Понятно говорю?

Арслан был рослым азиатом с проникновенным взглядом

Коллеги спустились во двор. У четвертого дома была детская площадка. Здесь кое-где еще не растаял снег.

– Вон напротив пятый дом. Там в сорок восьмой квартире живет Величко. Склочная баба. Постоянно строчит жалобы на нас. Тут у них этих возможностей море. Есть «Добродел», «жилинспекция», горячие линии администрации. Можно только и отписываться целыми днями. И «стучат», как правило, те, кто годами не платит. Там – девятый дом. Тоже есть выродок. Суховейко. Аналогично кровь пьет и не платит. И еще жильцов подбивает на бунты. А я – потомственный казах, мне проще по башке стукнуть, чем разговоры и переписки с ними вести. Но приходится терпеть. Иногда так башню сносит. Просто выть хочется. Тебе в «Добром доме» не рассказывали нашу самую знаменитую историю?

– Нет, ничего такого не помню. Тем более «знаменитого».

– Прошлого председателя нашего участка так жильцы достали, что он, опытный мужик, говорят, интеллигентный, одному из них по башке топором съездил.

– Насмерть?

– Нет. Просто рассечение было. Благо, что не железкой тюкнул, а обухом. Возбудили уголовное дело. Председатель вел к тому, что самооборона. Житель пьяный был, окно в офисе разбил. Сейчас увидишь. Но расклад складывался в пользу пострадавшего. Тут все против управляшек. Где и кто любит коммунальщиков? Мы для них – жулики, которые только деньги собирают. Хоть жизнь положи, другого не докажешь.

– Посадили председателя?

– Хуже. Умер до суда. Пару лет назад дело было. Инфаркт.

– Не слышал этой истории. Полная жуть.

– Вот так, Евгеньевич! В веселое ты место приехал. Привыкай. Вон там – мусорка. Нанимал я тут местного алкаша, чтобы он раз в неделю убирал. По пятьсот рублей со своего кармана вытаскивал. Приходит: «Давай денег». Иду проверять – по колено дерьма. «За какой такой труд тебе платить?» Выгнал его, дармоеда. Вон шестнадцатый дом. Там крыша течет. Офис денег на ремонт не дает: «Поселок шестнадцать миллионов задолжал, с чего капиталить?» Вот такой тупик. Там под протечкой семейка как раз живет, тоже за несколько лет долг у них.

Товарищи вышли на небольшую площадь, где виднелся магазин и несколько разных палаток вокруг.

– Это наш единственный во всем поселке продуктовый пятачок. Тут вот узбеки готовят хлеб на тандыре. Хорошие ребята. Один каждый день на раздаче. Пять лет дома не был. Там уже дети выросли, а он боится уезжать. Потому что назад могут не впустить. Какая-то у него с патентом сложность. Скорее всего – нелегально тут. Сидит молча, чтобы не видно было. И домой деньги шлет. А если подумать, что это за жизнь?

Роман и Арслан пошли дальше по улице мимо киоска стритфуда, пригибая головы, потому что ветки деревьев свисали низко к тротуару. Это раздражало, но было данностью.

– Вот и офис. Верхние этажи – коммунальные сети. У них – поселковая котельная и все трубы до домов. Наше – все, что дальше и до вентиля в квартиру. Все, что стоит после вентиля, – это уже за счет жильцов. Вот такой расклад.

Арслан открыл дверь офиса и пропустил Романа вперед. Здесь была лестница. На первом этаже вторые двери с объявлениями. На белом листе в горизонтальном исполнении значилась надпись: «Добрый дом».

Внутри был холл с потрепанным и грязным линолеумом на полу. Побитые стены, кое-где в местах утраченных выключателей торчали провода.

– Тут склады. Три комнаты, – показал жестом Арслан.

Казах принялся снимать навесные замочки. Везде был жуткий бардак. Банки с краской, початые, с потеками на боках. Коробки с подъездными светильниками, пыльными и старыми, изготовленными еще в СССР. Утеплители для труб разного диаметра, рулоны рубероида, лопаты, тачки, штапик, стекла. Битые и не очень. Тут же лежала автомобильная резина. Стоял запах краски, пыли и влажной штукатурки.

– Это Сивоконя летние колеса, – пояснил Арслан. – Сивоконь – Серега, который сантехник. В Терриконе его называют Фордец. У него «Форд» как мастерская на колесах. Еще хуже забита хламом, чем наши склады. Он очень странный паренек. Пришибленный в детстве, видимо. Я бы его давно уволил, но не могу найти замену. Так что терплю.

– И что он может натворить?

– Да что угодно. Просто неадекватный. Истерики. Говоришь «налево», а его в диаметральную сторону несет. «Сидеть!» – он стоит. «Лежать!» – лаять начинает. Ушлепок, в общем. Я этого Сивоконя сам сюда притащил. Земляк он наш. Мы – вообще с одной деревни. У меня батя – фермер, у него – алкаш. Всю семью поколачивал, мы еще в школе учились. Помню, Серега замкнутый был, часто с синяками на уроки приходил. Потом выросли. Я женился, купил, отец помог, хорошую хату в городе. Две девочки у меня. Потом фотки покажу. Он тоже женился. Остался в деревне. Прожили недолго. Баба ему рога сделала. Правильно, кому такой мужичок сгодится? Он вообще никогда не моется и спит в рабочей робе. Ты же сам видел. Я к родителям однажды заехал – он. Несчастный. Без перспектив. Ну я и решил его сюда. Благо с руками у него – порядок. Шарит в сантехнике, где и что прикрутить, приколотить. Вот «Форда» себе уже заработал. Пусть и старого. Все равно – транспорт импортный. Но Серега чудит. Лошадь сивая! Иногда вот просто еле сдерживаюсь, чтобы обухом ему не зарядить.

– Ну, Арслан, ты чего?

– Да так, ситуацию тебе обрисовываю. Как есть. Чтобы ты уже ко всему готов оказался. Пошли в главный офис, Евгеньевич. Буду показывать, где печать лежит.

В комнате, расположенной напротив складов, стояло несколько табуреток, стол с ноутбуком и принтер. На стене от пола до потолка узкой лентой были приклеены фотообои с изображением Эйфелевой башни. Роман также увидел разбитое окно – напоминание о трагедии бывшего начальника участка.

– Тут сидит наш специалист по работе с населением Юлия. Баба, скажу, тоже не подарок. Держим, потому что отец у нее в этом здании на верхних этажах замом работает. Так нам этот офис бесплатно ссудили. На птичьих правах. Юля все это понимает. Работает спустя рукава. Два пацана у нее от разных браков. Болеют часто. Она уходит на больничные. Приходится за нее справки людям делать, сидеть здесь в конторе, хотя на участке работы полно. С Сивоконем у них, кстати, роман. Странный такой. Она его к себе не забирает, но и далеко не отталкивает. Может, ей просто извозчик нужен, а других нет. Я про то не знаю ничего. Сколько там на часах? Восемь есть? Продуктовый откроется – дойдем за кефиром?

– Восьми нет, – сообщил Волконский, – еще сорок минут ждать.

– Ладно, давай тогда на ноутбуке базу покажу.

– Хорошая мысль, давай.

О профессии

Арслан напевал популярную песенку себе под нос, насыпая из пластиковой бутылки порошок в картридж старого принтера.

– Вот так приходится шаманить, Евгеньевич, чтобы лишних денег не тратить. Контора ничего не оплачивает. Купил вот за свой счет и экономлю на заправках. Тут тебе еще на полгода вперед хватит.

– Это хорошо. Я тоже так делал. Еще со времен печатных машинок мы для них ленты восстанавливали, купая в чернилах. Потом со струйными принтерами придумывали хитрости, и порошки такие тоже сыпали.

– А, кстати, ты кто по образованию, Евгеньевич? Извини за любопытство, конечно.

– Секрета нет – философ. Преподавал в университете совсем недавно. Гонял слегка молодежь за татушки и пытался им мировоззрение в головы вложить.

– Ух! Вот это да. Профессор?

– Нет, куда мне. Просто кандидат наук.

– С такой биографией в Террикон? Здесь же болото гиблое!

– Брось! Вполне себе городишко. И воздух свеж!

– Ну дела.

– Понимаешь, Арслан, конкретного дела захотелось. Не эфемерных каких-то экзерсисов. Как бы пафосно ни звучало. Да и банально в отношении денег задышать полегче. Знаешь, на каких окладах наука сидит?

– Догадываюсь.

– Ага, еще на два раздели. Мы как-то с водителем ректора поехали в Казань забирать тираж моего учебника. Денег у нас двоих буквально на один пирожок. Водитель и говорит: «Вон там игровые автоматы, сейчас на ужин заработаем». Сели мы за столик в этом кафе. Он смотрит, как другие посетители играют. Десять минут смотрит, пятнадцать, полчаса. Потом вскочил: «Ха, правый дает!» И понес все копейки, что у нас были, в правый. Бах! Выиграл нам на два комплексных обеда. Я аж обалдел, как он легко провернул сей финт. И тогда я подумал, что мой универ – совсем не тот аппарат, который может сытым сделать.

– Понятно.

– Знаешь, Арслан, на самом деле вовсе не в корысти дело. А в самоуважении. Плодить научные труды, которые никто и никогда не прочтет, – это так печально и тщетно. Уж лучше я каким-нибудь бабулям здесь унитазы налаживать буду. Прямо рукой без перчатки чистить. Лишь бы пользу свою видеть.

– Эко тебя, Евгеньевич, переклинило. Не знаю. Мне не понять.

– Может, и так. Может быть, ты прав. Со временем взвесим.

– Через месяц назад сбежишь, поди, в свой университет?

– Посмотрим. Зачем гадать, коли жизнь сама все покажет, если терпение проявить?

Клерк в тапочках

Роман быстро погружался в специфику работы. Задавал Арслану много конкретных вопросов, сподвиг обойти все подвалы, чтобы узнать хозяйство изнутри. Составил себе телефонную книгу с номерами всех работников, распечатал акты выполненных работ, которые нужно было заполнять после того, как были устранены порывы или какие-либо жалобы жильцов. Нарисовал подробную план-схему подведомственных домов, отобразил границы работы каждой уборщицы и дворника.

В четверг Роман и Арслан поехали на совещание «управляшек» в районный отдел жилкомхоза. Слушалась тема о подготовке к зимнему сезону, необходимости своевременной промывки и опрессовки зданий, ставились жесткие сроки подписания так называемых паспортов готовности многоквартирных домов.

После совещания Арслан представил Романа чиновнице – Антонине Михайловне, которая курировала управляющие компании.

– Вам там еще платят? – с издевкой спросила женщина. – Самая невменяемая компания в районе. Я бы ее так и назвала – «Бедовый дом». До руководства не достучаться, сидит оно черт знает где. Трубки не берет, мейлы не читает.

Роман пожал плечами:

– Будем исправляться, Антонина Михайловна. Я за тем и приехал.

– Ну, ну… – кивнула тетка, углубившись в документы, лежавшие перед ней на столе.

Роман отметил, что Антонина Михайловна на вид – типичный клерк муниципалитета. Она была одета в строгий деловой костюм с прямой юбкой и пиджаком поверх белоснежной блузки. На ногах – прозрачные следки из капрона с кружевными краями и легкие тапочки. У ножки стула же стояли лакированные туфли-лодочки, готовые, вероятно, заменить тапки на случай, если вызовет шеф. Эта деталь заставила Волконского посмотреть на женщину с сочувствием, так как он понимал, чего стоит ее должность с необходимостью постоянно приспосабливаться к настроениям не слишком обремененных культурой начальников. И уметь вовремя переобуться.

Приятели откланялись, вернулись к машине Волконского, сели в нагретый солнцем салон и покатили назад в Террикон.

– Что-то я утомился, Арслан, ну-ка подержи руль.

Мальчишка чертыхнулся, потянулся к баранке. Роман добавил:

– А я посплю минут десять.

Арслан залился богатырским смехом:

– Ну ты, Евгеньевич, шутишь. Однако.

– Так-то да…

Непреодолимые проблемы городка

Шли дни.

Алексей, ремонтировавший восьмой дом, закончил работы. Пока красил стены, снял почтовые ящики. Их тут же украли. Видимо, отнесли в скупку лома. Центральный офис долго по телефону выяснял обстоятельства пропажи, пытаясь найти крайнего. Денег на закупку новых ящиков выделять не стал. Роман, делавший регулярные обходы вверенных домов, видел, как почтальоны вкладывают корреспонденцию в щели дверей жильцов. Счета за электричество и газ падали на пол, оказывались затоптанными, перепачканными и измятыми. Было неудобно всем. Волконскому – стыдно. Но купить ящики за свой счет у него элементарно не хватало щедрости.

– Там в производственно-технический отдел смазливых дурочек принимают, – однажды в приливе откровенности сообщил Арслан. – Они никакие почтовые ящики не продавят. Это надо с руководством решать.

Роман позвонил заместителю генерального. Сформулировал проблему. Услышал знакомый тезис, сколько миллионов жильцы Террикона задолжали «Доброму дому». Как ни старался Волконский убедить начальника решить вопрос, беседа оказалась безрезультатной. Жильцы же требовали ящики. Новый председатель глубже стал понимать весь трагизм своего положения.

Леха осел в квартире, ожидая, когда ему скинут денег на билет домой. Он целыми днями просиживал на своей раскладушке все в тех же семейных трусах. Бесконечно играл в какие-то игрушки в телефоне и вечерами, когда в квартиру возвращались другие обитатели, жаловался на свою бывшую жену, которая настоятельно пыталась получить от него очередные алименты. В один из дней Алексей пытался занять денег у Волконского. Не на детей – на пропой. Но Роман, не столько от жадности, сколько из отвращения к перспективе на раскладушке рядом лицезреть пьяного постояльца, мягко ответил, что у самого бюджет на нуле. Леха не поверил:

– Евгеньевич, но хоть пятисоточку. Я верну. Ты же меня знаешь.

– Леш, сколько букв в слове «отвяжись от меня» ты не понял? – жестко сформулировал Волконский. – А так – да. Я тебя знаю, братец!

Леха захлопал глазами, понимая, что ловить тут нечего.

«Странное существо, – тем временем подумал про него Волконский, – жрать, спать и иногда алименты платить. На большее не годен. Впрочем, мужик с руками. Просто заблудился и едва ли дорогу отыщет. Потому что без стерженька персонаж».

Деньги Алексею скинули дней через пять. Тот первым делом основательно нализался. Но Фордец вызвался отвезти размякшего от алкоголя товарища на вокзал. Попрощались. В квартире стало свободнее.

Еще через пару дней вышел срок убывать и Арслану. Он вылетал из «Шарика», как в здешних краях называли Шереметьево. От извоза отказался.

– Парни, тут прямой автобус. А вам мотаться – не ближний свет. Сяду, спокойно доеду. Времени – вагон.

Роман обнял Арслана как младшего брата. Сергей пожал товарищу руку.

Начальник участка остался один со всем клубком проблем Террикона. С его текущими крышами, ветхой «чугунякой» канализации, водой в подвалах, мусором и прочим списком известных «радостей».

В один из дней Волконский шел в свой офис ранним часом, когда только-только забрезжил рассвет. Городок еще спал. Лишь одна фигура приближалась навстречу. Это была бабка из шестнадцатого дома. Роман уже успел несколько дней назад с ней познакомиться. Старушка приходила в офис и требовала выдать ей справку с датой следующего месяца. Роману пришлось приложить максимум аргументации, чтобы заверить жительницу, что он никуда не денется и выдаст документ, как только он реально будет нужен. Без нарушений – с датой дня обращения, а не загодя.

– Роман Евгеньевич, здравствуйте! – поприветствовала начальника старушка.

– Доброе утро!

– Мне сейчас навстречу сынок Людмилы попался, – бабка схватила Романа за локоть, что было не очень приятно. – Тащил телевизор. Из дома, поди, тащил. Ты Людке скажи, если она дежурит.

Людмила была диспетчером в конторе, которая заведовала коммунальными сетями всего Террикона. Их офис располагался над «Добрым домом», на втором этаже здания.

Волконский высвободил локоть:

– Хорошо, если дежурит, скажу. Но куда в такую рань можно тащить телевизор?

– Да бог же его знает, – с досадой ответила старуха, хлопая себя руками по бокам. – Побегу я, Рома. К врачу на восемь записана. Боюсь опоздать.

– Бегите, – кивнул Волконский, – все передам.

– Ага, передай. Этот гад мать по миру пустит. Наркоман и пьянь беспутная!

Бабка припустила прочь. Роман хмыкнул и тоже пошел своим курсом.

Днем пришло письмо из офиса: требовали, чтобы все работники участка сделали прививку от коронавируса.

Юля отпросилась с работы, чтобы записаться. Потом – чтобы сделать укол. Далее стала спекулировать недомоганием после укола. Это превращалось в полноценный отпуск, дамочка без зазрения совести большую часть времени просиживала дома.

– Роман Евгеньевич, такие последствия у меня от этой прививки. Тошнит, обмороки. Я умру, наверное.

– Юля, я тоже сделал. Прекрасно себя чувствую. Скоро вот на вторую прививку поеду.

– Ну, у каждого свой организм, Роман Евгеньевич.

И тянул ее фронт начальник, проклиная себя за все на свете.

Однажды в офис зашел отец этой самой Юли. Искал дочь, которая в очередной раз отлынивала от работы, сославшись на температуру.

– Нет ее, все никак от прививки не отойдет. Дурацкий коронавирус, сколько народу покосил, – сообщил отцу Волконский. – Вы наберите ее по телефону.

– Да, конечно, – кивнул папаша. – Только вот не пойму, о какой прививке речь? Мы с ней вместе в торговом комплексе на МКАДе прививку делали. Ну как делали. Тысячу в паспорт – и через пятнадцать минут справка. С чего ей болеть-то.

Волконский от удивления потерял дар речи.

– Ой, – спохватился отец Юлии, – я, кажется, что-то лишнее ляпнул. Не подумавши. Не наказывай ее, Роман. Крутится как может. Внуки болеют. Не просто ей одной. Мы-то что со старухой, какие из нас помощники?

– Не накажу, кто я такой, чтобы наказывать? – взял себя в руки Волконский. – Всегда говорю: жизнь сама научит или покарает. Вы с ней поговорите. Я ведь тоже – не двужильный, чтобы ее сектор тянуть. Совесть надо иметь. Сколько можно на мне кататься?

– Добро, – отец хлопнул Волконского по плечу. – Хороший ты человек, Рома. Поговорю. Исправится.

Из офиса потребовали разложить в конторе так называемые средства индивидуальной защиты. Поставили задачу, как всегда, не подкрепив распоряжение финансами. Роман хмыкнул, распечатал на принтере табличку «СИЗ», приляпал ее к пустому ведру с крышкой, сфотографировал смартфоном в разных углах помещения и отправил в качестве отчета. Это совершенно всех удовлетворило, и тема была закрыта беззатратным образом. На самом деле Волконский был раздавлен, что его тяга все сделать правильно, по совести, вдребезги разбилась о реалии. Он отдавал себе отчет, что сначала смухлевал по мелочи, потом, возможно, предстанет перед выбором поступиться своими принципами глобально. Вторая сторона его я сопротивлялась: «Да кто ты такой тут в белых перчаточках? Чистоплюй. Все правильно сделал. На каждую дурь бить челом – лица не хватит». Наконец Роман отмахнул от себя все эти размышления как неприятное наваждение, решив, что зацикливаться на ерунде – это неконструктивно. И тем не менее в душе осталась заноза, что он позволил себе поступить скверно.

Была и отдушина. Съездил в выходной в столицу к детям, нагрузившись на ярмарке всякими вкусняшками. Побывал у старшей дочери, которая заканчивала магистратуру и снимала недалеко от метро однушку. Собрались и младшие. Отец наготовил жульена, который так любили дети, будучи подростками. Старшая работала над чертежами небольшой гражданской подлодки по заказу инженерной конторы. Это было крайне интересно. Играли на гитаре, вспоминали веселые семейные истории.

Самое большое счастье отца – вырастить адекватных детей, которые умеют наметить в жизни цели и добиваются их по совести и с трудолюбием. Это важнее, чем многие другие задачи, чем собственное благополучие, чем личная карьера. Волконский был в этом абсолютно уверен, что, откровенно, очень согревало душу.

Террикон продолжал изматывать. Роман полагал, что раз он не может найти дворника для уборки контейнерной площадки, должен эту работу делать сам. Как плохой руководитель, который не смог организовать работу. Старался вставать пораньше, пока еще мухи, слепни и осы были не так активны из-за прохлады, убирал площадку до образцового блеска.

Здесь же часто встречал деда, копошившегося в контейнерах. Старик выбирал хлеб и другую снедь, уносил ее куда-то в пакетах.

Как-то Роман не выдержал и спросил:

– Неужели вы это едите?

– Ха, это курам. Держу пять десятков в саду. Тут вся округа у меня домашние яйца скупает. Куры на таком корме как заговоренные несутся.

– Понятно, – кивнул Волконский, подумав про себя, что сам бы такие яйца, вероятно, покупать побрезговал бы. – Вон в том контейнере сетка с хлебом.

– Да, спасибо, сейчас посмотрю. Куры мои жируют, конечно, – ухмыльнулся дед. – То бананами, то пирожными их кормлю. Чего тут только не выбрасывает народ! Не помойка, а золотая жила.

– Дворником к нам не хотите? Есть вакансия.

– К вам – нет. Извини. Контора у вас – дрянь. Ты это и сам скоро поймешь.

– Ясно.

– Не обижайся. К тебе лично это не относится.

– Не обижаюсь. Но если передумаете – скажите. Буду рад.

– Хорошо.

Роман закончил уборку и поспешил в офис. Сивоконя опять не было на месте. Он вообще днями где-то пропадал и не всегда отвечал на телефон. Было видно, что работник изначально не принял нового начальника и всячески демонстрировал, на каком флюгере он вертел всю конторскую иерархию.

Диспетчеры, сидевшие далеко в Яшме, иногда по нескольку раз обрывали телефон Романа, сообщая об авариях и жалуясь, что Сережа пропал. Приходилось беспокоить деда, который числился на половине ставки и должен был заменять «оборзевшую лошадь» только на выходных. Дед работал нехотя, требовал доплат.

Комом сыпались жалобы и на уборщиц подъездов. Приходилось им звонить и передавать претензии жителей.

– Алло, здравствуйте! Это Шкуркова?

– Здравствуйте, Роман Евгеньевич! Нет, это – Шкурко.

– А, ну да, ну да! Ольга Юрьевна, опять восьмой кляузничает, что вы там не убирались. Вы там когда последний раз мыли?

– Вчера была, Роман Евгеньевич!

– Ну как вчера, когда люди звонят?

И начинался долгий и нудный плач Ярославны. Иногда Роману, чтобы закрыть заявку быстро и без долгих пререканий, проще было самому отмыть грязный подъезд. Он делал фото для диспетчерской и бежал по новым делам.

У Ольги Юрьевны, кстати, был взрослый сын лет тридцати. Высокий юноша по имени Саша, полный, широкоплечий. Он немножко отставал в развитии и слыл в Терриконе дурачком. Волконский сделал несколько попыток пристроить Шурика дворником. Он уговорил парня взяться за уборку, рассчитывая первое время оплачивать работу чужой детинушки из своей зарплаты. Думал, что юноша втянется, освоится, войдет во вкус. Но Сашки хватало лишь на пару дней, затем он бросал дело и бродил по городку, наслаждаясь бездельем. Волконский предпринимал новую попытку, увещевал Сашку стать помощником маме, самостоятельно зарабатывать и так далее. История повторялась. Шурик брал метлу, но вскоре опять терял к ней терпение. На третий или четвертый раз Роман понял, что Сашку не образумить. Он выплатил несостоявшемуся специалисту гонорар за сделанное и больше в Шурике участия не принимал.

Плакат у контейнеров

У Волконского сдавали нервы. Он становился все более раздражительным. Стал еще больше ненавидеть телефон. Бывало, без цели уходил в лес побродить между стволов и послушать птиц. Но с каждым разом это помогало все меньше. Роман боялся, что вскоре просто сойдет с ума и натворит что-то ужасное.

Часто в Террикон заезжал инкогнито представитель государственной жилищной инспекции и снимал проблемные места в городке. В один из выходных дней в «Доброделе» появилось двадцать семь претензий на ржавые газовые трубы, мусор у торцов зданий, где были спуски в подвалы, мат, запечатленный на стенах чьим-то подростковым маркером или баллончиком с краской. И самое ужасное, что сроки устранения этих недочетов всегда были короткими. Чаще – одни сутки.

Роман хватал кисти, короба для электропроводки, тележку, весь остальной скарб, мчался устранять причины жалоб. И никогда в такие моменты Сивоконя не было в наличии. Волконский вывозил пакеты, красил, белил, оттирал, тщательно фотографируя исправления, чтобы отчитаться перед жилинспекцией. Это был просто беспросветный адов замкнутый круг.

Контейнерная площадка, как ее ни убирал Роман, становилась все грязнее. Казалось, что Террикон воюет с председателем и всем «Добрым домом» в его лице. Бывало, что пакеты, бросаемые издалека через крышу, просто пролетали у обескураженного трудяги над головой. Все это падало на асфальт, билось, перемешивалось, источало зловоние.

Роман нашел длинный лист фанеры, похожий по формату на транспарант. Достал краски, нарисовал забавную зверушку с мусорным пакетом в лапках и написал: «Зай! Ты это… не свинячь!» Прикрепил плакат к стене у мусорной площадки.

Надпись произвела фурор у молодежи. Первое время ее часто фотографировали на смартфоны, делились этим в социальных сетях, но чище все равно не становилось.

В офисе Роман навел идеальный порядок, добавил добротной мебели, которая часто без видимых причин попадала на свалку. Из толстой фанеры были сделаны два больших крюка и прикреплены перпендикулярно к одной из стен. Там, не мешая, расположился штапик, короба и прочие длинные вещи. Тележки тоже были подняты вверх, заняли места по стенам, повыше, у самого потолка. Здесь же появились новые полки и антресоли для инструмента, утеплителей и проводов. Целый шкаф был отдан под краски и грунты. От входа было ясно, что и где лежит.