Храбрый воробей. Басни

Владимир Чёркин

Храбрый воробей. Басни

ХРАБРЫЙ ВОРОБЕЙ

Раз воробей весеннею порою –

С клыкастой крыши срывается капель, –

Он лужицу расплескал собою,

Не обошёл стороною.

Был весел, что гадюкой уползла метель.

И брызги летели разноцветною дугою –

Так сушится, выйдя из речки, мой кобель.

Когда весной идёт вода по ерику, –

Как много слышен там звериный рёв.

Не будем открывать Америку,

Когда там треснет почка – лист покажет зёв.

Тут воробей купался в луже

И брызгался – ребёнка он не хуже.

Он на бок в ней ложился,

Другим крыломтак бился.

Не пресекал глубины вод болотных

И грелся от лучей солнышка охотных.

Такие были там – одни из вод,

И воробью в колено брод.

И утешался, так радовался он в них,

Так и расплескал он лужи их.

Любитель острых ощущений,

Так много было у него приключений.

Любитель он кровавой славы,

Со смертью играл ради забавы.

Так иногда заносчивый поэт,

Напишет он стихов три строчки,

А гения поэзии как нет.

Блажен, кто над трудом поставит точки.

Он посмотрел вокруг и возгордился:

«Я море расплескать – таким родился,

Не говоря о том, – какой-то там затон.

О, как могуч, силён!»

Он закричал тут: – Звери, птицы,

От орла могучего до маленькой синицы!

Даю вам слово, как зарок

Я жизнь свою на подвиг тут обрёк!

Я покажу вам диво дивное,

Как Ньютон показывал физики закон,

И восхититесь молчаливо илькрикливо:

Затон грозился расплескать там он!

И собрались тут стар и мал –

Кто в перьях, кто без них,

Знали – воробей тут жизнью рисковал.

Смотреть, как будет умирать, –

Для многих сладкий миг.

Всяк любопытный хочет знать,

Как из туч грозывсе гонят морозы.

Но иногда вдали грозы, громы гремят,

И гало в сильный мороз на солнце цветник.      .

Простите слов прозы, но я к ней привык.

И звенят во льду берёзы,

А воробьиха в слёзы:

«Эх, милый муженёк ты мой!

И что случилось с тобой?

Ты белены объелся,

Или чёрт в тебя заселся?

Ведь у тебя дети и большая есть семья,

Порой женой бываю там тебе я…

И не перечь ты сердцу ретивому!

Зачем не дать бечь коню долгогривому?»

А женщина всегда, как эхо,

Всегда последнее слово за ней.

Конечно, в жизни тут иметь жену неплохо,

Не может жить она без своих затей.

Она вразуцепилась мужу за перо,

Запричитала тут совсем не так серо:

– Ой, на кого ты нас, родимый, покидаешь –

Сирот, меня, а сам со смертию играешь?!

Ведь ты по жизни трус!

Закапал дождь – ты от страха влез под куст.

А если ливень – для тебя то стрелы,

Нет трусости твоей предела.

– Эй, женщина, ты мужа тут не оскорбляй!

Не падай в глупость, знай, где край!

Или враз поставлю я тебя на место,

Мнёшь языком всё, как руками – тесто.

Сказала обезьяна: – Пусть пользуется бродом!

Цветами ландыша сверкнула у ней пасть –

Так зубы во рту стояли хороводом.

– Пусть окунётся! Тут чтоб ему пропасть!»

Так пожелала тут она емувраз лучшее –

Что же ему другое тут желать?!

Конечно, можно ведь ещё и худшее…

Среди зверей слышался мат-перемат.

Любил он в жизнь добавить соли, перца,

Чтоб от избытка бед тряхнуло сердце.

Он был из той породы –

Себе сам создавал он беды все годы.

Он, говорят, придумал «русскую рулетку»,

На спине носил бубнового туза,

Мог зайти он к тигру в клетку,

Откуда многие выходили не всегда.

Подёргать за усы, сказать: «Недотрога»,

Ну а сожрёт – туда дорога!

И воробей – крутых поступков гений,

Из лучших в мире природных он творений.

Он был тут на вершине славы,

Блажен, кто не хлебнул так сладко отравы.

Блажен, кто не возьмёт перо, бумагу,

Получит от литературыон передрягу.

И не забьётся сердце у него в груди,

Жене он скажет: «Попозже ты меня буди».

И сладко, со слюною, он зевнёт,

Отгонит славных мыслей хоровод.

И как охотник, не пойдёт на «тягу».

Кто же умён – не проявит на листе отвагу,

И воробей всегда был тих, но смел.

Случается: как на иглу, – на слово сел.

Такие у него были дела,

В том деле закусил, как лошадь, удила.

Кричал: – Изыди, женщина, изыди!

Ты смертельная опасность, отыди!

Я лев, свиреп, ты женского тут чина,

Слушай, что говорит мужчина!

Жена с криком вновь:

– Не пойдёшь ты в затон!

Ты утонуть боишься, смерти слов!

Шарахаешься, мимо летя окон…

– Как можешь, женщина, перечить

Ты мне – хозяину и мужику?!

Ведь место там твоё – с детьми у печи,

С ума от тебя схожу, кричу «кукареку»!

Весь перьями заежился,

Петух, он во всём растревожился:

«Вы дайте сердцу волю и простору!

Пойду я с жалобою к прокурору».

И продолжали все семейный спор,

И воробей тут с дерева сел на забор –

Всегда на ярость был он скор:

«Ты, женщина, не выноси семейный сор!»

Из него дурь попёрла,

И сухость селав горло.

Не понимал, что говорит,

По-своему творит.

Медведь: – Прекратите всякий плач –

Пускай умрёт, так если он стукач!

Так напугал медведя – взяточника-воеводу.

Тот с рёвом: «Выдайте доступ в воду!

Пусть скорей с жизнью кончит –

Тем проволочку он закончит.

Так разве можно воробьихе

Противоречить столь тут здравому уму?

И отпустила – хоть жалела так о психе,

Быть мёртвым от воды ему.

– Но смотри ты – если тут утонешь,

Я в порошок тебя сотру.

А если ты в воде русалку тронешь, -

Я саван враз тебе сотку.

В последний раз жена к уму его взывала

И, на колени пред ним став,

Как плакальщица нанятая, так завывала,

У общества всего слезу отжав.

Лев в скуке так тянул длань –

Во рту клыки – квадрат.

Шутя, когтил он лань,

Самцу всё говорил: «Ты мне ведь брат».

Всех научил воробья тот подвиг,

Произошёл в умах всех сдвиг:

И умиротворил он подвигом там многих:

О, мужество, отвага, смелости тот миг!

Тут воробей нырнул, как та оляпка,

И сразу стал он мокрым, словно тряпка.

Нырнуть, как нужно, не сумел,

Он «караул, тону!» – так закричал на ряби

И мокрым камнем шёл ко дну.

Как говорится, тут разверзлись хляби.

И был бы труп в ту распрекрасную весну.

Но тут гусь, полный той отваги –

Вчера хлебнул он с хозяином браги

(Тот пил под крышу, а потом рыгал,

Он с петухом всё то клевал,

Потом они так меж собою подрались,

По всем вопросам пьяные разобрались),

А гусь – душа воды, шагнул он в воду,

Он проявил отвагу – глубоко нырнул,

Дал жизни – воздух и свободу –

И просто к жизни воробья вернул.

Жена легко вздохнула –

На сердце отлегло,

Потом, как рыба,враз уснула,

Не грусть в глазах, не весело.

Струёй из клюва воробей тут всех облил,

Гуся грудь слезою измочил:

– Не буду делать, что не по плечу,

Обсохну и к детишкам я полечу.

Теперь, когда звучит капель,

С клыкастой крыши струйка льётся,

Ручей звенит, как цепью мой кобель,

И течёт он гибкой цепью,

Там воробей вразпод стреху забьётся:

Вода его пугала рябью.

ВОЛК И ЛЕВ

Пришёл к гривастому волк и говорит:

– Ох, Лёва, у меня душа горит.

Все о тебе гутарят: лев да лев,

А у меня в душе же, как хлев.

Скажи, что мне бы сделать,

Чтобы великим львом здесь стать?

Иль мне о том тут не мечтать?

С твоей осанкой мне не стать?

Лев посмотрел и рассмеялся:

– Львом надо так родиться,

А не душой метаться,

И надобно собой всегда гордиться.

– А я-то думал… Больше не хочу.

Какой по жизни я чудак!

Судьбу с собой я прихвачу –

Львом может тут родиться и дурак.

ЛЕВ И ЗВЕРИ

Созвал лев совет зверей.

Речь держал насчёт своих идей,

Но грозна речь его была,

Она тут демократию на нет свела.

Одно лишь слово там – «согласен»,

Кричали все там «да».

Такой тут для него был не опасен.

Но на расправу быстр он, как всегда.

Неизменно была тишь,

Лишь раз поднялась тут мышь:

– Я скажу о том слова,

Хоть может полететь тут голова…

Все быстро тут разом закричали

И чуть ногами бить не стали.

– Спокойно, вы, спокойно, господа!

Она совсем ведь маленькая, молода,

А мы – такие все большие,

Пусть разберутся с ней меньшие.

Да и нельзя так – демократия у нас…

Что, засветить ей в левый глаз?

Ведь за него у нас не судят,

И от неё тут не убудет.

А там, глядишь, и доберёмся до горла.

Ишь, как её в крови попёрло!

Но если будет жить-то тут,

У нас в наручникивраз закуют.

Когда так рассуждают демократы,

Они все плуты, воры и партократы.

И многие тут – бывшие ведь из вождей,

И говорят о ней, но гонят там взашей.

ВОЛК И ПОРОСЕНОК

Волк тащит в лес поросёнка,

Визжит тот до свиста.

Тащил его туда, где растёт сосёнка,

Там не видна тропа туриста.

– Что, поросёнок, ты визжишь

И нарушаешь безмятежную ты тишь?

И разве мама так тебе не говорила? –

В костях у слабых всегда есть сила.

Были б кости –

Мясо нарастёт,

И смело ты иди хоть в гости

К тем, кто тебя сожрёт!

– Позволь сожрать мне, волк, тебя.

Не жалей ты себя.

Ты знаешь, были б кости –

Земли они все долгие же гости.

И пока они тут долго не гниют –

Мясом враз обрастут.

Так что рискни ты, серый,

Ты же со слабыми смелый!

Волк: – Попробовал – мне недосуг.

И многие мне предлагали из тех услуг.

Но времени нет у меня,

Я съем тебя, костями звеня.

– Скажу я – нет, спасибо, волк,

Меня ведь мама тоже утешала:

Мол, из костей всегда тут будет толк.

И обглодали так до кости, что не встала.

И сказал тут волк: – Философия твоя проста.

А сам доедал поросёнка в кустах.

ЗМЕЯ В БОЛЬНИЦЕ

Ходит всё змея в больницу

Каждый день в станицу.

Раз встречает её тут ёж,

Он с колючками ко всем был вхож.

– Что, змея, тебя туда так потянуло?

Или радость – думаю я, вряд…

Чтоб, как ноги, ты тело гнула?

– Отдаю в больницу я врачу свой яд.

– И зачем ему оннужен?

– Я не знаю, он обещал мне ноги.

Знаю, что он с ложью дружен

Он ведь обещал их многим,

Да вот большая ведь беда –

Этих ног никто не видел никогда.

Ноги – это те, когда они идут…

Хотя знаешь, что их никогда ведьне дадут.

Да, я знаю: тело хоть разбей,

Не видать мне ног, как тут своих ушей.

Знаю, мне умом ещё тут зреть,

И как хочется мне зареветь,

Зная, что их не будет…

Но как хочется мне те ноги иметь!

Может, врач мне всё-таки добудет?..

ДВЕ ОБЕЗЬЯНЫ

Говоритоднараз обезьяна так другой:

– Слышишь ты, подруга, мой муж достиг высот.

Не достиг бы их, идя ногой,

Пресмыкаясь, как на шарепрёт.

Рядом, тут недалеко, змея лежала,

От обиды чуть не зарыдала:

– Пресмыкаюсь всю я жизнь

И ползу, карьерыради, как на казнь.

Кто бы помог тут в этом деле, был бы рад.

У нас же не любят тех, кто любит яд.

ГОРОХ И КАМЕНЬ

Плавает раз в озере горох –

Без рук, без ног, но он это мог.

И лежит он, быстро набухает

О земле он тягостно вздыхает.

Видит – камень там лежит на дне,

Поднырнул к нему тут он –

Тот лежит – так, как во сне.

Слышит камня стон.

Ведь такое так бывает только в сказке

Иль когда из человека гнут салазки.

– Ты послушай, что прячешься в воде,

Словно жизнь прожил в беде?

Ты лежал бы где-нибудь с бетоном, -

Люди мимо ведь тебя идут с поклоном.

– Нет, меня в том ты уволь…

Я давно понял ту жизни соль:

Нет, не по мне без ног тут куда-то бечь,

На одном ведь месте камень мхом обрастает.

Да, под камень не идёт же течь.

И толькотактут горох набухает

О чём думает, желает?

Это ведь известный факт.

И съедят меня – такой мой тут фарт.

Живу, чтобы не прятаться, как ты.

И когда так в землю втопчут – не реву:

Знаю – вырасту и дам цветы,

И на помощь никого я не зову.

Лишь потом продлю свой род,

И генетик мной докажет, что лечит народ.

– Но будешь жить лишь один сезон.

– Ну что ж, люди всё же отдают мне поклон.

– Что ж, каждому ведь в жизни тут своё,

А мне в воде лежать – моё.

И что ж – камень зеленеет,

Но на большее он силы не имеет.

ПАУК И РЫБЫ

Ставил сети паук в воде.

И смеялись рыбы: «Не быть тут в беде.

Ну кто заплывёт близко к берегу так?

Разве только тут дурак-чудак…»

Тут крик: «Помогите!

Скорее ко мне бегите!

Засетил меня коварный так паук!

Сцапал – много у него ног, рук!»

Тут судак – он самый смелый,

Он отец семейства оголтелый,

И любил он маленьких, икринки.

И рванул тот к берегу, он смелый,

Как по рельсам на дрезинке.

В пасть паук к нему попал –

Сети больше те никто же не видал.

А что ж хилый тот малёк?

О беде тут криком всех привлёк.

Любопытство своё проявил –

Чуть пауку в рот тут не угодил.

Не будь в жизни самоуверен,

Любопытен или глуп –

Можешь враз надеть из дерева «тулуп».

ВЕРБЛЮД В ЧИНЕ

Раз верблюд в мундире с орденами

Там инспекцию зверью проделал он.

С важным видом он шагал меж ними,

Словно был он сам Наполеон.

– Ой, Горбуша, как высоко ты взлетел! –

Говорит ворона. – Всё колючки кушал,

А теперь – давай тебе вертел.

Тут верблюд молчал, как будто их не слушал.

Он инспекцию провёл, как мог.

Раньше он без устали шагал по сушам,

А теперь прошёл чуть – занемог.

Каждый в свите стон его тут слушал.

– Как так угодил ты льву?

Иль на смерть за Родину ходил?

– Нет, хорошим плясуном я слыву.

Услужил я льву – меня тем чином наградил.

Да, судьба слепа –

Делаю ногами плохое па.

Но губа там проявила такое искусство,

Она привела льва в восторг,

Плясала так смешно, искусно,

У льва с совестью не был торг.

Он присудил мне первое место,

За пляску была дана мне невеста.

– А может, ты хитришь

И неправду говоришь? -

Ворона тут так говорит.

– Не верю, чтобы мне синицей быть!

Ты во имя Родины моря тамбороздил?

Ради чина ты пустыне изменил?

Всюду поставил всем врагам ты сети

И крутил интриги в свете…

Стоит ли себя так утруждать в том мире?

Мир устроен: надо просто сильным угождать

Иль стрелять судьбою метко, словно в тире…

– Надо лишь умеловсем губамплясать.

– Как ты достиг такого-то искусства?

Ведь умеешь только ты шагать…

Ящерица – та умеет, чтоб ей было пусто!

Лезла с пляской тоже в знать.

– Я ногами плясать так не умею,

Но губа – так выручает всех она,

В пляскельву, всем – подобна там елею,

На него накатывалась, словно волна.

Повторяю вновь вам тут я:

Из-за неё вся хорошо живёт семья.

Вот раз лев всех зверей собрал

И сказал: «Кто пляскою меня утешит

(Знают, что он власть всю себе забрал,

И тем сердце он своё всемтешит),

Иль смешную так увижу я картину,

Будет он сидеть у моего огня.

Будет жить он по высокому чину…»

И судьба тут выбрала меня.

Я рискнул: знал, что танцор совсем я плох,

Видно, Бог мне дар дал.

Я в пляске – от смеха лев чуть не оглох,

Я для эффекта головой мотал.

У меня так заплетались ноги,

И мешал плясать песок,

Но губа пробила к чину мне дороги,

Рюмкой угостил меня лев «на посошок».

И он после пляски отсмеялся

И сказал: «Меня чуть не уморил»,

Снова в смехе, как ребёнок, он брыкался –

И чин, и звание он забыл.

Сказал: «Губа у тебя не дура.

Хоть ты и плохой танцор,

У тебя губа – фигура,

Прыгала – твоей пляске так наперекор.

Эт же надо ловко подражать,

Не упустить музыки там тон

И своим искусством так меня сражать,

Я в искусстве немоветон».

С тех пор я на службе у льва.

Лучший я танцор – идёт молва,

Что губа моя – ей в пляске нет равных.

Чтоб льва мне так развеселить,

Так и плясать приходится средь славных.

Лишь бы льву мне быстро угодить…

ДВА ВОЛКА И ЛЕВ

Волку одному так сильно повезло,

Другому тоже – как ему назло.

Подбежали разом к пище двое –

Не до трапезы в покое.

Волк один кричит: «Моя!»

А другой: «Овца моя, а не твоя!

Слушай, рай ты хочешь здесь заполучить!

Я вчера так льва порвал –

Он от боли вон сейчас рычит.

Слышишь – рык и стон

Громом со всех идут сторон?!!

– Не пугай меня ты дракой с львом!

Со слономя повстречался там вчера,

И был я таким там молодцом –

Зубы ведь мои – те в драке мастера!

Хобот бьёт – оглобля.

И где тут твой могучий лев?

С ним драться попробовал бы я,

Даже смерть свою презрев!

Тут раздался недалёко рык –

Сразу оба прикусили свой язык.

Подошёл гривастый – в теле сила, стать,

Ине стал овцу от них таскать.

«Вы туда!» – лишь путь взглядом указал,

Дал такой обоим как приказ.

Каждый тут затрясся враз:

– Я ем, а вы по-львиному рычите,

И быстрее – не молчите!

Вы бегом разминайте члены.

Я займусь своей тут гигиеной…

Отбежали так они покорно,

Есть хотели мяса, но тут им не до корма.

– Ты по-львиному рычать умеешь? –

И просил один другого.

– Что слова о том ты сеешь?

Что тут хитрого такого?

Хоть мы не умеем, но дадим

Тут ему так нужный здесь концерт.

А то будет белый свет не мил,

Это тут тебе ведь не слабый мясоед.

И они по-своему начали,

Как умели, и не по-львиному рычали.

За глаза ругаем, в явь дарим мы цветы

И несём за ними платьев мы хвосты.

ЛЕВ И МЫШКА

Говорят, хотела мышь загрызть раз льва,

Во дворе сказали страшные слова.

Украла та у него клочок той шерсти,

Это ведь, конечно, далеко не перстни,

А всего-то волосинку там одну,

И чуть не пошла, как говорят, ко дну.

Взяли органы – увидели намёк:

Сперва только шерсти клок,

А потом всё, что льву всласть,

А там и саму львиную власть!

Словом, все её так осуждали,

Мыши в страхе на показ все спали.

Пустельга была там в сини и не видала мышь,

Лишь гулял там дух и благодать и тишь.

Далеко лететь голодному – так не улетишь,

И не слышала она их писка,

А в охоте на мышей нет риска.

Тут она так закричала разом:

– Не вижу мышь хоть одним я глазом!

Это тут на льва есть поклёп.

За решётку их – и дверцей хлоп!

С пристрастием вести допрос,

О крамольной мысли сделали донос.

Пустельга кричала:

– Не я голодаю – дети! Вам то мало?

Переполнены все тюрьмы – вам знать,

Видит ли верхняя и слышитпалата?

И клятва зека – век свободы не видать!

Скоро клятва будет – слово депутата.

Что за лев? Лишь за всем следить!

Что такое – сильные все мыши?

Рвётся каждый – лишь бы льву угодить.

Больше грома – и не надо тиши!

ЛУЖА И ОБЕЗЬЯНА

Подошла раз обезьяна к луже,

Увидала в ней своё тут отраженье.

Она мечтала о хорошем муже.

Можно ведь войти в еёположение.

Не придумала она, что может быть хуже,

Не понравилась ей та – в луже.

Её плевок там приняла вода,

Не подумала она, что сама – беда.

Замуж очень так хотелось,

И о том в душе её всё пелось.

И внимания не обращали никогда,

Хоть считала так себя красавицей всегда.

– Нуумора там!– показала ей язык. –

Кто бы к страшной такой привык?

Тут она так зашагала смело

И решила взять в свои те руки дело.

Подняла в тени всех самцов тут криком.

О, это было самым сладким мигом!

– Слушай, шерстяная вся твоя душа!

Посмотри ты на меня, как я хороша.

Ты женись, не то я мигом замуж выскочу,

Если только захочу.

И достанется, которуювидала я в луже,

Ведь страшнеея нигде не видала, хуже.

Тут толпа самцов захохотала –

Этого ей было мало.

И онитутповели её все пить,

И у лужи стали все они судить.

Лишь сказал один я: «Люблю.

Я женюсь – и миг удачи тут ловлю».

СОЛОВЕЙ И ДЕРЕВО

Соловей однажды так присел на ветку,

Он был там лощён и мил,

Он для того покинул клетку,

Что он это дерево полюбил.

Тут запел во весь талант он,

И так щёлкал, делал те коленца!

И то был не просто тут трезвон –

Там он песней рвал всем сердце.

И казалось, песней он воспел там всех,

Соловьихи и другие птицы

В восторге прижимали крылья все к груди.

Молчали все, даже ведь синицы,

И шептали все влюблённо: «Горло береги».

Обратился тут певец к стволу

И повёл такую речь:

– Как же я пел! Лучше петь я не могу!

И услышал то, от чего можно только бечь:

– Не слеп, у меня тут много глаз,

Но я глух – не слышу.

Будет лучше улететь для вас,

И воробьём залезешь ты под крышу.

– Я решил гнездо свить на тебе,

Песней буду услаждать твой слух.

Песни буду петь тут, как себе,

Я один буду петь за двух!

– Дам тебе я умный тут совет:

Не берись пленять ты песней, мой свет.

Там, где слуха не было и нет, –

Не появится хоть через сотни лет.

ЯСТРЕБ И УТКА

Говорил речь ястреб всем птицам –

Голубям, воронам и синицам:

– От судьбы своей ты не уйдёшь.

Утка луком тут натянутым летала,

Сказала: «Врёшь!»

И она ему всё доказала.

И кинулся он за ней.

– Я тебя тут смертью накажу,

Слопаю без всяких тех затей.

Утка стала от него кидаться

И туда-сюда метаться.

– Ну что ты здесь делаешь так, утка?

У тебя жизнь – только шутка.

Сильный тут и умный воин,

Я хорош я собой и ладно скроен.

Я же ведь твоя судьба,

От неё не улетишь ты никогда.

Утка тут сообразила,

Сходу в воду тело погрузила,

Удержал её за водоросли нос –

Взять её в воде тут ястреб не дорос.

Полетел он, задаёт себе вопрос:

«Скоро ли тут будет на таких ведь уток спрос?

Умом они изменят всем судьбу,

И заставят лётныхделать всем ходьбу».

А утка думала про себя:

«Пусть ждёт судьба тебя,

Пусть явится смерть сама,

Всё изменится за счёт ума».

КРЫСА И УЖ

Возле пруда зеркала лежал там уж,

Для всего живого – смерти муж.

Уводы цветными камушками лягушки,

Разные враги и все подружки

Волной мочились, солнцем грелись.

И к верёвке тут ужу стремились.

Надо же ей на свою беду –

Я их в басне вместе тут сведу –

Ужа, вот такого голодного,

И четвероногого осторожного

Крысину –тут отца там многоплодного,

Пасюка такого благородного.

Он бежал по плотине кое-как –

Тем и сделал тут жизни своей табак!

И спугнул лягушек у воды –

Он не хотел себе беды.

Это вам не «квак»!

Уж поднял голову и шею, как гусак,

Злобно он на крысу зашипел.

А шипеть на всех – то змей удел.

– Делаешь что ты тут, волчий сын?

С маслом, что ль, принёс мне блин?

Как можешь ты лягушек лишать их счастья –

В день счастливый делать им несчастье?

Ведь когда я мог тутслопать всех их,

Ты лишил их счастья и родных.

Ведь они все с песней прыгали мне в пасть.

Чтоб тебе везде пропасть!

И откуда ты подвернулся?

Чтоб ты в тину грязную враз опустился!

– Я просто так тут мимо бежал, -

Так в испуге тот зверёк тут пропищал.

– Берегись! – злобно уж завизжал,

Высунул свой раздвоенный язык.

Показалось крысе – издал он львиный рык.

– Больше бегать я никогда не буду!