция. Вот они там в ней и занимаются подобными преступлениями. У них опыт, которого в нашей губернии, даже если всех заинтересованных лиц собрать, не наберётся. Поэтому не ломайте копья, а вызывайте сразу же специалистов из столицы. Вы же имеете некоторое влияние на мнение нашего губернатора, вот вам и карты в руки». – «Вы, Руфим Иосифович, правы. Как ни прискорбно, но стоит просить помощи, иначе, чувствую, ещё хуже будет». – «Вот именно, голубчик вы мой, зовите помощь».

Об этом разговоре господин Попов умолчал, только покраснел, когда припомнил своё фиаско в Тихвине. Приехал, словно сведущий в розыскных делах дока, а уехал… стыдно вспомнить.

Более о преступлениях не разговаривали. Шереметевский решил, что лучше увидеть места убийств, карточки, почитать акты вскрытия тел. А уж потом строить планы на дальнейшее дознание.

5

Аполлинарий Андреевич проснулся довольно рано. У него издавна существовала такая особенность: организм сам подсказывал, когда надо подниматься. Вот и сейчас он открыл глаза за час до обычного подъёма. Голова после выпитого вчера не болела, но он всё же чувствовал некоторое недомогание. От сырого февральского воздуха шторы, закрывавшие окна кабинета (не стал вечером тревожить жену, а распорядился постелить на диване), казались тяжёлыми, словно за ночь отяжелели: ещё мгновение – и упадут. За стёклами не слышался городской шум: обыватели и торговцы ещё не проснулись. Чиновник для поручений поморщился, когда послышался редкий звон колокола с соседней церкви, почему-то напомнивший о чём-то неизбежном. Медные звуки уныло колотились о стёкла и пропадали в тяжёлых шторах.

Если бы не предстоящая поездка, Попов в такой хмурый день не пошёл бы на службу. Ослабевшее тело, а более того голова, казалось, наполнены сырой томительной тяжестью утра, а руки и ноги пронзало иглами боли.

Аполлинарий Андреевич поморщился, но умылся, оделся и приказал сварить кофе. Подобная вялость обычно охватывала его перед простудой, но чиновник для поручений считал, что прежде всего служба, а уж потом всё остальное.

На вокзал он прибыл первым.

Петербуржцы появились вслед за ним.

После того как поздоровались, Шереметевский указал на портфель, который держал в руках чиновник для поручений Попов.

– А нас не удосужились ознакомить с бумагами по дознанию.

– Но как? – изумился Аполлинарий Андреевич и скосил взгляд вниз.

– Это просто. – улыбнулся Леонид Алексеевич. – Вы вчера упомянули о том, что господин Сеневич подталкивал местные власти к ведению следствия, а это означает, что он слал телеграммы и губернатору. Так?

– Ну да.

– И потом, вы упоминали о фотографических карточках и рисунках. Это они в портфеле?

– Увы, Руфим Иосифович мне их не отдал, ждёт вас.

– Значит, по дороге мы сможем ознакомиться с бумагами, которые есть на сегодняшний день. Так?

– Так.

– Вот и чудненько.

Когда подали поезд, оказалось, что между уездным и губернским городами курсируют только вагоны второго и третьего классов.

Наконец поезд трижды прогнусавил свистком, выпуская вдоль дебаркадера белые клубы пара, заскрипел прокручивающимися колёсами, приспосабливаясь и набирая сил, чтобы тронуться с места. Сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее загромыхал на стыках. По мере обретения скорости стук сделался равномерным и уже не мешал разговорам, хотя собеседникам приходилось повышать голос, чтобы быть услышанными.

– Девицы так и лежали, как описано в отчётах? – спросил Коцинг.

– Что вы имеете в виду?

– Их никто не передвигал до описания?

– Насколько я знаю, не передвигали, – кивнул Попов.

– То есть до описания тел никто не касался? – уточнил Яков Яковлевич.

– Вы не знаете нашего доктора! – рассмеялся Аполлинарий Андреевич. – Он бы заставил всех восстановить картину происшествия вплоть до сорванной травинки. Я, конечно же, шучу, но Руфим Иосифович не дал бы испортить место преступления или, скажем, затоптать следы, пока он не осмотрит не только труп, но и территорию вокруг.

– Занимательный ваш доктор, – похвалил местное светило здравоохранения Шереметевский, – видимо, много уголовных книг читает?

– В его библиотеку не заглядывал, так что, Леонид Алексеевич, о книгах сказать ничего не могу.

– Хорошо, значит, вы пророчите одно знакомство с интересным человеком?

– Познакомитесь и увидите. Правда, есть у нашего доктора одна неприятная особенность, очень уж он любит поучать и вмешиваться во все дела. У нас к его характеру попривыкли, а вам, простите за… – чиновник для поручений при губернаторе не нашел ничего лучшего, как сказать, – мое поучение, но в первое время не спорьте с господином Сеневичем, а только слушайте, ибо… – и он махнул рукой, не договорив.

Отчеты по очередности передавали по кругу. Первым читал Леонид Алексеевич; каждый раз у него подергивался левый глаз, словно хотел подмигнуть отошедшей в бозе девице. Потом – Яков Яковлевич, в его руках бумага задерживалась дольше. Этот словно выискивал различия или одинаковость. Последним – Гурский, то прищуривая оба глаза, то, наоборот, открывая.

– Вы заметили, господа, одну общую особенность? – то ли вопрос, то ли утверждение прозвучало от Шереметевского.

Гурский хотел что-то сказать, но только несколько раз кашлянул в кулак, не иначе боялся высказаться прежде начальства. Это заметил исполняющий должность помощника и обратился к сыскному надзирателю:

– Роман Сергеич, у тебя появились новые соображения?

– Я… видите ли, господа, – Гурский всегда немного робел, когда предстояло докладывать о пришедших в голову мыслях. Ему казалось, что начальники засмеют и не станут слушать до конца его идеи.

– Давай, Роман Сергеич, по порядку.

– При чтении отчетов у меня складывается впечатление, что описана одна и та же девица. Платье похожего фасону, светлые волосы, да и руки уложены на груди. Да, лица у каждой из них разные, но…

– Хочешь сказать, что к убийству причастна одна и та же рука?

– Возможно, и одна, – выпалил Гурский и затараторил: – Посмотрите вот сюда, – он ткнул пальцем в лист бумаги. – Читайте.

– Что? – не понял Попов.

– Ну, вот это место, – снова сыскной надзиратель ткнул пальцем в строки, где упоминалась веревка, лежавшая рядом с головой убиенной, – и здесь, и здесь…

– Аполлинарий Андреевич, Роман Сергеевич хочет сказать, что по левую сторону головы каждой из девиц лежит сложенная веревка, которой убийца душил. Не удивлюсь, что отрезана от одного и того же мотка. Одинаковые расположения тел, одинаково скрещенные на груди руки, возраст и то обстоятельство, что девицы не опознаны. Все это говорит, что убивал один и тот же человек, – подвел итог Шереметевский.

– Почему один? – возразил Попов. – А если несколько человек договорились и совершают, как бы это выразить, по одному шаблону?

– Возможно, вы и правы, Аполлинарий Андреевич, но прочтите место, как сложены веревки. Такое ощущение, что действовала одна и та же рука. Нет, дорогой новгородский хозяин, мы будем искать одного и того же убийцу. Я не понимаю, что он хотел вот этим всем, – указал на бумаги, – показать. Нам надо выяснить, и, может быть, тогда мы с вами разгадаем, для чего убийца так поступает.

– А если один убивает, а второй, как художник, делает картинку? – не сдавался чиновник для поручений.

– Это тоже не исключено, хотя… – Шереметевский на миг задумался. – Аполлинарий Андреевич, скажите, пожалуйста, когда в прошлом году в ваших краях выпал снег?

Попов посмотрел на петербургского гостя, как на неразумное дитя.

– Зачем это вам?

– Ну, когда? – настаивал Леонид Алексеевич.

– В середине ноября, я думаю, – нерешительно произнес Попов.

– А точнее?

– Ну да, в середине ноября.

– Тела же были найдены, – Шереметевский закрыл глаза и по памяти начал вспоминать, медленно выговаривая слова, – вот, двадцать первое ноября, двадцать второе декабря, вот еще в январе. Когда нашли тела, не обратили внимания, сколько следов протоптано к трупу и шла ли девица сама, или ее нес кто-то, или ее несли?

– Простите, – покачал головой губернаторский чиновник для поручений, – я не задавал таких вопросов. А в отчетах осмотра не припоминаю, чтобы кто-то об этом писал.

– Плохо, – посетовал Коцинг. – Вот тогда бы мы точно знали, один ли убийца или нет, и добровольно ли девица пошла в лес или была принесена, будучи мертвой или в обморочном состоянии.

– Простите, господа, но мне и в голову такие вопросы не приходили, хотя сейчас понимаю, они наиважнейшие. Возможно, наш вездесущий и любопытствующий доктор Сеневич не упустил возможности осмотреть места преступлений. Возможно, сделал карточки, однако если… память у него отменная. Не удивлюсь, если он с ходу вам выдаст свои размышления по поводу того, кого подозревает, и назовет фамилии всех убиенных девиц.

– Он что, провидец или, может быть, сам совершил все убийства, чтобы привлечь к ним внимание?

Попов в ответ на слова Коцинга рассмеялся. Только потом, когда петербуржцы встретились с доктором, стала ясна причина веселия.

Глава 2

1

Уездный город Тихвин ничем особенным от таких же городов России не отличался. Небольшой по численности, да и по занимаемой площади. Согласно последней переписи, здесь обитали 6587 человек обоего полу, из которых мужчин – 3112, женщин – 3475. Но, надо отдать ему должное, сей град принимал в год до ста тысяч паломников, имеющих желание поклониться иконе Божьей Матери, по легенде чудесным образом явившейся на берегу реки Тихвинки 9 июля 1383 года и нашедшей пристанище в Успенском мужском монастыре.

Невзирая на обещание старшего чиновника для поручений при губернаторе Попова, прибыли в Тихвин только к вечеру, уставшие, вымотавшиеся, словно целый день разгружали четырёхпудовые мешки.

Надо бы наведаться к исправнику Гречёву (как-никак главный человек в городе!), но не было никакой охоты вести под вечер разговоры о преступлениях, которые так и остаются нераскрытыми, и слушать провинциальные похвальбы: мол, искали, землю рыли, а всё без особого толку.

– Конечно, не следует так поступать, – чиновник для поручений при губернаторе сделал страдальческое лицо, словно его вели на казнь.

– Не томите, Аполлинарий Андреевич! Что вы предлагаете? Если у вас нет приличной гостиницы, то я готов остановиться сегодня хоть на постоялом дворе. Лишь бы там было чистое бельё, горячий чай и что-нибудь закусить, – усталым голосом сказал Шереметевский, тем самым выразив мнение и остальных петербургских гостей.

– Я бы предложил вам навестить доктора Сеневича. – И, заметив удивлённые взгляды сыскных агентов, быстро пояснил: – У Руфима Иосифовича большой дом. Проживает он один, не считая поварихи, по совместительству прислуги, и Фёдора, который и дворник, и плотник, и ко всем ремёслам работник.

– Предложение лестное, но уже сегодня, я думаю, и исправнику, и предводителю дворянства будет известно, что приехавшие дознавать дело остановились у человека, который, как вы сказали, не слишком ладит с властями.

– Здесь вы правы. Тогда остаётся… – Попов цыкнул и потёр нос ладонью, почувствовав, как тот замёрз. – Ну, есть тут одна гостиница, правда, не столичного пошиба, как бы это выразиться, – он опять потёр нос, – не европы, но хозяин приличный и ужин подаст не хуже, чем в «Знаменской».

– «Знаменской»?

– Ну да, – Попов показал, что не лыком шит и останавливался в этой столичной гостинице.

Шереметевский не стал говорить, что «Знаменскую» уже лет пять назад переименовали в «Большую Северную» и в последнее время шли разговоры, что нынешний владелец не прочь уступить гостиницу новому хозяину. Так что «Знаменская» – не лучший объект для упоминания о столичной роскоши.

– Распорядитесь, чтобы везли нас туда. – Леонид Алексеевич хотел нахмуриться, показать начальственный вид, но от усталости только глубоко вздохнул, отдавшись на волю чиновника для поручений при губернаторе.

Следующий день выдался по-зимнему морозный. Снег под ногами скрипел, словно высохшие сучья в лесу. Небо улыбалось бесконечной голубизной, и солнце одиноко бежало среди воздушного прозрачного моря.

Леонид Алексеевич поднялся рано. Зажёг свечи, которые время от времени шипели и стреляли маленькими искорками, но света давали достаточно, чтобы исполняющий должность начальника санкт-петербургской сыскной полиции мог снова начать читать акты обнаружения и вскрытия покойных девиц. Но не успел отложить в сторону первый лист, как раздался довольно тихий стук, более походивший на шуршание или возню гостиничных мышей.

Шереметевский сперва не обратил на него внимания, но стук стал более настойчивым.

– Кого там принесло? – прошептал Леонид Алексеевич и отпер дверь.

В коридоре стоял невысокий господин в шубе нараспашку, в руках держал меховую шапку.

– Простите за беспокойство, господин Шереметевский, но прежде, чем вы встретитесь с господином Гречёвым, мне хотелось бы с вами поговорить тет-а-тет. – Незнакомец увидел вздёрнутые в удивлении брови петербуржца и сразу же торопливо представился тем же грассирующим голосом, что и начал разговор: – Руфим Иосифович Сеневич, местный эскулап. – При последнем слове на круглом лице появилась добродушная улыбка.

– Прошу, – Леонид Алексеевич отступил в сторону, приглашая гостя в нумер.

– Благодарю, – теперь улыбка на лице доктора была слегка смущённой, – но предупреждаю вас сразу, что, принимая меня первым, вы навлекаете на себя недовольство господина исправника.

– Мне не привыкать, – петербуржец указал рукой вглубь комнаты.

Закрыл дверь.

– Я… – начал Сеневич, но тут же осёкся.

– Вы раздевайтесь, в номере довольно жарко.

Через некоторое время сидели в креслах.

– Простите, что не могу ничего предложить. Вы сами понимаете, что здесь я в качестве нежелательного лица, которое приехало донимать местные власти.

– Их полезно донять, иначе они не увидят ничего далее собственного носа. Вы простите, что вот так врываюсь к вам, но наболело. Если ничего не предпринимать, то преступления будут продолжаться и далее.

– Вы в этом уверены?

– А как же! – Взгляд Сеневича выражал заметное беспокойство. – Ранее была надежда на то, что из столицы приедут люди, которые расследовали не одно преступление и найдут злодея, но теперь некое сомнение закралось в голову…

– Вы говорили, что я навлеку на себя недовольство исправника?

– Именно так. Вы же встречаетесь со мною первым, а не с ним, представителем власти. Он вам этого не простит.

– Извините, Руфим Иосифович… – Шереметевский вопросительно посмотрел на доктора: мол, могу я к вам обращаться по имени-отчеству? Сеневич кивнул. – Но я прибыл сюда не искать расположения господина исправника, а заниматься делом, которое мне доверил господин Дурново. Поэтому если будут чиниться препятствия, то ваш Гречёв ответит перед ним.

В дверь снова раздался стук.

Сеневич вздрогнул.

– Вы кого-то ждёте? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Нет, – ответил Шереметевский и пошёл открывать.

За порогом стоял Попов, а позади него Коцинг и Гурский.

– Проходите, господа. Разрешите представить: доктор Сеневич, а это мои помощники Яков Яковлевич Коцинг и Роман Сергеевич Гурский. С господином Поповым вы, видимо, знакомы.

– Совершенно, верно. – Руфим Иосифович с жаром пожал руку Аполлинарию Андреевичу, а потом петербургским гостям.

– Надеюсь, вы не против присутствия этих господ при нашей беседе.

– Отнюдь, я буду рад поделиться своими соображениями. Ведь это вы, – доктор посмотрел сперва на Коцинга, потом на Гурского, – будете вести расследование?

– Мы, – в один голос произнесли Яков Яковлевич и Роман Сергеевич.

Когда расселись, с минуту молчали, только обменивались взглядами. Никто не решался первым начать разговор.

– Если уж вы все у меня в гостях, – Шереметевский окинул взором сидящих, – то по праву хозяина я начну первым. То, что девицы умерщвлены одной рукой, ясно не только по отчётам и актам, а по возрасту убиенных, расположению трупов, их позам, верёвке. Здесь, по-моему, понятно…

– Это вам понятно, но не нашему исправнику, – с горячностью вставил доктор и украдкой посмотрел на Попова.

– Сейчас мы говорим о сидящих в этом номере, а здесь собрались мастера своего дела, на счету которых не один десяток раскрытых преступлений.

– Хорошо. – И доктор рассказал о своих выводах, которые почти полностью совпадали с теми, о которых говорили в поезде. – Так что всё обстоит вот таким образом.

– Понятно, – произнёс Шереметевский. – Но вас никто в Тихвине не хочет слушать?

– Совершенно, верно, никто, – вздохнул Сеневич. – Наш исправник уверен, что девицы гулящие и сами виноваты в своей гибели. А того, что обстоятельства убийства одинаковы во всех случаях, Андрей Иванович не берёт в расчёт; вернее, он больше слушает нашего судебного следователя Подгурского, – А это что за птица? – вмешался в разговор Коцинг.