Гришка Отрепьев

Его повели в баню. Там он мылся долго, тёрся мыльной травой, лез в кадку с тёплой водой, блаженствовал. После вылезал и мылился душистым мылом. Помывшись, одевался в новую одежду, и такую радость почувствовал, что захватило дух. «Поверили, поверили моей сказке –

такое обращение!» Надевал кафтан. Одежда была ещё не надёванная. Говорил уже высоким тоном. «Облачение мне новое дали, шёлковое нижнее бельё…»

После бани его позвали в трапезную. Он вошёл в зал, как в сомнамбулическом состоянии: всё крутилось и неслось перед глазами. Он успел сесть, а то упал бы. Это было лишь мгновение.

Да, такого он не видал даже у бояр. На столе, блестя глазами кильки, в деревянной плошке стояла икра. Как красная смородина с куста, в чашке сияла красная икра, искрилась на солнце рубином. На противне лежали зажаренные маленький поросёнок и лебедь, в нём и вокруг него – печёные яблоки. Огромная рыбина сёмга лежала на поддоне, обложенная специями, приправами. В чашках – нарезанное тонкими ломтиками бледно-розовое сало, как облака в красной зорьке. Сердцами лежали выпотрошенные красные перцы, красными теннисными мячиками катались в чашке помидоры. Диковинка: белые мягкие сваренные картофелины, обложенные и обсыпанные пахучим укропом, свежим чесноком. А колбасы – на срезе с красным мясом и, словно вкраплёнными в него, салом и мозгом! Стояли вазы с холодно-синими кистями винограда, яблоками и грушами. Но что поразило его – изобилие жареных пиявок, напитавшихся ещё живыми кровью гусей. Но больше всего его привлёк графинчик со сверкающим в нём спиртным. Не стал ждать других – сам налил в небольшие, не известно из чего сделанные стаканы, налил полные, хряпнул. Словно ангелы тёплыми ножками пробежали по горлышку. По привычке хотел утереться кулаком, но сообразил, что у него на столе обилие закуски. Взял тонкий ломтик сала и сунул в рот – вкуснятина!

Возле стола стояла девушка – молодая, красивая, задастая, смотрела на него глазами – синее неба, веселила его пьяную душу, лившую восторг. Не удержался. Его крестьянско-дворянско-царственная священная клешня под слова: «Эх, какая она у тебя!» – припечаталась к её заду. Женщина от оскорбления ойкнула, впору хоть влепить в ответ, да нельзя. Предупреждали: царственная особа. Лишь взяла графин, налила в стакан чуточку. Дала этим понять: целыми стаканы не пьют. Вилку переложила по левую сторону, нож по правую. Будущий царь впервые видел за столом вилку. Взял, ткнул левой рукой в пиявку. Как-то неловко и неудобно. Но понял: этикет надо соблюдать. Сказал женщине: «Открой окно». Пошла, открыла створку. Створка была со стеклом. Свежий воздух елей и сосен пополз в трапезную.

Вошли ещё трое мужчин, стали с лёгким кивком головы у стола. «Садитесь, панове», – сказал Григорий. Сели. Женщина из графина налила им в стакашки. Налила и будущему царю. Стали выпивать и есть. Потом хозяин сказал: «Ваше Величество, король Сигизмунд желает видеть Вас». «Когда?» – «Сперва поедем к пану Вишевецкому, погостим там дня два-три. Потом, когда король Сигизмунд освободится от государственных дел и забот, он примет Вас». – «Надеюсь, мой брат король не слишком сильно утруждает себя заботами? Надо же ему всё-таки позаботиться о здоровье!» – «Хорошо, мы передадим Ваши наилучшие пожелания королю». Встали, откланялись и ушли. Гришка сам себе налил ещё спиртное, отстранив руку женщины, хряпнул, и ещё себе налил… осоловевший, обмяк, упал головой на стол и уснул.

Сонного, его утащили в другое крыло замка пана, оставили спать. А на этот стол именитые паны засели и гудели до утра. Его, Григория, лишь на мгновение пока допустили к столу. Его собирали далеко не для него. Что поделаешь – дипломатия! Его посуду – и вилку, и нож – выкинули. А печать его священной клешни осталась в воспоминаниях женщины, которая хвалилась своим подругам, когда он воссел на трон, что когда-то он был с нею очень близок.

Царь Дмитрий проснулся, крикнул холопа. Тот вошёл, поклонился: «Слушаю». «Что дворец нечисто держишь? Клопы заели! Как собаки кусаются!» – «Есть такое маленечко. И меня грызёт проклятое племя, оно не разбирает, не отделяет, как люди, всех подряд грызёт». – «Откуда ты русский язык знаешь?» – «Сам я русский, сбежал сюда от голода. Думал, временно, а оно, видно, навсегда». – «Ничего, со мной на Русь пойдёшь. Согласен?» – «Да, согласен. Она, чужбина, не тётка…» – «Иди да у знахаря узнай, какая трава клопов гоняет».

Тот поклонился, вышел…

…После пирования жизнь Отрепьева изменилась почти в одночасье. Его одели в такие одежды, что, глядя в ведро воды как в зеркало – под рукой не было настоящего, – он приосанился, почувствовал уверенность в себе. Изменил походку, взгляд на людей… Надменность сквозила во всём. Знакомым он не отдавал приветствия. Когда кто-то из сопровождавших пытался его обогнать – он так смотрел на него, что холодок пробегал по телу, ледком оставался в груди…

И его принял король Сигизмунд. Стоя, но шляпу не снял. И его почти насмешливая улыбка вывела его из себя: «Погоди, королишка! Дай трон занять – я тебя лебезить заставлю!..» – а сам в это время поклонился…

Понятно, что перед такими людьми не поклонишься – гнуть будут!..

– Дочка, а не хочешь ли ты быть царицей Руси?.. Посмотри, какие огромные богатства в ней, и ты – хозяйка!..

У неё сердце куда-то исчезло. Похолодело в груди. Она знала своего отца, весёлого и склонного к авантюрам. Но ей был мил шляхтич. Это ничего, что про него говорят, что он непутёвый, любит пиры и дуэли – правда, пока бескровные. Она его образумит. Когда их обвенчают, она найдёт способ обуздать этого молодца. А богатства… Ну и что, что у него их нет? Зато есть у её отца!.. Правда, они теперь не прежние… Но всё равно, для жизни счастливой и беспечной есть. Так думала она. И то, что ей сказал отец, потрясло её.

– Дочка, я нашёл тебе очень выгодную партию…

Она побледнела и хотела решительно пойти против воли отца. Но решила подождать. Отец очень её любил. Она знала это. И если что, она заупрямится и пойдёт против его воли.

– Марина, ты знаешь, кто присутствовал на наших пирах и все обращали на него внимание?

– Меня, отец, это мало волнует…

– Этот человек – наследник престола Руси. Я бы советовал тебе к нему приглядеться и оказать ему знаки внимания…

– Меня он не волнует…

Он вздохнул. Конечно, он подвергает свою дочь огромному риску. Но вот долги… Деньги, где их взять?.. Он не красив, но умён. С лица воду не пить…

– Ты знаешь, как красива шапка Мономаха, когда она будет венчать твою голову, когда он станет царём всея Руси!..

– Но, папа, а когда он им станет?!

Шляхтич внимательно посмотрел на неё:

– А это зависит от нас – тебя и меня… Иди, дочка, подумай и скажешь мне после…

Она присела и вышла. По коридору шла вся в размышлениях. Её девичье сердце трепетало при мысли о шляхтиче. Но голос разума говорил ей: «Венец, почти богоподобный венец!.. Царь – помазанник Бога на земле…» Она ушла в свои покои, присела на спальное место и так была в раздумьях, что у неё разболелась голова. Пришла нянюшка, принесла воду с корнями валерианы. Она выпила и уснула с думами – завтра ей надо дать ответ отцу…

Утром она, хорошо выспавшись, пошла к отцу. В коридоре она встретила того, на которого все обращают внимание. Он поклонился ей. Она тоже кивнула. Но вид у неё был не тот, как при встрече со своим любимым шляхтичем. Напустила на себя безразличие и чуточку презрение, хоть и сердце у неё трепетало. Этому кивок был доброжелателен и не безразличен. Она задержала на нём взгляд. Она, выросшая в семье, где блеск богатства перекрывал другие ценности, понимала: раз она решилась пойти на согласие, то должна и вести себя, как подобает будущей владычице шестой части Земли. И этот человек подарит ей её…

Она вошла в кабинет отца. Он встал, подошёл, поцеловал её в лоб и усадил в кресло. Сел напротив. Оба молчали.

– Папа, я думала. Почти всю ночь, – она лгала, – и пришла к выводу, что ты как всегда прав. И я согласна разделить судьбу этого иностранца…

– Не называй его так! Лучше покажи знание французского языка и называй его «сир»…

– А он знает французский?

– Это слово знают все…

– Папа, а ты уверен?

– Дочь моя, сейчас никто ни в чём не уверен!.. Тебя никто не возьмёт отсюда, пока он не займёт трон. Как он захватит его, так ты поедешь в Москву, и тебя ждёт там венец…

– Папа, но он – христианин, а я – католичка. И согласится ли мой Бог на измену ему?..

– Дочка, Бог один. И то, шут его знает, есть ли он или нет. Коперник говорит, что нет. Его никто не видел, кроме евреев. Но те за деньги и чёрта увидят… Так что, я думаю, блеск шапки Мономаха у тебя на голове ослепит его глаза, и он тебя не увидит…

– А что мне делать, батюшка? Как с ним себя вести?

– Будь ласкова, почти доступная. Пусть у него при виде тебя кровь бурлит и желание перехлёстывает через край… И вот ещё что. У этих русских поганые мысли. Они ценят только девушек честных. Ходили слухи, что царь Иоанн Грозный изнасиловал в молодости до двух тысяч девушек…

– И как у него хватило сил?! – вырвалось у неё, и тут же она покраснела, смутилась…

Отец пропустил это мимо ушей:

– Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю… Он ещё неопытен в делах любовных. Как он говорил, что был чернецом в Чудовом монастыре, спасался от гнева царя Бориса, а чернецы не должны иметь женщин. Поэтому он будет несмел. А ты прояви инициативу, будь с ним поласковей…

– Я всё сделаю, батюшка, как ты прикажешь…

…Ксёндз католического храма провёл обряд посвящения православного царя Дмитрия в католическую веру. Ещё шло богослужение с ксёндзом, ещё только говорили Дмитрию, что креститься надо всей ладонью, слева направо, а уже тайный человек мчался на коне в Москву с доносом к царю Борису Годунову. Взмыленный конь подлетел к Кремлю. Он отдал повод подбежавшему конюху. Конь ронял слюни, пену. Передав ему поводья, взбежал на крыльцо. Кричал:

– Вынь мундштук у него изо рта! Да не пои его сразу, поводи!.. И еду не давай… – Он остановился на ступеньках крыльца. – Да поводи его, не ленись!.. Что уставился? Говорю тебе: поводи его!..

Потом спустился. Он увидел, как в сарай нырнула девка. Молодая и красивая, его любушка… «Эх, подождёт!..» – сказал он и с крыльца ветром слетел и – к сараю. Она ждала его, кинулась на шею, обняла:

– Не чаяла и увидеть тебя! Где тебя носило?..

– Государево дело выполнял. Сейчас ему доложу и к тебе в горницу приду.

– Ох, там, в горнице, воли не будет! А я так соскучилась по тебе!.. – жалась она к нему.

Он посмотрел: в сарае лежали семена, сено и вокруг вороха снопы льна. Легла на них, смело потянула к грудям полу кафтана, обнажив меж ног чёрный треугольник лобка. Охнула, закрыла глаза, когда он лёг на неё, и в соитии обнимала его, говорила слова нежности…

А конь возбуждённо переставлял ноги, грыз мундштук… А по ступенькам крыльца бежал человек Бориса. Его ждали – не он первый докладывал Бориске о появлении якобы спасшегося царевича Дмитрия и как Константин Вишневецкий вместе с тестем Юрием Мнишеком готовятся к великому мероприятию – привести его в лоно католической церкви. Такие с поклоном передал ему слова.

– Иди в челядную, тебя там накормят.

Посланец вышел.

– Дьяка посольского приказа ко мне!.. – приказал он слуге. – Садись писать указ!..

Дьяк сел.

– Преуважаемому мной князю Вишневецкому…

Царь Борис знал, что бояре его люто ненавидели за потерю власти. Они хотели, чтоб царь был на равных в решении государственных дел. Они считали его узурпатором. Что он проигнорировал завещание Ивана Грозного. Что если жена Фёдора будет бездетная, то он должен жениться ещё раз. Когда Грозный писал это завещание при иностранце, любителе, как и он, шахмат, он спросил шахматиста, сидя в бочке с водой:

– Борис Годунов выполнит моё завещание?

Присутствующий здесь Басманов сказал:

– Государь, я знал тебя более разумного в твои года. А если не сделает?

– Казнить его!

– Будет исполнено!

И при слабоумном Фёдоре его сестра, жена царя Фёдора, не была отправлена в монастырь, ибо родила младенца, но он был слаб и умер. Но Борису это было на руку. Династический кризис был как елей для него. Слухи о причастности Бориски к убийству царевича Дмитрия нависали над ним, и мнение народа, что избранный царь не ровня наследовавшему трон. Хотя наследник мог быть и далеко не умный и не мудрый, как в данном случае с царём Фёдором, который был слабоумен, но народ считал его своим царём. Это как бездумье пчёл. У них их царица плодит, и они её бездумно охраняют. Правда, при появлении новой они её маленечко сжимают в своём, можно сказать, охранном клубке и тем сильно ослабляют при драке с новоявленной маткой. Так и тут: царь глуп, но он – богопомазанник, и, значит, его надо на трон, раз этого хотел Бог. Это наш еврейский договор с Богом. Они – богоизбранная нация. И это делает Библию фашиствующей книгой.

А тут ещё голод. Три года недород. Гибель от голода сотни тысяч людей. Хоть и царские амбары были открыты для народа, но народ недолюбливал Бориску. Что же сделаешь – такой менталитет у народа… Среди народа слухи, что это Бог наказывает его за грехи Бориски. Уж он-то, Бориска, знает, за какие грехи такое наказание… А тут ещё до голода налоги повысил, брал их со всех сословий. Бояре особо были недовольны. Раньше они в думе при Фёдоре налоги накладывали на крестьян и ремесленников, а тут – на них самих!.. Было отчего Годунову бояться любого самозванца.

Потому дьяк и выводил послание на бумаге к Константину Вишневецкому. Борис Годунов всегда говорил, что даже маленький державный камешек не должен достаться соседу. На этот раз с испуга обещал ему часть спорных земель, и вскоре другой гонец с посланием помчался к Вишневецкому и принёс послание тому. Он прочитал его, стоя на крыльце – посла не допустил в хоромы. Много чести ему, пся кровь в нём… Прочитал и отпустил листок. И полетел он, несомый ветром. А ребятишки челяди кинулись его ловить… Так, ради забавы…

– Ты понял мой ответ? – обратился он к послу.

– Понял!.. – И не прощаясь, без поклону, прыгнул на коня и помчался.

Конь нёс его, крутя хвостом.

Вишневецкий со злобой смотрел ему вслед: «Ну, погоди! Скоро вы любому польскому шляхтичу будете кланяться! Дай срок… А не только мне… Да царь Дмитрий заставит вас принять веру католическую!» Хотя он и не верит брехне этого русского, но ему нравился его авантюрный характер. Кроме того, доносили Вишневецкому тайные соглядатаи, что государство московское ослабло вконец. Сильны они только малиновым звоном колоколов своих церквей. А в Польше Коперник остановил Солнце и сдвинул Землю. Папа Римский в бешенстве. Инквизиция сожгла Джордано Бруно… От этого воспоминания его передёрнуло, как от холода. «Бр–р-р… Надо поспешать, торопить Мнишека с царевичем… Да не упустить его… Для этого у Мнишека есть дочь Марина… Надо с ним переговорить, пока её не увёл какой-нибудь шляхтич… И надо заставить её, чтоб не противилась царю. Мол, наследника от тебя несу…» Хоть и церковь требует другое отношение к женщине – плевать он хотел на неё!.. Сам он любил пиры и женщин. Ох, грешил он… Грешил и осуждал церковников, которые дают обет безбрачия…

Вскоре они встретились с Мнишеком. Разговор был короткий:

– Надо умилостивить царевича Дмитрия породниться…

А Марина загорелась. Её любовь к шляхтичу погасла. Она стала чаще встречать его в коридоре дворца. Дома вечерами, когда было темно и тускло горели свечи, она останавливала его и заговаривала с ним. Но он плоховато говорил по-польски. И хоть не был робок и застенчив, но был гостем. И довёл дело до такого состояния, что Мнишек был вынужден поговорить с ним. Позвал его к себе и, ломая гордость шляхтича, встретил с теплом и без обиняков начал:

– Что московский царь скучает? Ему бы, может, женщин хорошеньких?.. Я слышал, твой батюшка очень любил… И, как говорят у нас в Польше, без женщин скучно, а без дураков – невмоготу!.. Великий царь Московии скучает… А между прочим, такие женщины ходят меж его, желая его прельщать… Я заметил, моя дочь к вам неравнодушна… Так что, не теряйся!.. Кто откажет царю такой великой державы?!

С тем они и расстались. Царь уходил под поклон Мнишека. И он решился. В тёмном углу стал приставать к холопке. Но та не знала о разговоре царя с хозяином, с визгом вырвалась от него. Когда он в тёмном углу коридора повстречал её и дал волю рукам, повалил её, но она вывернулась от него. Донесли, что он домогался девушку, и она убежала в слезах.

– Твой гость напал на служанку. Он так неразборчив!.. Он посчитал её за женщину! Холопка чуть не стала ровней мне!

– Перестань, дочка… Он ведь пошутил! Разве может он сравнять тебя с ней?! Они там, в Московии, любят шутить, даже с медведями шутят! – загоготал он. – Ты будь с ним ласкова… А женщин из челяди я предупрежу: они по одной ходить не будут… А ты постарайся его привлечь…

И вскоре, когда наследник проходил мимо её опочивальни, дверь открылась прямо перед его носом.

– Королевич шёл ко мне? – спросила она его.

В тонком, просвечивающем платье она была необыкновенно соблазнительна и хороша. Он молча поцеловал у ней руку и вошёл. Она, прежде, чем закрыть дверь, посмотрела в конец коридора – никого не было… Закрыла дверь, молода и симпатична…

– Не хочет ли вина пан?..

Пан не отказался.

…А через неделю она легла с ним в постель, вскрикнула от сладкой боли зачатия и закрыла глаза… Благословенна женщина, впоследствии впервые венчанная на царство Московское!.. Гришка так был счастлив… И после они много ночей пьянились губами, лёжа в постели счастья. Она считала себя уже царицей, женой царя…

Мнишек был доволен. Дочь не говорила ему, что она с ним спит. Но ему докладывали, с кем проводит ночь дочь. Он издалека начал говорить, опять отдав ему поклон, о чести, о долге не только перед государством, но законной женой, особенно, если она – девственница… Как ни авантюрен и ни храбр был Гришка, но он затрепетал: нарушил законы гостеприимства!.. Не раз его высокопоставленные люди, которым он сознавался, якобы перед смертью открывал им тайну. Для эффекта «заболевал», и лёжа на смертном одре, сознавался им, что он – царевич Дмитрий… Они смеялись ему в лицо и гнали его от себя в шею. И этот мог поступить… А он уже не потому, что неосмотрительно поступил с дочерью, но и специально сделал это. Ведь дочь обесчещена!.. И поэтому, когда заранее написанный договор поднёс ему, он, не глядя в него, подмахнул. Он знал, что никогда не исполнит его.

Легкомыслие царевича – подписал, не читая! – покоробило поляка… Но он успокоил себя. Главное, он злотые ему дал, а северо-западные земли – Польше. Пусть король сам думает об этом, а он не обязан. А Новгород и Псков… ну, пусть не даст… Когда дочь станет царицей – это ли ей мало!.. Теперь дело за королём. А Мнишеку встреча с ним нежелательна – слишком много злотых он должен ему. И как ни хотелось ему, он поехал к королю, который был в курсе событий.

Король встретил его неласково, не усадил напротив, и он говорил стоя:

– Ваше величество! Я думаю, что отдам вам долг в ближайшие годы…

Король зло усмехнулся:

– Я думаю, что ты и сам не веришь, что говоришь!..

– Вот договор, подписанный между мной и наследником. Я побеспокоился и порадел для Польши, внёс в этот договор северо-западные земли. Как только он займёт подобающее его сану место, они будут нашими…

Он посмотрел на окружение короля. Тот понял его взгляды и придал ему уверенности в разговоре:

– Вы хотите сказать: моими?

– Да, ваше величество!

– Это хорошо. Надеюсь, у вас хватило ума оттяпать и себе захудалый городишко?

У того похолодело внутри: вот ведь какой досужий!.. Но на своих ногах стоял твёрдо:

– Да, ваше величество, я договорился: моей дочери – два захудалых городишка с их окрестностями и людьми. Это наши же городишки – Новгород и Псков.

Окружение короля закатилось в смехе. Лицо короля потемнело в гневе:

– Говоришь, захудалые городишки?..

– Да, мой король. Я сделал это для дочери, но мы все – я и моя дочь –

принадлежим вашему величеству, и поэтому я оговорил это раздельно. Ибо наш сосед жадноват и мог не подписать сей документ, а моей дочери и так достаточно, что она получит. А эти земельки она с лёгкостью отдаст вашему величеству…

– Я разрешаю тебе на долги, которые ты должен мне, набрать храбрецов и двинуть их на Москву…

– Ой, ваше величество, но у меня сейчас форс-мажор – за душой ни злотого…

– Вот ты и займи у него денег и собирай войско… Разрешаем удалиться…

Шляхтич кивнул головой и попятился к двери. Вышел, не стал противоречить королю. Понял, дошло до него: надо у шляхтичей занять деньги. Юмор короля оказался кстати. Деньги он найдёт.

Отпустив Мнишека и окружение, король оставил двоих приближённых. Облачённые особым доверием, они молча стояли перед королём.

– Что скажете, мои соратники?

– Царь Борис тяжело болеет. Его недуг известен как «французская болезнь». И сын его тоже этим болен. Притом там голод, недовольство народа, бояр и дворян…

– Я это хорошо знаю, поэтому я прочу трон Владиславу. Надо наложить вето на действия Мнишека. Пусть он собирает войско, мечтает о троне и набивается ему в тести. Мы своим повелением запретим ему идти на Русь. Он сейчас сделает разорительные для себя долги и увязнет, и станет более сговорчивым, и ему придётся отдать за долги часть своих земель…

Соратники дружно закивали головами.

– Готовьте войско идти на Русь!

…Тула встретила самозванца приветливо и радостно. Особенно Игнатий, который отслужил молебен во славу здравствующего и чудом спасшегося сына царя Ивана Грозного. Впоследствии он это учёл. И когда прогнал патриарха Иова, то назначил патриархом Игнатия. С помощью него отнял деньги у монастырей и открыл хлебные амбары.

Встречали хорошо царевича Дмитрия, многие города перешли под его руку. Не поддался только Новгород-Северский, потому что там начальствовал Пётр Фёдорович Басманов. Человек, как говорят, и нашим, и вашим.

Стрельцов у него было мало, но он накануне провёл «чистку» в их обществе. По доносу соглядатаев казнил он лютой смертью несколько человек. А остальные в страхе за свой живот воевали смело и решительно.

Когда он отказался сдаться на предложение Дмитрия и посланцу пригрозил пушкой, то Дмитрий понял: быть приступу. Но приступ они отбили и крепко засели за стенами. И после подхода войск Мстиславского и Шуйского делали вылазки из-за стен и помогали этому войску, чем вызвали такой гнев у лжецаревича, что тот говорил Мнишеку: «После того, как возьму этот город, – на кол его!..»

Но судьба Басманова распорядилась по-другому. Знавший жизнь двора, он умело жил в нём. И знал, куда политический ветер подует. Туда и он клонился. Клялся он в верности Фёдору Борисовичу, что не пустит супостата на Русь! Пока бояре не качнулись к самозванцу, упрекали они на тайной встрече его: «Кому служишь – татарину!..» Ответ у него был умный: «Я служу умному царю, а умного любил и сам Иоанн Грозный – сделал царём татарского Мурзу, и сам его царём величал! Тем показывал своим боярам, как надо служить царю…»

Но, как говорится, заметался пожар голубой. Позабыли все милости Бориса Годунова. А тут смерть Бориса сыграла на руку Самозванцу – не захотел Бог, чтоб царствовал Бориска, не царских кровей он!.. Стали переходить бояре к Дмитрию. И он, как в народе говорится, ломанулся к нему…

…Полководец Мстиславский сидел в комнате дома. Он понимал: завтра – бой с Лжедмитрием. У него – войско. Много… Они все – алчущие, жаждущие серебра-злата. Много обещал им Григорий. А что он мог обещать им? Что – Борис Фёдорович? Три года голода!.. Этот царёк, по мнению Мстиславского, побоялся открыть амбары монастырей и церквей, полные хлеба. Говорил он об этом с патриархом. Тот сказал: «Что ты, это – Божьи хлеба, трогать нельзя!..» И он пошёл на поводу. И великий голод потряс страну. Кто будет любить такую страну, царя и власть?.. Поэтому и думал полководец, как с меньшим количеством стрельцов – а их всего десять тысяч пищальников и сорок пушек – против казаков и бесшабашного Дмитрия?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.