Храбрый воробей. Басни

Проворна и, как воздух, так легка.

Вот и подумала лисица тут:

«Такое тоже я смогу.

Вон для меня – большой есть дуб.

Так, лапы, когти, и хвостом я помогу!»

Она тут к дубу – и мигом вверх.

Упала – белку тем ввела лишь в смех.

– Я подскажу тебе один совет:

Ведь у тебя той ловкости тут нет,

Ты волка раздразни –

Хвостом перед пастью ты махни –

Он за тобой, как за мячом там– вскачь,

И будет среди вас футбольный матч.

На дерево ты мигом влезешь,

Себя, его ты в беге так согреешь.

Скажу тебе – я по себе то знаю,

Когда куница за мной – я птицей летаю.

– Что ты такое всё болтаешь тут?

Могу я птицей так летать?

– Когда там за тобой все волки побегут,

Ты будешь птицею порхать,

И дерево тебе – родная мать.

– Да я тебе! За смех же тут надо мной

Простишься со своею головой!

Мы, лисы, станем тут толпой.

Раздался тут многоголосый вой.

– Ой, что со мной?! – вскричала тут лиса. –

Волков тут стая окружила,

И затряслась в ней становая жила.

– Как сила мне службу удружила?

Поднялась тут шерсть на загривке, как чуб,

И визг сорвался тут с её же губ,

Погнал её так от волков тот страх –

Не поняла она, как оказалась на ветвях.

– Ну вот, – сказала белка, -

Ты можешь стать, как космическая Стрелка.

Когда нет денег – мы не летаем.

А в кармане деньги – мы порхаем.

Что делает с нами радостная весть!

Хорошо жить, когда всё есть.

ЧЕЛОВЕК, ОСА И ПАУК

Подсмотрела обезьяна,

Как делает бумагу враз оса, -

Она всё делает её там без изъяна.

Расширились у той глаза, как небеса.

А обезьяна думала – рвала лишь волоса.

– И надо же – простые чудеса!

Имела бы я гордое имя тут «человек»,

Изобрела бумагу сразу.

А за осой я наблюдаю целый век –

В делах пойму ли эту я заразу?

Но я изобретение её присвою,

Лишь только нас припрёт нужда.

Кто изобрёл – не будет вою,

Так было, есть и будет же всегда.

А изобрёл паук ведь колесо,

А я присвою – будет хорошо.

Тут на неё так налетела враз оса,

И сразу – на неё паук,

Так слышны издалека там голоса

И стоны, взмахи лап, как сук.

Да, истина не рождается без мук.

О, сколько делала природа людям всех услуг!

Человек сказал, что изобрёл он колесо,

И называют ложечку весло.

И нет душевной тут болезни –

Хоть ты трижды тресни!

– Поступают люди всегда ведь так,

Но нужно знать за наши те обиды

Природа их не бросит, как пятак,

И люди знают: звери все в науке гиды.

ОБЕЗЬЯНА И ЧЕЛОВЕК

Учил человек обезьяну:

Палку ей в руки давал,

Не учил курить кальян,

Не лазить, а плод палкою сбивал.

Но она там палку всё бросала

И по стволу – наверх как вниз,

Яблоко срывала.

Так пищу добывать – её девиз.

– Эх, глупая, учу тебя так разуму,

Чтоб ты стала человеком.

Конечно, станешь ты не сразу,

Знаю, это дело так равно тут с веком.

И вновь давал ей палку,

Ей говорил: «Учись ты, бестолочь!»

Взяла она раз скалку –

И так дала. Он в крик: «Ты ж сволочь!»

От неё так кинулся он землю тут толочь.

– Караул! Она ведь стала человеком!

И живёт наравне там с веком.

ОБЕЗЬЯНА И ПОПУГАЙ

В руках таскала обезьяна палку,

А рядом попугай летал.

– Зачем ты носишь тут скалку?-

Вопрос ей он задал.

– Затосковала я – здесь жизнь такая,

А в городах – весёлая, иная.

Хочу стать человеком и всё знать, –

Она словами попугая стала так пугать. –

Не сразу стали люди,

Такие были все, как я.

Природа вам не давала всё на блюде,

Так надоели им родные края.

И взяли палку – стали человеком,

Учёные все говорят.

Живут там наравне все с веком,

Работают и думают, творят.

Тут попугай озлился

И в крик: – Яви ты, обезьяна, тут смекалку!

Счастлива – таким ты не родилась,

И отшвырни скорее дальше палку,

Она чтоб тут змеёю улеглась.

А то станешь человеком ненароком –

И будешь ты всегда в работах.

И наделят тебя тюремным сроком,

День и ночь будешь ты в заботах,

И у людей не легки жизнь, быт.

Давай – ты поумней –в природе жить,

В плохую тут погоду не спешить.

Сосед хорошую там мебель купил,

Так не завидовать и не тужить.

ЛЕВ И ЕЖ

Однажды лев решил проверить,

Все преданы ему ли слуги

И можно дело ли кому доверить.

Он сделать то решил так, без натуги.

Когда он сделал там великий пир,

Зверей собрал он – целый мир.

Тайком пустил под стол ежа

И дал ему такой наказ:

«Кто говорит о равенстве – к нему бежать,

Иголку сразу – в ногу, а не в глаз».

Вот пир разгорелся, как пожар,

И жидкое, и закусь тут подняли жар.

Лев речь о демократии повёл

И мысли всех на эту тему он навёл:

– Все звери в жизни – братья.

Давай жить, как у друзей объятья,

Не исторгались чтоб проклятья.

Одним там словом, кумовья-сватья.

Я сам по жизни демократ

И за столом бываю, как домкрат.

И правда, я поднимаю больше двести,

Бывает, литр, я говорю вам не из лести.

Сердцем я добряк, нет злобы тут накала.

Ведите вольную тут речь,

То слово льва, а не шакала!

Я плохо сделаю – на рельсы лечь,

И не поднимется на вас мой меч.

Тут быстренько вскочил там медведь,

По пьянке бесшабашно стал реветь

И чуть не вскричал: «Ядрёна мать!» -

Иголка враз в ноге заставила стонать.

– Кто следующий? – стал лев подогревать.

Жираф явил свою тут стать,

Чуть потолок касался головы.

Не избежать тут было льву плохой молвы.

Крамольную такую речь повёл:

Ты царствуешь так, как осёл.

Хоть ёж его усердно там колол,

Его копыта – что твой кол.

– Сядь! – тут лев как взъярился. -

Явился ты ко мне тут, как напасти.

Ты знаешь, что у власти зубы в пасти.

И под стол он наклонился

И не понял, что ёж вошёл тут в раж.

Тот ему – иголкой в глаз – так умудрился,

И кончился демократический кураж.

И звери – врассыпную, кто куда.

Свободы и равенства нет тут,

У ежа тут с палачом беда.

И кто говорил – на плаху всех ведут.

А демократия там хороша,

Когда она в угоду власти,

Иначе ты не получишь ни шиша,

Получишь ты там страсти и мордасти!

Она не говорит – наглеет,

А кормит, как постом.

Что сытый тут голодному не разумеет –

Весь белый свет стоит на том.

ЕЖ, ДИКОБРАЗ И ЗМЕИ

Там змеи в осень собрались все в нору,

Решили здесь онивсю зиму жить.

Случилось так – как раз в ту пору

Ежу иголками тут услужить.

– Пустите, вы – не злобные верёвки!

К вам залезу в норку.

А то у меня есть иголки – колки,

Не пустите – я сделаю вам порку.

– Влезай – мы в тесноте да не в обиде.

Хоть ты и в неприятном виде,

Ежу такому каждый будет рад.

Ты один – а змей тут целый сад.

Залез – колол он в головы и зад.

Ворчали змеи: – Не коли нас, брат.

– Что вы такие привередливые, злые?

И лихоимцы, завистники все такие!

Мои пространства не ахти какие!

Я не ворчу и жду денёчки золотые.

И скоро будет стол и яства заливные…

Тут кто-то в дверь – «трах-бабах»!

Все испугались, всех объял вдруг страх.

– Кто там? – сердито ёж кричал.

– Твой брат, – так дикобраз там отвечал. -

Приехал в гости не ко времени.

Нет на земле колючей племени.

Терпеть ведь можно,

Когда у вас зелёная зима.

Но белую зиму терпеть невозможно.

Меня она тут свела с ума.

Крепясь те сердцем тут своим,

Пустили, познакомились там с ним.

– Нет, я не ваша тётя, буду с вами жить.

А разрешите, стану с вами я дружить.

Он даже каждому принёс на чарку.

С ежом он сделал в мозг затравку.

И так они там поднализались,

И с топотом так в пляске измотались –

Змеи от них на стене спасались.

И после взяли подрались.

Потом полезли обниматься, братья,

И сыпали на змей проклятья.

Затем рядком там уснули,

И пели песни змеи им о гуле.

Когда они проснулись –

И дикобраз, он показал ежу тут место,

Ведь даже лапы замахнулись.

И тот визжал: – Мне очень тесно!

В ход дикобраз пустил иголки –

Они так колки!

И ёж от них там пострадал,

Кричал: – Я к жизни вкус тут потерял!

И тут так тесно, ведь,зараз,

А ты разлёгся, словно князь!

Иголки ты пускаешь враз.

Вернись домой ты – в болото и грязь!

– Что ж тебе так тесно? – змеи тут сказали. –

Ведь раньше так твои иголки нас терзали.

– То – вы, сейчас – я,

Доля это не моя.

СОКОЛ И ПТИЦА

Погнался раз за птицей сокол

В полёте «помогите!» – так кричит она.

Всё видит зорким оком,

И даже смерть её ему видна.

– Кричи, никто ведь не поможет.

Боятся смерти все,

Живёт тут каждый сам в себе.

Вот на неё пошёл он в пике –

И вмиг раздастся смерти тут щелчок.

«Лечу на помощь!» – утонул там сокол в крике,

Другую птицу он поднял в поток.

Он сохранил душевное там равновесие,

Одно он не мог там понять:

Так кто глаза ему завесил,

Как он мог другую птицу там поднять?

Он дал её птенцам без объяснения –

Из-под куста другой явил явление,

Другой летел на смерть, не в полон.

А дело было просто:

Многие идут за друга – не в салон.

А этот же – не испугался он погоста,

И мужеству той птицы он отдал поклон.

Такое-то бывает часто и средь птиц.

Не знаю я, кто делает таких,

Но много на земле прекрасных лиц,

Кто с лёгким сердцем так умрёт же за других.

СОВА И МЫШЬ

Сова летела так бесшумно,

Как у вязальщицы платок на спицах,

И к мыши подлетела вольнодумно,

Не было слышно шума от синиц.

И закогтила мышь – жила бездумно,

И в лампочках ей показалось небо.

– Ой, совушка, ты так летаешь тут бесшумно,

И ела бы ты лучше бы кусочки хлеба.

Могла ты по-хорошему – вспугнуть…

Ведь хорошо я знаю в норку путь.

– Какая ты здесь мелочная!

Зато тебя, мышь, быстро съем,

И в горле не будешь, как кость поперечная,

Не поделюсь тобою я ни с кем.

– Эх, совушка, то для тебя мелочь.

А для меня – то конец всей жизни.

Что тут, как по-пустому, нам толочь?

Моя кровь,в горло ядом брызни!

Здесь её там наступила жизни ночь.

ЛЬВЕНОК И КРОКОДИЛ

Львёнок подошёл к стоячей раз воде,

Он был зол и свиреп.

Днём побывал он в разной там беде,

И от удара копытом он чуть не ослеп.

В ярости тот думал, что крокодил – лев.

Он от удара тупотак соображал.

Легко он, на зад там присев,

И выдал морде своей он оскал.

Он рыкнул и ударил по реке –

Того, кто на него смотрел.

Это глупых всех удел.

И по ней пошли круги.

Был большой там невдалеке –

Крокодил сидел в куге.

В ярости лев так воду бил,

Всё вокруг тем замутил.

Крокодил, тот нападает там, где плеск,

Добывает так себе присест,

Так учили папы.

И попал он головой так под ярость лапы.

И лежал он, оглушённый, там на дне.

А лев, ярость он свою так сбил,

Видел он при ясном дне –

Морду в пасть он превратил.

– Что?! – издал свирепый рык,

В пасти так дрожал тут язык.

– Ну что, от меня ты получил?

Морду я твою в пасть превратил!

Жаль, что ты не плыл,

А то бы с тобою не такое сотворил.

Сын-то чей? Наверно, сучий…

Не знал – спас тут его просто случай.

ВОРОНА И СИНИЦА

Ворона в Индии была.

Пророчицей же Пава там слыла.

Когда там Пава та усердно всё кричала,

Местные там знали – то дождей начало.

Потому его боготворили все,

И честь, почёт! Так, позволяли есть посев,

Не прогоняли его с полей

И были в восхищении от всех его затей.

Ворона позавидовала там ему,

Решила предсказательницей стать всему.

И вот на родине на дерево летела,

Ботинком на сук села.

И начала своё «кар», снова «кар».

Как говорят, лицом показывала свой товар.

Но обращали тут внимание так мало,

И славы, словно Паве, ей не перепало.

Синица к дереву тут подлетела,

Враз села и по-птичьи тут запела:

– Каркуша, что дерёшь ты горло?

Какая так беда тебя припёрла?

– Хочу дождь криком я нагнать

И предсказателем погоды стать,

Чтоб был почёт и честь

И со стола там полного всё есть.

Пророки – нашей жизни то пороки,

И предсказатели трещат – сороки.

Так Нострадамус – человечества дурак,

И каждый переводит – эдак, так.

И подгоняют перевод под наше время –

Его у каждого там целое беремя.

И, как умом, тут восхищаются все глупостью его

И зализали, как корова соль, всего.

Он написал бы лучше штук пять басен,

И труд его был не напрасен.

Когда тут вникнут и поймут соль, суть,

То тех вперёд ногами понесут.

Я в баснях не ору на всех, притих,

Даёт мне право делать вольный стих.

А некоторые считают – я псих.

Кропаю басни я один тут за пятерых.

А я считаю – думы те мои светлы,

Пусть похоронят у ветлы.

Не нужен памятник тут мне,

Я сознаюсь, что вижу я его во сне.

И тут подлетела птица –

Такая бойкая синица,

И повела тут свою речь:

– Могу я, если на ум мне тут приналечь.

И сорвалась голосом на крик,

Ведь так кричат те, кто от него отвык:

– Такой вошла тут в голову мне блажь?!

Смотри, друг, в жизни этой не промажь.

А криком всем ты надоешь своим,

Рассердиться может даже херувим.

Конечно, не скажу про мужика,

На это дело у него так рука легка.

Возьмёт он камень и даст по горбине,

И вспоминай потом тебя поныне.

Ну ты нашлась, во всём пророчица.

Лети туда – вдалеке там рощица.

С испугу там заткнись,

Запомни ты – меня всегда боись.

Иначе я тебе в горбину дам –

В головке сразу будет тарарам.

Синица пулей улетела,

Ворона вновь по-своему запела

И потрясла там всю округу.

Так надоела там человеку-другу,

Решил мужик пугнуть подругу,

Послушался свою супругу.

Тут вышел – ком земли он взял:

– Так надоела! Не меняешь песни!

И ком земли ей в спину тут попал.

Хоть не хотела, получила тресни!

И с дерева она тут кувыркнулась

И по земле бегом враз умыкнулась.

Бежала и синицу вспоминала,

И плакалась там на свою судьбу,

И молча прикусила нос-губу.

Сама там думала ведь так:

«Что за судьба моя – ишак?!

Синица не хотела, а пророчицей ведь стала,

Ничутьтам камнем ей не попало».

Нет, надо тут всему учиться,

Природу наблюдать и с нею породниться.

Нет, не нужны пустые тут слова,

За них бывает бита голова.

Одна голова – там хорошо, две лучше,

А три – Змей Горыныч на суше.

ДВЕ ОБЕЗЬЯНЫ

Увидела там обезьяна раз другую –

Такую для себя тут дорогую.

– Я получила тут большое ведь наследство,

Да жаль, что дед впал в детство.

Смеётся он с того же света надо мной,

Наверно, было не то с головой.

– Смеяться над таким же – грех.

Ты расскажи, в чём соль,

А в чём – большой тут смех?

Ты выскажи свою душевную тут боль.

– Мой дедушка – богач,

Он умер и оставил деньги, пару дач.

А умер он, видно, поутру,

И деньги дал святому он Петру.

И пишет: «Ты получишь их тогда,

Когда увидишь ты Петра.

Но если же не веришь ты,

То рухнули там твои мечты».

ЛОСЬ И МУЖИК

Пошёл охотник в лес,

Хотел убить там лося.

Он видит – рядом тот,

Оправдывался он опосля,

Что вмиг на дерево залез.

Что дерево жизни – тут оплот.

Увидев лось ружьё, спросил: – Бать,

Ты что, хотел в меня стрелять?

Да я тебя – ядрёна мать!

Хотел так на рогах ты посидеть?

– Что ты там, Лося?! Нет, я в детство впал.

Залез на дерево тут посидеть.

Одним же словом, выпустить мне детства пар!

– Да, по деревьям лазить – это можно,

Но только двигайся там осторожно.

Сдаётся мне, что ты любитель,

И лес тут не твоя обитель.

Сдаётся мне, что ты – плохой был ученик

И думать об учёбе в жизни не привык.

А если б ты учился в нашей школе,

Не жил ты без ума и в холи.

С тобой поступали так гуманно,

Не жизнь была – талмуда манна.

И ты бы знал и предсказать всё мог,

Хорошая была бы речь и слог.

И знал, что рано, поздно, ты впадёшь всё ж в детство,

И лес тебе был – лучшее соседство,

Ума была бы у тебя палата.

И посадил деревья ты –

Даю тебе я слово депутата,

И пусть не будет у тебя расплата,

Была бы для тебя вторая там зарплата.

Иль посади красивые цветы, -

Сказал лось, он исчез.

Не понял тот – был ли бес.

Когда идёшь ты на охоту –

Будь быстр – дай голове заботу.

ЕЖ, ВОЛК И ТЕНЬ

Однажды ёж спросил волка:

– Что ты всё время так воешь?

Я знаю, доля так твоя тут не легка,

Но воем общество ты колобродишь.

И много чудаков ведь есть у нас.

Скажу тебе не в бровь, а в глаз.

Когда ты воешь – всех бросает в дрожь,

И больно вой твой не хорош.

И слышны брань и мат,

Всегда там вспоминаешь даже мать.

Твоя большая в чём тайна?

Ведёшь себя ты неприлично:

Поймала там тебя иль мёрзлая вся майна,

Иль ты страдаешь манией величия?

– Ты знаешь, я иду на дело к вечеру.

Добычу ем в тот же я час,

Когда появится там любопытный лупоглаз.

Тень, словно пришла на встречу,

Не бью я, как волчицу, не калечу.

Подступит ко мне горой большой,

Я ем кусочек – он у ней кусище,

И рот-колодец – не рот, а ротище.

И к вечеру она, как великан, силище.

Кусочек вдруг становится, как воз,

И никому в рот не вопрёшь.

Проглотит тень телегу – не вопрос,

И две проглотит, если привезёшь.

Оттого берут меня завидки –

Жрёт, не подавится.

И не возьмёшь ведь под микитки.

Чем больше жрёт – не нравится,

Ничем она тут, сволочь, не отравится.

Куда ж её прогонишь?

Её ведь не подымешь, не уронишь.

Жить же мне с нею – то судьба,

В еде ведь у неё – не дурочка губа.

От зависти к ней потерял покой и сон,

Жрёт больше всех – не вою, издаю лишь стон.

И драться она не слаба.

От зависти хочу махнуть я кулаком –

Она же свой поднимет – с целый дом.

И я сжимаюсь там от страха.

И остаётся только тут орать,

Не сделает промаха.

Тревожить эхом – чтоб не встать!

Накроет, как копной.

Такие у меня дела,

Так и живу – от зависти хоть вой.

Боюсь, чтоб зависть в дом «хи-хи» не привела.

Кто в мире тут завистник –

Всегда обидно то ему.

Тот враз душою сник,

Что всё досталось тут не одному.

ЛЕВ, ПАМЯТНИК И ЛИСЫ

Шёл лев со свитой, вдруг

Он мановением рук остановил так слуг.

Он вдруг так рыкнул: «Кто,

Я вас же спрашиваю, Дед Пихто?!

И за что тут такая ослику честь –

Кто-то сумел ослу то преподнесть?»

И осмотрелись все вокруг

И возле же памятника ослу стали в круг.

И подошли тут садовод, лиса и лис,

Ведь него тут виноградный огород.

И льву такую речь поведал,

Как кисть винограда там отведал.

И он не угостил его хоть ради лести,

Стучали в львиный слух такие вести.

Но выступила тут лиса –

Умна, хитра, со сладкой речью.

Ведь наделили звёзды, небеса,

Словам своим я не перечу.

И говорили все в округе там леса:

«Ты властелин всех лесов Земли,

Нехитрой речи тут моей внемли.

Что же с ослом у нас тут было, –

О том любая ржёт в округе там кобыла.

Осёл – любитель спелого он винограда,

Для нежного желудка то награда

И всей души его отрада.

За то побить его и сейчас надо.

Грыз онтут лозы день и ночь,

Гоняли, но ничто же не могло помочь.

Но раз его мы так побили,

О том все рассказывают даже были.

И, в общем, так орудием мы пыток отучили.

Да что воровать тут за честь?!

Красть много – мало есть!

И всё ложить, как клад.

Всё тут, как урожай побьёт-то град.

– Да, но как вы тут докатились до такого –

Осла восславили, как бы святого?

О боге тут у каждого все разны вести,

Пусть удостоят меня великой чести

И познакомят иль тут покажут,

А то все лишь грозят, что богом враз накажут.

– Что тут сказать тебе же, властелин?

Великую мысль я принял там не один.

Но с речью тут лиса вмиг втёрлась.

– Ну, лиса, куда опять ты впёрлась?

Но речь свою же снова повела,

Была и счастлива, весела…

И ей бы поговорить, что мёду тут напиться,

В любви, словах былаже не девица.

И на вопрос гривастого там льва

Там так замылила его слова:

– Так к честности его мы приучили,

Как говорится, то не изучили.

И били мы его ещё там много раз,

И раз засливели мы левый глаз.

И, говорят, у нас ведь за него не судят.

Такие же дела все судьи любят

И сразу обращают на него вниманье,

Там глаз такой же обладает обаяньем.

И сразу тут вопрос: – Поймал и как?

Иль наградил какой чудак?

Одним словом, ему поддали,

Рванул он в синие дали.

Подумали, но не догнали,

А кулаками мы его ласкали.

Уж мы ему такое дали,

Он так нажал на педали,

Но всё же успели –

Раз ещё по шее дали.

Такую речь она же льву вела

И чуть с ума его там не свела.

И продолжала об осле слова,

Хоть другое хотела тут же его голова.

– …Пришлось его ещё раз бить,

Раз захотел он больно честным слыть…

Хотел он слишком честным стать,

Не гнёт он спину – гордая там стать,

Не стал он воровать, слушать стал мать,

Стал честности поклоны отдавать.

И честность, как дитя, на руках качал,

И во сне он: «Все воры!» – так кричал.

И вновь решили тут за это проучить,

За то, что честность он хотел чинить.

Такого не бывало в нашем краю,

И нет таких же даже там в раю.

Хоть там не был, но знаю,

И всем я в уши так втыкаю.

Я иногда ведь тоже в облаках витаю…

Она бы дальше всё ещё там пела,

В словах блистательных льву надоела.

– Когда ответишь на вопрос –

И если-то он умом же молокосос? -

Он обратился к лисовину.

Но тот речь толкал тут, как дрезину.

Она тут славно покатилась,

В кульки ушей льву ввалилась.

– Ты властелин мой, о том всё знай:

Грыз осёл концы – и уродился урожай.

И кисти винограда– вес по пуду,

Не вру – пусть гадом буду!

Пусть крестит тут меня хоть чёрт

Иль бог его к стене припрёт.

Пусть же сожжёт меня хоть сатана,

Но чарку правды выпью тут до дна.

Ведь говорится, глупому Ванюшке –

Ему везде колдобины и каменюшки.

Вновь стали тут его так бить –

Уму и разуму учить.

Скажу, что били мы его не зря –

Спасла его вновь урожайная заря.

И лишь одна на нём вина –

Там утопились многие в реке вина.

А памятник ослу за урожай стоит,

Жаль, что я не пиит.

Смотри – у памятника ножка,

От зависти не умер чуть немножко.

Какие тут глаза – большие сливы!

Они так нежно терпеливы.

Он может хоть работать, хоть бечь.

Ребёнок вызывает матери так умиление,

Иль вид – великих тут поэтов вдохновение…

Тут лев прервал его там речь,

Кивком на памятник он показал

И речь тут продолжал:

– Не может умное там влезть в голову ослу.

Не может то прийти мне самому!

То божие небес решение,

То посоветовало его же окружение.

Но так как я тут – помазанник божий, –

И мысли те в мою так голову все вхожи.

И телепатией я обладаю,

И мысли те в другие головы я направляю.

И памятник тем заработал я,

И в голове его работала там мысль моя.

И с постамента так осла убрать –

Пусть на нём стоит моя там стать!