Огонь в янтаре

– Сапоги стяните, – скомандовала Рёна, пробуя расстегнуть пряжки доспеха. Оцарапавшись о заклепку и чуть не сломав ноготь, плюнула и смерила ухмыляющихся помощников раздраженным взглядом:

– И упряжь эту с него отстегните. Утомился жеребец с дороги.

– И без седла на нем скакать удобнее будет, – не удержался один из вэрингов, за что тут же получил скрученным полотенцем пониже пояса.

– Брысь, злыдни говорливые! – Рёна вытолкала скалящихся от смеха мужчин, затем вернулась в комнату, поставила у изголовья большой кувшин с травяным взваром от жажды и хмельных болей, заботливо накрыла лоскутным покрывалом и, замерев на миг в раздумьях, склонилась, оставляя на губах ярла легкий поцелуй. Не было в ее памяти ни этого тонкого шрама, почти скрытого бородой, ни серебра седины, запутавшейся в кудрях. И все же от близости негаданной сердце ее билось глупой птицей в клетке. Мужчина лишь сонно заворочался в ответ, а женщина, стараясь не шуметь, вышла в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Прислонившись к стене, Рёна закрыла глаза, пытаясь обуздать хотейки, внезапно одолевшие ее падкое до любовных страстей тело.

В сравнении с могучим Туром Берген казался неопытным мальчишкой, точно молодой дурной медведь первогодок рядом с самим хозяином леса. Но не только в стати было дело. На полотне закрытых век проступали картины давно минувшего – скрипучие колеса телеги рыбацкого обоза, лиловые сумерки затяжной зимы, не желающей уступать поре цветения, вязкая грязь распутицы на Великом тропе и леденящий душу свист выпущенного из пращи камня за миг до размозженной головы возницы; а затем каша из грязи и крови, криков и стонов, боли и насилия. Раньше их было много – шаек, подобных Дировой, промышляющих легкой добычей выродков. Чудом она и с десяток других тогда остались живы. И у этого чуда было имя – Тур.

Рёна поджала губы – не время вспоминать чумазую девчонку, оставившую отчий дом ради лучшего и чуть было не потерявшую все. Давно затянулись и отболели старые раны, а на могилах шумят молодые деревца.

Оправив фартук и расправив плечи, хозяйка «Драконьего брюшка» вернулась к делам. Еще не все постояльцы разошлись по комнатам, не все указы розданы дворовым и кухонным, да и от Дировой погани добра Рёна не ждала. В подтверждении ее опасений под лестницей, ведущей на верхнюю галерею, послышалась возня, и надтреснутый, скрипучий точно мертвое дерево в ветреном лесу, голос проскрежетал:

– Не по зубам работенка, Возгар. Держись подальше, лучник, иначе твою заговоренную шкуру не спасет ни дряхлый ниссе *(домовой у скандинавов), ни немой дуболом.

*

Возгар поморщился. Даром что на Дирову рожу смотреть особой приятности не было, так еще вблизи злыдень-выродок смердел болотной гнилью и брагой. Он подкараулил у нужника, впился в плечо сучкастой лапой и затребовал разговор.

– С чего советом одарить решил? – скрестив на груди руки, воин меж делом нащупал припасенную за обшлагом запасную тетиву, сплетенную из гривы верного Усиня, и мысленно прикинул, как она удавкой обвивает полукровку за горло.

Дир отступил, будто прочел мысли в устремленных на него, черных, как безлунная ночь глазах противника.

– Мягкотел человече с ящуром тягаться, – кривые ветви пальцев взметнулись в подобии примирительного жеста. – Забыли вы, как лучинами в их огне горели. Короток век людской, а память и того короче. Под ногами нашими холм из костей тебе подобных, решивших себя выше драконьего полета вознести.

– Говори, да не заговаривайся! Прадеды мои Бабийхолм сложили из побежденных ими крылатых душегубов. И таких как ты приветили ровней себе. Где были твои предки, когда мои бились средь пепла и пламени, живота не жалея, себя не помня? – Возгар угрожающе подался к Диру, прожигая противника взглядом. – Ну-ка, вспомнишь? А нет, так я скажу – по укромным щелям, да потаенным местам прятались, за порог ночи носа не казали. Все и могли, что кур тягать, да в чащу глупцов заманивать. А сейчас осмелели. С чего ты ветки-то расщеперил, да жизни меня поучать вздумал?! Неужто тоже на Крезов заказ дупло разявить решил?

Дир презрительно скривился, пожевал сухими губами, будто сплевывать собрался и с нескрываемой ненавистью проскрипел:

– Не ровня ты мне, лучник Возгар, и люди твои в подметки моим не годятся. По-хорошему хотел обойтись, но видно не судьба. Лишь одному из нас достанется слава убийцы дракона и золото Крезово, а за голову другого я бы и трухлявого пня не дал.

Наемник развернулся, направляясь к конюшням. Коротать ночь под одной крышей с людьми полукровки не любили. Поговаривали, что с последними солнечными лучами засыпает в них душа человеческая и проступает темная суть.

– Моей добычей ящур поганый станет, – бросил Возгар в спину соперника, но тут же пожалел о слетевших с языка словах – больно по-детски прозвучала бравада.

– Ну-ну, – не оборачиваясь, рассмеялся Дир, – хвалился парень бревном в штанах, пока девки всей Вельрики над сучком его потешались.

Раздосадованный лучник стукнул кулаком по перилам. Хотелось догнать и выбить спесь из проклятого наглеца, но он и так поддался на провокацию, невольно подтвердив взятый заказ. Наивно было полагать, что великий Крез удовольствуется одним охотником на драконов. Не зря хихикал Зимич, когда восторженный наемник, покинув хоромы правителя, делился удачей, потрясая кошелем со щедрым задатком.

– Пойди туда, не знаю куда, добудь ту, кто лишь в сказках живет, да с пьяну чудится. Драконов живых уж три жизни людских как никто не видел, а ты убить ее взялся и приплод нерожденный ко двору принести. Чего сразу не договорился подношенье молодильными яблоками сдобрить, да краеугольный горюч-камень из самой Авадали достать? Всяко проще, чем за Крезовыми хотейками гоняться, – подтрунивал домовик, и даже молчаливый Берген согласно поддакивал его тираде.

Сколько себя помнил, Возгар мечтал стать убийцей драконов, тем, кто встанет в ряд с богатырями прошлого, о ком сложат саги, и чье имя рунопевцы понесут из уст в уста. Но последний дракон пал, увенчав собой Бабийхолм больше ста лет назад. Все, что от него осталось – черный коготь, нанизанный на шнурок меж янтарных бусин, напоминание о славном предке, сразившем крылатого ящура меткой стрелой.

Ни мгновенья не раздумывал наемник, когда на хвосте тайной вороновой почты, которой пользовались благородные заказчики в делах особо секретных и важных, прилетело приглашение лучнику Возгару, потомку легендарного Светозара, вместе с дружиной прибыть ко двору Креза по особому тайному поручению.

Хоромы правителя Вельрики располагались на самой верхушке холма, венчающего собой многоликий и суетливый Бабийхолм. До битвы Пепла и Злата здесь была долина, а в ней бедный поселок – пастуший стад, будто в шутку названный Златым. Больше дюжины лун бились люди под командованием первого из Крезов с огненными ящурами-душегубами, и один за другим пали драконы, заполнив дол крылатыми мертвыми тушами. Погребли под собой они и Златой стад и тысячи павших воинов. Вдовьими слезами пропиталась земля долины и гора из останков людей и ящеров, отдавших в той битве свои жизни. Так вырос Бабийхолм – великий город великой Вельрики, основанный Крезом Первым во славу выживших и в память павших. Злые языки поговаривали, мол новый правитель хочет себе силу драконью заиметь, оттого на их костях терема строит, да Крезовы вэринги быстро пресекли те разговоры.

Сценами легендарной битвы и славными деяниями правителей Крезов были расписаны стены галереи, по которой Возгар с товарищами шли на тайную встречу. «Каков он, правитель Вельрики?» – задавался вопросом каждый из них.

Первым разочарованно выдохнул Зимич, когда стража на входе в зал отсекла его и Бергена:

– Только Возгару, потомку богатыря Светозара, позволено дальше. Прочие в людской подождут.

Берген равнодушно опустился на покрытую алым полотном лавку, а старик в показной суетливости принялся сновать от стены к стене, то покачиваясь и хватаясь за резные наличники окон, то горбясь от спинной боли и припадая к полу. Сердобольная чернавка, провожавшая их со двора, поспешила помочь Зимичу устроиться поудобнее, а Возгар только усмехнулся в усы. Хитрости полукровки, рожденного бабой от домовика, были ему давно известны. Старый пройдоха исподволь прислушивался, у Крезовых хором секреты выспрашивал, да своих родичей подзывал. Те, конечно, могли милостью не снизойти, но за попытку дракон пятки не поджарит.

Возгар предвкушал встречу с правителем. Представлял его могучим воином, как на знаменах и эмблемах вэрингов – в златых доспехах с копьем, пронзающим чешуйчатое тело. Но вместо Великого Креза, в не то, чтобы большом и не особо парадном зале его встретил нервный худой человек, с глазами, утомленными виденным, и голосом, уставшим от болтовни. Мужчина опирался о подлокотник гигантского трона с удивительно миниатюрным, словно на ребенка рассчитанным, сидением. Перед ним стояла изящная резная скамеечка, вроде той, на которой старухи любят греть ноги, расположившись с рукоделием у очага.

«Креслице-то рассчитано на недоросля, или коротконогого узкозада, который без подножки забраться не сможет», – подумал Возгар, склоняясь в поклоне перед Крезовым посланником.

Едва удостоив вошедшего взглядом, дворцовый скороговоркой речитатива прочел обязательные слова приветственной грамоты, восхвалявшей деяния Крезов от Первого до Шестого, обозначил кару за неподчинение и обман, посулил в награду земельный надел в любой части Вельрики и дюжину златников тому, кто принесет ко Двору голову поганого ящура. Мол, над дальними Фьордами видел люд дракониху, что горит огнем ярче солнца, а в чреве своем носит погибель человеческую.

От Возгара только и требовалось, что кивнуть, да макнув палец в бузинный сок начертать свое имя в знак согласия и получить на расходы три серебряных крезика. А после дворцовый удалился, оставив наемника осмысливать полученный заказ.

Уже на крыльце хором, устав отмахиваться от потока расспросов Зимича, Возгар привычно погладил теплый на ощупь амулет:

– Собирайте котомки – я знаю куда идти.

Для Бергена уверенности лидера вполне хватило. Широким шагом, минуя за раз по две ступени, воин спустился с крыльца Крезовых палат. Лучник последовал было за другом, но оглянулся на старика, замешкавшегося у дверей.

– Дурное задумали, – домовик жевал сухими губами, оглядываясь вокруг. Щурился от полуденного солнца, зацепившегося за резной конек терема, улыбался чумазой детворе, с боязливым любопытством высунувшей нос с кухни, но дольше прочего смотрел на простор Бабийхолма, раскинувшегося за порогом господских хором. Не отводил слезящийся взгляд, словно любовался напоследок да никак не мог наглядеться впрок.

– Забыли люди, но я помню присказку – нет в смерти драконьей ни злата, ни славы, лишь угли, пепел да горькая тьма. Куда ты тянешь нас, друже?

Возгар одобряюще улыбнулся старику:

– На Твердыш Пращура к Драконоборцам. Кто лучше них знает, где искать последнего ящура?

Зимич покорно кивнул, принимая судьбу, и друзья покинули Крезов двор, не заметив, как из тьмы навеса ловкой тенью выпрыгнула большая черная кошка и поспешила следом.

*

Пришедшая ночь уняла болтовню в «Драконьем брюшке», развела по углам и комнатам спорщиков и балагуров, тихонь и дебоширов. Закрылись ворота за последним из Дировых прихвостней, выдохнули стряпухи, а чернавки, закатав рукава и заткнув повыше подолы, принялись намывать чаны и полы, готовясь к новому дню.

Рёна распустила косу, позволив волосам цвета гречишного меда вольно струиться до самых колен. Свежей водой из умывальника смочила лицо и омыла шею, наслаждаясь прохладной чистотой капель, скользнувших за ворот рубахи на грудь. А после замерла у изножья постели, где мерно храпел богатырь Тур, много лет назад спасший ей жизнь, но забравший частицу большого девичьего сердца. Скольких она привечала в своей светлице: молодых и нежных птенцов, едва расправивших крылья, и бывалых орлов, чей полет высок, а взгляд горд? Того не припомнить телу, жадному до ласк, да тягучего нижнего жара. Отчего ж тогда робеют пальцы на завязках рубахи? Почему заходится сердце в груди, а щеки жжет румянец стыда? Ей ли, хозяйке «Драконьего брюшка», ловкой да умелой, что в делах, что в любви, робеть перед вэрингом?! Но глубоко в душе, под слоями защитных одежек долгих лет Рёна знала причину. Легендарный ярл, величайший муж всей Вельрики был единственным, кому готова она была доверить заветное женское сокровище – верность.

Закусив губу и тихо вздохнув, откинула она лоскутное покрывало и скользнула под бок к спящему. Обвила руками, пристроила голову на широкой груди и прикрыла глаза, слушая как бьется сильное сердце ярла. Тур заворочался, задышал прерывисто, пробуждаясь, смерил совёлым взглядом. Рёна напряглась, приподнимаясь, готовая и отпрянуть, и прильнуть.

– ДОбро, – хмыкнул воин, прижимая теплое податливое тело, вдыхая медовый аромат и целуя ласково, неторопливо, смакуя вкус и нежность алых губ.

*

Проходя мимо покоев хозяйки, Возгар присвистнул – громкие стоны слышались даже сквозь дубовую дверь. Это ж надо так страстно любиться, что и невольных свидетелей в жар бросает! Дурак Берген, что такую девку упустил. Мог бы сейчас не сны привечать под докучную болтовню Зимича, а удалью молодецкой бабу радовать. Непрошено вспомнилась рыжая хапунья из конюшни – ладная, гибкая, шальная – огонь! Наемник приуныл – на Великом Тропе вдоволь было и харчевен, и доступных девок, но таких красавиц, как в стольном Бабийхолме и с драконьим огнем ночью не сыскать. А та, что назвалась Ярой, так вовсе ни на одну из виданных им баб не походила. Разве что… Далекое воспоминание кольнуло, но тут же затихло, погребенное под ворохом прожитых лет.

Невесело размышляя об одинокой ночи в просторных покоях, Возгар отпер дверь, удовлетворенно кивнул полной лохани, стоящей у камина, где тлели догорающие угли. Разделся быстро, по старой привычке сложив все аккуратно и близко, под рукой, чтобы в случае опасности не скакать нагишом, стращая врагов не оружием, но натурой. Оставил только оберег на шее. Его воин не снимал с тех пор, как отдавая праотцам душу, вырастившая его бабка, вложила драконий коготь мальчугану в ладонь со словами: «Гори-гори ясно, мой Возгарушка. Да будут души твои сильны, а дела честны».

Свет догорающего камина едва освещал большую комнату. Оттого не сразу заметил наемник, что на широкой постели под балдахином кто-то есть. Лишь когда нагой уже шагнул в теплую воду и расслабленно повел ноющим после недавней стычки плечом, почуял – едва заметно дрогнул воздух, потревоженный скрытным движеньем, чуждый запах примешался к аромату трав, что добавила Рёна в лохань. Не успел наемник протянуть руку к лежащему тут же на табурете саксу, как из сумрака и теней соткалась фигура и шагнула к нему. Едва прикрытая лоскутами, что и платьем язык не поворачивался назвать, с черными, сливающимися с ночной тьмой волосами, и глазами, подведенными сурьмой, стояла перед ним незнакомка.

Возгар подобрался, взывая к чутью – уж не порожденная ли самой ночью навия осмелилась пробраться в дом? Мужчина живьем поганых бестий еще не видел, лишь однажды наткнувшись на разоренный вертеп. Но смерть возвращала детям тьмы истинный облик. При жизни же, поговаривали, что навии принимали лик прекрасных дев, но с одним изъяном – какая могла с бычьим хвостом быть, а другая с копытами иль когтями птичьими вместо ногтей. Красота навий была одной из причин, отчего год от года в подгорных стадах и далеких дворах лесорубов находили подкидышей – полукровок, чьи отцы не смогли устоять.

Стоящая напротив, определенно, была хороша, но ни копыт, ни когтей, равно как рогов и хвоста не имела.

– Кто такая? – Возгар нащупал рукоять в форме драконьей головы.

– Подарок, – девушка повела плечами, игриво откидывая длинные волосы, позволяя оценить изгибы и формы.

«Хорош подарок!» – мысленно оценил мужчина, но сакса из ладони не выпустил.

– Чего надо? – спросил для порядку, раздумывая, чьей щедрости обязан таким подношением. Зимич в дела любовные не лез, следя за другими потребностями соратников. Берген, даром что у девок успехом пользовался, был скуповат даже на личные хотейки, а средь Рёниных чернавок такой красоты замечено не было. Оставался таинственный даритель, а тайны Возгар сильно недолюбливал.

Девка меж тем подошла к лохани вплотную – отблески камина вязли в мареве волос, но выхватывали из сгущающегося мрака бледную кожу.

– Сам не догадываешься? – занесла ногу с перламутровыми, как бусы у южных купцов, ногтями на латунный край лохани, с одобрительным прищуром наблюдая за мужским взглядом, скользнувшим по бедру выше, туда, где под тонкими лоскутами скрывалось жаркое нутро.

Когда б она не явилась непрошенной, а была им добыта, куплена или иначе выбрана для утех, Возгар не раздумывая уже утянул бы бесстыжую, да насадил на заострившееся от ее форм драконье копье. Вот только незваные подарки обязательствами опасны, а в должниках ходить наемник не любил.

– Неужто не люба? – девица погрузила ногу в теплую воду и коснулась кончиками пальцев мужского живота.

– Чую, что люба, – усмехнулась, спускаясь ниже, задевая его восставшее естество. – Так чего ж ты ждешь, богатырь?! – склонилась, позволяя соскользнуть тонкой ткани, высвобождая острую грудь с темными маковками сосков.

Возгар сглотнул, чуя, что решительность его уплывает, следом за здравым смыслом, тонет в омуте подведенных сурьмой глаз, а все желания пульсируют под толщей воды, прижатые изящной ступней с жемчужными ногтями.

Незнакомка уже нависала, опаляя дыханием его бурно вздымающуюся грудь, вела тонким пальцем по плечу, очерчивая старые шрамы.

– Постой! – лучник схватил ладонь, подобравшуюся к шее, и прижал, впечатывая ее в янтарные бусины оберега.

Девка зашипела, пытаясь освободиться, но мужчина держал крепко, собрав для вопроса остатки воли:

– Кто ты?

– Эспиль! – выкрик сопровождался грохотом и клубами дыма из почти догоревшего камина. Черная от сажи, из дымохода прямо на раскаленные угли выпрыгнула рыжеволосая хапунья.

– Яра? – от удивления Возгар ослабил хватку, чем черноокая незнакомка тут же воспользовалась. Вырвав ладонь, прижала ее к губам, точно унимая боль, отпрыгнула от мужчины и зашипела на рыжую рассерженной кошкой.

Яра шагнула из камина, нимало не заботясь о горячих углях и дымящейся одежде. Усмехнулась, на вставшего в полный рост нагого Возгара с саксом наперевес.

– Уймись, богатырь, не по твой меч мое явление, – из рукава воровки выпросталась тонкая черная цепь, не больше стебля тимофеевки в толщину.

Названная Эспиль попятилась, отступая в темноту.

– Стой, – выкрикнули одновременно Возгар и Яра. Наемник схватил с табурета кожаный ремень и стегнул им рыжеволосую. Та вздрогнула, рассерженно оборачиваясь на мужчину, на миг упуская из внимания темноглазую незнакомку. Замешательства хватило, чтобы чернявая распахнула окно и выпрыгнула в ночную тьму, оставив на древесине ставней глубокие царапины от когтей.

– Драконья задница, Возгар! Какого лешего ты творишь?! – уперев кулаки в бока, рыжая прожгла наемника полным ненависти взглядом.

*

О персонаже – Зимич

Зимич – самый (ну почти самый) старый персонаж этой истории. Родился спустя пару дюжин лет от битвы Пепла и Злата. Которая, кстати, была не просто битвой – а полноценной войной, длившейся больше годы, но вошла в хроники Вельрики под таким названием.

То, что отец ребенка из злыдней, мать Зимича от всех скрывала. Благо явных способностей сын не проявлял, лишь был хозяйственнее и домовитее сверстников, и вдали от жилья тосковал нещадно. Внешне рос обычным парнем – шустрым, веселым и говорливым. Только со статью не задалось -родительнице своей едва до плеча макушкой достал, а многим деревенским парням в пуп не сгибаясь дыхнуть мог.

В троице Возгар-Берген-Зимич герой отвечает за хозяйство и провиант – разбить лагерь, сварганить кашу из топора, задушевный разговор у костерка завести – по его части.

Янтарные искры в черном песке

Наемник двигался молниеносно. Шаг – и цепь в руках рыжей натянулась, притягивая к Возгару. Другой – и сыромятный ремень обнял узкие запястья. Еще один – и воровка возмущенно фыркнула, пойманная в углу меж дверью и очагом.

– Зачастил у стены прижимать! – Яра попыталась ударить как прошлый раз – коленом во все еще восставшую гордость Возгара, но тот был готов – придавил всем весом, лишая не только движения, но и дыхания.

– Ну-ну, – хриплый смешок исказил алые губы, – мог бы просто попросить, раз такая хотейка обуяла.

Девушка провокационно подалась навстречу, потерлась о мужчину крутым бедром. Возгар глухо рыкнул, гася непрошеный стон. Рыжая, признаться, нравилась ему поболе чернявой. Было в той что-то отталкивающее, неживое, словно сама могильная тьма глядела из подведенных сурьмой глаз. А в этих же, устремленных на него янтарно-карих, плясали опасные огни, полные такого жара жизни, что в чреслах разгорался нешуточный пожар. Голый, пригвоздивший девку к стене своим кожаным мечом, Возгар мучался неутоленной жаждой женского тела и вопросами без ответов. Рассудив, что на сей раз Яре не вырваться, решил начать с беседы:

– Чего тебе от меня надо?! – выдохнул в растрепанные медные космы, невольно вбирая их запах – сосновой смолы, дыма и едва уловимого просоленного воздуха дальних Фьордов. Так в давно забытом прошлом пах его отец, рыбак, ушедший к предкам, когда воды вздыбились гневом Первого Ящура.

– Думаешь, твой стручок полущить пришла? – Яра оскалилась, обнажая ровные зубы. – Много чести ради мужика в камин сигать.

Возгар прищурился:

– Любишь погорячее? Так-то можно устроить, – схватил за ворот куртки, оттягивая, обнажая белую кожу шеи, опаляя дыханием выступающие в вырезе ключицы. Хороша, чертовка!

– Заговоренная? – не сдержал удивления, убеждаясь, что одежда на девке не пострадала, ни от жара дымохода, ни от тлеющей углей.

– Драконья кожа, – буркнула воровка, извиваясь под натиском – возбужденное обнаженное тело воина будто жило своей жизнью. Ладони уже мяли и тискали ее округлости, а твердая плоть норовила продырявить портки. Заелозила, пытаясь выскользнуть, разжала напряженные ладони, но ремни на запястьях не ослабли, наоборот, затянулись сильнее:

– Узами судьбы меня стреножить решил? Не боишься, что вовек с тобой теперь не расстанусь?

Особой бечевой, прозванной узами судьбы, оплетали руки молодым, чтобы шли вместе по жизни, все тяготы и радости на двоих деля. Плели такие веревки три Доли – слепая, одноглазая и зрячая, но видящая не мир вокруг, а знаки грядущего. Путы судьбы продавали на вес злата, и все равно желающих на них было на несколько зим вперед. В такие силки добыча сама шла, а ремни, подшитые волшебной бечевой, не рвались и держали любой груз – будь то тяжелый меч или строптивая пленница.

Возгар довольно улыбнулся – рыжая была в его власти, а не сдавалась. Алый рот дерзил, вынуждал не к разговорам, а к действиям. Дыхание наемника участилось, и без того темные глаза почернели бездной расширенных зрачков.

– Ты бы усмирил свое копье, богатырь. Не ровен час, дыру во мне проткнешь, – показалось, иль в нахальной наглости непрошеной гостьи проклюнулись робость и страх?

– Не похожа ты на невинную деву, чтоб дыры бояться. Да и в покои мои среди ночи сама пришла, иль струхнула уже и на попятную идешь?

– Когда захочу – не остановишь ты меня, Возгар, и другой никто удержать не сможет. – Яра опалила его янтарным взглядом и добавила смело:

– Спрашивай, покуда можешь, а то вот-вот за тебя коротыш про меж ног решать начнет.

– Зачем пришла?! – Возгар насупился, решив, что месть за «коротыша» наступит скоро и будет мучительно сладкой. Рыжая промолчала, вызывающе выгнув бровь.

– Ну! – мужчина прижал девку еще сильнее, чуя, что та права – на разговоры совсем не тянуло. Не желая больше ждать, выдал первое, пришедшее на ум:

– Неужто и тебя Крез за драконом гоняться послал?

Яра рассмеялась. Белые перлы зубов сверкнули в полумраке:

– Не знала я, что легендарный Возгар на бабьи сказки падок, а на ум короток! И что ж Великому Крезу от ящеров надобно – еще один холм из костей сложить? Иль хоромы их шкурой обить – защитить от пожарища?

– Только голову и приплод, – еле слышно ответил лучник, стремясь к завязкам штанов на девичьем поясе. Яра уперлась в него стянутыми руками, отталкивая, злобно сощурилась, подаваясь вперед, и едко выплюнула:

– Так ты из тех, кто за крезики и дитя невинное из живота матери вырезать готов?!

Возгар вспыхнул:

– Все зло в мире ящуров порождение! Их огонь сжигал стада и долы, их когти терзали люд, их клыки моих предков пронзали, а чресла лучших дев портили. Светозар, прадед мой, пал, сразив копьем последнего – Горыча – самого злобного и великого из всех. Кровь предков требует долг отдать, добить погань проклятую!