Небесное чудо

Эти разговоры или, вернее, беседы об Иисусе Христе дядюшка Володя умел вести несказанно прекрасно, тихим сердечным голосом, полным проникновенной любви, понимания и светлой веры в то, о чём он говорил. В далеком-близком детстве брат Шурик садился рядышком и слушал, слушал рассказы об Иисусе Христе, увлечённый, захваченный верой и любовью рассказчика. Но… отцу его это не нравилось, и он открыто стал высказывать это соседу, раздражённым тоном и при мальчике. Авторитет отца в доме был непререкаем, и беседы о Боге, о Сыне Его Иисусе Христе, Святом Духе, Матери Иисуса Деве Марии не то, чтобы прекратились, а ушли как бы в подполье. Шепоточком, коротенечко, улучив удобную минутку, дядюшка Володя продолжал свои благодатные беседы, которые хотя и нравились мальчику и даже очень трогали его детскую душу, но вот это гонение от отца стало смущать её, и посевы благодатного семени стали ложиться будто на почву при дороге или на каменистую. Посевы Слова Божьего быстро прилеплялись, втекали в душу ребёнка, пока она, глядя в глаза дядюшки Володи, слушала заветное. Но проходили рассказы шепотком, уезжал дядюшка, и жизнь входила в свою жесткую колею труда, труда, труда.

Отец Александра верил в Бога, признавал Его, но во главе жизни предпочитал нести трудолюбие и поклонение труду и только труду. День братца Шурика с семилетнего возраста стал похожим на день вполне взрослого труженика в том смысле, что с утра и до семи часов вечера вся жизнь его была расписана по часам. Западная манера воспитания была по душе отцу мальчика и он, владея большим богатством, ни за что на свете не решился бы воспитывать наследника как-нибудь по-другому. И своё божественное служение отец рассматривал исключительно как умножение посланного ему наследства и передачу его из рук в руки сыну, которого обязан был праведно наставить и обучить всему для выполнения его сыновней миссии.

– Ты – будущий кормилец! И кормилец не только своей семьи, но и семей своих работников, поэтому тебе не пристало лениться. Воспитывай сам себя в твёрдости духа, трудолюбии и всякой житейской мудрости, – любил повторять отец перед всяким занятием.

Он часто, начиная с трехлетнего возраста, вывозил братца Шурика на конюшни. Показывал лошадок, рассказывал довольно интересные истории о каждой, называл по имени. Поднимая малыша, он подносил его к шелковым гривам коней и разрешал погладить. При этом голос его становился очень тёплым, ласковым и, щекоча своими усами ухо малыша, он приговаривал:

– Твоя лошадка, твоя. Люби её, погладь её, пожелай ей быстро-быстро бегать. Запомнил, как её зовут?

– Салют, – отвечал братец Шурик, или – Молния, – или, – Ураган.

Так он учился говорить. А когда в имени лошади была буква «Р», отец просил произнести слово очень-очень усердно и чётко, а потом ещё несколько раз повторить.

– Ну, вот и с этим справились, – гладил он по головке мальчика, – и всё остальное преодолеем. Отец был очень строг и деятелен. И звали его тоже Александр Александрович.

В воздухе с приездом дядюшки Володи, как всегда, начиная с тех благословенных дней детства, почувствовалась тёплая волна. Что-то невыразимо нежное, светлое, живое и всегда новое втекало в душу с каждым новым вдохом. Поэтому-то теперь, как и в детстве после радостных объятий с дядюшкой, у Александра наступил момент непреодолимого желания помолчать, вдыхая этот дивный воздух, который будто привозил с собою дядюшка. В детстве он не обращал на это внимания, а вот уже пару лет это сначала ощущение, а потом уже постоянное чувство не покидало его в присутствии дядюшки Володи. В груди будто что-то оттаивало, теплело, хотелось улыбнуться, пожать гостю руку не приличия ради, а от души и пожелать побыть рядом подольше, несмотря на все дела, самые неотложные, которых куча, и они расписаны по минутам. Будто по волшебству они отодвигались в сторону, и главным становился дядюшка, его присутствие здесь и тот радостный дух, который он с собою привнёс в воздухе. В руках Александра сверточек, завернутый в шелковую материю, тоже как будто приобрел живую силу.

– Невероятно, – подумал молодой человек про себя. – Невероятно, – подумал он то же самое, но не в голове, а где-то в нём самом, и ему стало тепло и радостно. Он уже заметил, что с некоторого времени с ним стало происходить от подарочков дяди Володи. И тогда он стал, чтобы продлить это чувство радости и тепла, растущее в нём, развязывать подарочек, всегда обязательно завязанный шелковой ленточкой, медленно и осторожно, чтобы продлить эту радость, изливающуюся изнутри на его губы и лицо улыбкой. – Что же тут на этот раз? Ну-ка! Ну-ка! – сказал, наконец, Александр тихо, но так, чтобы дядюшка слышал. Он ведь как никто другой знал, что дядюшка очень обрадуется слову внимания.

Дядюшка Володя озарился улыбкой. Он очень любил эти моменты, потому что втайне очень молился от всего сердца, чтобы через подарочек этот (или какой другой, это неважно) оттаяла душа братца Шурика, чтобы Бог, Единственный, Великий, Животворящий и Всемогущий Бог коснулся её Духом Своим Святым. А тем более, что к этим подарочкам для братца Шурика на радость ему всегда присоединялась всем сердцем и единственная ненаглядная доченька дядюшки Машенька. Она и шелковые тряпочки подбирала, и бантик завязывала и, конечно же, молилась за спасение души соседского сына. Этой беззлобной, доброй и чистой душе всегда и для всех хотелось чистой и радостной жизни, любви Божьей и Его покровительства. О том она всегда и просила, делая добрые дела. А на этот раз она втайне попросила Бога, Иисуса Христа, Духа Святого и Матушку Царицу Небесную выдать её замуж, если Им будет это угодно, за Александра. Её сердечко трепетало нежностью и страхом перед волей Всевышнего и, завязывая бантик, она заплакала счастливыми слезами любви и благодарности Богу за всё, что Он делал для неё в этой жизни.

– Господи, молю Тебя, пусть всё будет по воле Твоей. Ты Сам сердцеведец и знаешь мою искреннюю и чистую любовь к Александру, знаешь моё желание служить ему как мужу во все дни жизни его и молиться за него, чтобы он шёл по жизни в милости Твоей и совершал свои поступки и дела по воле Твоей, чтобы он никогда, никогда в жизни не отошёл от Тебя, не потерял, не забыл Тебя. Ведь и это Ты знаешь, что я боюсь за его душу, которая так податлива суете и влияниям нового, суетливого образа жизни. Его богатство так велико, что он может сбиться с пути к Царству Небесному. Не допусти этого, Святая Троица.

Так молилась Машенька, призывая Бога Всевышнего, Единого во Святой Троице, совершить Свою волю на ней грешной. И теперь, в ту самую минуту, когда руки Александра развязывали чудный бантик на подарочке, Силы Небесные чудотворили над ним. Духом Своим Святым Отец Небесный послал радость в сердце чада Своего и оживил в памяти молодого человека образ чудной, кроткой, безкорыстной девы Машеньки Евграфовой, не красавицы со светских балов, а души-девицы, ангела-хранителя, сильной и чистой, и прекрасной душой и ликом. Александру захотелось вдруг поцеловать розовый подарочек и, удивившись на самого себя, он так и сделал.

– Господи, как  хорошо-то, – мелькнуло неожиданно в его сердце.

Захотелось обрадоваться в открытую, но… цензор, живущий в его голове, не позволил, и молодой человек быстро взял себя в руки. Тут же появилась мысль:

– Не расслабляйся, парень, не вольно, – почему-то голосом покойного отца.

Александр быстро собрался и не позволил себе расслабиться.

Дядюшка Володя очень надеялся на тёплый приём подарочка, знал и отцовским сердцем проникал в тайные чувства своей доченьки и конечно поддерживал её желание. А в сердце своём, которое умело думать, он со смирением просил так:

– Господи, пусть будет всё по воле Твоей. Ты Один знаешь, что лучше для спасения нас грешных. А моё отцовское желание Ты тоже знаешь. Христос-Спаситель, сердцеведец, растопи лёд души, самонадеянность и деловую расчётливость Александра.

И когда он подавал подарочек, то очень надеялся, что помощь душе братца Шурика обязательно придёт, пошлётся Богом Духом Святым. Нет, он ни в коем случае не хотел расслабленности, лени, неделовитости, а просил оживотворения души парня, поворота  её к Богу и труда с помощью Божьею. Он сам, как никто знал, вернее, познал, что значит труд в Боге и во славу Его. Как радостно он спорится и насколько легче и радостнее душе, как она становится податлива на добрые дела.

Они стояли вблизи прекрасно обновлённой конюшни. Молодой хозяин закончил работы совсем недавно, и лошади из времянок уже были переведены в постоянные, новые «жилища». Оборудование конюшен делалось по образцам заграничных фотографий. Александр провёл долгую подготовительную работу, сам всё выбрал, художнику-архитектору поручил сделать проект, щедро заплатив за него. Несколько раз приходилось увольнять нерадивых рабочих. Когда строились новые конюшни, сердце Александра трепетало. Всё его существо было собрано в единое горячее желание довести дело до конца и сделать всё не только хорошо, но прекрасно. И ещё всё время вдохновляла мысль или даже, скорее, мысленный лозунг:

– Так, чтобы отец порадовался…, если бы был жив.

Вдруг Александр взглянул на небо. Взглянул так просто, даже без особого внимания, как будто даже в пространство. Но нечто, что ему в данный момент, да, да именно в этот момент посчастливилось там увидеть не то что бы поразило его, а остановило в нём прежнее видение всего окружающего и как бы помогло переступить на новую ступеньку жизни, жизни внутренней, духовной. Небо во время этого разговора двух объединённых духом людей: одного – потерявшегося в огромном суетном мире сироты братца Шурика, и другого – чужого по крови, но любящего его всем сердцем беcкорыстной отцовской любовью и желающего спасения его душечке соседа дядюшки Володи – расчистилось настолько, что ни облачка на нём не осталось – только нежная, ласковая голубизна, льющаяся в самую душу. Оно стало будто живым полотном и в тот момент, когда «добрый молодец» привычно вскинул глаза, чтобы глянуть вдаль, живое полотно действительно ожило. Нежно-нежно розовое облачко стало выплывать из сияющей глубины неба. Именно из самой глубины. Это облачко обрамляло золотое сияние, как будто корона красовалась на великолепной розовой головке. Но самым чудесным и неподдающимся никакому на свете запечатлённому описанию было то, что облачко в своём золотом сиянии летело прямо на молодого человека, как будто он стал избранником, и к нему летит эта небесная благодать. А душе-то, в душе вдруг такая праздничность засияла, какой Александр отродясь не испытывал.

– Господи, Боже мой, что это за диво такое, – всем сердцем, ничего не боясь и ни о чём не думая громко воскликнул он. Вот только не знал, да так и не узнал он до конца дней своих вслух крикнул или про себя, потому что иногда в такие духовно высокие моменты вспоминается одно, а на самом деле было другое. И это потому, что главная, внутренняя наша жизнь, скрытая от зрения и слуха окружающих, вдруг начинает менять своё русло и сначала как бы пробуждаться после долгого смертного сна, потом, подбадриваемая и движимая силою Духа Святого по молитвам любящих людей, набирает силу и берёт верх над жизнью внешней.

Это чудо осознания внутренней, невидимой силы своей сущности, которую люди посвященные называют духовной, вдруг в одно мгновение произошло с молодым человеком.

– Я,  не я, а кто-то гораздо больший, чем я привык о себе думать и считать, но больший тихо, не помпезно-величественно, так, чтобы все обо мне знали, говорили, уважали, считались, а как-то незаметно, будто со стороны, но чтобы хорошо делалось другим, хорошо, но только не ясно откуда, почему и как.

Он осознал свою душу, её живую силу, её связь, истинную, животворящую и всемогущую связь с Богом-Творцом Живым, и понял в этот краткий миг, что духом можно многое сделать, только если установка твоего духа, который собственно и есть двигатель всякого дела на Земле бескорыстная и для Бога полезная. Всё это, как озарение, пронеслось внутри Александра, будто кто-то беседовал с ним, пока он, не переводя дыхания, смотрел на приближающееся розовое облачко в золотой короне.

Это чудесное видение, нежное и даже будто завораживающее своим внешним видом меняло его внутреннее состояние. В этом он мог поклясться, потому что за считанные секунды преобразился так, что стал новым человеком, а может быть просто здоровым, освободившись оттого, что сковывало его душу с самого детства под насилием учителя-отца.  А теперь случилось с ним, случилось это диво-дивное и всё тут! Он почувствовал лёгкость и благодарность самому Высокому, Невидимому, но Любящему Богу! Широко улыбнулся, перекрестился, как в детстве учил его дядюшка Володя, без стеснения и сказал:

– Слава Тебе, Господи!

Он медленно отвёл зачарованный взгляд от неба и волшебного облачка, почувствовав и осознав в себе вдруг озарившую его свыше юношескую, даже почти детскую лёгкость, и огляделся, ища дядюшку Володю. А тот уже подходил к нему, будто готовый принять новорождённого младенца, тепло и щедро раскрыв объятия.

– Шурик, Шурик, мальчик мой дорогой, – повторяло его любящее сердце. – Как, подарочек-то, по душе?

Говорил он просто, почти как простолюдин, зато от слов его всегда становилось «добре». И это слово было тоже его, и Александр любил его, в душе любил, даже иногда в мыслях повторял, но наружу выпустить сдерживался, чтобы не дать себе расслабиться. Ведь этого и только этого он всегда всю свою молодую жизнь боялся допустить. Наказ отца быть кормильцем не только своей семьи, но и работников своих, их благодетелем, сначала молодым хозяином, а потом уж, когда заведет семью, и батюшкой-благодетелем, царил над ним, как лозунг жизни. Так в их роду передавалось из поколения в поколение, и отступление строго наказывалось: начинались неудачи, дела не спорились, деньги утекали, рабочий народ начинал голодать.

Александр не сумел возлюбить Господа Бога своего всем сердцем своим, всей крепостью своей и делал всё, как и его предки, полагаясь только на себя. Так его растили, такой опыт служения своей семье, своему роду передали, а нежную, едва зарождавшуюся в его детском сердечке любовь к Богу Отцу и Сыну Его Иисусу Христу, благодаря стараниям дядюшки Володи и конечно же по искренним детским молитвам за соседского мальчика, братца Шурика, светлой души Машеньки Евграфовой, заглушили.

А теперь искорка той любви, казалось бы, уже совсем потухшая вдруг чудесно как-то, будто с самого Неба кто-то раздул её, возгорелась.

– Кто? Кто? Кто? – И вспомнились во мгновение слова стихов, которые в юношестве, идя по лугу он любил про себя читать, потому что оживали мысли о Боге, о Его существовании, просто вспоминалось, что Он есть.

Милое тело спящей Земли

Кто разбудил и украсил?

Нежностью выстелил думы мои?

Зло победил благодатью?

Надо же! Вспомнил! Я ещё живой! – Кометой пронеслась мысль где-то во всём его существе. – Живой! Живой! – Вслух радостно повторил он, хотя и немного сдержанно по привычке, будто размышляя вслух, и обнялся с дядюшкой Володей.

– Подарочек превосходный. Надеюсь, Настенька будет, как ветер, летать, –  говорил он, бережно освобождая от розового покрова новенькие подковы. По поверьям русской старины подкову найти или получить в подарок – это к счастью, и Александр по-детски радовался подарку. Да и Настасья, молодая кобыла подавала большие надежды и статью, и мастью, и всеми физическими качествами радовала, как будущая мать выдающихся, непобедимых рысаков. Дорогая, племенная она ещё радовала сердце и потому, что с жеребеночка Александр сам выхаживал её, как дитятко.

– Эй, Семён, – крикнул молодой барин работника, которому доверял, как самому себе, и когда подошёл дюжий молодец, русоволосый с открытым русским лицом и ясными голубыми глазами, протянул ему новенькие подковы и радостно сказал: – Вот, Семён, нынче Настасью подковать! Тебе поручаю, слышь?

– Сказано, сделано, батюшка, это мы мигом, нешто подведём. Никак нет. Это мы мигом!

Семён с видимым удовольствием отправился выполнять задание, а дядюшка Володя, обняв братца Шурика, повёл его как бы пройтись маленько по лужочку, что тут же от порога конюшен и начинался и будто обрамлял собою «малый выезд» – площадку для объезда и тренировок лошадей.

– Ну вот, добрый мой молодец, – тихо, из самой глубины души сказал он, – вглядись в небушко, только глаза свои подними к нему да обратись, и оно тут же тебе всякое вразумление даст. Только ты от души посмотри, то есть с чистой душой и совестью, мол, грешен я, не достоин даже глаз поднять, а вот ведь поднимаю и молюсь, потому что знаю, как Ты милосерд, Отец наш Небесный. Как мы в детстве с тобой говаривали, так и поступай, парень! Бог, Он у нас один, единый во Святой Троице: через Сына вразумляет, Слово Евангельское Им пришло, и Духом Святым помогает. Как тепло и радостно на душе стало после молитвы – значит Духа Истины послал.

Они шли рядышком, не спеша, говорили тихо, даже немного распевно, и кто-то невидимо очень нежно и заботливо хранил их путь.

– А дали Божьей несть конца, она, как река чистая и прямая течёт себе и течёт, а глядь она и есть – «твоя река», река, значит, твоей жизни. Только доверяй Богу и по заповедям Его живи, в сторону не уклоняйся. Он, Владыка, твою жизнь и выправит, Сам русло вычистит, бережки выровняет и всё тебе начнёт открываться, где правда, а где кривдой пахнет – не смей, мол, туда, а вот лучше Богу подчинись и так пойди, чуть пострадаешь, что тоже иной раз не вредно, зато истинного ума-разума наберёшься. Евангелие да Библию не забывай, – говорил дядюшка Володя, неспешно. И его размеренная речь будто успокаивала молодого человека. И вдруг молнией пронеслась мысль:

– Но ведь так и убаюкаться можно, тихо-тихо, по шажочку… Господи, ведь так и лапки сложишь, а труд?  Как же труд? Единственная наша опора, столп, на котором стоим! И я, и родительница матушка моя, и родня, которой конца и краю нет, и работники с семьями.

Слова отца громом прогремели в голове молодого хозяина:

– Не сметь расслабляться, не поддаваться религиозной расслабленности! Лень и жалость к себе в два счёта скрутят! Тогда пропало дело!

Александр прислушался к себе, к своей душе, телу, всему своему существу, только без головы, то есть без мыслей, попробовал как бы выключить их, тем более, что в мыслях даже слышался голос отца. Немалым усилием воли ему удалось это сделать – как будто выключить лампочку, успокоиться и сравнить то состояние своего существа, которое он только недавно пережил, и это, в которое хотели ввести его мысли о «чёрной» будущности. Оказалось, что мысли и душа были как бы две половинки его существа. Под воздействием души он был одним, а под силой напора откуда ни возьмись мысленного образа и наказа отца – совсем другим.

– Раздвоение, – подумалось ему. – Господи, Ты Боже мой, что это со мною? Как же так? В душе – одно, в голове – другое? Как это может быть?

Впервые в жизни он обратил внимание, что голова и сердце вызывают разное состояние его существа. Он отрешился от своих мыслей и чувств и прислушался к тихой речи дядюшки Володи.

– Бог в сердце, вернее в душе, которая в области сердца, о ней пекись, чтобы ей хорошо, благостно было. А к этому её состоянию ведёт жизнь по заповедям Божьим и по заповедям блаженства, принесённым на Землю Богочеловеком Иисусом Христом.

– Господи, вот чудеса! Да ведь дядюшка мои сомнения разрешает. Будто ответ даёт. Вот это да! Ну и чудеса! – Снова мальчишеская чистота ворвалась в него, и стало тепло и хорошо. Он почувствовал душу. Приложил к ней руку. – И лени никакой и желание трудиться не пропало. А всё  как-то по-новому повернулось. Как? Как?

– Любчик мой, ненаглядный мой, да ведь мысли головы и мысли сердечные разное в человеке творят. Мысли головные только добрые и не ведущие к разрушению мира и благодати Божьей в себе, в окружающих тебя и вообще всюду вокруг можно слушать. Мысли же, ведущие к чувствам обиды, гнева, зависти, злобы, алчности, непомерного возвеличивания себя и самолюбования… – гнать надо немедля, они то и есть разрушители и в бренные мозги наши вселяются помимо Божьей воли производителем зла, который только и может действовать через мысли. Скребётся, скребётся такая дьявольская мыслишка в голове, гложет, гложет бедную головушку, позабывшую о Боге или вовсе не знающую Его, а потом и в сердце проникает. Тут уж бороться с ней очень трудно бывает, она завладевает твоим существом, то есть душу порабощает, и в ней, в душе-то твоей – чаде Божьем, вместо благодати и любви Его, которая и есть основная помощница во всех делах Ему угодных, водворяется груз сомнения, страха и немощи, да ещё суеты и нервозности: «Ах, не успеть, ах не одолеть, ах, как жить будем, а если по миру пойдём я и дом мой?» Не бойся, всё успеешь и всё одолеешь и сыт будешь, только потребности Он тебе сократит, тебя самого изменит, в крепость свою приведёт, только познавай Его, не уклоняйся на чужие пути, – говорил дядюшка Володя, а Александр слушал и принимал его слова, как ответ на свои сомнения. Душа опять оттаивала, и хотелось жить!

Линия горизонта вдруг чудесно как-то приблизилась к беседующим и оказалась совсем-совсем рядом, так что молодой человек даже немножко отпрянул назад, не то чтобы испугавшись, а снова – от встречи с чем-то непривычным, от приближения небесного к земному. Даже будто дышать легче стало. Кто-то невидимый пришёл и водворил мир и благодать вокруг них. Внутри Александра выросло такое чувство, что они вот сейчас идут не спеша, беседуют, как тихий мирный ручей струится дядюшкина речь, не по бедной, грешной земле, а уже по небу, голубому, мирному, тихому и безкрайнему. Тёплым, благоухающим потоком нахлынули воспоминания детства. Александр всей своей крепостью и мужеством вспомнил вдруг живого мальчика-подростка со всех ног летящего из детской навстречу Богу, которого нёс в себе дядюшка.

– Вот красота, вот славно! – вырвалось будто из самого его сердца, и никакая внутренняя преграда не смогла подавить этот восторг.

И неземное будто стало вливаться в земное, вечное – в сиюминутное. Окружающая природа в это мгновение приоткрыла свой вечный лик, и животные предстали друзьями, которых нельзя убивать, ибо убийство ожесточает, а потом и убивает душу убийцы. Это осознанием вспыхнуло в самой глубине всего существа Александра на уровне между глазами и сердцем и озарилось ярким светом. Был миг озарения свыше! Будто сама сияющая мудрость влилась в него извне, пройдя сквозь телесное обрамление, и освятила всю внутренность и всю крепость его. Потом Александру стало несказанно хорошо и хорошо по-новому. Так хорошо ему ещё никогда не бывало! Он даже не смог бы найти подходящего определения этому состоянию, потому что оно тоже представилось ему неземным. Но всё-таки, если бы его очень-очень кто-нибудь попросил назвать это состояние словом, ближе и точнее всего подошло бы слово «мир»: «абсолютный мир… мир бесконечный и твёрдый».

А дядюшка Володя шёл рядом и рассказывал, рассказывал своему «дорогому мальчику», как он привык считать и называть Александра, о Евангельских событиях, о проповедях Иисуса Христа. И вот в то самое время, когда он рассказывал о дивном даре, который обещал Иисус Христос любящим его ученикам, говоря: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается», – в Александре и произошло это чудесное внутреннее озарение, а потом в душе наступил благодатный мир.

Дядюшкин голос звучал тихо и ласково, он будто сказку рассказывал, стараясь бережно подвести любимого ученика к вечному знанию, и хотя Александр не слышал слов, знание, будто само собою лилось в его душу, движимое дядюшкиной любовью и желанием пробуждения молодой его души. Так совершилось чудо!

А потом… потом… как всегда и бывает наступило пробуждение – пробуждение в новом состоянии души! О, как это было невероятно, до неузнаваемости себя невероятно! После небесного озарения что-то произошло с его сердцем. Захотелось всё и всех обнять и …  поцеловать. Он так и сделал.

– Дядюшка, дорогой, как же мне хорошо! – сказал он и обнял соседа как самого родного человека.

А дядюшка Володя, который будто не шёл по земле, а, рассказывая о Христе и Его учении Александру, плыл по облакам, ничуть не удивился, а, обнимая пробуждающегося ученика, сказал:

– Ну, вот и слава Богу, вот и славненько. Смотри, какая благодать кругом! Солнышко-то, солнышко-то как ласкает каждую травинку, всякий листочек и нас с тобой грешных. Сколько у Бога любви. А ты попроси, попроси хоть капельку её влить в твою душечку – истинной, Божьей любви-то!

Александру захотелось остановиться, скрестить ладони рук, как перед священником для благословения и так застыть перед Отцом Небесным, присутствие Которого он вдруг почувствовал.