Архонт северных врат.

– Российские?

– Что? – Не понял Берестов.

– Банки-кредиторы российские?

– Да, наши, – он как-то суетливо поднялся и заговорил быстро, как будто очнулся от нечаянного сна. – Мы все исправим! Картина уйдет минимум за пятнадцать! Это всё решит! И плевать на Халида, он нам и не нужен! Не найдется, я сам смогу всё устроить. Вот, смотрите, – он сел за компьютер и застучал клавишами. Олег с Мирой наклонились к экрану. – Пару недель назад один из пользователей «Флейма» проявил интерес к пропавшей библиотеке Аристотеля. Библиотека состоит из нескольких десятков древних свитков, цену предложил в триста тысяч. Мы связались, и я сообщил ему, что готов продать, но мне нужно время, вот наша переписка, – он кивнул на экран.

– Что за странный ник «LOVE»? – Олег усмехнулся.

– Ты на шрифт посмотри, – съязвила Мира, – это, наверное, сам Аристотель и пишет, ищет свою библиотеку. – Шрифт и вправду был странным, завитые буквы причудливо переплетались, и были ограничены жирными точками.

– А ты почему «USER16564»?

– Потому что у меня нет ни времени, ни фантазии на глупости! – Отец раздраженно щелкнул мышкой, и экран мессенджера закрылся. – Короче, библиотека у меня, если Халид не объявится через три дня, мы сами продадим её этой даме с романтичным именем.

– Даме?

– Ну, или джентльмену. У них там сейчас и без ника «LOVE» иногда не разберешь, кто есть кто.

Зазвонил мобильник. Отец похлопал себя по карманам брюк, затем вспомнил, что смартфон в кармане пиджака, висящего на спинке, и ловко вытащил его наружу.

– Алло!

– Роман Сергеевич, здравствуйте!

– Добрый день.

– Меня зовут Дмитрий. Дмитрий Бажин, московский уголовный розыск. Если помните, вы консультировали нас в Эрмитаже по делу…

– Помню, конечно, помню, – перебил собеседника Берестов. – Что-то еще стряслось?

– Ничего не стряслось, просто нам необходима еще одна консультация. Я завтра буду в Петербурге, не могли бы вы уделить мне полчаса вашего времени?

– Разумеется, Дмитрий. Я до обеда в офисе, потом, к сожалению, меня не будет несколько дней, – соврал Берестов. – Поэтому, милости прошу, адрес помните?

– Разумеется, Роман Сергеевич! Спасибо огромное!

– Ну, до встречи, молодой человек.

Положив трубку, Берестов посмотрел на часы, просунул в рукава пиджака руки и застегнул пуговицы.

– Ну что, остались у нас еще какие-то вопросы? Мне через час нужно быть на осмотре.

Олег покачал головой и углубился в изучение бумаг, которыми был завален стол. Мира молчала.

– Ну что ж, тогда я уехал.

За Берестовым закрылась дверь, Мира ушла на кухню и через минуту Олег услышал, как открылся посудный шкаф.

– Тебе сварить кофе? – донесся до него голос сестры.

– Да! – крикнул он и подумал, что хотел бы вернуться не на восемьдесят лет, а на три дня назад, чтобы остаться в Москве и не знать о делах отца ровным счетом ничего.

ГЛАВА 8

Наши дни. Санкт – Петербург.

Бажин терпеть не мог Питер. Хотя, справедливости ради, стоило признать, что бывал он здесь всего три раза, два из которых останавливался на окраине в гостинице, которую и гостиницей назвать было трудно. Третий раз уже почти в центре, до Невского пешком минут двадцать пять. Правда, ни до Невского, ни до Дворцовой площади тогда дойти так и не случилось, – командировка была всего сутки. Что объединяло все три его вояжа в славный петровский град, так это дождь. Бажин застал все его виды, от мелкого, депрессивного, когда не знаешь, то ли это уже дождь, то ли еще густой туман, до проливного, с порывами ледяного ветра, когда зонт выворачивает из рук и кажется, что одежды на тебе попросту нет.

В этот раз Петербург встретил его без дождя. Бажин усмехнулся. Видимо, город решил подправить о себе впечатление. Такси в приложении прибывало в Пулково через шесть минут. Он провалился в сеть и глаза забегали по новостным строчкам.

«По данным СК, сорок процентов мигрантов использовали коррупционные схемы при получении гражданства»

« Социальные пенсии в России планируется увеличить на 11%»

«В челябинской школе начата проверка после сообщений о конфликте с участием детей мигрантов»

«МИД Таджикистана выражает озабоченность ужесточением миграционной политики РФ»

Дмитрий не помнил Душанбе. Ему было восемь, когда им пришлось уехать. Уехать из солнечного двора, где прямо на улице росли на деревьях фрукты. Соседские мальчишки и девчонки, – узбеки, таджики, русские, туркмены, все играли вместе, дома никогда не закрывали на ключ, а отца знал весь район. Он оперировал в городской больнице, был известным на весь город хирургом, и их с мамой часто приглашали в гости то в один, то в другой кишлак в знак благодарности. Отец рассказывал, как в то время проходили праздники, как на улице накрывались большие столы, и все соседи собирались вечером, неизменно варился плов и до глубокого вечера не стихали разговоры. Всё изменилось в один миг. Развалилась огромная страна, а вместе с ней на развалившихся осколках начали вспыхивать очаги национализма. В городе становилось неспокойно, бесконечные митинги непонятно откуда взявшихся агрессивных людей. На улицах – халаты, тюбетейки, бороды… Как будто все пастухи и крестьяне окрестных кишлаков вдруг бросили свои дела и нагрянули в столицу. Русский язык пропал сначала с трибун, потом с телевидения и радио, наконец, с улиц. Отцу объяснили, что он более не может быть заведующим отделением хирургии, потому что не знает таджикского. На его место назначили другого человека, – местные тейпы начали занимать «хлебные» места. Однажды отец увидел на своей калитке надпись «русские». По их улице кто-то ночью маркировал все дома, где жили семьи других национальностей. «Русские», «узбеки», «армяне»…. Ещё через несколько дней в стекла прилетели камни. «Езжай свой страна!» Выезжали целыми улицами. Люди, почуяв нарастающую агрессию и напряжение, висящее в некогда пьянящем ароматами садов воздухе, распродавали за бесценок квартиры, дома и дачи, и уезжали в Россию. Улица, еще недавно гомонившая детскими голосами, переливающаяся смехом совместных посиделок, пахнущая пловом, цветом абрикосов и миндаля, вдруг опустела, померкла закрытыми ставнями и заколоченными дверями, раскисла неметеными давно дворами. Бажины уехали спустя четыре месяца. Из окна машины мама увидела надпись на русском языке, коряво выведенную на фасаде одного из домов: «Русские, не уезжайте. Нам нужны рабы!»

Дмитрий не помнил переезда и самые драматические события, погромы, издевательства и насилие, волной прокатившееся по Средней Азии, застали их семью уже в Сибири. И вот теперь, спустя тридцать лет, он читает эти новости. Воинствующие пастухи, рвущие глотки на площадях Ташкента, Ашхабада и Душанбе, не сумели построить без русских «дивный, новый мир» в своих независимых теперь странах. Хотя, дело казалось очень простым, – выгони векового «эксплуататора», займи его место и наведи порядок. На деле всё оказалось не таким радужным. К власти пришли главы тейпов, занятые только, собственно, нескончаемой борьбой за эту самую власть. Очень быстро деградировали все сферы экономики, оказалось, что специалисты, инженеры, энергетики, теплотехники, врачи, преподаватели, преимущественно не принадлежали к титульной нации и за короткий промежуток времени покинули благословенный райский сад, насаждаемый нацией титульной. К тому же ресурсы, ранее получаемые от «проклятой метрополии» бесплатно, теперь, оказывается, необходимо стало оплачивать. Еще одним неприятным открытием стало то, что производство, на котором была занята основная часть населения, оказалось неконкурентным, предприятия закрывались с такой же скоростью, как когда-то пустели дома выгнанных из страны «эксплуататоров». История не была бы историей, если бы не продолжала хохотать над теми, кто ею пренебрегает. Теперь дети тех «свободолюбивых пастухов» приезжали на заработки в страну, в которую выгнали своих «угнетателей». Они селятся тут целыми семьями, всеми правдами и неправдами пытаются получить гражданство, пользоваться всевозможными льготами, пособиями, бесплатным медицинским обслуживанием и, вместе с этим, насаждают свои религиозные и бытовые правила, к которым привыкли в своих уютных горных и степных селениях. Бажин этого не понимал и не принимал. Он не понимал словосочетаний «места компактного проживания мигрантов», «национальная диаспора». Он не понимал, зачем на территории его страны нужны организации, защищающие права приехавших в эту страну иностранцев. Для этого есть посольства. Зачем превращать целые спальные районы в национальные гетто, со своими правилами, укладом, не терпящим чужаков и порядками, вызывающими у коренных жителей лишь недоумение? За последнюю пару лет количество этих людей, желающих и рыбку съесть, и на люстре покачаться, возросло в разы. Это чувствовалось повсюду, и не сказать, чтобы раздражало, но изрядно беспокоило Бажина.

«Вас ожидает Лада Веста, т346от. Водитель Ирджон.»

Дмитрий раздраженно хмыкнул. Вселенная, по-видимому, решила этим утром издеваться над ним «на все деньги». Он сел на заднее сиденье, и набросал план на день. Сначала он заедет в квартиру. На этот раз он снял жильё на Милионной, в самом центре города. Эрмитаж через два дома. Нужно будет переодеться и встретиться с Локшиным, местным опером. Генерал Лебедев уверил, что мужик толковый, и ему можно абсолютно доверять. Они договорились на девять, то есть через… двадцать минут. Пока доедем, уже наверняка будет ждать. К одиннадцати нужно быть у Берестова, старик говорил, что будет только до обеда…

– Надолго в Петербург?

– Простите? – не понял Бажин. Разговаривать с таксистом по имени Ирджон никак не входило в его планы.

– Я спросил, надолго ли в Петербург? Извините, что отвлек вас от мыслей, – Ирджон улыбнулся белозубой улыбкой. На его смуглом лице она выглядела особенно ослепительной.

– Нет, не надолго, – Дмитрий отвернулся к окну и принялся рассматривать улицу.

– Напрасно, – Ирджон, казалось, и не замечал его раздражения, – здесь очень красиво. Удивительный город. Белых ночей правда уже не увидите, но и без них есть что посмотреть.

– Вы – Ирджон, верно…?

– Да, правильно, я Ирджон, – опять белозубо улыбнулся водитель. – Трудное имя, да?

– Вы очень хорошо говорите по-русски.

– Моя мама – учитель русского языка и литературы. Там, дома. – Он неопределенно кивнул головой в сторону. Улыбка не сходила с его лица. Бажин поймал себя на мысли, что сам улыбается чему-то.

– А откуда ты сам? – незаметно для самого себя Дмитрий перешел на «ты».

– Из Бохтара. Это…

– Таджикистан. – Закончил за него Бажин.

– Точно.

– В Таджикистане преподают русский язык и литературу?

– Конечно! У нас русский – второй государственный! Обязательно преподают, без него никак.

– А разговаривают? – от усмешки трудно было удержаться.

– Старшее поколение да, – Ирджон бросил взгляд на светофор, включил поворотник и повернул налево. – Молодые уже нет, к сожалению.

– Почему же «к сожалению»?

– Потому что глупые. А о глупости соотечественников стоит сожалеть. Всё смотрят туда, за океан… Голову задурили молодежи. Только ведь Россия здесь, под боком, а Америка… Глупость, она и есть глупость.

– А тебе, значит, у нас нравится?

– Большая страна! Великая история! Красота вокруг! Много работы, возможностей, спокойная жизнь. Вы даже сами не понимаете, как у вас хорошо!

Бажин рассмеялся:

– Много разговариваешь с людьми?

– Я люблю с пассажирами говорить, – снова белозубо заулыбался Ирджон. – Конечно, не все разговаривают, некоторые молчат, но чаще ругают.

– Кого? – не понял Бажин.

– Не «кого», а «чего». Жизнь, работу, власть, нравы, телевидение, интернет… Всё ругают. Это потому, что всё есть.

Бажин усмехнулся. А ведь он прав. Всё ругают, потому что всё есть. И не жили никогда так легко, как сейчас. Товаров полные магазины, еда на каждом углу, можно не вставая с дивана купить что угодно, принесут, подадут, еще и поблагодарят. Отпала необходимость прилагать усилия. До тридцати лет взрослые мужики еще на приставке играют и привыкли к утреннему латте с корицей, в кофейне за углом. Тяжелые времена рождают сильных людей, сильные люди делают времена легкими, легкие времена рождают слабых людей, слабые люди делают времена тяжелыми. И так по кругу до бесконечности.

– Приехали. Милионная, 19.

– Спасибо, Ирджон. Всего доброго!

– И вам хорошего дня, уважаемый!

Бажин шагнул в полумрак двора-колодца. Шаги гулко отзывались в пустой арке. Несмотря на ранний час, внутри этого квадратного двора уже кипела жизнь, слышались голоса из открытых окон, где-то позвякивала посуда. Дмитрий остановился в центре и поднял голову наверх, проследил взглядом за медленно проплывающим белоснежным облаком, отражающимся в оконных стеклах и меняющим освещение двора с яркого, залитого солнцем на рассеянное, серо-дымчатое. Питер. Непостоянный, как настроение капризной женщины.

– Дмитрий?

Бажин от неожиданности чуть не выронил ручку чемодана. Он и не заметил человека, сидящего за рулем припаркованного автомобиля.

– Да…

– Меня зовут Сергей. Сергей Локшин. Я от генерала Лебедева. Садитесь в машину, здесь нам будет удобнее поговорить.

Локшин оказался тридцатипятилетним, начинающим лысеть человеком. Салон машины, куда сел Бажин, был порядком затерт, прокурен и давно не мыт. Такое же впечатление производил и сам Локшин. Воистину, вещи – отражение своих хозяев. Новый знакомый, очевидно, заметил брезгливый взгляд Дмитрия.

– Машина не моя, я не курю. И после суток сегодня, поэтому не обращайте внимания на мой вид.

– Никаких проблем, – соврал Бажин. – Предлагаю к делу.

Локшин кивнул и поднял стекло.

– Вот этот человек, – Дмитрий передал Локшину несколько фото, – приезжал в Питер практически каждую неделю в течение года. Его имя – Фарук Халид. Это даты его прилетов и номера рейсов, – он протянул Локшину лист. – Мне нужны данные о его передвижениях по городу. Нужно будет отсмотреть камеры в аэропорту и далее…

– Сделаем, я понял.

– Если повезет, нужно установить, с кем встречался, что делал в Питере, что посещал.

– Сколько у меня времени?

– Всё как обычно, – улыбнулся Дмитрий.

– Ясно. Нужно было еще вчера?

– Точно.

– Запиши мой номер, – Локшин кивнул на табличку под лобовым стеклом, – если что будет нужно, или изменится задание. Надолго к нам?

– Не знаю, как пойдет.

– Понял. Ну, тогда лишних вопросов не задаю, поеду, вздремну пару часов и займусь.

Они попрощались, Дмитрий открыл сообщение от онлайн-портье, набрал код на домофоне, и вошел в парадное. Он внутренне рассмеялся этому названию. «Парадное» оказалось весьма и весьма обшарпанным, хранящим следы царствования династии Романовых, не меньше. У входной двери квартиры он проделал ту же операцию, открыл небольшой сейф с кодовым замком, подвешенный прямо у двери и обнаружил в нем ключ от этой самой двери.

Под дождь он в этот день всё же попал. Когда спустя час он вышел на улицу и решил прогуляться до офиса Берестова на Васильевском острове, поднялся небольшой ветерок. Едва он ступил на Дворцовый мост, как с Финского залива набежала огромная туча и хлынул короткий, но такой сильный ливень, что Бажин, обманутый утренним солнцем и, как следствие, застигнутый врасплох, вымок до нитки за какие-то пару минут. Укрыться от потока воды было негде, он бежал по мосту, уже не перепрыгивая луж, сначала внутренне озлобившись, затем, почувствовав в кроссовках хлюпанье, он вдруг развеселился. За короткий период времени Дмитрий пережил все стадии намокания под дождем. Сначала, с первыми упавшими на тело каплями – тревогу и поиск укрытия, затем раздражение от отсутствия этого самого укрытия, досаду от вымокшей обуви и, наконец, детскую радость от стекающих струек воды по волосам и прилипшей к телу одежде. Положение оказалось самым идиотским. Правильнее всего было бы вернуться и переодеться, но одежда из чемодана была не выглажена, и Дмитрий не взял с собой другой обуви. К тому же, времени совсем не было, Берестов после полудня уедет, и вернется неизвестно когда. Бажин посмотрел на часы. Четверть одиннадцатого. Дождь, взявшийся неизвестно откуда, исчез в никуда. Дмитрий открыл в телефоне карту, мельком взглянул на пересечения улиц, и уверенно зашагал по набережной в сторону биржи.

Офис Берестова был совмещен с антикварным магазином, располагавшимся в цоколе, и представлял собой две смежные комнаты, в первой из которых сидела за большим стеклянным столом не то секретарша, не то сотрудница, он этого не понял. В любом случае, вкус у Берестова явно был эстетический. Молодая, красивая какой-то особой красотой. Бажин видел и более совершенные «экземпляры», со следами косметологии, подкачек, укольчиков, макияжа и эффектом посещения фитнес – храмов. Здесь была другая история. Светящиеся умом глаза, насмешка, глубина и отстраненность. Вместе с тем красивые, правильные черты лица, волосы, падающие на белоснежную блузку, и точеная шея мраморной античной статуи. Короче, Бажин почувствовал себя вымокшим уличным котом на международной выставке абиссинских кошек.

– Вы к Роману Сергеевичу?

– Да, к Берестову, – Дмитрий смущенно вытер с лица капли и заметил, как предательски медленно натекает с его кроссовок небольшая лужица.

– У него посетитель, вам придется немного подождать. Хотите чаю или кофе? – Она разглядывала его мокрую одежду, и насмешка… тонкая насмешка сверкала в её глазах. – Вы к нам вплавь добирались?

– Нет, я…

– Да вы не смущайтесь, – улыбнулась девушка. – Это же Питер, тут часто бывает так, приезжим трудно привыкнуть. Так чай? Или кофе? Меня Мира зовут.

– Дмитрий, – кивнул Бажин и тоже улыбнулся. – Кофе, если у вас подают промокшим и обездоленным.

– Ну, на обездоленного вы совсем не похожи. – Лен, кофе принеси, пожалуйста, гостю! – Последние слова она произнесла, нажав кнопку селектора.

«Она точно не секретарша», мелькнуло в мокрой голове Бажина. Смущение, так некстати свалившееся на него, потихоньку отступило.

– А откуда вы знаете, что я приезжий?

Мира усмехнулась.

– Вы приезжий. Думаю, Москва, – она оценивающе ощупывала его взглядом. – Профессия связана с государством. Военный…. Хотя нет, вы – полицейский.

Бажин почувствовал, как челюсть медленно поползла вниз.

– Думаю, прилетели сегодня, судя по вашему виду, утренним рейсом.

– Мне кажется, вы неверно выбрали место работы.

Мира рассмеялась грудным, переливчатым смехом.

– Простите, Дмитрий! Просто Роман Сергеевич предупредил, что приедет человек из Москвы, из уголовного розыска. И вы уронили, – она кивнула на пол позади Бажина. Бирка ручной клади из аэропорта Пулково.

Дверь Берестова открылась, и на пороге показался толстый и лысоватый мужчина в сером костюме. Вслед за ним вышел и сам Берестов. Увидев Дмитрия, он расплылся в улыбке:

– Добрый день, молодой человек! Простите, запамятовал….

– Дмитрий.

– Да, да, точно…. Дмитрий. – Он жестом пригласил Бажина в кабинет. Внутри всё было по-прежнему, как и несколько лет назад, старомодная темная мебель из массива дуба, стены, выкрашенные темно-зеленой краской и практически полностью завешанные картинами, тяжелые портьеры, закрывающие окна, полки с аукционными каталогами графики, живописи, архитектуры. Эдакий кабинет русского дворянина конца восемнадцатого столетия. Пол укрывал толстый ковер, приглушающий звуки, и Дмитрий уважительно не стал ступать на него мокрой обувью.

– Что же вас ко мне привело в этот раз, Дмитрий? – Берестов добродушно смотрел на Бажина поверх тонких очков.

– Вот, Роман Сергеевич, взгляните, – на стол легли снимки изъятых у Халида вещей.

Берестов с минуту разглядывал фотографии, не задержавшись надолго ни на одной, наконец, поднял глаза:

– Что же вас интересует?

– Все эти вещи изъяты у одного человека. И все они – подлинны. Есть заключение авторитетных экспертов.

– Вполне возможно. Яиц работы Карла Фаберже множество, все они в каталогах, остальные предметы мне не известны, по фото я не могу ничего сказать. Что вас смущает, не понимаю? – он откинулся на спинку кресла и ослабил узел галстука.

– Эти предметы объединяют два обстоятельства – они подлинны, и они давно утрачены. Яйцо и диадема во время революции, меч после войны, кодекс Наполеона – в конце восемнадцатого века. Есть еще предметы, их происхождение и подлинность выясняют.

– Это кодекс Наполеона? – Берестов поправил очки и отыскал среди снимков нужный. – Хм… Очень даже… может быть… А взглянуть на оригинал я могу?

– Нет, Роман Сергеевич, он не в России. Но с большой долей вероятности, все эти вещи были проданы отсюда.

– Из России?

– Из Петербурга. Мне хотелось бы узнать, могла ли это быть чья-то одна коллекция? Или, может быть, у вас есть соображения, откуда всё это могло появиться?

– Трудно сказать… Тут ведь, понимаете, Дмитрий, рынок очень специфичный. Многие коллекционеры собирают предметы тайно, по разным причинам. Некоторым коллекциям много десятков лет, люди, начавшие их собирать, давно мертвы, продолжают их дети. Возможно, по какой-то причине распродали одну из таких… Или её часть, я не знаю, – старик снял очки и закусил душку.

– Откуда в ней столько утраченного? Причем, утраченного не в одной стране, даже не в одно время?

– Я не знаю. Да и не моё это дело, – улыбнулся Берестов. – А почему этим делом занимается ваше ведомство? Как я понимаю, среди этих вещей нет ничего украденного?

– Извините, Роман Сергеевич, этого я вам сообщить не могу, тайна следствия, – соврал Бажин.

– Понимаю, понимаю, – усмехнулся Берестов. – Помочь я вам, увы, ничем не могу… Хотя… – он вытащил из стопки фотографию японского меча. – Вообще, коллекционеров, интересующихся самурайскими предметами, в Питере всего двое. Думаю, мимо такого экземпляра они бы не прошли. Остальное не так специфично, многие могли интересоваться.

– Вы можете дать их контакты? Разумеется, никто об этом не узнает.

– Молодой человек, – усмехнулся Берестов, – я, конечно, дам вам их контакты. И вы можете совершенно спокойно им сообщить, от кого вы пришли. Это уважаемые в городе люди, их интересы ни для кого в нашей сфере не тайна. – Он написал на листке бумаги фамилии. – Надеюсь, телефоны найдете сами? Личные номера всё же не принято… Моветон.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Фибула  – застёжка для одежды, одновременно служащая украшением.

2

Сагум –  повседневный плащ рядовых легионеров в Древнем Риме.

3

Трирема – класс боевых кораблей, которые использовались античными цивилизациями Средиземноморья.

4

Гладиус или гладий – короткий древнеримский солдатский меч.

5

Витис – жезл из срезанной виноградной лозы, который носили римские центурионы в знак своего достоинства.

6

Трибун – старший офицер римского легиона.

7

Библиотека Аристотеля (лат.)

8

Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу (лат.)

9

Храмовник – рыцарь Храма, тамплиер.

10

Тампль – резиденция тамплиеров в предместье Парижа.

11

Топфхельм – боевой рыцарский шлем квадратной формы.

12

Донжон – главная башня в замке.

13

Сленговое название Васильевского острова в Санкт-Петербурге

14

Самые известные аукционные дома Великобритании.

15

Харон – перевозчик мертвых душ через реку Стикс в подземное царство мертвых в греческой мифологии.

16

Глок – австрийская марка пистолета.

17

Мир (лат.)

18

Крипта – крытый подземный ход, тайник. Сводчатое помещение в храме, расположенное ниже уровня пола.

19

Организация, существовавшая в 1935—1945 годах, созданная для изучения традиций, истории и наследия нордической расы с целью обеспечения государственного аппарата нацистской Германии.