Крик последней истины

Алмас Тоимбек

Крик последней истины

Пролог

– Как же вышло так, что мы не понимаем друг друга спустя столько лет? – задал я этот вопрос вслух, не возлагая надежд на ответ. Но в этот раз она полностью открыла мне свой разум, что пролил свет на разницу между нашими поколениями, к которой я все никак не могу привыкнуть.

Рассуждения о взаимопонимании она начала с описания того, как люди воспринимают окружающий мир. Как пример, она взяла зрение: “Давай подумаем, как именно мы видим”. Глаз реагирует на свет, который, в свою очередь, является волновым излучением. От длины волны зависит, наблюдаем ли мы желтый, зеленый или какой-либо другой оттенок. Это схоже с тем, как мы слышим разную высоту звука в зависимости от того, в каком месте зажата гитарная струна. Укорачивая ее, гитарист увеличивает частоту колебаний, извлекая более высокий звук, а удлиняя, понижает высоту и мы слышим низкие частоты. И точно так же, как мы не слышим ультразвук и инфразвук, мы не видим крайние световые спектры.

Цвет, который мы воспринимаем, – это сигнал, поступающий на сетчатку глаза, откуда по нервному импульсу он передается в мозг. Первое свечение мы начинаем воспринимать еще в утробе матери, и его интенсивность многократно усиливается после рождения. Однако это еще не то зрение, что четко различает контуры и глубину – это умение придет с практикой. Пока что мозг лишь адаптируется к этим обильным электрическим сигналам от глазного нерва и учится их анализировать. К этому стоит добавить огромный объем информационных потоков от запахов, звуков, осязания и других чувств, которые также требуют распознавания и анализа, так что процесс обучения происходит на множестве уровней одновременно, требуя отделения одного вида восприятия от другого.

Я слушал ее внимательно, но на этом месте невольно вспомнил об эпизоде из своей прошлой, можно сказать, жизни. Приехав в город, где жили мои родители, первое время я ночевал у них дома, чтобы восполнить дефицит общения, накопившегося за несколько лет. Стоит отметить, что в Казахстане есть традиция гостеприимства, когда гостю, особенно родственнику, обязательно накроют стол. И даже если у человека мало времени, уйти не выпив чаю будет признаком неуважения. А после долгой разлуки к приезду гостя готовятся весь день, чем занимаются преимущественно женщины, занятые приготовлением национальных блюд. Нередко это целое мероприятие, куда приглашают родных, чтобы за большим столом обменяться новостями, поднять бокалы вслед за произнесенными тостами каждым гостем начиная от старших к младшим. Приехавшего издалека принято приглашать к себе домой, и не редкость услышать предложение переночевать от родственников. Поэтому, в ответ на все эти энергозатраты, дурным тоном будет поесть и отдохнуть в первый день, чтобы затем не уделить вниманием в ответ. Особенно, если это родители.

И вот, спустя время, я решил провести у себя дома хотя бы пару дней, побыть немного в одиночестве, чего иногда не хватает из-за сущих пустяков, таких как возможность свободно разговаривать по телефону, не думая о том, что тебя услышат, либо выспаться на следующий день в полнейшей тишине и пообедать в ресторане. Ближе к вечеру мать звонит и говорит: “Приходи, если еда там закончилась, мы здесь как раз вкусное готовим”. А я отвечаю, что эти дни квартира полностью свободна от гостей и семьи, что я может быть воспользуюсь этим и приглашу друга, которого тоже давно не видел. Но добавил, что если случится так, что мы все съедим, то поздно вечером я приду. Все эти детали я рассказывал, чтобы она не додумывала что-то иное. Например, что я своим уходом хочу отдохнуть от родителей, что они меня утомили или сделали что-то не так.

И эти мысли о нежелании обидеть, о выборе деталей рассказа, максимально исключающих двоякое толкование – все это крутилось в голове во время этого самого телефонного разговора, словно ментальная битва за шахматную партию. И деталь о том, что вечером я, возможно, приду, была добавлена только из этих соображений. Чтобы еще раз показать, что я вполне могу прийти сегодня вечером, что нет во мне никакой обиды, из-за которой я вдруг решил сегодня не оставаться у них.

Тем не менее, мама могла интерпретировать мои слова по-своему, решив, что я прихожу только ради еды, а не желания быть вместе. Или могла подумать, что мой акцент на еде – это скрытый упрек за то, что предыдущим утром на кухне не было ничего на завтрак. Это пример обратной стороны традиции гостеприимства: ожидание и даже требование ей следовать, а также опасение по поводу достаточности приложенных усилий. Вроде того, что гость может обидеться на пустой стакан чая, который хозяйка упустила из виду и вовремя не наполнила, либо разочарование во вкусе еды и температуре напитков. Разумеется, никаких требований даже к наличию еды я не имел, стараясь больше приносить в дом родителей, чем съедать в нем. Это люди старших поколений более ранимы этими нюансами, потому что воспринимают их более серьезно, чем молодые. Но ведь есть вероятность, что такая мысль могла быть ею допущена, а в таком случае страшно представить, какую обиду ты мог нанести подобными намеками. И не поймешь: как говорить, какие слова использовать. Очень сложно искать правильные слова, которые никого не обидят, которые будут поняты именно с тем смыслом, с которым ты их формировал.

Это воспоминание отошло на второй план, когда мы вернулись к примеру, где рассматривали зрение, и я вновь сфокусировался на рассказе моей философствующей собеседницы.

Как именно мозг воспримет от сетчатки свой первый в жизни электрический сигнал, скажем, зеленого цвета? Здесь и начинается самое интересное: сформированная связь нейронов мозга будет уникальна для каждого человека, как уникальна наша радужная оболочка глаза. А значит, гарантировано, что тот зеленый цвет, который вижу я, будет не тем зеленым цветом, что видит другой. В младенчестве мы не можем дать названия тому, что видим, потому что еще не научились мыслить. Когда-нибудь потом нам скажут, что это зеленый, и мы так и будем его называть. Но в нашем мозгу он будет представлен уникальной связью нейронов, реагирующих на длину световой волны.

Можно даже пойти чуть дальше и допустить, что мое чувство созерцания зеленого цвета другой человек может воспринимать как прикосновение к ладони. Может быть, другой человек видит осязанием или вдыхает аромат сирени, ощущая это как звук? Это просто примеры, пусть может и преувеличенные, для того, чтобы максимально подчеркнуть, что это могут быть совершенно несравнимые вещи. Несравнимая разница между нами в том, как мы ощущаем мир.

Взгляни на любое дерево на фоне неба за окном и подумай о том, что только ты его видишь именно таким. Никто на свете больше не видит его точно так же. Если задуматься, это может вызвать чувство колоссального одиночества, сравнимого с тем, что могло бы испытывать божество, которое осознаёт свой абсолют в этом мире. Да и сам мир, вполне вероятно, существует только в его порождении.

А значит, и люди совершенно разны. Добавь к этому генетические различия в формировании мальчиков и девочек, различия в их воспитании, окружении, и ты получишь ответ на свой вопрос: как же вышло так, что мы не понимаем друг друга.

Пробуждение

Для усиления впечатления от чтения и полного погружения в атмосферу описываемых событий, рекомендуется включить музыкальное сопровождение, доступное на YouTube по указанному названию.

Слушайте музыку во время неспешного чтения текста, воспроизводя композицию единожды – от начала и до конца, придерживаясь дополнительных инструкций, которые могут быть указаны в скобках. Регулируйте громкость так, чтобы музыка служила фоном и не отвлекала от чтения, предпочтительно на низком уровне.

Если глава подходит к концу, дослушайте остаток музыкального произведения в тишине.

Спешка при чтении может испортить впечатление от всего романа.

Second Moon – Lost memory

(мелодия в тишине, затем слияние с текстом после первой минуты проигрыша)

Странное ощущение. Начинаю вновь осознавать себя, хотя еще присутствует звон в голове, огнем горят щеки. Прекратил двигать челюстью влево-вправо, а почему это делал уже и не вспомнить… Но меня не покидает ощущение, что это невероятно важно: “Право… Лево… Почему право? Надо запомнить: право – что же с этим связано?”… Так, глаза закрыты: нужно напрячь волю и разомкнуть веки, что получается с большим трудом. Не могу припомнить, чтобы я шел на операцию, но я, действительно, в палате. Кругом все светло, белая простынь и всякие трубки, да системы. Я склонен доверять врачам, особенно если уже находишься в постоперационном состоянии, вот только память о каких-либо серьезных проблемах со здоровьем ко мне не возвращается. Нет, свою жизнь я помню: родился в небольшом городке Казахстана, ходил в детский сад, любил ездить на велосипеде со школьным другом детства, затем колледж, университет, год в армии, работа… Вполне похоже на истинные воспоминания…

Мой самоанализ был прерван мягко открывшейся дверью, на которую я с трудом повернул голову, лежащую на подушке. Это, по всей видимости, доктор. Мужчина моего возраста… “Так, а мне сейчас тридцать пять”, – быстро припомнил себе в качестве очередной проверки. Белый халат намекает на то, что у него могут быть ценные сведения о том, почему я здесь.

– Добро пожаловать в новый день, долгожданный гость! Тебе сейчас будет сложно говорить, но я знаю, что ты можешь многого не помнить – это нормально. Сейчас, дай мне только проверить твои показатели.

– Мхм, – ответил я, подумав, что быть слушателем будет более энергосберегающей стратегией.

Настроив что-то на аппаратуре у моего изголовья, доктор подтянул к себе небольшой стул и провел пару тестов с моими зрачками, задал простые вопросы, на которые я должен был ответить либо “да”, либо “нет” любым удобным мне способом: “С целью понять степень моего пробуждения, чтобы не разговаривать с воздухом”, заключил я.

Доктор объяснил мне историю моей болезни. Все началось с поездки в Алмату на поезде, который неожиданно сошел с рельс. Сразу после инцидента меня доставили в госпиталь без сознания, но врачи не смогли найти причину моего состояния. Первые дни в больнице и множество последующих исследований, включая тесты и сканирования, не выявили травм, инфекций или нейрологических заболеваний. Неделя за неделей, месяц за месяцем медики лишь разводили руками, не понимая, что со мной происходит. В итоге, мое состояние назвали комой неизвестного происхождения.

На четвертый год регулярного медицинского наблюдения врачи обнаружили у меня рак суставов. После того как мне заменили коленный сустав и годовое наблюдение показало прогрессирование болезни, мои родители приняли решение о криогенной заморозке с надеждой, что в будущем, когда медицина станет более продвинута в лечении рака, технологии безопасного пробуждения уже будут доступны. На тот момент крионика начинала набирать популярность, и Казахстан, привлекавший инвестиции за счет своей лояльности к отечественным разработкам, стал для меня спасением. Я оказался в списке на заморозку одним из первых после полной легализации этой процедуры в стране.

Да, я помню, что из-за коррупционных скандалов начала 2020-х годов в Казахстане стал очень популярен термин “местного содержания” – процент товаров и услуг, произведенных внутри страны. Видимо, крионика стала одним из таких дотируемых государством проектов, призванных отвлечь население от недавних политических провалов, показав победы, либо, на худой конец, процесс стремления к изменениям.

В течение следующих ста пятидесяти лет мир значительно изменился. Лечение рака и технологии крионики претерпели значительные изменения благодаря международному сотрудничеству и научному прогрессу. Около 2040 года в США было разработано радикально новое лекарство от рака, но оно требовало длительных клинических испытаний и адаптации к различным типам болезни, что заняло еще сорок лет. Лишь немногим позже 2110 года в Японии достигли значительных успехов в технологиях крионики, создав методы для безопасного и эффективного пробуждения из долгосрочной заморозки в том числе и тех, кто был заморожен давно в прошлом. Однако мировые бюрократические и юридические препоны, а также необходимость координации усилий многих стран привели к тому, что полное внедрение и использование этих технологий было отложено на несколько десятилетий.

Пациенты, такие как я, обычно оставались в крионике без строгих сроков пробуждения, так как условия их завещаний часто не содержали конкретных дат желаемой разморозки. Это позволяло медицинским учреждениям давать приоритет в пробуждении тем, у кого были более четкие указания или научно-технологическая необходимость – когда прогресс подходил к моменту, которого ожидал какой-либо ученый для того, чтобы максимально эффективно применить свои знания в подходящих условиях нового времени.

– Разбудить тебя мы смогли только после того, как были урегулированы все эти вопросы и созданы условия чтобы безопасно вернуть тебя. Ты один из нескольких сотен человек, которых пробудили и вылечили за последние лет двадцать. И один из десятка успешно пробужденных из тех, кого заморозили по старым технологиям. Поэтому ты и долгожданный гость! – добрым тоном поведал мне доктор.

“Хорошо, когда люди работают на своем месте”, – подумал я, но лишь улыбнулся в ответ и попытался кивнуть.

– Да, пару дней тебе нужно будет прийти в себя. Инъекции стволовыми клетками помогут ускорить этот процесс. Кроме того, за годы в коме у тебя накопилась мышечная атрофия, которую мы выправили вместе с процедурами восстановления после рака. Сейчас у тебя новые суставы, генетически твои. Ткани восстанавливаются, поэтому можешь считать, что биологически тебе так же 35 лет, хотя официально годы в коме включаются в твой возраст. Думаю, я ответил на самые важные твои вопросы, чувствую, еще немного и утомлю тебя. Когда будешь готов, ты встретишься со своим проводником – это человек, который будет помогать тебе в адаптации к сегодняшнему миру. Если тебе что понадобится, здесь справа на бортике кровати есть кнопка.

“Теперь я хотя бы знаю, что меня не разбирали на органы”, – подумал я, знаком дав понять, что благодарен ему за открытость.

Встав, он не сразу вышел, поводив некоторое время руками по воздуху перед собой: “Виртуальный дисплей”, подумал я, но сразу принялся обдумывать информацию, свалившуюся на меня. Не выходит из головы 1177 год, который он назвал между делом – красивая дата для того, чтобы проснуться. Да, он дал ровно столько новостей, сколько мне было нужно. “Быть врачом – это призвание”, – подумал я, и это навеяло мне воспоминания о моем, теперь таком далеком, прошлом…

Очень редко я имел опыт общения с представительницами самой древней профессии – пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать все мои встречи. В один из таких вечеров, когда природное любопытство, желание сэкономить и лень берут верх, я в очередной раз познал разницу между искренностью и фальшью. И вот, провожая ее на выход, я задал ей вопрос: “Хочешь я дам тебе обратную связь? Не от каждого такое ведь услышишь, я бы сказал, редкий шанс. Это позволит вам повысить качество своих услуг”, выдавил я в игривой форме, имитируя тон телефонного консультанта ради смягчения неловкости. Последовало согласие, которого опасался мой внутренний интроверт, но я не оставил ему выбора.

“Чем отличается хорошая бабочка от плохой? – начал я. – Хорошая смотрит прямо в глаза цветку, над которым порхает. Плохая же, напротив, избегает взгляда. Хорошая бабочка внутренне сама выбрала эту деятельность и получает от нее эмоции, а плохая исполняет обязанность, желая как можно скорее закончить сбор нектара и полететь дальше. Любая бабочка, которая услышит эти слова, в следующий раз обязательно вспомнит про зрительный контакт – теперь это часть самоанализа для нее. Она лишена выбора. Если же ей не удастся выдержать взгляда, не говоря об искренности, то она поймет, что это не ее путь. Ей никогда не стать элитной бабочкой”, – заключил я, замыкая логику.

Ее взор отразил мне смесь злости и испуга, либо я сделал такой вывод мгновением позже из-за хлопнувшей с силой входной двери, переписав этим событием в моей памяти то, что я действительно увидел. Я пытался вспомнить ее взгляд, проиграть этот момент заново, как живую картинку, но никак не мог добиться этого. Было ли мое умозаключение о злости и испуге таким же до хлопка дверью? Теперь этого не узнать, ибо я падаю в сон от усталости и безвыходности…

… Миллионы паукообразных роботов трудятся в огромном количестве у бесконечно длинной розово-серой накатной стены. Одни вырезают из нее небольшие серые кусочки, прижигая сочащуюся жидкость, чтобы затем унести этот груз. Другие наращивают стену, заполняя углубления и утолщая там, где она заметно тоньше. Иногда стена начинает подергиваться, что заставляет роботов замирать, либо отлетать подальше. Во время одного из сильных подергиваний часть стены прорвал красновато-белесый поток, обволокнув стену и начав сворачиваться в густую массу. Сразу же налетела крупная стая пауков, чтобы вычистить это место, срезая куски, успевшие затвердеть. Оглянувшись вокруг я вижу: таких стен множество, они переплетены друг с другом, в них чувствуется жизнь, пульсация. Группы их шевелятся с некоторой непонятной мне закономерностью, обнажающей сложность и продуманность всей этой экосистемы. Тут я вижу необычного паука, чуть крупнее и агрессивнее остальных, который несется ко мне, всем видом показывая, что я здесь – чужак…

Просыпаюсь немного возбужденным, с огромным желанием напрячь мышцы тела, даже побить их кулаком: точно так же хочется почувствовать боль в мышцах накануне тренировки после хорошего перерыва и отдыха. И действительно, мне удалось потянуться в кровати испытав огромное наслаждение.

“Тебе лучше не особо активничать”, – услышал я женский голос. Повернув голову направо в сторону окна, я вижу девушку в бархатной черной рубашке и штанах, похожих на джинсы. На плечах она одной рукой придерживает накинутый белый медицинский халат, который, по-видимому, только что норовил с нее съехать. “Я тут книгу слушала… как ты себя чувствуешь?” – глядя на меня она достала стакан из тумбочки и принялась наливать какой-то напиток, который затем поднесла к моим губам. Апельсиновый сок… обожаю его за ощущение достатка, который он несет.

– Спасибо… Надо же, уже могу говорить.

– М-хм, теперь люди быстро пробуждаются. Скоро мы с тобой сможем выйти на прогулки. Тебе же интересно, как изменился мир за это время… Слышал про проводников для пробужденных? Меня зовут Алина, – ее речь была наполнена наивными, высокими нотками, похожими на те, что слышишь в детских разговорах.

Она рассказала мне о том, что в современном мире существует закон, по которому пробужденных было необходимо заново обучать новой жизни. Для этого и существовал институт проводников, который часто набирался из добровольцев или студентов-выпускников. “Я недавно закончила обучение на психолога, – увлеченно рассказывает она, – и теперь мой первый серьезный самостоятельный проект – это ты”.

Оказалось, что пока это втягивание не будет пройдено, пробудившийся не будет до конца считаться самостоятельным человеком. Юридически он оставался полностью ответственным за свои действия, однако определенные права ему были недоступны. К таким правам относились сделки с недвижимостью, возможность вести торговые и финансовые операции, владение и распоряжение собственностью и другие ключевые аспекты гражданской деятельности – все то, что в прежние времена складывалось в понятие полной дееспособности. Это было необходимым мероприятием, чтобы обеспечить, что вновь пробудившиеся могли безопасно и ответственно интегрироваться в сложные структуры современного общества, избегая юридических и социальных конфликтов.

– Как же будет определяться моя готовность к самостоятельной жизни? Будет какой-то экзамен?

– Нет, там все просто. Тебе зададут один единственный вопрос, что-то вроде: готов ли ты к самостоятельной жизни. Но к этому мы еще придем, сейчас тебе будет сложно это понять. Для начала мы узнаем, по каким правилам работает этот мир, как устроен здесь быт, как люди живут и все такое. Я должна сделать этот процесс максимально плавным для тебя, проводить тебе экскурсии, назначать встречи, отвечать на твои глупые вопросы и краснеть за тебя.

Казалось, она была очень довольна тем, как закончила свою фразу, как будто опекала меня, как ребенка. Но я лишь смотрел на нее с улыбкой, удивляясь странному чувству, будто я где-то с ней уже встречался. Она продолжила:

– Завтра мы уже будем готовы выйти на нашу первую экскурсию. У тебя есть какие-нибудь пожелания насчет завтрашнего дня, с чего бы ты хотел начать? Или я могу запланировать все сама.

– Давай начнем с образования. Думаю, если в образовании ничего не поменялось, то вся эта переадаптация – лишь громкие слова.

– А ты зришь в корень! Отличный выбор, тогда увидимся завтра.

– Один вопрос.

– Конечно.

– Этот неформальный стиль общения… Так сейчас принято?

– Ах да, насколько я знаю, английский язык повлиял на другие сильнее всего, но и сам из-за этого изменился. Сейчас уже не принято говорить на “вы” или использовать титулы. Мы обращаемся к людям по имени – это помогает уменьшить незаслуженные привилегии и почести. Так у каждого больше возможностей заявить о себе через реальные достижения, а не через статус или возраст.

– На первый взгляд звучит справедливо.

– Во всяком случае, так обстоят дела вне семейного круга, внутри вполне могут поддерживать традиции почитания.

– Следовало ожидать.

– До завтра!

В мое время в Казахстане эта традиция была достаточно сильна, но в действительности, ею зачастую пользовались все, кто старше тебя более чем на пять лет. Понятно, что возраст подразумевает житейский опыт, который должен выливаться в мудрость с течением времени, однако, на деле часто это было сомнительным. Взять даже наших президентов, которых на мое время можно было пересчитать по ластам одного пингвина: кто из них заслуживал звания аксакала? Первый, который взрастил культуру приспособленчества, лизоблюдства и коррупции, или второй, который, лавируя между Китаем и Россией, в заслугах имел стабильность в том смысле, что ничего не менялось ни в худшую, ни в лучшую сторону? Да, где-то уровень жизни точечно поднялся с девяностых годов, вошли в какие-то международные рейтинги и так далее, но эти достижения можно сравнить с тем, как глупая мать вменяет себе заслугой то, что ее дети не умерли с голоду в относительно стабильное время. Более-менее человеческие отношения складывались внутри семьи, которые, видимо, в некоторых случаях и разрастались до клановых, проникающих в политику страны. И при некоторой доле везения именно в семье ты мог найти советчика, который бескорыстно даст тебе направление.

В размышлениях незаметно подошла обеденная пора. К этому времени я уже мог приподняться на подушке, чтобы взглянуть в окно. Через прозрачный занавес было видно часть неба, а также верхушка какого-то дерева. Угол не позволял мне взглянуть на землю, но судя по листьям это было начало весны. Облаков я не видел, как и солнца. Как раз в этот момент дверь распахнулась, и в комнату бесшумно влетел дрон с небольшим контейнером снизу, который, по-видимому, держался на магнитной тяге. Очутившись над моими коленями, он снова взлетел, но уже без контейнера, оставив его на моих ногах. Еда оказалась на удивление вкусной, особенно в сравнении с тем, что я успел попробовать в казахстанских и польских больницах. Мягкое картофельное пюре с подливкой из куриного мяса, дополненное вкусным соусом, скрасило мне очередной час.

Ближе к вечеру вошел доктор, проверил мои рефлексы и посоветовал мне посетить зал физической терапии, чтобы прийти в форму перед завтрашним днем, потому что, на мое удивление, завтра меня уже планируют выписать. Я направился туда практически сразу же, потому что организм требовал движения. Первым делом я прошел через просторные полустеклянные коридоры, отражающие мягкий вечерний свет. По пути красовались арт-инсталляции на тему красоты и сложности человеческого организма, а также зеленые зоны с автоматическими системами увлажнения, создающие ощущение свежести.

Зал физической терапии был поделен на зоны различных уровней восстановления. Я увидел несколько гидротерапевтических бассейнов с разной глубиной и степенями поддержки, предназначенные для уменьшения нагрузки на суставы и мышцы во время тренировок. Рядом работали инструкторы, помогающие посетителям настроить индивидуальные программы восстановления. Кроме того, в центре зала расположились продвинутые беговые дорожки с функцией виртуальной реальности, позволяющие заниматься в различных визуальных и климатических условиях. Я провел большую часть времени на одной из таких дорожек, которая имитировала пешеходную тропинку в тихом лесу осенним утром. Программа позволяла мне не только вести бег или ходьбу, но и наслаждаться звуками природы и менять сценарии окружения, что сделало мои размышления еще более приятными. Настроившись на длительную ходьбу, я неожиданно для себя за несколько часов прошел дистанцию в несколько километров, при этом полностью погрузившись в раздумья о будущем и перспективах, которые меня ждали после выписки.