Крик последней истины

Наконец, активируя механизм открывания, Алина потянула за ручку одной из дверей, приглашая меня войти первым, что я и сделал не колеблясь. Вместо небольшого кабинета с детьми за партами, который я ожидал увидеть, моему взору предстало огромное пространство по типу коворкинга. Где-то были зоны для рисования и лепки, где-то мягкие мешки и гамаки с качелями. Ближе к краям находились закрытые полустеклянные помещения, в которых взрослые что-то объясняли детям, крутили обучающие мультфильмы, занимались чтением, письмом, и другими вещами, требующими большей концентрации. Видимо, я был очарован этим зрелищем, поскольку Алине пришлось взять меня под руку, чтобы двинуть в нужном направлении: “Идем, я тебя познакомлю с преподавателями”, и она потянула меня к центру этого огромного зала. Мы прошли мимо группы детей, собравшихся у пианино, в сторону небольшой зоны с разрисованными маркерными и черными досками с мелками, свернули за ней направо по направлению к стене с небольшой дверью, ведущей в непрозрачный кабинет. Постучавшись, Алина открыла дверь и вошла первой, представив меня женщине лет пятидесяти, которая исполняла роль координатора учебного процесса в младших классах у детей с первого до четвертого класса, которых всецело и вмещало то помещение. Через окно виднелась также и наружная зона для более шумных и активных дел. Координатор объяснила мне, что дети по большей части сами находят себе занятие, что в задачи учителей входит удовлетворение их естественного любопытства. “Конечно же, есть минимальные дневные нормы для уделения времени письму, чтению, некоторых других предметов, – объясняет мне она, – но мы стараемся побудить ребенка к тому, чтобы он добровольно собирал эти часы. В основном, примера друзей и ровесников оказывается достаточно, но иногда важно не упустить момент, когда ученика стоит мягко подтолкнуть. Например, собрать всех недобравших час в группу и проводить в кабинет, так они не будут чувствовать себя отстающими”.

Меня мучал вопрос, как же уследить за каждым ребенком, на что эта женщина, с прической, делающей ее похожей на одуванчик, показала мне профиль обучающихся на спроецированном изображении на стене. Записи около ста детей были представлены в виде разноцветного списка, где более розовые тона указывали на детей, которым оставалось меньше времени до конца дня, чтобы пройти обязательные уроки. Смахнув ребром ладони она сменила график на пузырьковую диаграмму в трехмерной модели, где размер пузырьков означал количество времени, уделенного ребенку. Горизонтальная ось распределяла учащихся по положению их в общей учебной программе начальных классов, вертикальная – по успеваемости, а третья ось глубины позволяла видеть отдельные пузырьки без их наложения друг на друга при масштабировании. Самой интересной частью был именно диаметр, который включал в себя различные виды внимания: обязательные уроки, групповые занятия и индивидуальное общение. Она отфильтровала график по последнему параметру и объяснила: “Вот этот маленький кружочек – это двое детей, которым меньше чем другим было уделено персонального внимания за этот учебный год. Теперь с этим фильтром сюда входят только разговоры один на один: работа психолога, визиты волонтеров и старшеклассников”. Она коснулась этой сферы, которая тут же разделилась на две, каждая с небольшим прозрачным ореолом вокруг. “Прозрачным выделены запланированные объемы встреч, которые должны компенсировать этот дефицит. Человек, который проводит встречу, выставляет процентаж полноты взаимодействия и может выставить низкое значение, если посчитает, что цель не была достигнута в полной мере”, – объяснила она одну из причин наличия маленьких пузырьков. Через полчаса должна была состояться такая встреча с одним из этих двух детей второго класса. Кликнув на какой-то из них, она показала данные по ребенку, которые содержали в себе информацию о его часах, последних встречах, комментариях в секциях о проблемах и увлечениях, и прочую информацию. Женщина-одуванчик попросила искусственный интеллект дать краткую выжимку из последних взаимодействий, и через мгновение мы получили описание, что основной заботой последних десяти сессий было нежелание ребенка заводить новых друзей и его беспокойства на этот счет. Предыдущими встречами были исключены возможные причины, вроде заболеваний и семейных проблем, а темой недавних были репетиции и игры первого диалога незнакомцев, по итогу которого собеседующие сходились в отзывах о том, что ребенок достаточно развит в коммуникации и не страдает от комплексов.

“А вот и наш уникальный преподаватель! – прокомментировала она открывшуюся дверь, взглядом указывая на девушку моего возраста с черными волосами, собранными в конский хвост. – Редкое сочетание талантов психолога и учителя”.

После знакомства с ней, как с человеком, который проведет эту встречу со второклассником, координатор простилась с нами, поскольку ей нужно было вести урок. Оставшись наедине, я задал интересующий меня вопрос: “Каким образом была решена проблема опасения родителей, что школа и государство будут внушать детям идеи, которые им не по душе? Ведь сложно создать программу, с которой все бы согласились. Например, в Казахстане был предмет самопознания, в Польше он назывался этикой, в США и других странах – по-другому. Но все они испытывали проблемы с содержанием и отношением к этому содержанию”.

На что она живо ответила: “Так ведь у нас нет строгой регламентации. Это и не имеет смысла, потому что нельзя же описать все возможные проблемы и отыскивать их в каждом ребенке. Они уникальны для каждого случая. Опасений по манипуляции не так уж и много, потому что большая часть собеседующих – это представители общества, а не школы или государства. Любой желающий может подать заявку на разовое или ситуативное волонтерство по темам, в которых он хотел бы участвовать. Более того, мы сами это предлагаем, рассылая предложения людям разных взглядов и профессий. Поэтому общая повестка остается стабильной и понятной родителям. Я читала про ваше время, тогда школьники вообще без фильтрации копались друг у друга в головах. В любом случае, каждый человек, хочет или нет, по умолчанию оказывает влияние на умы младших каждым своим поступком”, – она говорила это, глядя на экран с данными ребенка, с которым нам предстояло встретиться. “Видите все эти отзывы и взаимодействия? Если происходит трагедия, то собирается консилиум для определения причин, где все эти данные помогут нам понять, где мы ошиблись. Ужасно, как в твое время игнорировали проблемы стрельб и суицидов в школах, строили стены и детекторы вместо того, чтобы убирать барьеры между детьми и взрослыми. А ведь суицид – это последний крик истины, когда тебя уже никто не слышит, не замечает твоих проблем. В обществе лжи и масок эти вспышки правды должны были быть на вес золота”, – она отключила виртуальный экран и, мгновение задумавшись, спешно повела нас на выход из кабинета, словно стараясь оставить здесь свое чувство подавленности.

Выйдя в детский коворкинг она устроила нам небольшую экскурсию, объяснив, что из взрослых учителями являются меньше половины. Остальные – это волонтеры, стажеры различных направлений, а также учащиеся из старших классов, собирающие свои часы коммуникации, либо недели рабочей стажировки. Учет взаимодействий для построения тех графиков, что мы видели в учительской, происходил за счет браслета, который носили на руке, либо станций связи – небольшой участок стены со специальной маркировкой, который активировали биометрически. К примеру, когда группа детей заходила на урок, то каждый отмечался на входе в помещение, что позволяло преподавателю лишь выбрать раздел урока и свериться по количеству детей, чтобы никого не упустить. Нередко занятия проходили с преподавателем и несколькими помощниками, особенно при форматах амфитеатра и практики. Это помогало лучше захватывать и удерживать внимание детей, формируя более эффективные группы и мотивируя менее активных на участие, что, в свою очередь, было практикой организации и взаимодействия для самих помощников.

“Через пару минут уже время беседы, вы пока посидите здесь. Наш разговор с малышом должен быть один на один, но я его приведу сюда, сядем к вам поближе”, – она быстро развернулась, прочеркнув в воздухе дугу своим конским хвостом, оставив нас двоих в зоне с диванчиками и редкими, не создающими шума, игрушками. Алина включила проекцию экрана на небольшом столике перед нами: “Создаю нам алиби”, сказала она с важным видом и сунула мне в руки мягкого медведя. Я не успел выразить сомнения в логичности этой картины, потому что мальчик с психологом уже подходили в нашу сторону, о чем-то разговаривая.

– … можно принести и разложить как тебе удобно. Вот, давай здесь присядем, как раз никого из детей нету и не будет шумно, – они сели на соседнем диване, полускрытым от нас вьющимися цветочными побегами. – Кстати, я заодно хотела у тебя спросить на счет мальчика из другой школы. Он на один год старше тебя и дружит только с двумя одноклассниками. А теперь один заболел, а другой с родителями поехал в отпуск, и из-за этого ему не с кем играть. Не знаешь, с кем его можно познакомить?

– Он же может поиграть с другими.

– Думаешь, ему скучно одному?

– Ну он может играть в свои игры, которые любит. Конструктор там, или строить доминошки.

– А если бы он подружился с каждым человеком из своего класса, ему наверное было бы никогда не скучно?

– Со всеми? – задумчиво спросил мальчишка, немного поразмыслив. – Но тогда ему некогда будет в свои игры играть.

– Почему?

– Например, он будет что-то строить, а к нему будут подходить постоянно, просить играть.

– Тогда можно сказать, что поиграешь после этой игры, – предложила она, расставляя мягких персонажей, оживляя эту сценку.

– Их же будет много, – и мальчик взял в охапку несколько игрушек, включив их в действо.

– Думаешь, нужно много времени, чтобы дружить со всеми?

– Ага, – ответил он, держа руками плюшевую панду, вокруг которой собрались другие звери, просящие уделить внимание.

– А сколько этой панде нужно друзей, чтобы не было слишком много? Можешь убрать лишних, если хочешь.

– Наверное один или два, – и он убрал всех, кроме белого медведя.

– А вдруг мишка не придет в этот день, тогда панде, наверное, станет грустно из-за того, что она одна останется на целый день? – предположила она, аккуратно убирая мишку.

– Зато он не обидится, – указывая пальцем на белого медведя в руках учителя, уверенно произнес мальчуган.

– Он обижается, если дружить с другими?

– Нет, но когда он придет, а я буду играть сам, – панда подпрыгивала у него в руках с ноги на ногу, – мы с медведем сможем играть когда захотим.

– Получается, ты думаешь, что тебе не хватит времени дружить с новыми друзьями?

– Ага, – спокойно ответил он, крутя панду в руках.

Они поиграли еще в несколько сценок, в ходе которых несколько раз возвращались к последнему выводу, но под различными углами. Первым делом я спросил об этом, когда, проводив ребенка, учитель-психолог вновь присоединилась к нам в этой мягкой зоне. Улыбаясь, она мне ответила:

– Тем, кто этого не понимает, я советую попробовать поговорить со своими детьми под воздействием каннабиса – так можно приблизиться к их способу мышления. Тогда станет понятным, почему детей так легко отвлечь, переключить их внимание, сменить настроение какой-нибудь мелочью. У них еще нет тех блоков, которые взрослые постепенно себе выставляют, защищая свой внутренний мир. И если родитель этого не понимает, то может причинить большой вред своему ребенку.

– То есть непонимание своих детей может быть злом? – задал я глупый вопрос лишь из желания больше раскрыть тему.

– Конечно! Это очень чувствительный период! У ребенка еще нет внутреннего барьера от вмешательства, а тем более от собственных родителей. Зависимость от них длится очень долго, а в детстве вы – как единая сущность. Поэтому любая неосторожная фраза может без фильтрации стать установкой в уме ребенка, – она закончила живо, будто на полуслове, с энергией выступления перед войском.

С этим сложно спорить. Не просто так большинство проблем, которые вытаскивают психологи, уходят корнями в детство. С детьми нужно разговаривать обо всех потенциальных травмах, пока они не ушли глубоко, как в моем воспоминании. Помню, в детстве я вышел на лестничную клетку, где, сидя на ступеньках, курил мой отец. Не помню, спрашивал ли я его о сигаретах, но он предложил, указывая на тлеющую в своей руке: “Хочешь затянуться?”. Я взял ее и наивно начал вдыхать полной грудью, в процессе чего рефлекторно раскашлялся. Всю жизнь я рассказывал эту историю знакомым, хвастаясь, какой хитрый способ придумал мой папа, чтобы я никогда не курил, ведь я действительно не курил. Но потом, в процессе самоанализа в одной из забегаловок, я вспомнил, что все-таки иногда подбирал бычки в детстве и набирал дыму в щеки, не пуская дальше. Размышляя об этом, я допустил сценарий, где мой отец дает мне сигарету безо всяких мыслей о каких-либо уроках. Что если тогда он просто был другим человеком, которому было интересно, как отреагирует на отраву организм его шестилетнего сына? К счастью, вся дальнейшая жизнь показала, что мне повезло с родителями. Но сама эта легкость, с которой даже самый глупый детский вывод может стать аксиомой в голове, просто пугает. Потому что эти установки опасны тем, что тебе и в голову не приходит подвергать их анализу, ведь это аксиома! Зачем ее проверять?

Мы еще поговорили немного о детских садах, где потеря тесной общинной связи, что была присуща древним обществам, компенсировалась созданием специальных центров. В них родители, в особенности женщины, могли вместе ухаживать за детьми, учить их коммуникации с раннего возраста и, при необходимости, временно передавать их под опеку других. Модель использовала принцип числа Данбара, когда в группах всегда поддерживается оптимальный размер участников, чтобы обеспечить крепкие социальные связи на долгие годы, воссоздавая почти что племенные отношения. Школы активно соревновались друг с другом в поиске наиболее эффективных подходов для привлечения цельных семейных групп из таких центров. В целом, конкуренция между школами достигла уровня, где преподаватели начали выступать в роли предпринимателей. Они стали фрилансерами, стремясь к инновациям в методиках обучения.

Порядочно нагруженный вьюками поводов для медитаций, я был рад моменту, когда мы начали прощаться с этим богатым миром в правом крыле здания учебного заведения. Только вернувшись в оазис зеленой парковой зоны я сменил гнетущую усталость на приятную. Я больше не хотел думать об учебе, о детях. Потому что это напоминало мне о своих, до которых мне так непростительно далеко.

– Как ты познакомился со своей женой? – мягко спросила Алина, словно чувствуя мою усталость.

– В первый раз я ее встретил в школе. Я был где-то во втором классе, она, кажется, на четыре класса старше. Помню, на перемене возле их кабинета я заметил толпу детей, заглянул внутрь и увидел, что она там сидит одна. Потом я узнал, что она просилась в туалет, прилежно тянула руку, потому что была послушная: даже слова не говорила. Но учитель, видимо, решил, что до перемены совсем немного, из-за чего в итоге стал причиной ее мокрых колготок. Тогда мне стало ее жалко.

– Ты ее так рано встретил? Над ней не смеялись?

– Нет, почему-то никто не смеялся. Наверное, она для всех была хорошей.

– А как вы начали встречаться? – допытывалась она, будто в ожидании волнительного романа.

– Да не мог я с ней встречаться с такой разницей в возрасте. Просто старался быть поближе, пересекаться почаще. Где-то в пятом классе, например, ходили с ней по коридорам школы и болтали о всяком. Но не только вдвоем, иногда с одноклассниками. Сидели как то на подоконнике, и кто-то завел разговор, нравится ли она мне, а я ей. Мы оба сказали, что да. Посмеялись, да и все. Потом, когда она заканчивала одиннадцатый класс и должна была идти в университет, мы часто ездили с ее подругами на всякие вечеринки – в Алмате всегда было, где погулять. Но я ее все равно воспринимал, как взрослую, стеснялся. Но старался, например, в такси садиться к ней поближе, тайком поглядывал.

– Блин, это же классно! – протяжно пропела она, наклонив голову к моему плечу.

– Вспоминать классно, а то и дело расставаться на долгое время что-то не очень.

– Но это же романтика, – мечтательно улыбается Алина. – А как ее звали?

– Гюзаль.

– Красивое имя. Университет вас разлучил?

– Да, я доучился до девятого класса и пошел в колледж в другом городе. Начал учиться прилежно, чтобы быть умнее, взрослее. Встречался с разными девушками, чтобы перестать бояться знакомств и расставаний. Потом, после университета и армии, вернулся в Алмату, созвонился с ней и встретился.

– Ой, ты как то быстро рассказываешь. Ну хоть хотел встретиться с ней? Ждал этой встречи всю свою жизнь?.. – недовольно подсказывает Алина слова, которые хочет услышать.

– И хотел, и не надеялся. Был как невозмутимый Будда, – продолжаю над ней издеваться. – Где я буду ночевать теперь, кстати?

– Прямо напротив моего дома я нашла тебе квартиру, почти уже пришли, – процедила она быстро-быстро. – Так как ваша встреча прошла, хорошо?

– Да, я подошел к ней, когда она ждала меня на лавочке, и говорю: “Эй, девочка, выходи за меня замуж”.

– Классно… – сказала она и звонко рассмеялась.

Алина летала в облаках какое-то время, пока мы не оказались в моей квартире, где она рассказала мне о том, как пользоваться холодильником и интерфейсом приготовления еды. Мы также распаковали браслет связи, которым она меня научила пользоваться, и я сразу же попросил ее показать, как я могу включать свою любимую музыку. Перед уходом она пообещала сама выбрать тему следующего дня, на что я был более чем согласен. Я съел что-то из того, что Алина приготовила мне во время демонстрации, почистил зубы и рухнул в кровать.

Чувство

Новый день встретил меня звонком по браслету связи, который я не сразу принял из-за того, что его мелодия не была похожа на мои предыдущие будильники. Это растянуло мой выход из бессознательного мира снов, сделав пробуждение практически добровольным. Чувствуя себя выспавшимся и полным сил, я ответил на голосовой вызов Алины доброжелательным “привет, моя хорошая”, на что получил не менее теплое приглашение покинуть наконец свою постель и выходить на улицу через полчаса. Запрограммировав приготовление рисовой каши на молоке, я выглянул в окно оценить переменную облачность и легкое покачивание верхушек деревьев, чтобы выбрать себе подходящий прикид из гардероба у моей кровати. Увидев в нем каштановую рубашку среди прочих, мне пришлось отмахиваться от мыслей, что я на мгновение дольше, чем следовало бы уделяю времени своему образу. Поэтому я выбрал черные штаны и именно эту рубашку, чтобы бросить ей в глаза то же, что бросилось мне. Во время завтрака в голове возник вопрос: “Она же сама выбирала все эти вещи?.. А, неважно. Можно и поиграть с этой шатенкой”. Я поймал себя на мысли, что таким образом и формируется привязанность, поэтому нужно отвлечь себя. Пытаюсь найти подходящую музыку, но каша в тарелке заканчивается быстрее. Осталось почистить зубы, затем, может быть, полежать минут пять – и можно выходить.

Между делом вспоминаю случай из своего студенчества, когда летом, возвращаясь с прогулки, я присел на лавочку в небольшом парке уже недалеко от дома, чтобы насладиться уходящей теплотой сентябрьского вечера. И тут я заметил что совсем недалеко от меня – было до них шагов пятнадцать – на такой же скамейке уютно расположились две стройные девушки в белых блузках. Сумерки, горящий уличный фонарь за ними – не могу разглядеть лиц. Они были напротив меня, точнее впереди справа. Было похоже, что девушки тоже меня заметили: я судил об этом по тому, как они себя вели, разговаривали и т.д. Та, что была справа мне понравилась больше: понравилось телосложение, поза, с которой она сидела, закинув левую ногу на правую, отчего ее ножки слегка были обращены в мою сторону. Еще понравились ее туфли на колготках. Очень запомнилось то, что она пару раз трогала свою левую щиколотку, висящую в воздухе, будто снимая усталость… Все это для меня было сигналами, хотя я это понял уже потом, а в тот момент меня просто тянуло к ней. Вот так, созерцая, я просидел, без преувеличения, около получаса. Все это время решался подойти, пробегали различные мысли: она старше меня, а вдруг подойду и она мне не понравится, а вдруг третье, десятое… Однако, банального “а вдруг пошлет” не было: я даже специально себя об этом спросил тогда. То был скорее страх ударить в грязь лицом. Краем уха слышу, что кто-то подошел ко мне и спрашивает, можно ли присесть, на что я бросил свое “конечно”, неспешно встал и по инерции пошел туда, куда глаза минут тридцать глядели…

Не важно, были ли те сигналы бессознательными, намеренными или их не было вовсе – они завладевают сознанием, как та рубашка цвета красного дерева. Чем более уверенным в себе становится человек, тем больше таких сигналов он соотносит на свой счет. На этом поприще, обретая силу, делаешься уязвимым. Потому что всегда будут оставаться сомнения: сделала ли она это нарочно, либо произошло совпадение. Про последнее, когда автором такого сигнала выступил уже я, вспоминаю другой случай. Тогда, в классе шестом мальчики с девочками нашей школы вдруг массово перешли на приветствие друг друга воздушным поцелуем у щеки. Никогда ранее не целовав девушек в щечку, я растерялся, когда Гюзаль намекнула на это, дескать на прощание. Ну я и поцеловал… причем не так, как все: целуя воздух возле щеки, а как ребенка. Я поцеловал ее в щеку, дотронувшись губами и громко чмокнув. Реакция у нее была изумительная: она была в восторге настолько, что через пару дней я увидел, как она тихонько наблюдает за мной через зеркальце своей косметички, которую она быстро отвернула, когда наш взгляд встретился. Так, совершенно случайно, я вступил на тропу изучения механизма обмена знаками внимания.

Мне пришлось прервать поток воспоминаний, чтобы надеть обувь и выйти на улицу. Не успев разочароваться в том, что Алины еще нет и мне придется ее дожидаться, я обернулся на прикосновение сзади. Разворачиваясь, краем глаза замечаю убегающий от моего взгляда женский силуэт: “Играешься?”, спрашиваю, переставая крутиться. “Готов к приключениям?” – отвечает она игриво, на что я киваю головой. Я уж было приготовился к долгой неспешной прогулке как в предыдущий день, но тут она остановилась возле изящных форм автомобиля оранжевой расцветки и предложила мне прикоснуться к задней двери своим браслетом. Дождавшись, пока я это сделаю правильно, она обошла авто с другой стороны и так же открыла заднюю дверь, после чего мы сели рядом, разделенные небольшим подлокотником. Я быстро смекнул, что шофера нам ждать не придется, и, действительно, мы начали движение с пустым водительским креслом.

– До магнитной дороги недалеко, автопилот должен справиться, – решила она меня успокоить, видя, как я то и дело посматриваю вперед.

– Вчера я видел похожие машины в небе.

– Магнитные дороги сделали более выгодными, чтобы не засорять и не усложнять небо. Да и мы не торопимся.

– Я почему-то думал, что машины будущего будут без колес, – сказал я, улыбаясь.

– Ну, уж так получилось, что изобретатель колеса обогнал свое время на тысячи лет. На природу, например, иногда удобнее на колесах.

Наконец мы выехали на магнитную дорогу, что я ощутил по тому, как более плавным стал ход, будто мы пересели на поезд или даже самолет. Пристегиваться тоже не пришлось, потому что это требовалось лишь во время полетов, да и то по особым случаям. Системы безопасности дублировались не только в самом автомобиле, но и во всей инфраструктуре. Так, магнитные дороги имели самостоятельную систему предотвращения ущерба, принудительно останавливая или смещая транспортные средства если по расчетам прогнозировалось столкновение.

– Вы сразу поженились с Гюзаль тогда, после того, как встретились? – спросила Алина, когда иссякли мои вопросы о способах передвижения.

– Нет, пару лет еще встречались. Она же мне не ответила согласием сразу. Потом говорила, что не посчитала предложение серьезным. Может так оно и было.

– А насколько ты хорошо знал ее на тот момент?

– На самом деле не очень. Люди же меняются, а мы давно не виделись – первое время даже были немного как чужие.

Поскольку желание Алины узнать о моей прошлой жизни чувствовалось явно, я решил ей все поведать в мельчайших подробностях, чтобы отвадить ее от расспросов в дальнейшем. Я рассказал, что в тот вечер встречи с Гюзаль я заранее арендовал квартиру в одном жилом комплексе, куда собирался ее пригласить. Потому что после множества встреч в студенческие годы я знал, что чем позже происходит этот момент, тем сложнее его будет добиться в дальнейшем. Так уж мы устроены, что когда кто-то нам нравится, мы влюбляемся в образ, который сами себе создали, в свои надежды, которые шепчут, что это, возможно, тот самый человек, которого ты искал. И рецепт для меня был прост: поскорее оказаться в уединенной атмосфере, почаще меняя декорации встреч, накатами двигаясь в сторону апартаментов. Оправданием мне служило то, что после проведенной ночи уже не останется поводов для игр на определение доминантности и начнется более искренний период, когда можно узнавать друг друга без лишних задних мыслей.