Таргитай-2. Освобождение

Юрий Никитин, Юрий Молчан

Таргитай-2. Освобождение

Пролог

Тарх ощутил непонятно откуда взявшийся прилив сил. Ноги перестали скользить вниз по тропе под давлением зверобога. Вражеская хватка ослабла, и он вновь стал легко дышать.

Обхватив звероподобную тварь и сдавив железной хваткой, невр резко оторвал его от тропы, поднимая над землей. Монстр в его руках разжал хватку, дико и оглушительно взревел. Клубящаяся чернота в небе отозвалась оглушительным громом. Невр повернулся и швырнул зверобога прочь. К нему устремились другие – все те, кто ждал за спиной первой твари. Они окружили Таргитая, но замерли вокруг него. Их будто удерживает незримая прозрачная стена, не дает прорваться и сокрушить, растоптать, повергнуть.

Понимая, что Меч погребен под десятками когтистых, полузвериных лап, да и он, видимо, не поможет, невр выхватил дудочку. Он принялся играть незамысловатую мелодию, что уже какое-то время созревала в голове, словно ожидая своего часа, шлифуясь, выграниваясь в воображении Таргитая, в его исполненном любви сердце.

Вместе с мелодией из дудочки хлынул луч ослепительного белого света. Ударил во тьму перед невром, разрезая точно острым клинком. Таргитай услышал страшные вопли боли и ужаса, хлынувшие из темноты, но продолжил играть.

Он пел про счастливых селян, что до седьмого пота работают в поле, а ночью собираются у костров, начинают петь, водить хороводы. Парни надевают расшитые рубахи, девушки плетут венки из цветов, украшают головы, вплетают цветки в косы. Они поют, смеются, бросаются в пляс. Их радость и любовь к жизни летит в небо, будто искры от пылающих костров, согревая все вокруг, удерживая вместе мир, который каждый день норовит развалиться от несовершенства, зла, которое люди творят друг с другом, от зависти, ненависти, черных и черствых сердец.

Песня льется и льется толстым светлым лучом. Не переставая играть, невр поворачивается вокруг себя, пуская луч света во все стороны, и видя, как в темноте корчатся от боли, скукоживаются и исчезают без следа слуги Ящера. Они явились из Подземного царства, чтобы вновь попытаться завоевать мир людей, у которых в душе горит огонь великого Рода. Но пока этот огонь горит, пока по миру бродят герои, готовые схлестнуться хоть с самим Ящером, людской род в безопасности.

Таргитай пел все громче, песня полилась сильнее, всей светлой мощью вливаясь в копошащуюся и скрежещущую зубами темноту. Тарх вдруг почувствовал, что горная тропка, на которой он стоит, отдаляется, оставаясь внизу в темноте. Плечи раздались вширь, он стал выше ростом, будто и сам размером с курган. И вот уже он играет, разрезая лучом светлой песни тьму, что клубится, будто густой едкий дым, над вершиной горы.

Одетый в непроглядную ожившую тьму мир начал меняться. Таргитай это чувствовал. Зло, что появилось здесь и уже ощутило себя хозяином, принялось убегать, поджав хвост. Дударь ощутил, как мимо несутся прочь едва различимые силуэты тварей, обдавая его порывами затхлого ветра, царапая крыльями, лупя хвостами, толкая то в спину, то в плечи, то в бока. Несясь прочь огромным потоком, черной рекой. Он не выпускал из рук дудочку и не отрывал от губ, пока последняя тварь не скрылась в трещине, что светится ярко-красным пламенем в самой вершине горы.

Часть 1

Сокол выглядит огромным, как сарай у бабки, светится чистейшим первозданным светом. Таргитай решил, что именно такой свет пронзил Тьму в первый день Творения – в нем смешались все остальные цвета, но вместе они сливаются в ослепительно чистый и белый. Наверное, после этого весь мир стали называть «белым светом».

Сложив громадные крылья, Сокол сидит на хрустальной глыбе, еще больше него самого. Пернатую голову опустил, словно бы спит.

Таргитай робко сделал шаг вперед, спина под волчовкой взмокла от волнения, волосы на лбу тоже слиплись – вроде бы здесь в вирии прохладно, со всех сторон ветерок, над головой громадные облака, а вокруг сплошь глыбы небесного хрусталя. Здесь – высоко, гораздо выше, чем живут боги, но Таргитай допер и сюда, лишь бы повидать великого Рода, и попросить об одной единственной вещи.

– Давай, – подзадорил Числобог, – раз уж приперся, вываливай просьбы. Сколько их там у тебя. Хотя ты теперя сам бог, мог бы сам их исполнять. Ан нет, пришел к Роду. – Он поморщился, презрительно сплюнул. – Ну ты и лодырь, Тарх. Как был, так и остался. Надеюсь, ума хватит не просить счастья для всех, сразу и даром… Хотя, какой ум, о чем это я…

Невр шагнул навстречу сидящему на небесно-голубой, отчасти прозрачной глыбе Соколу. Едва приблизился, зажмурил глаза – показалось, что идущий от Рода свет сделался еще ярче.

– Великий Род, – начал Тарх, и вдруг сам неожиданно для себя поднял голову, спина сделалась прямая, как и подобает богу, а плечи раздвинулись так, что ткань волчовки едва слышно затрещала. Рукоять Меча ударила по затылку. – Я к тебе…гм…спросить….

Таргитай беспомощно развел руками, слова даются с большим трудом.

– Я теперь наделен нечеловеческой, то есть, божественной силой…гм…но на небо в вирий не собираюсь…пока! – добавил он торопливо. – Хочу бродить по земле и дальше, жить среди людей, помогать…

– Он тебя слышит… – прошептал сзади Числобог. – Наверное…Хотя – хрен его знает. Не поручусь. Наши бают, что Род уже давно мыслями пребывает даже не в грезах и думах, а в таких местах, куда и простым богам дорога заказана…

– Я не ведаю, – продолжил Тарх с жаром, глядя на Сокола, – как теперь быть со своей силой! Иногда немного… пугает. Можно ли так, чтобы, когда с людьми, она становилась…того…эээ… чуть меньше? Ну, чтоб в драке не зашибить, не размазать как тараканов? Для сражения с чудовищами, чтобы была больше. А когда разгоняю разбойников… Ну, ты ж понимаешь. Я люблю песни, чтоб на дудочке или просто ртом, ага. Я не кровожадный Олег, который в задумчивости о судьбах мира может вырезать полгорода. И тем более, не Мрак.

Сокол шевельнулся, нехотя приоткрыл один глаз. Таргитай в страхе застыл, почувствовал, что разгоряченная кожа покрывается корочкой льда.

Сокол рассматривал его один лишь краткий миг. Затем гигантская птица вновь смежила веки, попереминалась с лапы на лапу и опять замерла, словно еще одна каменная глыба, только коричневого цвета и с перьями, а не хрустально-голубая, как всё здесь.

Таргитай растерянно посмотрел на Числобога. Тот развел дланями, поправил белую хламиду.

– Ладно, – сказал старец. – Похоже, аудиенция окончена.

– Но он ведь не ответил! – пробормотал Тарх убито. – Как окончена? Я, что, зря скакал в такую даль? В смысле, высь? И животину зря надрывал?

Он бросил взгляд на стоящую поодаль Сивку-Бурку – черная с серебристым кожа, могучие копыта, по шее рассыпалась золотистая грива – того же цвета, что и волосы у дудошника. Она негромко заржала, как Таргитаю показалось, ободряюще.

– Дурень, – проворчал Числобог. – Такая была возможность – узреть самого Рода! Не каждый бог удостаивается! Велес, Ярило, Мокошь, Хорс…да что уж и говорить, я сам…видим Всеотца редко, если он только сам возжелает. А тебе Он позволил прийти, вернее, ты пришел сам, прискакал, наглец. Но вот, чтобы так позорно истратить единственный шанс на какую-то ерунду! Ох, Тарх, такое по силам только тебе!

Дудошник в недоумении разинул рот, растерянно хлопает глазами, словно его облили помоями, и он не понимает, кто и за что.

Числобог горестно махнул рукой.

– Ладно. Пошли назад. В вирий. В смысле, поехали.

– А мы сейчас где? – спросил Тарх озадаченно.

– Мы – в Горних Высях, – пояснил Числобог терпеливо, но с таким видом, будто говорит с совсем уж пропащим дурнем. Он повел вокруг обеими дланями. – А вирий, это там, где живут остальные боги – охотятся, пьянствуют, бьют друг другу морды, жрут священного вепря, развлекаются с девственницами.

Сивка-Бурка позволила Тарху влезть на спину, взяться за роскошную гриву. Огромное вечернее солнце подсвечивает так, что делает ее похожим на расплавленное золото. Но когда сзади влез и Числобог, недовольно фыркнула. Резко встав на дыбы и замолотив передними ногами по воздуху, попыталась скинуть лишнего седока, но Числобог и ухом не повел, а Таргитай ласково похлопал по шее, успокаивая.

Лошадь бросилась в провал меж хрустальными глыбами. Горние Выси тут же остались позади, стали удаляться, превратившись в сверкающую точку, мелкую звездочку на темнеющем небе.

Внизу приближается голубого цвета твердь – тоже из небесного хрусталя, но тут видны и равнины, и горы, всюду горстки огней, какими с высоты видятся костры, и, как грибы после дождя, торчат крыши хрустальных теремов, где живут боги.

– Может, останешься? – в который раз предложил Числобог. Чтобы перекричать рев встречного ветра, ему пришлось орать Таргитаю в самое ухо, так что парень вздрогнул и едва не сверзился с конской спины. – Терем тебе уже сложили! Не терем – дворец! Роскошный! Будешь жить припеваючи. Боги всем миром старались! Посидели бы у костра, выпили хмельного меда, поговорили о войнах, наши любят похвастать победами, о вине и о бабах…о Дане, например, хе-хе. Ума не приложу, как она родила от тебя, когда ты еще был человеком… Это ж надо быть такой дурой…Повелась на красивые глаза и песни. Все они бабы – такие. Хотя был еще слушок, что ты с Ладой тоже…того…

Таргитай не услышал, а Числобог решил не настаивать.

Копыта Сивки коснулись хрустальной поверхности вирия. Дударь повел взглядом вокруг, узрел дворцы из глыб хрусталя с освещенными изнутри окнами. Вон знакомые очертания – там дворец Перуна, куда они с Олегом и Мраком когда-то влезли, спасли от жрецов Светлану. А Таргитай, тогда еще просто человек, нанес рану в плечо самому богу войны!

Числобог по-молодецки легко соскочил на землю, с одобрением погладил волшебного коня.

– Ну что, – спросил снова, в глазах цвета расплавленного золота мелькнула надежда, – останешься? Вооон твои хоромы. Рядом дворец Велеса и еще парочки богов. Будете друг другу морды бить, как добрые соседи. Рядом живут горные девы – красивые, безотказные…Тебя ждет веселая жизнь!

– Нет, – сказал Таргитай твердо, повел широкими плечами, поправляя перевязь с Мечом. – Мое место – на земле, среди людей. Прощай, Числобог!

– Еще свидимся, лодырь, – хмуро проговорил старец в белоснежной хламиде.

Он вскинул жилистую длань в знак прощания.

Сивка-Бурка молнией сорвалась с места и ринулась в провал впереди. Старик проводил взглядом упавшую на землю звезду, которой волшебная кобыла с седоком мелькнула в ночном небе. Числобог угрюмо смотрел им вслед.

***

Земля стремительно приближается. В темноте едва заметны могучие силуэты раскинувшихся внизу лесов. В стороне виднеются огоньки деревни. Мелькнул далекий, крохотный с такой высоты костер.

Пятно леса резко приблизилось, пошло вширь. Вершины деревьев расступились, и вскоре копыта Сивки ударились о твердое. Небо тут же отозвалось громким эхом – над головой оглушительно прогремел гром.

Ноздри Таргитая затрепетали, он с наслаждением втянул запахи ночного леса и трав, потянуло костром. Он соскочил на землю, намереваясь облегчиться и скакать на Сивке дальше, как вдруг за спиной хрустнула ветка. Раздались шаги, голоса.

Таргитай обернулся. Взгляд уперся в семерых крепких мужиков, что высыпали из чащи на поляну. У них за спинами невр рассмотрел жарко пылающий костер, а у огня сидит еще с десяток фигур. Ветерок донес оттуда запах подгорелого мяса и кислой браги.

– Ты смотри, – прогудел высокий мужик поперек себя шире. – Боги послали нам гостя, хе-хе.

Он вышел вперед, смотрит по-хозяйски уверенно и нагло, сразу видно – вожак. Остальные тоже вылитые разбойники. Одеты кто во что, но портки есть, а вот выше пояса, у кого новенькая одежда, у кого грязная, заношенная до дыр рубаха. В руке у каждого нож или дубина, двое сжимают плотницкие топоры. Трое держат факелы, огонь подсвечивает их лица, являя взору уродливые шрамы.

– Какой у него меч! – сказал рыжий разбойник. – Клянусь Перуном, мне нравится!

– А конь! – сказал другой радостно. – Я бы прокатился.

– Здравствуйте, добрые люди! – сказал Таргитай приветливо. Раскинул могучие руки так, что волчовка распахнулась, открывая плиты мышц на груди. – Не ожидал встретить кого-то ночью в лесу! Но я проголодался. И хочу спать. Если не против, переночую у вашего костра, а утром поеду дальше. Я к вам с миром!

– Снимай волчовку, – бросил вожак грубо. – Давай сюда меч и коня. Не то – худо будет.

Лицо Таргитая сделалось грустным. Мелькнула мысль, что зла на земле гораздо больше, чем добра. Но он затем и вернулся, чтобы это исправить! Главное, никого не зашибить, ну не размазать, как червяков сапогами. Он же все-таки бог, принял свое новое естество. Значит, и сила теперь…гм…немаленькая.

Разбойники двинулись на него, ухмыляясь и крепко сжимая оружие. Таргитай ощутил за спиной зуд – Меч так и просится в руки, жаждет врубиться в плоть, насытиться, спеть сладкую, победную песнь войны!

Невр с тяжким вздохом шагнул навстречу. Ему казалось, что движется медленно, даже дает фору, но вот кулаки как-то сами собой замелькали вокруг, колотя бросившихся на него разбойников.

Он бьет вслепую, видит, как мелькают перекошенные от злобы и изумления лица, чувствует, как кулаки разбивают губы, с хрустом ломают носы, костяшки натыкаются на твердое, а ушкуйников отбрасывает, как соломенных кукол.

Все закончилось внезапно и быстро. Тарх изумленно огляделся. Разбросанные вокруг тела видны в свете брошенных факелов. У кого неестественно вывернута шея, у кого размозжена голова, точно ударили молотом, кто неподвижно смотрит в звездное небо. Никого не осталось даже у костра за деревьями. В тишине Таргитай услышал лишь уханье филина.

Где-то за спиной всхрапнула Сивка-Бурка. В ее фырканье послышался укор. Внезапно что-то вспомнил. Лицо дударя расплылось в улыбке, будто только что сыграл девкам новую песню, и его осыпали цветами, зацеловали в щеки.

– Не размазал! – сказал он с гордостью и голосом, полным счастья. – Спасибо тебе, Род, что услышал, а не просто так дрых! Просто старая-добрая драка. Правда, кажется, я их немножко убил…

Таргитай горестно вздохнул. Повел взглядом, видя, что в живых и правда не осталось никого. Или же кто-то трусливо бежал.

Мелькнула мысль, что Мрак бы вообще порвал бедолаг на куски, а Олег – такой зверь, что уже поскальзывался бы на вывалившихся из порванных животов кишках.

Зато он теперь и дальше сможет бродить по земле, выдавая себя за обычного человека.

Нащупав за пазухой дудочку, Тарх двинулся к костру за деревьями. По дороге принялся наигрывать мелодию, чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей.

Эх, не так он себе представлял боговство. Опять грезы в щепки разбились о суровую жизнь.

Вроде и в вирий дверь открывает пинком, к самому Роду может, когда вздумается. А все равно жизнь – борьба. Как говорят люди, до обеда с голодом, после обеда – со сном.

Глава 1

Солнечный лес расступается перед Таргитаем, тропка убегает вперед, вьется меж соснами и высоким кустарником. Ныряет в овраги, проползает под сломанными ветром стволами и бежит дальше.

Невр дует в вырезанную из орешника дудку, пальцы по очереди зажимают дырочки, направляя мелодию в нужную сторону, обтесывая, пробуя играть на разные лады.

Он сначала задумывал веселую песню, полную радости и солнечного света. Но мелодия выходит печальная, с тоскливой ноткой. Бесчувственный Мрак называл такие собачьим скулежом.

Вместо пронизывающего душу счастья и жажды жить и любить, вкусно поесть, в песню прокрались совсем другие мотивы. Теперь она – о войне. Навстречу друг другу несутся войска, сшибаются в яростной сече, и вот уже небо стало черным от воронья. Жирные птицы летают кругами, ждут, чтобы опуститься на мертвых, долбить клювами глазные яблоки да черепа. Безутешно плачут вдовы, пылают погребальные костры, а души мертвых с дымом поднимаются в вирий.

Таргитай тряхнул головой. Убрал дудку за пазуху и двинулся дальше по тропке.

Внезапно невр услышал замедленное «ку-ку»… «ку-ку»…Задрав голову, увидел, что на толстой сосновой ветке восседает кукушка.

Вспомнив, что эти птицы могут предсказать судьбу, решил проверить, повинуясь странной шальной мысли. Ежели и правда теперь я бог, то вот он шанс узнать.

– Кукушка, кукушка, – позвал он. – Сколько я еще проживу? Кукукни-ка!

Птица повернула голову, посмотрела сперва одним глазом, затем другим. До Таргитая донеслось: куку…куку… куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…

Птица не переставала издавать кукуканье, словно терпела три дня и не произносила не звука, а теперь вдруг нашла благодарного слушателя…

Куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…

Невр сперва широко и искренне улыбался: вот, мол, она пророчит мне долгую жизнь, спешить некуда, буду наслаждаться, смаковать…Потом нахмурился, скривился, словно прямо над ухом стали скрести одной железякой по другой.

Чарующее кукование стало действовать на нервы. Резко захотелось тишины и покоя, он пожалел, что вообще попросил эту дуру открыть клюв. Ну раз бы кукукнула, ну два, мол, буду жить две тысячи лет… Как бы теперь сделать так, чтобы заткнулась? Или хотя бы взяла пример с дятла – начала долбить клювом дерево или просто засунула морду в дупло и замолчала. Желательно навсегда!

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

– Да хватит уже! – крикнул он, чуть не плача.

Птица не унималась. Грудка раздулась, звуки вылетают из клюва со скоростью лупящего по земле града.

Куку…куку…куку…куку…куку…куку…куку…

Она как-то умудряется набирать воздуха, даже не прерывая эту раздражающую трель. Мелькнула мысль, что в этот момент она вдыхает не носом, а совсем другим местом.

Эта зверюга будто издевается, решила извести просителя его же дурацкой просьбой.

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

Куку…куку…куку…куку…куку… куку…

– Да замолчи! – в сердцах выпалил дудошник. – Замолчи!!Да чтоб ты сдохла! – выкрикнул в отчаянии и тут же сам ужаснулся сказанному, едва не прикусив язык.

При Олеге с Мраком такого не было. С ним, наверняка, что-то неладно! Но он же сказал не всерьез!

Куку…куку…ку –

Птица резко замолкла. Тарха охватила давящая тишина. В следующий миг кукушка камнем рухнула с ветки, прямо на голову изумленному дудошнику.

Он посмотрел на посиневшую и мертвую, как пробка, птицу, сокрушенно покачал головой.

– Не зря Олег говорил, что судьбу предсказывать вредно, – пробормотал со вздохом. – Ежели мне начнут предсказывать, то бедолаги не выдержат. И хорошо ежели им потом только менять портки, а то вот и сдохнут, как эта кукушка. Эх…видать, судьбу бога ведают лишь такие же боги…

***

Тропинка повела дальше, все также петляя в лесу, но в этот раз, словно пожалев несчастного бога, обходит завалы и буреломы, а в овраги спускается по пологим склонам, так, чтобы не доставлять расстроенному Таргитаю неудобств.

Пару раз в задумчивости мимоходом срывал горсти ягод, не глядя забрасывал в рот. Один раз после такого резко остановился. Глаза выпучились, как у рака, а щеки заалели, словно их натерли свеклой.

Тарх принялся судорожно выплевывать ягоды, но во рту все равно дикая смесь кислого и горького. Язык горит, будто откусил острого перца. Он отчаянно завертел головой в поисках воды, а когда наконец поодаль блеснул ручеек, бросился туда, как медведь от лосей в гон.

Как следует сполоснув рот и напившись, Таргитай поправил за спиной перевязь с Мечом и направился дальше.

Вскоре за деревьями заблестело открытое пространство. Невр заприметил соломенные крыши хаток, струйки дыма из труб. Ветер донес запах свежеиспеченного хлеба.

Ноги сами понесли Таргитая в ту сторону, а голодный желудок принялся подгонять по-звериному громким урчанием.

Село приблизилось быстро, укрупнилось, улица распахнулась навстречу, и по обеим сторонам потянулись уютные домики.

Летнее солнце жарит, струйки пота стекают по лбу, норовят попасть в глаза. Уже день, солнце взобралось на середину неба, печет, слепит глаза как начищенный медный таз.

При появлении Таргитая во дворах залаяли псы, но изумленный бог не увидел ни мужчин, ни женщин, что вышли бы посмотреть на чужака или хотя бы выглянули из окон. Улица пуста – нет даже играющих детей.

Однако чуткое ухо певца уловило гомон впереди, где на деревенской площади виднеется толпа.

От предчувствия беды засосало под ложечкой, невр ускорил шаг, а остаток пути проделал бегом.

Небось опять какую-то несчастную собираются принести в жертву ему, Сварогу, и, наверняка ведь гады красивую, с широкими бедрами и большой спелой грудью. Таких, как назло, обычно и выбирают. Наверное, девки не дают старым волхвам, вот те и приносят их в жертву из мести.

Выбежав на площадь, увидел обложенный вязанками хвороста деревянный столб в окружении толпы людей. Однако девушки там не оказалось.

Тарх увидел, что к столбу привязан юноша. Ворот расшитой петухами рубахи разорван, лицо бледное, отчего падающие на плечи черные волосы делаются еще темнее, в глазах несчастного читаются отчаяние и страх. Над верхней губой бедолаги едва пробиваются усы.

Люди одеты в праздничное, рубахи и сарафаны расшиты узорами, на головах у многих венки. Между ними снуют дети с подвешенными на груди лотками, разносят яблоки и пирожки, Таргитай учуял вкусный запах свежей сдобы с мясом. На лицах играют улыбки, глаза девушек и парней лучатся радостью, наблюдая, как собираются сжечь этого несчастного, которому едва-то стукнуло двадцать лет.

Подойдя ближе, Таргитай увидел высокого худого волхва. Полы белой хламиды волочатся по земле, бледно-желтая кожа на морщинистом лице напоминает пергамент. Воздев руки, он обращается к собравшимся вокруг людям.

– Жители Журавлевки! – услышал Таргитай его дребезжащий голос. – Сегодня великий Праздник, когда мы чествуем солнечного Сварога! Его золотые стрелы дают жизнь нам и всему живому! Восславим же Небесного Кузнеца и принесем жертву благодарности!

Волхв окинул толпу взглядом коршуна, мотнул головой, указывая на привязанного к столбу:

– Войт хотел закопать его живьем! Не будем уточнять, за что именно! Но я спас парня от мучительной смерти, и теперь – он отправится в небесные чертоги к самому Сварогу, Победителю Ящера!

Еще один, мелькнула у Таргитая горькая мысль. Еще одного приносят мне в жертву у меня же на глазах! Да за что же мне это??

Он бросился вперед, расталкивая людей. Его золотоволосая голова замелькала в толпе.

– Остановитесь! – кричал невр. – Перестаньте немедля!

На него принялись оборачиваться, стали расступаться, давая дорогу. Таргитай пер через толпу селян, как тур к водопою. Наконец, пробился к деревянному помосту, ощущая на себе десятки взглядов, глядя в обращенные к нему лица. Многие селяне удивлены, переговариваются, не сводя глаз с здоровяка в волчьей жилетке, что возвышается на две головы. Другие в недоумении, но во взгляде мелькает настороженность – у варвара за спиной рукоять огромного меча. Настолько широкая, что и трех ладоней мало, чтобы обхватить!

Волхв в грязно-белой хламиде посмотрел брезгливо, будто на выползшего на дорогу червяка.

– Кто такой? – чванливо вопросил он, обращаясь с возвышающегося над землей помоста. – Кто дал право прерывать священный обряд? Солнечный Сварог страшен в гневе! Берегись становиться на пути у него служителей, варвар, ибо праведный гнев Сварога может быть страшен! Да и жрецы тоже не немощные овечки!

– Отпустите этого парня! – попросил Таргитай, кивая на юношу. У того все еще бледное лицо, но щеки порозовели, в карих глазах появились искорки надежды. – Сварогу не нужны ваши жертвы! Молодые парни и девушки должны жить! А вы их пускаете под нож, либо на костер! Как не стыдно! Это ж ваши дети и внуки! И они продолжат ваш род!

В толпе послышался гневный гул. Люди принялись перешептываться, тыкать пальцами в Таргитая, словно это он виноват во всех бедах на земле.

Волхв насмешливо сдвинул кустистые брови, кивнул кому-то в толпе. Люди отхлынули от помоста, и вперед вышли четверо мужиков поперек себя шире. Они скалят зубы, нагло рассматривают варвара с пронзительно-синими, как небо, глазами. По выражению лиц заметно, что у всех четверых прямо чешутся кулаки отлупить так, что мало не покажется, и вот этот варвар как раз сейчас отхватит всего, чего только можно. Однако, лезть в драку не спешат, вопросительно посматривают на волхва.

– Не тебе знать, – гаркнул властно волхв, – кого хотят в жертву боги! Никто не может этого знать, кроме тех, кто служит им денно и нощно! Но ежели хочешь, можем отпустить этого парня, и сжечь во славу Сварога – тебя, глупый варвар! Ха-ха!

Он посмотрел на мордоворотов, что стоят перед толпой и ждут приказа, рявкнул: